Анна Каренина (Толстой)/Часть II/Глава XXVI/ДО
| ← Часть II, глава XXV | Анна Каренина — Часть II, глава XXVI | Часть II, глава XXVII → |
| Источникъ: Левъ Толстой. Анна Каренина. — Москва: Типо-литографія Т-ва И. Н. Кушнеровъ и К°, 1903. — Т. I. — С. 257—262. |
Внѣшнія отношенія Алексѣя Александровича съ женой были такія же, какъ прежде. Единственная разница состояла въ томъ, что онъ еще болѣе былъ занятъ, чѣмъ прежде. Какъ и въ прежніе годы, онъ съ открытіемъ весны поѣхалъ на воды за границу поправлять свое разстраиваемое ежегодно усиленнымъ зимнимъ трудомъ здоровье. И, какъ обыкновенно, вернулся въ іюлѣ и тотчасъ же съ увеличенною энергіей взялся за свою обычную работу. Какъ и обыкновенно, жена его переѣхала на дачу, а онъ остался въ Петербургѣ.
Со времени того разговора послѣ вечера у княгини Тверской онъ никогда не говорилъ съ Анной о своихъ подозрѣніяхъ и ревности, и тотъ его обычный тонъ представленія кого-то былъ какъ нельзя болѣе удобенъ для его теперешнихъ отношеній къ женѣ. Онъ былъ нѣсколько холоднѣе къ женѣ. Онъ только какъ будто имѣлъ на нее маленькое неудовольствіе за тотъ первый ночной разговоръ, который она отклонила отъ себя. Въ его отношеніяхъ къ ней былъ оттѣнокъ досады, но не болѣе. „Ты не хотѣла объясниться со мной, — какъ будто говорилъ онъ, мысленно обращаясь къ ней, — тѣмъ хуже для тебя. Теперь уже ты будешь просить меня, а я не стану объясняться. Тѣмъ хуже для тебя“, говорилъ онъ мысленно, какъ человѣкъ, который бы тщетно попытался потушить пожаръ, разсердился бы на свои тщетныя усилія и сказалъ бы: „такъ на же тебѣ! такъ сгоришь за это!“
Онъ, этотъ умный и тонкій въ служебныхъ дѣлахъ человѣкъ не понималъ всего безумія такого отношенія къ женѣ. Онъ не понималъ этого, потому что ему было слишкомъ страшно понять свое настоящее положеніе, и онъ въ душѣ своей закрылъ, заперъ и запечаталъ тотъ ящикъ, въ которомъ у него находились его чувства къ семьѣ, т.-е. къ женѣ и сыну. Онъ, внимательный отецъ, съ конца этой зимы сталъ особенно холоденъ къ сыну и имѣлъ къ нему то же подтрунивающее отношеніе, какъ и къ женѣ. „А! молодой человѣкъ!“ обращался онъ къ нему.
Алексѣй Александровичъ думалъ и говорилъ, что ни въ какой годъ у него не было столько служебного дѣла, какъ въ нынѣшній; но онъ не сознавалъ того, что онъ самъ выдумывалъ себѣ въ нынѣшнемъ году дѣла, что это было одно изъ средствъ не открывать того ящика, гдѣ лежали чувства къ женѣ и семьѣ и мысли о нихъ и которыя дѣлались тѣмъ страшнѣе, чѣмъ дольше онѣ тамъ лежали. Если бы кто-нибудь имѣлъ право спросить Алексѣя Александровича, что онъ думаетъ о поведеніи своей жены, то кроткій, смирный Алексѣй Александровичъ ничего не отвѣтилъ бы, а очень бы разсердился на того человѣка, который у него спросилъ бы про это. Отъ этого-то и было въ выраженіи лица Алексѣя Александровича что-то гордое и строгое, когда у него спрашивали про здоровье его жены. Алексѣй Александровичъ ничего не хотѣлъ думать о поведеніи и чувствахъ своей жены и дѣйствительно онъ объ этомъ ничего не думалъ.
Постоянная дача Алексѣя Александровича была въ Петергофѣ, и обыкновенно графиня Лидія Ивановна жила лѣто тамъ же, въ сосѣдствѣ и постоянныхъ сношеніяхъ съ Анной. Въ нынѣшнемъ году графиня Лидія Ивановна отказалась жить въ Петергофѣ, ни разу не была у Анны Аркадьевны и намекнула Алексѣю Александровичу на неудобство сближенія Анны съ Бетси и Вронскимъ. Алексѣй Александровичъ строго остановилъ ее, высказавъ мысль, что жена его выше подозрѣнія, и съ тѣхъ поръ сталъ избѣгать графини Лидіи Ивановны. Онъ не хотѣлъ видѣть и не видѣлъ, что въ свѣтѣ уже многіе косо смотрятъ на его жену; не хотѣлъ понимать и не понималъ, почему жена его особенно настаивала на томъ, чтобы переѣхать въ Царское, гдѣ жила Бетси, откуда недалеко было до лагеря полка Вронскаго. Онъ не позволялъ себѣ думать объ этомъ и не думалъ; но вмѣстѣ съ тѣмъ онъ, въ глубинѣ своей души никогда не высказывая этого самому себѣ и не имѣя на то никакихъ не только доказательствъ, но и подозрѣній, зналъ несомнѣнно, что онъ былъ обманутый мужъ, и былъ отъ этого глубоко несчастливъ.
Сколько разъ во время своей восьмилѣтней счастливой жизни съ женой, глядя на чужихъ невѣрныхъ женъ и обманутыхъ мужей, говорилъ себѣ Алексѣй Александровичъ: „какъ допустить до этого? какъ не развязать этого безобразнаго положенія?“ Но теперь, когда бѣда пала на его голову, онъ не только не думалъ о томъ, какъ развязать это положеніе, но вовсе не хотѣлъ знать его, не хотѣлъ знать именно потому, что оно было слишкомъ ужасно, слишкомъ неестественно.
Со времени своего возвращенія изъ-за границы Алексѣй Александровичъ два раза былъ на дачѣ. Одинъ разъ обѣдалъ, другой разъ провелъ вечеръ съ гостями, но ни разу не ночевалъ, какъ онъ имѣлъ обыкновеніе дѣлать это въ прежніе годы.
День скачекъ былъ очень занятой день для Алексѣя Александровича; но, съ утра еще сдѣлавъ себѣ расписаніе дня, онъ рѣшилъ, что тотчасъ послѣ ранняго обѣда онъ поѣдетъ на дачу къ женѣ и оттуда на скачки, на которыхъ будетъ весь Дворъ и на которыхъ ему надо быть. Къ женѣ же онъ заѣдетъ потому, что онъ рѣшилъ себѣ бывать у нея въ недѣлю разъ для приличія. Кромѣ того, въ этотъ день ему нужно было передать женѣ къ пятнадцатому числу, по заведенному порядку, на расходъ деньги.
Съ обычною властью надъ своими мыслями, обдумавъ все это о женѣ, онъ не позволилъ своимъ мыслямъ распространяться далѣе о томъ, что касается ея.
Утро это было очень занято у Алексѣя Александровича. Наканунѣ графиня Лидія Ивановна прислала ему брошюру бывшаго въ Петербургѣ знаменитаго путешественника по Китаю съ письмомъ, прося его принять самого путешественника, человѣка, по разнымъ соображеніямъ, весьма интереснаго и нужнаго. Алексѣй Александровичъ не успѣлъ прочесть брошюру вечеромъ и дочиталъ ее утромъ. Потомъ явились просители, начались доклады, пріемы, назначенія, удаленія, распредѣленія наградъ, пенсій, жалованья, переписки, — то будничное дѣло, какъ называлъ его Алексѣй Александровичъ, отнимавшее такъ много времени. Потомъ было личное дѣло — посѣщеніе доктора и управляющаго дѣлами. Управляющій дѣлами не занялъ много времени. Онъ только передалъ нужныя для Алексѣя Александровича деньги и далъ краткій отчетъ о состояніи дѣлъ, которыя были не совсѣмъ хороши, такъ какъ случилось, что нынѣшній годъ вслѣдствіе частыхъ выѣздовъ было прожито больше и былъ дефицитъ. Но докторъ, знаменитый петербургскій докторъ, находившійся въ пріятельскихъ отношеніяхъ къ Алексѣю Александровичу, занялъ много времени. Алексѣй Александровичъ и не ждалъ его нынче и былъ удивленъ его пріѣздомъ и еще болѣе тѣмъ, что докторъ очень внимательно разспросилъ Алексѣя Александровича про его состояніе, послушалъ его грудь, постукалъ и пощупалъ печень. Алексѣй Александровичъ не зналъ, что его другъ, Лидія Ивановна, замѣтивъ, что здоровье Алексѣя Александровича нынѣшній годъ нехорошо, просила доктора пріѣхать и посмотрѣть больного. „Сдѣлайте это для меня“, сказала ему графиня Лидія Ивановна.
— Я сдѣлаю это для Россіи, графиня, — отвѣчалъ докторъ.
— Безцѣнный человѣкъ! — сказала графиня Лидія Ивановна.
Докторъ остался очень недоволенъ Алексѣемъ Александровичемъ. Онъ нашелъ печень значительно увеличенною, питаніе уменьшеннымъ и дѣйствія водъ никакого. Онъ предписалъ какъ можно больше движенія физическаго и какъ можно меньше умственнаго напряженія и главное никакихъ огорченій, то-есть то самое, что было для Алексѣя Александровича такъ же невозможно, какъ не дышать, и уѣхалъ, оставивъ въ Алексѣѣ Александровичѣ непріятное сознаніе того, что что-то въ немъ нехорошо и что исправить этого нельзя.
Выходя отъ Алексѣя Александровича, докторъ столкнулся на крыльцѣ съ хорошо знакомымъ ему Слюдинымъ, правителемъ дѣлъ Алексѣя Александровича. Они были товарищами по университету и, хотя рѣдко встрѣчались, уважали другъ друга и были хорошіе пріятели и оттого никому, какъ Слюдину, докторъ не высказалъ бы своего откровеннаго мнѣнія о больномъ.
— Какъ я радъ, что вы у него были, — сказалъ Слюдинъ. — Онъ не хорошъ, и мнѣ кажется… Ну что?
— А вотъ что́, — сказалъ докторъ, махая черезъ голову Слюдина своему кучеру, чтобъ онъ подавалъ, — вотъ что́, — сказалъ докторъ, взявъ въ свои бѣлыя руки палецъ лайковой перчатки и натянувъ его. — Не натягивайте струны и попробуйте перервать, — очень трудно; но натяните до послѣдней возможности и наляжьте тяжестью пальца на натянутую струну, — она лопнетъ. А онъ по своей усидчивости, добросовѣстности къ работѣ, — онъ натянутъ до послѣдней степени; а давленіе постороннее есть, и тяжелое, — заключилъ докторъ, значительно поднявъ брови. — Будете на скачкахъ? — прибавилъ онъ, спускаясь къ поданной каретѣ. — Да, да, разумѣется, беретъ много времени, — отвѣчалъ докторъ что-то такое на сказанное Слюдинымъ и неразслышанное имъ.
Вслѣдъ за докторомъ, отнявшимъ такъ много времени, явился знакомый путешественникъ, и Алексѣй Александровичъ, пользуясь только что прочитанною брошюрой и своимъ прежнимъ знаніемъ этого предмета, поразилъ путешественника глубиною своего знанія предмета и широтою просвѣщеннаго взгляда.
Вмѣстѣ съ путешественникомъ было доложено о пріѣздѣ губернскаго предводителя, явившагося въ Петербургъ и съ которымъ нужно было переговорить. Послѣ его отъѣзда нужно было докончить занятія будничныя съ правителемъ дѣлъ и еще надо было съѣздить по серьезному и важному дѣлу къ одному значительному лицу. Алексѣй Александровичъ только успѣлъ вернуться къ пяти часамъ, времени своего обѣда, и, пообѣдавъ съ правителемъ дѣлъ, пригласилъ его съ собой вмѣстѣ ѣхать на дачу и на скачки.
Не отдавая себѣ въ томъ отчета, Алексѣй Александровичъ искалъ теперь случая имѣть третье лицо при своихъ свиданіяхъ съ женой.