Анна Каренина (Толстой)/Часть III/Глава IV/ДО
| ← Часть III, глава III | Анна Каренина — Часть III, глава IV | Часть III, глава V → |
| Источникъ: Левъ Толстой. Анна Каренина. — Москва: Типо-литографія Т-ва И. Н. Кушнеровъ и К°, 1903. — Т. I. — С. 317—322. |
Личное дѣло, занимавшее Левина во время разговора его съ братомъ, было слѣдующее: въ прошломъ году, пріѣхавъ однажды на покосъ и разсердившись на приказчика, Левинъ употребилъ свое средство успокоенія — взялъ у мужика косу и сталъ косить.
Работа эта такъ понравилась ему, что онъ нѣсколько разъ принимался косить; выкосилъ весь лугъ передъ домомъ и нынѣшній годъ съ самой весны составилъ себѣ планъ — косить съ мужиками цѣлые дни. Со времени пріѣзда брата онъ былъ въ раздумьи: косить или нѣтъ? Ему совѣстно было оставлять брата одного по цѣлымъ днямъ, и онъ боялся, чтобы братъ не посмѣялся надъ нимъ за это. Но, пройдясь по лугу, вспомнивъ впечатлѣнія косьбы, онъ уже почти рѣшилъ, что будетъ косить. Послѣ же раздражительнаго разговора съ братомъ онъ опять вспомнилъ это намѣреніе.
„Нужно физическое движеніе, а то мой характеръ рѣшительно портится“, подумалъ онъ и рѣшился косить, какъ ни неловко это будетъ ему передъ братомъ и народомъ.
Съ вечера Константинъ Левинъ пошелъ въ контору, сдѣлалъ распоряженія о работахъ и послалъ по деревнямъ вызвать на завтра косцовъ, съ тѣмъ чтобы косить Калиновый лугъ, самый большой и лучшій.
— Да мою косу пошлите, пожалуйста, къ Титу, чтобы онъ отбилъ и вынесъ завтра: я, можетъ быть, буду самъ косить тоже, — сказалъ онъ, стараясь не конфузиться.
Приказчикъ улыбнулся и сказалъ:
— Слушаю-съ.
Вечеромъ за чаемъ Левинъ сказалъ и брату.
— Кажется, погода установилась, — сказалъ онъ. — Завтра я начинаю косить.
— Я очень люблю эту работу, — сказалъ Сергѣй Ивановичъ.
— Я ужасно люблю. Я самъ косилъ иногда съ мужиками и завтра хочу цѣлый день косить.
Сергѣй Ивановичъ поднялъ голову и съ любопытствомъ посмотрѣлъ на брата.
— То-есть какъ? Наравнѣ съ мужиками, цѣлый день?
— Да, это очень пріятно, — сказалъ Левинъ.
— Это прекрасно, какъ физическое упражненіе, только едва ли ты можешь это выдержать, — безъ всякой насмѣшки сказалъ Сергѣй Ивановичъ.
— Я пробовалъ. Сначала тяжело, потомъ втягиваешься. Я думаю, что не отстану…
— Вотъ какъ! Но скажи, какъ мужики смотрятъ на это? Должно быть, посмѣиваются, что чудитъ баринъ.
— Нѣтъ, не думаю, но это такая веселая и вмѣстѣ трудная работа, что некогда думать.
— Но какъ же ты обѣдать съ ними будешь? Туда лафиту тебѣ прислать и индюшку жареную уже неловко.
— Нѣтъ, я только въ одно время съ ихъ отдыхомъ пріѣду домой.
На другое утро Константинъ Левинъ всталъ раньше обыкновеннаго, но хозяйственныя распоряженія задержали его, и когда онъ пріѣхалъ на покосъ, косцы шли уже по второму ряду.
Еще съ горы открылась ему подъ горою тѣнистая, уже скошенная часть луга, съ сѣрѣющими рядами и черными кучками кафтановъ, снятыхъ косцами, на томъ мѣстѣ, откуда они зашли первый рядъ.
По мѣрѣ того какъ онъ подъѣзжалъ, ему открывались шедшіе другъ за другомъ растянутою вереницей и различно махавшіе косами мужики, кто въ кафтанахъ, кто въ однѣхъ рубахахъ. Онъ насчиталъ ихъ сорокъ два человѣка.
Они медленно двигались по неровному низу луга, гдѣ была старая запруда. Нѣкоторыхъ своихъ Левинъ узналъ. Тутъ былъ старикъ Ермилъ въ очень длинной бѣлой рубахѣ, согнувшись махавшій косой; тутъ былъ молодой малый Васька, бывшій у Левина въ кучерахъ, съ размаха бравшій каждый рядъ. Тутъ былъ и Титъ, по косьбѣ дядька Левина, маленькій, худенькій мужичокъ. Онъ не сгибаясь шелъ передомъ, какъ бы играя косой, срѣзывая свой широкій рядъ.
Левинъ слѣзъ съ лошади и, привязавъ ее у дороги, сошелся съ Титомъ, который, доставъ изъ куста вторую косу, подалъ ее.
— Готова, баринъ: бреетъ, сама коситъ, — сказалъ Титъ, съ улыбкой снимая шапку и подавая ему косу.
Левинъ взялъ косу и сталъ примѣриваться. Кончившіе свои ряды, потные и веселые косцы выходили одинъ за другимъ на дорогу и посмѣиваясь здоровались съ бариномъ. Они всѣ глядѣли на него, но никто ничего не говорилъ до тѣхъ поръ, пока вышедшій на дорогу высокій старикъ съ сморщеннымъ и безбородымъ лицомъ, въ овчинной курткѣ не обратился къ нему:
— Смотри, баринъ, взялся за гужъ, не отставать! — сказалъ онъ, и Левинъ услыхалъ сдержанный смѣхъ между косцами.
— Постараюсь не отстать, — сказалъ онъ, становясь за Титомъ и выжидая времени начинать.
— Мотри, — повторилъ старикъ.
Титъ освободилъ мѣсто, и Левинъ пошелъ за нимъ. Трава была низкая, придорожная, и Левинъ, давно не косившій и смущенный обращенными на себя взглядами, въ первыя минуты косилъ дурно, хотя и махалъ сильно. Сзади его послышались голоса:
— Насажена неладно, рукоятка высока, вишь, ему сгибаться какъ, — сказалъ одинъ.
— Пяткой больше налегай, — сказалъ другой.
— Ничего, ладно, настрыкается, — продолжалъ старикъ. — Вишь пошелъ… Широкъ рядъ берешь, умаешься… Хозяинъ, нельзя, для себя старается! А вишь подрядье-то! За это нашего брата по горбу бывало.
Трава пошла мягче, и Левинъ, слушая, но не отвѣчая, стараясь косить какъ можно лучше, шелъ за Титомъ. Они прошли шаговъ сто. Титъ все шелъ, не останавливаясь, не выказывая ни малѣйшей усталости; но Левину уже страшно становилось, что онъ не выдержитъ: такъ онъ усталъ.
Онъ чувствовалъ, что махаетъ изъ послѣднихъ силъ, и рѣшился просить Тита остановиться. Но въ это самое время Титъ самъ остановился и, нагнувшись, взялъ травы, отеръ косу и сталъ точить. Левинъ расправился и, вздохнувъ, оглянулся. Сзади его шелъ мужикъ и очевидно также усталъ, потому что сейчасъ же, не доходя Левина, остановился и принялся точить. Титъ наточилъ свою косу и косу Левина, и они пошли дальше.
На второмъ пріемѣ было то же. Титъ шелъ махъ за махомъ, не останавливаясь и не уставая. Левинъ шелъ за нимъ, стараясь не отставать, и ему становилось все труднѣе и труднѣе: наступала минута, когда онъ чувствовалъ, у него не остается болѣе силъ, но въ это самое время Титъ останавливался и точилъ.
Такъ они прошли первый рядѣ. И длинный рядъ этотъ показался особенно труденъ Левину; но зато, когда рядъ былъ дойденъ и Титъ, вскинувъ на плечо косу, медленнымъ шагомъ пошелъ заходить по слѣдамъ, оставленнымъ его каблуками по прокосу, и Левинъ точно такъ же пошелъ по своему прокосу, несмотря на то, что потъ катилъ градомъ по его лицу и капалъ съ носа и вся спина его была мокра, какъ вымоченная въ водѣ, — ему было очень хорошо. Въ особенности радовало его то, что онъ зналъ теперь, что выдержитъ.
Его удовольствіе отравилось только тѣмъ, что рядъ его былъ не хорошъ. „Буду меньше махать рукой, больше всѣмъ туловищемъ“, думалъ онъ, сравнивая какъ по ниткѣ обрѣзанный рядъ Тита со своимъ раскиданнымъ и неровно лежащимъ рядомъ.
Первый рядъ, какъ замѣтилъ Левинъ, Титъ шелъ особенно быстро, вѣроятно желая попытать барина, и рядъ попался длиненъ. Слѣдующіе ряды были уже легче, но Левинъ все-таки долженъ былъ напрягать всѣ свои силы, чтобы не отставать отъ мужиковъ.
Онъ ничего не думалъ, ничего не желалъ, кромѣ того, чтобы не отстать отъ мужиковъ и какъ можно лучше сработать. Онъ слышалъ только лязгъ косъ и видѣлъ предъ собой удалявшуюся прямую фигуру Тита, выгнутый полукругъ прокоса, медленно и волнисто склоняющіяся травы и головки цвѣтовъ около лезвія своей косы и впереди себя конецъ ряда, у котораго наступитъ отдыхъ.
Не понимая, что́ это и откуда, въ серединѣ работы онъ вдругъ испыталъ пріятное ощущеніе холода по жаркимъ вспотѣвшимъ плечамъ. Онъ взглянулъ на небо во время натачиванія косы. Набѣжала низкая, тяжелая туча, и шелъ крупный дождь. Одни мужики пошли къ кафтанамъ и надѣли ихъ; другіе, точно такъ же какъ Левинъ, только радостно пожимали плечами подъ пріятнымъ освѣженіемъ.
Прошли еще и еще рядъ. Проходили длинные, короткіе, съ хорошею, съ дурною травой ряды. Левинъ потерялъ всякое сознаніе времени и рѣшительно не зналъ, поздно или рано теперь. Въ его работѣ стала происходить теперь перемѣна, доставлявшая ему огромное наслажденіе. Въ серединѣ его работы на него находили минуты, во время которыхъ онъ забывалъ то, что́ дѣлалъ, ему становилось легко, и въ эти же самыя минуты рядъ его выходилъ почти такъ же ровенъ и хорошъ, какъ и у Тита. Но только что онъ вспоминалъ о томъ, что́ онъ дѣлаетъ, и начиналъ стараться сдѣлать лучше, тотчасъ же онъ испытывалъ всю тяжесть труда, и рядъ выходилъ дуренъ.
Пройдя еще одинъ рядъ, онъ хотѣлъ опять заходить, но Титъ остановился и, подойдя къ старику, что-то тихо сказалъ ему. Они оба поглядѣли на солнце. „О чемъ это они говорятъ и отчего онъ не заходитъ рядъ?“ подумалъ Левинъ, не догадываясь, что мужики не переставая косили уже не менѣе четырехъ часовъ и имъ пора завтракать.
— Завтракать, баринъ, — сказалъ старикъ.
— Развѣ пора? Ну, завтракать.
Левинъ отдалъ косу Титу и вмѣстѣ съ мужиками, пошедшими къ кафтанамъ за хлѣбомъ черезъ слегка побрызганные дождемъ ряды длиннаго скошеннаго пространства, пошелъ къ лошади. Тутъ только онъ понялъ, что не угадалъ погоду, и дождь мочилъ его сѣно.
— Испортитъ сѣно, — сказалъ онъ.
— Ничего, баринъ, въ дождь коси, въ погоду греби! — сказалъ старикъ.
Левинъ отвязалъ лошадь и поѣхалъ домой пить кофе.
Сергѣй Ивановичъ только что всталъ. Напившись кофею, Левинъ уѣхалъ опять на покосъ, прежде чѣмъ Сергѣй Ивановичъ успѣлъ одѣться и выйти въ столовую.