Анна Каренина (Толстой)/Часть IV/Глава VI/ДО
| ← Часть IV, глава V | Анна Каренина — Часть IV, глава VI | Часть IV, глава VII → |
| Источникъ: Левъ Толстой. Анна Каренина. — Москва: Типо-литографія Т-ва И. Н. Кушнеровъ и К°, 1903. — Т. I. — С. 472—477. |
Алексѣй Александровичъ одержалъ блестящую побѣду въ засѣданіи комиссіи семнадцатаго августа, но послѣдствія этой побѣды подрѣзали его. Новая комиссія для изслѣдованія во всѣхъ отношеніяхъ быта инородцевъ была составлена и отправлена на мѣсто съ необычайною, возбуждаемою Алексѣемъ Александровичемъ, быстротой и энергіей. Черезъ три мѣсяца былъ представленъ отчетъ. Бытъ инородцевъ былъ изслѣдованъ въ политическомъ, административномъ, экономическомъ, этнографическомъ, матеріальномъ и религіозномъ отношеніяхъ. На всѣ вопросы были прекрасно изложены отвѣты, и отвѣты, не подлежавшіе сомнѣнію, такъ какъ они не были произведеніемъ всегда подверженной ошибкамъ человѣческой мысли, но всѣ были произведеніемъ служебной дѣятельности. Отвѣты всѣ были результатами офиціальныхъ данныхъ, донесеній губернаторовъ и архіереевъ, основанныхъ на донесеніяхъ уѣздныхъ начальниковъ и благочинныхъ, основанныхъ съ своей стороны на донесеніяхъ волостныхъ правленій и приходскихъ священниковъ, и потому всѣ эти отвѣты были несомнѣнны. Всѣ тѣ вопросы о томъ, напримѣръ, почему бываютъ неурожаи, почему жители держатся своихъ вѣрованій и т. п., — вопросы, которые безъ удобства служебной машины не разрѣшаются и не могутъ быть разрѣшены вѣками, получили ясное, несомнѣнное разрѣшеніе. И рѣшеніе было въ пользу мнѣнія Алексѣя Александровича. Но Стремовъ, чувствуя себя задѣтымъ за живое въ послѣднемъ засѣданіи, употребилъ при полученіи донесеній комиссіи неожиданную Алексѣемъ Александровичемъ тактику. Стремовъ, увлекши за собой нѣкоторыхъ другихъ членовъ, вдругъ перешелъ на сторону Алексѣя Александровича и съ жаромъ не только защищалъ приведеніе въ дѣйствіе мѣръ, предлагаемыхъ Каренинымъ, но и предлагалъ другія крайнія въ томъ же духѣ. Мѣры эти, усиленныя еще противъ того, что было основною мыслью Алексѣя Александровича, были приняты, и тогда обнажилась тактика Стремова. Мѣры эти, доведенныя до крайности, вдругъ оказались такъ глупы, что въ одно и то же время и государственные люди, и общественное мнѣніе, и умныя дамы, и газеты — все обрушилось на эти мѣры, выражая свое негодованіе и противъ самыхъ мѣръ и противъ ихъ признаннаго отца, Алексѣя Александровича. Стремовъ же отстранился, дѣлая видъ, что онъ только слѣпо слѣдовалъ плану Каренина и теперь самъ удивленъ и смущенъ тѣмъ, что сдѣлано. Это подрѣзало Алексѣя Александровича. Но, несмотря на падающее здоровье, несмотря на семейныя горести, Алексѣй Александровичъ не сдавался. Въ комиссіи произошелъ расколъ. Одни члены, со Стремовымъ во главѣ, оправдывали свою ошибку тѣмъ, что они повѣрили ревизіонной, руководимой Алексѣемъ Александровичемъ комиссіи, представившей донесеніе, и говорили, что донесеніе этой комиссіи есть вздоръ и только исписанная бумага. Алексѣй Александровичъ съ партіей людей, видѣвшихъ опасность такого революціоннаго отношенія къ бумагамъ, продолжалъ поддерживать данныя, выработанныя ревизіонною комиссіей. Вслѣдствіе этого въ высшихъ сферахъ и даже въ обществѣ все спуталось, и, несмотря на то, что всѣхъ это крайне интересовало, никто не могъ понять, дѣйствительно ли бѣдствуютъ и погибаютъ инородцы или процвѣтаютъ. Положеніе Алексѣя Александровича вслѣдствіе этого и отчасти вслѣдствіе павшаго на него презрѣнія за невѣрность его жены стало весьма шатко. И въ этомъ положеніи Алексѣй Александровичъ принялъ важное рѣшеніе. Онъ, къ удивленію комиссіи, объявилъ, что онъ будетъ просить разрѣшенія самому ѣхать на мѣсто для изслѣдованія дѣла. И, испросивъ разрѣшеніе, Алексѣй Александровичъ отправился въ дальнія губерніи.
Отъѣздъ Алексѣя Александровича надѣлалъ много шума, тѣмъ болѣе что онъ при самомъ отъѣздѣ офиціально возвратилъ при бумагѣ прогонныя деньги, выданныя ему на двѣнадцать лошадей для проѣзда до мѣста назначенія.
— Я нахожу, что это очень благородно, — говорила про это Бетси съ княгиней Мягкой. — Зачѣмъ выдавать на почтовыхъ лошадей, когда всѣ знаютъ, что вездѣ теперь желѣзныя дороги?
Но княгиня Мягкая была несогласна, и мнѣніе княгини Тверской даже раздражило ее.
— Вамъ хорошо говорить, — сказала она, — когда у васъ милліоны я не знаю какіе, а я очень люблю, когда мужъ ѣздитъ ревизовать лѣтомъ. Ему очень здорово и пріятно проѣхаться, а у меня ужъ такъ заведено, что на эти деньги у меня экипажъ и извозчикъ содержатся.
Проѣздомъ въ дальнія губерніи Алексѣй Александровичъ остановился на три дня въ Москвѣ.
На другой день своего пріѣзда онъ поѣхалъ съ визитомъ къ генералъ-губернатору. На перекресткѣ у Газетнаго переулка, гдѣ всегда толпятся экипажи и извозчики, Алексѣй Александровичъ вдругъ услыхалъ свое имя, выкрикиваемое такимъ громкимъ и веселымъ голосомъ, что онъ не могъ не оглянуться. На углу тротуара въ короткомъ модномъ пальто, съ короткою модною шляпой набекрень, сіяя улыбкой бѣлыхъ зубовъ между красными губами, веселый, молодой, сіяющій, стоялъ Степанъ Аркадьевичъ, рѣшительно и настоятельно кричавшій и требовавшій остановки. Онъ держался одною рукой за окно остановившейся на углу кареты, изъ которой высовывались женская голова въ бархатной шляпѣ и двѣ дѣтскія головки, и улыбался и манилъ рукой зятя. Дама улыбалась доброю улыбкой и тоже махала рукой Алексѣю Александровичу. Это была Долли съ дѣтьми.
Алексѣй Александровичъ никого не хотѣлъ видѣть въ Москвѣ, а менѣе всего брата своей жены. Онъ приподнялъ шляпу и хотѣлъ проѣхать, но Степанъ Аркадьевичъ велѣлъ его кучеру остановиться и подбѣжалъ къ нему черезъ снѣгъ.
— Ну, какъ не грѣхъ не прислать сказать! Давно ли? А я вчера былъ у Дюссо и вижу на доскѣ: „Каренинъ“, а мнѣ и въ голову не пришло, что это ты! — говорилъ Степанъ Аркадьевичъ, всовываясь съ головой въ окно кареты. — А то я бы зашелъ. Какъ я радъ тебя видѣть! — говорилъ онъ, похлопывая ногу объ ногу, чтобы отряхнуть съ нихъ снѣгъ. — Какъ не грѣхъ не дать знать! — повторилъ онъ.
— Мнѣ некогда было, я очень занятъ, — сухо отвѣтилъ Алексѣй Александровичъ.
— Пойдемъ же къ женѣ, она такъ хочетъ тебя видѣть.
Алексѣй Александровичъ развернулъ пледъ, подъ которымъ были закутаны его зябкія ноги, и, выйдя изъ кареты, пробрался черезъ снѣгъ къ Дарьѣ Александровнѣ.
— Что же это, Алексѣй Александровичъ, за что вы насъ такъ обходите? — сказала Долли улыбаясь.
— Я очень занятъ былъ. Очень радъ васъ видѣть, — сказалъ онъ тономъ, который ясно говорилъ, что онъ огорченъ этимъ. — Какъ ваше здоровье?
— Ну, что моя милая Анна?
Алексѣй Александровичъ промычалъ что-то и хотѣлъ уйти. Но Степанъ Аркадьевичъ остановилъ его.
— А вотъ что мы сдѣлаемъ завтра. Долли, зови его обѣдать! Позовемъ Кознышева и Песцова, чтобъ его угостить московскою интеллигенціей.
— Такъ пожалуйста пріѣзжайте, — сказала Долли, — мы васъ будемъ ждать въ пять, въ шесть часовъ, если хотите. Ну, что моя милая Анна? Какъ давно…
— Она здорова, — хмурясь промычалъ Алексѣй Александровичъ. — Очень радъ! — и онъ направился къ своей каретѣ.
— Будете? — прокричала Долли.
Алексѣй Александровичъ проговорилъ что-то, чего Долли не могла разслышать въ шумѣ двигавшихся экипажей.
— Я завтра заѣду! — прокричалъ ему Степанъ Аркадьевичъ.
Алексѣй Александровичъ сѣлъ въ карету и углубился въ нее такъ, чтобы не видать и не быть видимымъ.
— Чудакъ! — сказалъ Степанъ Аркадьевичъ женѣ и, взглянувъ на часы, сдѣлалъ предъ лицомъ движеніе рукой, означающее ласку женѣ и дѣтямъ, и молодецки пошелъ по тротуару.
— Стива! Стива! — закричала Долли покраснѣвъ.
Онъ обернулся.
— Мнѣ вѣдь нужно пальто Гришѣ купить и Танѣ. Дай же мнѣ денегъ.
— Ничего, ты скажи, что я отдамъ! — и онъ скрылся, весело кивнувъ головой проѣзжавшему знакомому.