AUTО-DА-FE.
правитьI.
правитьСмотрите всѣ! На городской площадкѣ,
Подъ масличною вѣтвію и шпагой,
Доска съ ужасной надписью видна.
Смотрите всѣ! Въ пурпурномъ облаченьи,
Межъ трубачей и мрачныхъ музыкантовъ,
Сидитъ гарольдъ на бѣломъ жеребцѣ,
И слушаетъ толпа слова гарольда:
"Вблизи долины славнаго Эразма,
"Сего шестаго марта сожжены
"На лобномъ мѣстѣ будутъ всенародно
«Еретики Гертруда съ Ромуальдо.»
Тамъ, гдѣ, крестомъ святымъ осѣнѣна,
Готическая башня возвышалась,
Стояли судьи въ ризахъ похоронныхъ
И въ черныхъ шляпахъ, молча, неподвижно.
Когда слова гарольда прозвучали,
Костлявыя ихъ руки поднялись
И шествіе направили къ долинѣ.
Подъ звуки барабановъ и литавръ
Кортежъ печальный двинулся впередъ,
И колоколъ ударомъ троекратнымъ
Уныло призывалъ народъ къ молитвѣ.
II.
правитьПодъ сводами темницы вѣчно мрачной
Свѣтъ факела чадившаго мерцалъ,
А въ глубинѣ темницы находились
Желѣзный крестъ и гипсовая лампа.
Въ темницѣ можно было разглядѣть
Веревки, цѣпи, клинья, фонари,
Два, три глотка воды въ стеклянной чашѣ,
И хлѣба зачерствѣвшаго ломоть,
Который брошенъ узникамъ несчастнымъ.
Въ туникахъ темныхъ, съ лицами нѣмыми,
Какъ тѣни, два зловѣщіе монаха
Стояли неподвижно возлѣ входа.
Могила здѣсь или тюрьма? Во тьмѣ
Холодные два камня выступали.
Повязанная поясомъ, на камнѣ
Сидитъ Гертруда, очи опустивъ,
А возлѣ этой женщины безмолвной,
Какъ и она, въ цѣпяхъ, стоитъ другой
Несчастный узникъ, цѣпь свою грызущій;
Веревкою онъ связанъ, капюшонъ
Надвинутъ на лице его и кровь
Изъ подъ веревки, врѣзавшейся въ тѣло,
Сквозь грязныя лохмотья выступаетъ.
Не плачетъ онъ, но въ ярости трясется,
Оковы бѣлой пѣной покрывая,
И призывая смерть. А между тѣмъ
По временамъ монаховъ голосъ слышенъ:
«Еретики! Покайтесь въ преступленьи!»
И говоритъ Гертруда: "Въ небесахъ
"Я вижу Іисуса…. Лишь въ него
"Я вѣрую, его люблю я только.
"Онъ мнѣ послалъ страданія вѣнецъ,
"Назвалъ своей Гертрудою святою.
"Подите прочь! Я чувствую, что скоро
"Меня возьметъ серебряная туча,
«И вознесетъ съ собой на небеса!»
— "Сгоришь ты, Ромуальдо, съ нею также, "
Монаха строгій голосъ раздается:
"Не будешь мирно въ гробѣ ты лежать,
"Твой прахъ развѣетъ вѣтеръ, а душа
"На вѣки будетъ тлѣть въ кромѣшномъ адѣ.
«Покайтесь же, еретики, покайтесь!»
— "Пусть тѣло жгутъ, отвѣтилъ Ромуальдо:
"Сегодня въ смоляную плащаницу
"Меня вы облечете; а потомъ
"Народъ, отъ заблужденья прозрѣвая,
"Меня увидитъ въ сонмѣ свѣтлыхъ душъ,
«Въ святой одеждѣ ангеловъ небесныхъ.»
— «Вы не хотите каяться!» II двери
Тюрьмы закрылись и опять одни
Остались Ромуальдо и Гертруда.
Кровавый свѣтъ отъ факела угасъ,
Лишь лампы умирающее пламя
Дрожало на стѣнѣ; а за окномъ,
Въ послѣдній разъ къ молитвѣ призывая,
Раздался колокольный тихій звонъ.
III.
правитьПротяжный звонъ святыхъ колоколовъ
Къ печальному обряду призываетъ
Всѣхъ вѣрныхъ христіанъ, и алтари въ церквахъ
Подъ трауромъ. Насталъ великій день,
День торжества…. О юноши, идите,
Спѣшите старцы, матери рыдайте!
Великаго судилища жрецы,
Въ рукахъ съ жезлами черными, идутъ.
На роковое мѣсто казни; ярко
Блестятъ хоругви пышныя, кресты
И шествуютъ съ монахами князья,
Бароны, графы, — траурныя ленты
И шляпы, и нарядъ ихъ украшаютъ;
За ними инквизиторы, они
Въ одежды бѣлоснѣжныя одѣты,
А впереди процессіи угрюмой
По вѣтру развѣвается на древкѣ
Судилища карающаго знамя.
Несмѣтными толпами подвигаясь,
За шествіемъ волнуется народъ,
Изъ многихъ глазъ струятся тихо слезы
На темныя одежды; въ небесахъ
Не видно солнца: словно въ тѣ минуты
Земля и небо плакать собирались,
И общее унылое молчанье
Лишь нарушали звуки барабановъ.
Межъ факеловъ пылавшихъ и знаменъ,
Въ рубашкахъ засмоленныхъ, въ колесницѣ —
О зрѣлище ужасное! — везли
Двухъ узниковъ, къ сожженью обреченныхъ,
Двухъ непреклонныхъ, злыхъ еретиковъ:
То лже-пророкъ и мнимая святая!
На нихъ народъ указываетъ пальцемъ
И провожаетъ ропотомъ….
Но вотъ
И эшафотъ открылся предъ толпою;
Онъ черною матеріей покрытъ,
Два факела сверкаютъ на площадкѣ;
А тамъ внизу, гдѣ ужь готовъ костеръ,
Изъ груды дровъ скользитъ огонь змѣями:
На томъ кострѣ — о, содрогнись душа! —
Еретики должны погибнуть вмѣстѣ.
Царитъ кругомъ глубокое молчанье,
И звуки тихихъ гимновъ погребальныхъ
Лишь раздаются въ мертвой тишинѣ.
Передъ костромъ, на пышномъ бельведерѣ,
Украшенномъ коврами и цвѣтами,
Среди князей, вельможъ и знатныхъ дамъ
Сидѣлъ въ тотъ часъ Сициліи владыка,
Съ крестомъ алмазнымъ на груди; смотрѣлъ
Онъ на толпу и на костеръ ужасный.
Въ долинѣ трижды трубы прозвучали
И сонмъ судей провозгласилъ опять:
«Покайтесь, нечестивые безумцы!»
Но каяться безумцы не хотѣли,
И въ воздухѣ, казалось, проносилось
Рыданіе небесныхъ херувимовъ.
Вотъ пламя разгорѣлось…. Слышенъ крикъ….
Вотъ пламя подымается все выше,
И заревомъ кровавымъ охватило
Несчастныхъ жертвъ, и всталъ багровый дымъ
Надъ трупами и тучею поднялся,
И въ этой тучѣ, къ небу восходящей,
Казалось, голосъ слышался толпѣ:
«Придетъ, придетъ великій день отмщенья!»
Такъ нѣкогда, на огненномъ кострѣ,
Вблизи долины славнаго Эразма,
Шестаго марта были сожжены
И Лжепророкъ, и мнимая святая,
Еретики Гертруда съ Ромуальдо.
Д. Д.