Анна Каренина (Толстой)/Часть I/Глава XIV/ДО
| ← Часть I, глава XIII | Анна Каренина — Часть I, глава XIV | Часть I, глава XV → |
| Источникъ: Левъ Толстой. Анна Каренина. — Москва: Типо-литографія Т-ва И. Н. Кушнеровъ и К°, 1903. — Т. I. — С. 66—73. |
Но въ это самое время вышла княгиня. На лицѣ ея изобразился ужасъ, когда она увидѣла ихъ однихъ и ихъ разстроенныя лица. Левинъ поклонился ей и ничего не сказалъ. Кити молчала, не поднимая глазъ. „Слава Богу, отказала“, подумала мать, и лицо ея просіяло обычною улыбкой, съ которою она встрѣчала по четвергамъ гостей. Она сѣла и начала разспрашивать Левина о его жизни въ деревнѣ. Онъ сѣлъ опять, ожидая пріѣзда гостей, чтобъ уѣхать незамѣтно.
Черезъ пять минутъ вошла подруга Кити, прошлую зиму вышедшая замужъ, графиня Нордстонъ.
Это была сухая, желтая, съ черными блестящими глазами, болѣзненная и нервная женщина. Она любила Кити, и любовь ея къ ней, какъ и всегда любовь замужнихъ къ дѣвушкамъ, выражалась въ желаніи выдать Кити по своему идеалу счастія замужъ; она желала выдать ее за Вронскаго. Левинъ, котораго она въ началѣ зимы часто у нихъ встрѣчала, былъ всегда непріятенъ ей. Ея постоянное и любимое занятіе при встрѣчѣ съ нимъ состояло въ томъ, чтобы шутить надъ нимъ.
— Я люблю, когда онъ съ высоты своего величія смотритъ на меня, или прекращаетъ свой умный разговоръ со мной, потому что я глупа, или снисходитъ до меня. Я это очень люблю: снисходитъ! Я очень рада, что онъ меня терпѣть не можетъ, — говорила она о немъ.
Она была права, потому что дѣйствительно Левинъ терпѣть ея не могъ и презиралъ за то, чѣмъ она гордилась и что ставила себѣ въ достоинство, — за ея нервность, за ея утонченное презрѣніе и равнодушіе ко всему грубому и житейскому.
Между Нордстонъ и Левинымъ установилось то, нерѣдко встрѣчающееся въ свѣтѣ, отношеніе, что два человѣка, оставаясь по внѣшности въ дружелюбныхъ отношеніяхъ, презираютъ другъ друга до такой степени, что не могутъ даже серьезно обращаться другъ съ другомъ и не могутъ даже быть оскорблены одинъ другимъ.
Графиня Нордстонъ тотчасъ же накинулась на Левина.
— А! Константинъ Дмитричъ! Опять пріѣхали въ нашъ развратный Вавилонъ, — сказала она, подавая ему крошечную желтую руку и вспоминая его слова, сказанныя какъ-то въ началѣ зимы, что Москва есть Вавилонъ. — Что, Вавилонъ исправился или вы испортились? — прибавила она, съ усмѣшкой оглядываясь на Кити.
— Мнѣ очень лестно, графиня, что вы такъ помните мои слова, — отвѣчалъ Левинъ, успѣвшій оправиться и сейчасъ же по привычкѣ входя въ свое шуточно-враждебное отношеніе къ графинѣ Нордстонъ. — Вѣрно они на васъ очень сильно дѣйствуютъ.
— Ахъ, какъ же! Я все записываю. Ну что, Кити, ты опять каталась на конькахъ?..
И она стала говорить съ Кити. Какъ ни неловко было Левину уйти теперь, ему все-таки легче было сдѣлать эту неловкость, чѣмъ остаться весь вечеръ и видѣть Кити, которая изрѣдка взглядывала на него и избѣгала его взгляда. Онъ хотѣлъ встать, но княгиня, замѣтивъ, что онъ молчитъ, обратилась къ нему:
— Вы надолго пріѣхали въ Москву? Вѣдь вы, кажется, мировымъ земствомъ занимаетесь и вамъ нельзя надолго.
— Нѣтъ, княгиня, я не занимаюсь болѣе земствомъ, — сказалъ онъ. — Я пріѣхалъ на нѣсколько дней.
„Что-то съ нимъ особенное, — подумала графиня Нордстонъ, вглядываясь въ его строгое, серьезное лицо, — что-то онъ не втягивается въ свои разсужденія. Но я ужъ выведу его. Ужасно люблю сдѣлать его дуракомъ передъ Кити, и сдѣлаю“.
— Константинъ Дмитричъ, — сказала она ему, — растолкуйте мнѣ пожалуйста, что такое значитъ, — вы все это знаете, — у насъ въ калужской деревнѣ всѣ мужики и всѣ бабы все пропили, что у нихъ было, и теперь ничего намъ не платятъ. Что это значитъ? Вы такъ хвалите всегда мужиковъ.
Въ это время еще дама вошла въ комнату, и Левинъ всталъ.
— Извините меня, графиня, но я, право, ничего этого не знаю и ничего не могу вамъ сказать, — сказалъ онъ и оглянулся на входившаго вслѣдъ за дамой военнаго.
„Это долженъ быть Вронскій“, подумалъ Левинъ и, чтобъ убѣдиться въ этомъ, взглянулъ на Кити. Она уже успѣла взглянуть на Вронскаго и оглянулась на Левина. И по одному этому взгляду невольно просіявшихъ глазъ ея, Левинъ понялъ, что она любила этого человѣка, понялъ такъ же вѣрно, какъ если бы она сказала ему это словами. Но что же это за человѣкъ?
Теперь — хорошо ли это, дурно ли — Левинъ не могъ не остаться: ему нужно было узнать, что за человѣкъ былъ тотъ, кого она любила.
Есть люди, которые, встрѣчая своего счастливаго въ чемъ бы то ни было соперника, готовы сейчасъ же отвернуться отъ всего хорошаго, что есть въ немъ, и видѣть въ немъ одно дурное; есть люди, которые, напротивъ, болѣе всего желаютъ найти въ этомъ счастливомъ соперникѣ тѣ качества, которыми онъ побѣдилъ ихъ, и ищутъ въ немъ со щемящею болью въ сердцѣ одного хорошаго. Левинъ принадлежалъ къ такимъ людямъ. Но ему нетрудно было отыскать хорошее и привлекательное во Вронскомъ. Оно сразу бросилось ему въ глаза. Вронскій былъ невысокій, плотно сложенный брюнетъ, съ добродушно красивымъ, чрезвычайно спокойнымъ и твердымъ лицомъ. Въ его лицѣ и фигурѣ, отъ коротко обстриженныхъ черныхъ волосъ и свѣже-выбритаго подбородка до широкаго, съ иголочки новаго мундира, все было просто и вмѣстѣ изящно. Давъ дорогу входившей дамѣ, Вронскій подошелъ къ княгинѣ и потомъ къ Кити.
Въ то время какъ онъ подходилъ къ ней, красивые глаза его особенно нѣжно заблестѣли, и съ чуть замѣтною, счастливою и скромною торжествующею улыбкой (такъ показалось Левину), почтительно и осторожно наклоняясь надъ нею, онъ протянулъ ей свою небольшую, но широкую руку.
Со всѣми поздоровавшись и сказавъ нѣсколько словъ, онъ сѣлъ, ни разу не взглянувъ на неспускавшаго съ него глазъ Левина.
— Позвольте васъ познакомить, — сказала княгиня, указывая на Левина: — Константинъ Дмитріевичъ Левинъ. Графъ Алексѣй Кирилловичъ Вронскій.
Вронскій всталъ и, дружелюбно глядя въ глаза Левину, пожалъ ему руку.
— Я нынче зимой долженъ былъ, кажется, обѣдать съ вами, — сказалъ онъ, улыбаясь своею простою и открытою улыбкой, — но вы неожиданно уѣхали въ деревню.
— Константинъ Дмитричъ презираетъ и ненавидитъ городъ и насъ горожанъ, — сказала графиня Нордстонъ.
— Должно быть, мои слова на васъ сильно дѣйствуютъ, что вы ихъ такъ помните, — сказалъ Левинъ и, вспомнивъ, что онъ уже сказалъ это прежде, покраснѣлъ.
Вронскій взглянулъ на Левина и графиню Нордстонъ и улыбнулся.
— А вы всегда въ деревнѣ? — спросилъ онъ. — Я думаю, зимой скучно?
— Не скучно, если есть занятія, да и съ самимъ собой не скучно, — рѣзко отвѣчалъ Левинъ.
— Я люблю деревню, — сказалъ Вронскій, замѣчая и дѣлая видъ, что не замѣчаетъ тона Левина.
— Но надѣюсь, графъ, что вы бы не согласились жить всегда въ деревнѣ, — сказала графиня Нордстонъ.
— Не знаю, я не пробовалъ подолгу. Я испыталъ странное чувство, — продолжалъ онъ. — Я нигдѣ такъ не скучалъ по деревнѣ, русской деревнѣ, съ лаптями и мужиками, какъ проживъ съ матушкой зиму въ Ниццѣ. Ницца сама по себѣ скучна, вы знаете. Да и Неаполь, Сорренто хороши только на короткое время. И именно тамъ особенно живо вспоминается Россія, и именно деревня. Онѣ точно какъ…
Онъ говорилъ, обращаясь и къ Кити, и къ Левину, и переводя съ одного на другого свой спокойный и дружелюбный взглядъ; говорилъ очевидно, что приходило въ голову.
Замѣтивъ, что графиня Нордстонъ хотѣла что-то сказать, онъ остановился, не досказавъ начатаго, и сталъ внимательно слушать ее.
Разговоръ не умолкалъ ни на минуту, такъ что старой княгинѣ, всегда имѣвшей про запасъ, на случай неимѣнія темы, два тяжелыя орудія: классическое и реальное образованіе и общую воинскую повинность, не пришлось выдвигать ихъ, а графинѣ Нордстонъ не пришлось подразнить Левина.
Левинъ хотѣлъ и не могъ вступить въ общій разговоръ; ежеминутно говоря себѣ: „теперь уйти“, онъ не уходилъ, чего-то дожидаясь.
Разговоръ зашелъ о вертящихся столахъ и духахъ, и графиня Нордстонъ, вѣрившая въ спиритизмъ, стала разсказывать чудеса, которыя она видѣла.
— Ахъ, графиня, непремѣнно свезите, ради Бога свезите меня къ нимъ! Я никогда ничего не видалъ необыкновеннаго, хотя вездѣ отыскиваю, — улыбаясь, сказалъ Вронскій.
— Хорошо, въ будущую субботу, — отвѣчала графиня Нордстонъ. — Но вы, Константинъ Дмитричъ, вѣрите? — спросила она Левина.
— Зачѣмъ вы меня спрашиваете? Вѣдь вы знаете, что́ я скажу.
— Но я хочу слышать ваше мнѣніе.
— Мое мнѣніе только то, — отвѣчалъ Левинъ, — что эти верстолы доказываютъ, что такъ называемое образованное общество не выше мужиковъ. Они вѣрятъ въ глазъ, и въ порчу, и въ привороты, а мы…
— Что жъ, вы не вѣрите?
— Не могу вѣрить, графиня.
— Но если я сама видѣла?
— И бабы разсказываютъ, какъ онѣ сами видѣли домовыхъ.
— Такъ вы думаете, что я говорю неправду?
И она не весело засмѣялась.
— Да нѣтъ, Маша, Константинъ Дмитричъ говоритъ, что онъ не можетъ вѣрить, — сказала Кити, краснѣя за Левина, и Левинъ понялъ это и, еще болѣе раздражившись, хотѣлъ отвѣчать, но Вронскій со своею открытою, веселою улыбкой сейчасъ же пришелъ на помощь разговору, угрожавшему сдѣлаться непріятнымъ.
— Вы совсѣмъ не допускаете возможности? — спросилъ онъ. — Почему же? Мы допускаемъ существованіе электричества, котораго мы не знаемъ; почему же не можетъ быть новая сила, еще намъ неизвѣстная, которая…
— Когда найдено было электричество, — быстро перебилъ Левинъ, — то было только открыто явленіе, и неизвѣстно было, откуда оно происходитъ и что оно производитъ, и вѣка прошли, прежде чѣмъ подумали о приложеніи его. Спириты же, напротивъ, начали съ того, что столики имъ пишутъ и духи къ нимъ приходятъ, а потомъ уже стали говорить, что это есть сила неизвѣстная.
Вронскій внимательно слушалъ Левина, какъ онъ всегда слушалъ, очевидно интересуясь его словами.
— Да, но спириты говорятъ теперь: мы не знаемъ, что это за сила, но сила есть, и вотъ при какихъ условіяхъ она дѣйствуетъ. А ученые пускай раскроютъ, въ чемъ состоитъ эта сила. Нѣтъ, я не вижу, почему это не можетъ быть новая сила, если она…
— А потому, — опять перебилъ Левинъ, — что при электричествѣ каждый разъ, какъ вы потрете смолу о шерсть, обнаруживается извѣстное явленіе, а здѣсь не каждый разъ, стало быть, это — не природное явленіе.
Вѣроятно чувствуя, что разговоръ принимаетъ слишкомъ серьезный для гостиной характеръ, Вронскій не возражалъ, а, стараясь перемѣнить предметъ разговора, весело улыбнулся и повернулся къ дамамъ.
— Давайте сейчасъ попробуемъ, графиня, — началъ онъ; но Левинъ хотѣлъ досказать то, что онъ думалъ.
— Я думаю, — продолжалъ онъ, — что эта попытка спиритовъ объяснить свои чудеса какою-то новой силой — самая неудачная. Они прямо говорятъ о силѣ духовной и хотятъ ее подвергать матеріальному опыту.
Всѣ ждали, когда онъ окончитъ, и онъ чувствовалъ это.
— А я думаю, что вы будете отличный медіумъ, — сказала графиня Нордстонъ, — въ васъ есть что-то восторженное.
Левинъ открылъ ротъ, хотѣлъ сказать что-то, покраснѣлъ и ничего не сказалъ.
— Давайте сейчасъ, княжна, испытаемъ столы, пожалуйста, — сказалъ Вронскій. — Княгиня, вы позволите?
И Вронскій всталъ, отыскивая глазами столикъ.
Кити встала за столикомъ и, проходя мимо, встрѣтилась глазами съ Левинымъ. Ей всею душой было жалко его, тѣмъ болѣе, что она жалѣла его въ несчастіи, котораго сама была причиною. „Если можно меня простить, то простите, — сказалъ ея взглядъ, — я такъ счастлива“.
„Всѣхъ ненавижу, и васъ, и себя“, отвѣчалъ его взглядъ, и онъ взялся за шляпу. Но ему не судьба была уйти. Только что хотѣли устраиваться около столика, а Левинъ уйти, какъ вошелъ старый князь и, поздоровавшись съ дамами, обратился къ Левину.
— А! — началъ онъ радостно. — Давно ли? Я и не зналъ, что ты тутъ. Очень радъ васъ видѣть.
Старый князь иногда ты, иногда вы говорилъ Левину. Онъ обнялъ Левина и, говоря съ нимъ, не замѣчалъ Вронскаго, который всталъ и спокойно дожидался, когда князь обратится къ нему.
Кити чувствовала, какъ, послѣ того, что́ произошло, любезность отца была тяжела Левину. Она видѣла также, какъ холодно отецъ ея наконецъ отвѣтилъ на поклонъ Вронскаго, и какъ Вронскій съ дружелюбнымъ недоумѣніемъ посмотрѣлъ на ея отца, стараясь понять и не понимая, какъ и за что можно было быть къ нему недружелюбно расположеннымъ, и она покраснѣла.
— Князь, отпустите намъ Константина Дмитрича, — сказала графиня Нордстонъ. — Мы хотимъ опытъ дѣлать.
— Какой опытъ? столы вертѣть? Ну, извините меня, дамы и господа, но по-моему въ колечко веселѣе играть, — сказалъ старый князь, глядя на Вронскаго и догадываясь, что онъ затѣялъ это. — Въ колечкѣ есть еще смыслъ.
Вронскій посмотрѣлъ съ удивленіемъ на князя своими твердыми глазами и, чуть улыбнувшись, тотчасъ же заговорилъ съ графиней Нордстонъ о предстоящемъ на будущей недѣлѣ большомъ балѣ.
— Я надѣюсь, что вы будете? — обратился онъ къ Кити.
Какъ только старый князь отвернулся отъ него, Левинъ незамѣтно вышелъ, и послѣднее впечатлѣніе, вынесенное имъ съ этого вечера, было улыбающееся, счастливое лицо Кити, отвѣчавшей Вронскому на его вопросъ о балѣ.