Анна Каренина (Толстой)/Часть II/Глава XXXII/ДО
| ← Часть II, глава XXXI | Анна Каренина — Часть II, глава XXXII | Часть II, глава XXXIII → |
| Источникъ: Левъ Толстой. Анна Каренина. — Москва: Типо-литографія Т-ва И. Н. Кушнеровъ и К°, 1903. — Т. I. — С. 281—286. |
Подробности, которыя узнала княгиня о прошедшемъ Вареньки и объ отношеніяхъ ея къ мадамъ Шталь и о самой мадамъ Шталь, были слѣдующія.
Мадамъ Шталь, про которую одни говорили, что она замучила своего мужа, а другіе говорили, что онъ замучилъ ее своимъ безнравственнымъ поведеніемъ, была всегда болѣзненная и восторженная женщина. Когда она родила, уже разведясь съ мужемъ, перваго ребенка, ребенокъ этотъ тотчасъ же умеръ, и родные г-жи Шталь, зная ея чувствительность и боясь, чтобы это извѣстіе не убило ея, подмѣнили ей ребенка, взявъ родившуюся въ ту же ночь и въ томъ же домѣ въ Петербургѣ дочь придворнаго повара. Это была Варенька. Мадамъ Шталь узнала впослѣдствіи, что Варенька была не ея дочь, но продолжала ее воспитывать, тѣмъ болѣе что очень скоро послѣ этого родныхъ у Вареньки никого не осталось.
Мадамъ Шталь уже болѣе десяти лѣтъ безвыѣздно жила за границей на югѣ, никогда не вставая съ постели. И одни говорили, что мадамъ Шталь сдѣлала себѣ общественное положеніе добродѣтельной, высоко-религіозной женщины; другіе говорили, что она была въ душѣ то самое высоко-нравственное существо, жившее только для добра ближняго, какимъ она представлялась. Никто не зналъ, какой она религіи — католической, протестантской или православной, но одно было несомнѣнно — она находилась въ дружескихъ связяхъ съ самыми высшими лицами всѣхъ церквей и исповѣданій.
Варенька жила съ ней постоянно за границей; и всѣ, кто знали мадамъ Шталь, знали и любили m-lle Вареньку, какъ всѣ ее звали.
Узнавъ всѣ подробности, княгиня не нашла ничего предосудительнаго въ сближеніи своей дочери съ Варенькой, тѣмъ болѣе что Варенька имѣла манеры и воспитаніе самыя хорошія: отлично говорила по-французски и по-англійски, а главное — передала отъ г-жи Шталь сожалѣніе, что она по болѣзни лишена удовольствія познакомиться съ княгиней.
Познакомившись съ Варенькой, Кити все болѣе и болѣе прельщалась своимъ другомъ и съ каждымъ днемъ находила въ ней новыя достоинства.
Княгиня, услыхавъ о томъ, что Варенька хорошо поетъ, попросила ее придти къ нимъ пѣть вечеромъ.
— Кити играетъ, и у насъ есть фортепіано, не хорошее, правда, но вы намъ доставите большое удовольствіе, — сказала княгиня со своею притворною улыбкой, которая особенно непріятна была теперь Кити, потому что она замѣтила, что Варенькѣ не хотѣлось пѣть. Но Варенька однако пришла вечеромъ и принесла съ собой тетрадь нотъ. Княгиня пригласила Марью Евгеньевну съ дочерью и полковника.
Варенька казалась совершенно равнодушной къ тому, что тутъ были незнакомыя ей лица, и тотчасъ же подошла къ фортепіано. Она не умѣла себѣ аккомпанировать, но прекрасно читала ноты голосомъ. Кити, хорошо игравшая, аккомпанировала ей.
— У васъ необыкновенный талантъ, — сказала ей княгиня послѣ того, какъ Варенька прекрасно спѣла первую пьесу.
Марья Евгеньевна съ дочерью благодарили и хвалили ее.
— Посмотрите, — сказалъ полковникъ, глядя въ окно, — какая публика собралась васъ слушать.
Дѣйствительно, подъ окнами собралась довольно большая толпа.
— Я очень рада, что это доставляетъ вамъ удовольствіе, — просто отвѣчала Варенька.
Кити съ гордостью смотрѣла на своего друга. Она восхищалась и ея искусствомъ, и ея голосомъ, и ея лицомъ, но болѣе всего восхищалась ея манерой, тѣмъ, что Варенька очевидно ничего не думала о своемъ пѣніи и была совершенно равнодушна къ похваламъ; она какъ будто спрашивала только: нужно ли еще пѣть или довольно?
„Если бы это была я, — думала про себя Кити, — какъ бы я гордилась этимъ! Какъ бы я радовалась, глядя на эту толпу подъ окнами. А ей совершенно все равно. Ее побуждаетъ только желаніе не отказать и сдѣлать пріятное maman. Что же въ ней есть? Что даетъ ей эту силу пренебрегать всѣмъ, быть независимо-спокойною? Какъ бы я желала это знать и научиться отъ нея этому!“ вглядываясь въ это спокойное лицо, думала Кити. Княгиня попросила Вареньку спѣть еще, и Варенька спѣла другую пьесу такъ же ровно, отчетливо и хорошо, прямо стоя у фортепіано и отбивая по нему тактъ своею худою смуглою рукой.
Слѣдующая затѣмъ въ тетради пьеса была итальянская пѣсня. Кити сыграла прелюдію и оглянулась на Вареньку.
— Пропустимъ эту, — сказала Варенька, покраснѣвъ.
Кити испуганно и вопросительно остановила свои глаза на лицѣ Вареньки.
— Ну, другое, — поспѣшно сказала она, перевертывая листы и тотчасъ же понявъ, что съ этою пьесой было соединено что-то.
— Нѣтъ, — отвѣчала Варенька, положивъ свою руку на ноты и улыбаясь, — нѣтъ, споемте это, — и она спѣла это такъ же спокойно, холодно и хорошо, какъ и прежде.
Когда она кончила, всѣ опять благодарили ее и пошли пить чай. Кити съ Варенькой вышли въ садикъ, бывшій подлѣ дома.
— Правда, что у васъ соединено какое-то воспоминаніе съ этою пѣсней? — сказала Кити. — Вы не говорите, — поспѣшно прибавила она, — только скажите, правда?
— Нѣтъ, отчего? Я скажу, — просто сказала Варенька и, не дожидаясь отвѣта, продолжала: — да, это воспоминаніе, и было тяжелое когда-то. Я любила одного человѣка, и эту вещь я пѣла ему.
Кити съ открытыми большими глазами молча, умиленно смотрѣла на Вареньку.
— Я любила его, и онъ любилъ меня; но его мать не хотѣла, и онъ женился на другой. Онъ теперь живетъ недалеко отъ насъ, и я иногда вижу его. Вы не думали, что у меня тоже былъ романъ? — сказала она, и въ красивомъ лицѣ ея чуть брезжилъ тотъ огонекъ, который, Кити чувствовала, когда-то освѣщалъ ее всю.
— Какъ не думала. Если бы я была мужчина, я бы не могла любить никого, послѣ того какъ узнала васъ. Я только не понимаю, какъ онъ могъ въ угоду матери забыть васъ и сдѣлать васъ несчастною, — у него не было сердца.
— О, нѣтъ, онъ очень хорошій человѣкъ, и я не несчастна; напротивъ, я очень счастлива. Ну, такъ не будемъ больше пѣть нынче? — прибавила она, направляясь къ дому.
— Какъ вы хороши, какъ вы хороши! — воскликнула Кити и, остановивъ ее, поцѣловала. — Если бы я хоть немножко могла быть похожа на васъ!
— Зачѣмъ вамъ быть на кого-нибудь похожей? Вы хороши, какъ вы есть, — улыбаясь своею кроткою и усталою улыбкой, сказала Варенька.
— Нѣтъ, я совсѣмъ не хороша. Ну, скажите мнѣ… Постойте, посидимте, — сказала Кити, усаживая ее опять на скамейку подлѣ себя. — Скажите, неужели не оскорбительно думать, что человѣкъ пренебрегъ вашею любовью, что онъ не хотѣлъ?..
— Да онъ не пренебрегъ; я вѣрю, что онъ любилъ меня, но онъ былъ покорный сынъ…
— Да, но если бы онъ не по волѣ матери, а просто самъ?.. — говорила Кити, чувствуя, что она выдала свою тайну и что лицо ея, горящее румянцемъ стыда, уже изобличило ее.
— Тогда бы онъ дурно поступилъ и я бы не жалѣла его, — отвѣчала Варенька, очевидно понявъ, что дѣло идетъ уже не о ней, а о Кити.
— Но оскорбленіе? — сказала Кити. — Оскорбленіе нельзя забыть, нельзя забыть, — говорила она, вспоминая свой взглядъ на послѣднемъ балѣ во время остановки музыки.
— Въ чемъ же оскорбленіе? Вѣдь вы не поступили дурно?
— Хуже чѣмъ дурно, — стыдно.
Варенька покачала головой и положила свою руку на руку Кити.
— Да въ чемъ же стыдно? — сказала она. — Вѣдь вы не могли сказать человѣку, который равнодушенъ къ вамъ, что вы его любите?
— Разумѣется, нѣтъ; я никогда не сказала ни одного слова, но онъ зналъ. Нѣтъ, нѣтъ; есть взгляды, есть манеры. Я буду сто лѣтъ жить, не забуду.
— Такъ что жъ? Я не понимаю. Дѣло въ томъ, любите ли вы его теперь или нѣтъ, — сказала Варенька, называя все по имени.
— Я ненавижу его; я не могу простить себѣ.
— Такъ что жъ?
— Стыдъ, оскорбленіе.
— Ахъ, если бы всѣ такъ были, какъ вы, чувствительны, — сказала Варенька. — Нѣтъ дѣвушки, которая бы не испытала этого. И все это такъ не важно.
— А что же важно? — сказала Кити, съ любопытнымъ удивленіемъ вглядываясь въ ея лицо.
— Ахъ, многое важно, — улыбаясь сказала Варенька.
— Да что же?
— Ахъ, многое важнѣе, — отвѣчала Варенька, не зная, что сказать. Но въ это время изъ окна послышался голосъ княгини:
— Кити, свѣжо! Или шаль возьми, или иди въ комнаты.
— Правда, пора! — сказала Варенька вставая. — Мнѣ еще надо зайти къ m-me Berthe: она меня просила.
Кити держала ее за руку и съ страстнымъ любопытствомъ и мольбой спрашивала ее взглядомъ: „Что же, что же это самое важное, что даетъ такое спокойствіе? Вы знаете, скажите мнѣ!“ Но Варенька не понимала даже того, о чемъ спрашивалъ ее взглядъ Кити. Она помнила только о томъ, что ей нынче нужно еще зайти къ m-me Berthe и поспѣть домой къ чаю maman, къ 12-ти часамъ. Она вошла въ комнаты, собрала ноты и, простившись со всѣми, собралась уходить.
— Позвольте, я провожу васъ, — сказалъ полковникъ.
— Да, какъ же одной идти теперь ночью? — подтвердила княгиня. — Я пошлю хоть Парашу.
Кити видѣла, что Варенька съ трудомъ удерживала улыбку при словахъ, что ее нужно провожать.
— Нѣтъ, я всегда хожу одна и никогда со мной ничего не бываетъ, — сказала она, взявъ шляпу. И, поцѣловавъ еще разъ Кити и такъ и не сказавъ, что было важно, бодрымъ шагомъ съ нотами подъ мышкой она скрылась въ полутьмѣ лѣтней ночи, унося съ собой свою тайну о томъ, что́ важно и что́ даетъ ей это завидное спокойствіе и достоинство.