Энеида Виргилия (Шершеневич)/1852 (ДО)/Песнь десятая
| ← Пѣснь девятая | Энеида Виргилiя Пѣснь десятая | Пѣснь одиннадцатая → |
| Оригинал: лат. Aeneis. — Источникъ: Современникъ, Литературный журналъ, томъ XXXIV, Санктпетербургъ, 1852 |
- Википроекты
… caedebant partier, pariterque ruebant
Victores victique; neque his fuga nota, neque illis.(Изъ десятой пѣсни.)
Вотъ распахнулъ чертоги свои Олимпъ всемогущій:
Царь и родитель смертныхъ безсмертныхъ соборъ созываетъ
Къ звѣздному трону, откуда на всѣ поднебесныя страны
Съ высей взираетъ, на лагерь троянъ и народы Латина.
Сѣли они въ обоюду-разверзтой палатѣ, и самъ онъ
Такъ начинаетъ: «Неба великіе боги! почто вы
Вспять обратили рѣшеніе ваше? почто несогласны,
Споромъ умы раздѣляете ваши? Моимъ повелѣньемъ
Я воспретилъ италійской землѣ на троянъ ополчаться.
Нынѣ почто столь великій раздоръ вопреки повелѣнью?
Страхомъ какимъ побуждаются тѣ и другіе ко брани?
Будетъ для брани законное время: къ чему торопиться?
Время, когда Карагенъ необузданный грянетъ на стѣны
Рима, погибель неся, и отъ Альповъ разверзтыхъ войною
Хлынеть кровавой. Въ то время дадите вы волю раздорамъ
Вашимъ и гнѣву; въ то время вы можете всё ниспровергнуть.
Нынѣ, оставя вашъ гнѣвъ, пребывайте въ согласьи и мирѣ.»
Краткое слово окончилъ Зевесъ: но не краткое слово
Такъ возразила въ отвѣтъ золотая богиня Венера:
«О, родитель, о, вѣчный владыко людей и безсмертныхъ!
Ибо къ кому же иному мы можемъ ещё обратиться?
Видишь ли ты, какъ рутулы волѣ твоей непослушны,
Какъ на ретивыхъ коняхъ, въ средину враговъ устремляясь,
Носится гордый побѣдою Турнъ? Ни твёрдыя стѣны
Тевкровъ закрыть ужь не могутъ: враги ихъ ворвались въ ворота;
Даже среди укрѣпленій борьбу завязали и кровью
Тевкровъ несчастныхъ наполнены рвы. Эней же не знаетъ:
Нѣтъ въ укрѣпленьяхъ его. И ужель никогда отъ осады
Тевкры не будутъ свободны? стѣнамъ возникающей Трои
Вновь угрожаютъ враги, всё тѣ же враждебныя рати;
Снова на тевкровъ возсталъ съ береговъ этолійскихъ, отъ Арповъ
Тидеевъ сынъ. О, да! и раны мои, полагаю,
Не заживутъ никогда. О, позоръ! я, Зевса рожденье,
Смертной десницы страшусь! и если безъ воли всевышней
Иль вопреки повелѣнью судьбы къ берегамъ италійскимъ
Тевкры пристали, то пусть же омоютъ своё преступленье;
Помощи имъ не давай; но еслижь они, повинуясь
Столькимъ оракуламъ, даннымъ богами и небо и ада,
Были послушны ихъ волѣ, почто же нынѣ всякъ можетъ
Волю твою измѣнить иль новыхъ судебъ повелѣнье
Можетъ создать? и чтожь говорить о флотѣ, сожжённомъ
У береговъ эрицинскихъ? чтожь объ Эолѣ, о бурныхъ
Вѣтрахъ, въ царствѣ его возбуждённыхъ? что объ Иридѣ,
Столько разъ съ облаковъ ниспосланной? Нынѣ Аллекто
Тартаръ подъемлетъ на насъ (вѣдь только этого горя
Недоставало) и, къ свѣту дневному внезапно поднявшись,
По городамъ италійскимъ тревогу и ужасъ разноситъ.
Не домогаюсь уже троянамъ обѣщанной власти:
Этой надеждой мы льстились тогда, какъ намъ улыбалось
Счастье; пусть тотъ побѣдителемъ будетъ, кому ты даруешь
Силу къ побѣдѣ. И если твоей жестокой супруги
Гнѣвъ не позволитъ несчастнымъ троянамъ нигдѣ поселиться,
То умоляю тебя, о, родитель, низвергнутой Трои
Прахомъ и дымомъ, позволь мнѣ спасти отъ тревоги и брани
Внука Асканія; пусть мнѣ хоть внукъ въ утѣшеніе будетъ.
Пусть ужь Эней скитается тамъ по морямъ неизвѣстнымъ;
Пусть онъ идётъ по пути, который судьба указала;
Дай лишь малютку спасти и сокрыть отъ опасностей битвы.
Есть у меня Аматунтъ и Цитера и Паѳосъ высокій,
Есть и въ Идаліи роща; пусть онъ, оставивъ оружье,
Тамъ въ неизвѣстности жизнь проведётъ. Повели Карѳагену
Тяжкое иго вложить на авзонскія земли: не будетъ
Пуннамъ преграды ни въ чёмъ; но къ чемужь избѣгали мы столько
Бѣдствій войны? для чего мы спаслись отъ аргивскихъ пожаровъ?
Иль для чего испытали столько опасностей въ морѣ,
Столько въ далёкой землѣ? Для того ль, чтобъ трояне, скитаясь,
Новыхъ пергамскихъ твердынь въ странахъ италійскихъ искали?
Развѣ не лучше было на пеплахъ родныхъ поселиться, —
Тамъ поселиться, гдѣ Троя родная цвѣла? Возврати имъ,
О, мой родитель, тѣ берега Симоиса и Ксанѳа;
Дай имъ несчистнымъ снова воздвигнуть ильонскія стѣны.»
И, побуждённая гнѣвомъ великимъ, сказала Юнона:
«Что ты, богиня, молчанье прервать меня побуждаешь
И сокровенное въ сердцѣ моёмъ высказывать горе?
Кто же изъ смертныхъ, кто изь боговъ принудилъ Энея
Брани искать и враждебно напасть на владѣнья Латина?
Онъ по веленью судьбы въ Италію прибылъ, водимый
Дѣвы Кассандры пророческимъ духомъ: положимъ; но развѣ
Мы побуждали его оставить свой лагерь и вѣтрамъ
Жизнь доверять? иль участь войны и опасность защиты
Сыну-малюткѣ вручать? иль къ войнѣ подстрекать незаконной
Вѣрныхъ тирренянъ и мирный народъ волновать и тревожить?
Кто изъ безсмертныхь его побудилъ на неправое дѣло?
Или какая жестокость моя? и гдѣ же Юнона?
Гдѣ нисходящая съ неба Ирида? О, беззаконье!
Новыя стѣны троянъ осаждаютъ латины; преступный
Турнъ, у котораго предокъ Пилумнъ, а богиня Венилья
Матерь, въ родной остаётся землѣ! И что же? Трояне
Пламя и мечь понесутъ безнаказанно въ землю латиновъ?
Какъ! и на нивахъ чужихъ поселятся? захватятъ добычу?
Зятя себѣ изберутъ? похитятъ чужую невѣсту?
И уведутъ отъ объятій? Съ оливною вѣткою въ длани
Мира хотятъ, а съ кормы корабельной готовятъ оружье?
Ты отъ данайскихъ мечей могла же похитить Энея;
Вмѣсто него туманъ наводить и тѣни пустыя;
Въ нимфъ ты могла превратить корабли троянскаго флота:
Я же, ничтожную рутуламъ помощь подавъ, преступленье
Сдѣлала? Что же? далеко Эней? объ осадѣ не знаетъ?
Пусть и не знаетъ: пусть будетъ далеко. Есть у тебя вѣдь
Паѳосъ, Идалія, есть и высокій островъ Цитера:
Чтожь ты дѣла затѣваешь съ городомъ, полнымъ тревоги
Бранной, съ народомь храбрымъ и буйнымъ? Не я ли стараюсь
Жалкіе Трои остатки до основанья разрушить?
Я ли? а кто же ахивянъ поднялъ на несчастныхъ фригійцевъ?
Что побудило возстать и Европу и Азію къ брани?
Кто вѣроломствомъ своимъ нарушилъ спокойствіе міра?
Я ли на Спарту вела троянца съ войною?
Я ль подавала оружье, войну согрѣвала любовью?
Надобно было тогда за своихъ опасаться; теперь же
Сь жалобой позднею ты возстаёшь и пеняешь напрасно.»
Такъ говорила Юнона, и всѣ небожители вмѣстѣ
Мнѣньемъ различнымъ шумѣли: такъ точно въ первомъ порывѣ
Вѣтеръ шумитъ по дремучему лѣсу; въ вѣтвяхь пробѣгаетъ
Ропотъ глухой, пловцамъ предвѣщающій близкую бурю.
Вотъ всемогущій отець, великій владыко вселенной,
Молвитъ могучее слово: и, внемля ему, умолкаетъ
Неба высокій чертогъ; трепещетъ земля; неподвижно
Воздухъ стоитъ поднебесный; зефиры летучіе стихли
И необъятное море смиряетъ зыбучія волны.
«Рѣчи внемлите моей и слова въ умѣ начертите.
Какъ межь авзоновъ и тевкровъ союзъ утвердиться не можетъ,
Я жь несогласью и спорамъ вашимъ конца не предвижу,
Кто въ какомъ положеньи теперь, съ какою надеждой,
Рутулъ ли, тевкръ ли, будутъ равны, безъ всякихъ различій,
Иль повелѣньемъ судьбы италйцы станъ осаждаютъ,
Или ошибкой троянъ и ложной оракула рѣчью.
Но не свободны и рутулы будутъ, и каждый получитъ.
То, что судьба назначаетъ ему: для всѣхъ безразлична
Будетъ Юпитера воля, и цѣль достигнута будетъ.»
Тутъ онъ поклялся стиксовой братней рѣкой, берегами
Чёрной, бездонной пучины, смолою кипящимъ потокомъ.
Онъ головою кивнулъ — и, дрогнувъ, Олимпъ всколебался.
Кончилъ Зевесъ, съ лучезарнаго трона поднялся, и боги
Всѣ, окруживши Владыку, къ чертогамъ его провожаютъ.
Рутулы между тѣмъ ко всѣмъ припустили воротамъ
Приступъ упорный, сражая троянъ и на стѣны метая
Пламя пожара. А тевкровъ дружина, въ стѣнахъ защищаясь,
Храбро держалась; и думать о бѣгствѣ было невозможно.
Грустно стояли на башняхъ высокихъ несчастные, тщетно
Стѣны свои окружили рѣдѣющимъ ратниковъ строемъ.
Азій, имбразовъ сынъ и гикетаоновъ Тиметесъ,
Два Ассарика и съ Касторомъ Тимбрисъ, уже посѣдѣлый,
Въ первыхъ стояли рядахъ; и съ ними Сарпедона братьевъ
Двое родныхъ: и Темонъ и Кларъ отъ гористыхъ ликійскихъ
Странъ. Вотъ Акмонъ Лирнесскій, всѣ силы свои напрягая,
Камень громадный несётъ, скалы обломокъ немалый,
Чадо, достойный родителя Клита и брата Мнестея.
Тѣ поражаютъ враговъ мстательнымъ дротомъ, другіе
Камни бросаютъ на нихъ, пускаютъ горючее пламя
Иль тетивою метаютъ пернатыя стрѣлы. Въ срединѣ
Ратнаго строя, любовь и забота Венеры, энеевъ
Отрокъ, красуясь, стоитъ съ непокрытой, прекрасной головкой:
Точно сіяетъ алмазъ, раздѣляющій жолтое злато,
Или чела украшенье, иль шеи; точно слоновой
Кости краса, искусной рукою въ чёрномъ эбенѣ
Вставленной, иль въ теребинтѣ орикскомъ, чудно бѣлѣетъ.
Мягкія кудри малютки на бѣломолочную шейку
Нѣжно сплываютъ, сжимаясь повыше въ кольцо, золотое.
И тебя, о, Исмаръ, видѣло храброе племя,
Какъ направлялъ ты удары и стрѣлы напитывалъ ядомъ,
Мужъ, знаменитый рожденьемъ въ Меоніи славной, гдѣ люди
Пашутъ роскошныя нивы, а Пактолъ златой орошаетъ.
Быль и Мнестей, котораго подвигъ изгнанія Турна
Изъ укрѣпленій недавно до звѣздъ возвеличилъ молвою.
Съ нимъ же и Каписъ, который далъ городу Капуѣ имя.
Такъ межь собою они дѣлили тяжкое бремя
Битвы; Эней же средь ночи плылъ но зыбучему морю.
Ибо когда отъ Эвандра кь этрусскому лагерю прибылъ
Онъ, повидавшись съ вождёмъ, открываетъ и родъ свой и имя,
Цѣль и надежду и средства свои; какія Мезенцій
Рати къ союзу привлёкъ, какова запальчивость Турна,
Какъ неверны надежды людей, говорилъ онъ, и тутъ же
Просьбы свои изложилъ. И не медля Тархонъ предводитель
Въ тѣсный вступаетъ союзъ и съ нимъ договоръ заключаетъ.
И тогда, не судьбой, но свободнымъ желаньемъ влекомый,
Волѣ боговъ повинуясь и флотъ чужеземному мужу
Ввѣривъ, лидійскій народъ на суда поспѣшно садится.
Вотъ впереди плывётъ энеевъ корабль: на передней
Части его два льва фригійскихъ сіяютъ; надъ ними
Высится Ида гора, столь милая сердцу троянцевъ.
Сидя на нёмъ, великій Эней размышляетъ съ собою
О предстоящей войнѣ. А по лѣвую руку Энея
Юный усѣлся Паллантъ и его вопрощаетъ о звѣздахъ,
О путеводныхъ свѣтилахъ и что претерпѣлъ онъ на сушѣ,
Что на волнахъ океана.
Теперь Геликонъ мнѣ раскройте,
Вы, о, богини, и пѣсни мои вдохновите; воспойте
Храбрыя рати, что, бросивъ этрусскія нивы, пристали
Къ мужу Энею и, флотъ оснастивъ, океаномъ несутся.
Массиковъ первый корабль, красуясь бронзовымъ тигромъ,
Воды сѣчётъ: на нёмъ предводитель Массикъ несётся.
Тысяча воиновъ съ нимъ, покинувшихъ Клузіи стѣны,
Въ брань устремились, и тѣ, что вышли изъ города Козы.
Стрѣлы — оружье у нихъ, и лёгкій колчанъ за плечами,
И смертоносные луки. За ними съ суровымъ Абантомъ
Въ яркихъ доспѣхахъ прекрасныя рати плывутъ; и корму ихъ
Фебъ золотой украшаетъ; ему Популонія матерь
Мужей шестьсотъ, испытинныхъ въ битвѣ, послала; и островъ
Ильва трёхсотъ, знаменитый обильемь жѣлеза а стали.
Третій былъ тотъ боговъ и людей толкователь Азиласъ;
Таинства жертвенныхъ нѣдръ, свѣтила небесныя зналъ онъ
И щебетанье пернатыхъ и пламя предвѣстника грома.
Онъ увлекаетъ съ собою дружину изъ тысячи мужей, —
Строемъ густымъ ратующих мужей и копьями страшныхъ.
Имъ повелѣли итти на брань алфеевы Пизы.
Городъ этрусской земли. За ними Астуръ прекрасный, —
Астуръ красуется вѣрнымъ конёмъ и бронёй разноцвѣтной.
Ратниковъ триста лихихъ за врждёмь однодушно несутся;
Тѣ изъ Цереты пошли, непогодной Грависки, изъ древней
Пирги, иль изъ полей, орошаемыхь водами Миньо.
И о тебѣ умолчать но могу я, о, Киниръ, сильнѣйшій
Вождь лигурійскій; ни ты съ небольшою дружиной, Купавонъ,
Въ мѣстахъ не будешь забыть; у тебя на шеломѣ лебяжьихъ
Перьевъ возносится пухъ, преступной любви указанье;
И превращенья отца твоего. Когда, увѣряютъ,
Лебедь, грустя о потерѣ любимаго имъ Фаэтона,
Пѣлъ подъ вѣтвями сестёръ, зелёныхъ тополей, сидя,
И отъ печальной любви искалъ утѣшенія въ лирѣ,
Старость настигла пѣвца и мягкимъ перомъ окрылила:
Онъ улетѣлъ отъ земли и съ пѣснью вознёсся къ свѣтиламъ.
Сынъ же его, ведя за собою такую жь дружину,
Гонитъ веслами Центавра — огромный корабль: онъ на волны
Грозно налёгъ, и будто громада скалы, угрожаетъ
Безднѣ морской и роетъ его бороздою глубокой.
Вотъ и Окнъ отъ родныхъ береговъ уводитъ дружины,
Сынъ этрусскаго Тибра и жрицы предвестницы Манто;
Далъ онъ и стѣны, о Мантуа, далъ онъ тебѣ; и названье, —
Мантуа, предками городъ богатый; но родъ не одинъ ихъ;
Племя тройное, народа жь четыре подъ племенемъ этимъ;
Онъ же народовъ глава; но сила отъ крови этрусской.
Котъ и пятьсотъ ратоборцевъ другихъ на Мезенцья возстали:
Минцій рѣка, въ тростникъ бирюзовый одѣтая, мчитъ ихъ
Вдоль на враждебныхъ ладьяхъ отъ родителя Бенака къ брани.
Съ ними и важный Авлестъ предводитель, сто вёселъ поднявши,
Бьётъ по волнамъ, и кипятъ отъ ударовъ вспѣнённыя волны.
Этихъ огромный Тритонъ несётъ: онъ лазурной трубою
Бездну морскую пугаетъ; онъ носитъ по самыя чресла
Образъ косматый плывущаго мужа; конецъ же исходитъ
Въ члены кита; подъ его полу-дикую грудь преклоняясь,
Волны журчатъ. Такіе вожди тридцатью кораблями
Въ помощь троянамъ плыли, разсѣкая зыбучее поле.
День удалился съ небесъ, и Луна, скиталица ночи,
На колесницѣ воздушной всплыла на средину Олимпа.
А Эней, отъ заботы не зная ни сна, ни покоя,
Самъ на кормѣ управляетъ рулёмъ и ветрилами правитъ.
И ему на срединѣ пути на встрѣчу несётся
Спутницъ знакомыхъ толпа: тѣ нимфы, которыхъ Цибела
Митерь въ богинь водяныхъ превратила и быть повелѣла
Нимфами, вместо ладей, плыли и резали волны,
Сколько у берега прежде стояло ладей мѣдногрудыхъ.
Нимфы царя узнаютъ и издали хорами славятъ.
Кимодокея, изъ нихъ въ рѣчахъ искусная нимфа,
Правой рукою держась за корму, а лѣвою волны
Тихо гребя и выставивъ грудь, за кормою несётся
И говоритъ къ Энею: «Ты бодрствуешь, чадо безсмертныхъ?
Бодрствуй, Эней, и волю дай парусамъ. Мы сосны
Съ Иды священной вершины, нынѣ же нимфы морскія,
Нѣкогда флотъ твой. Злой рутулъ, напавшій съ мечомъ и пожаромъ,
Иагъ истребить хотѣлъ; но цѣпи твои мы расторгли,
Противъ желанья, и ищемъ тебя по волнамъ океана.
Сжалилась матерь богиня надъ нами и, образъ отнявши
Прежній у насъ, въ тотъ видъ изменила, богинями моря
Быть повелѣла и вѣкъ проводить подъ морскими волнами.
Сынъ твой Асканій стѣнами и рвомъ заключённый, отвсюду
Страшно врагами тѣснимъ, сражаемъ латинскою ратью.
Вотъ уже и отряды конныхъ аркадцевъ, смешавшись
Съ храбрымъ этрускомъ, стоятъ на указанномъ мѣстѣ;
Турнъ же намѣренъ прервать сообщенье ихъ со станомъ, дружины
Двинувъ въ средину на нихъ. Ты встань, и, едва лишь денница
Первымъ заблешетъ лучомъ, союзныя рати къ оружью
Ты повели созвать и щитъ, тотъ непобѣдимый
Щитъ ты возьми, который самъ богъ даровалъ огнесильный
И опоясалъ кольцомъ золотымъ. Восшедшее завтра
Солнце, если ты рѣчи мои не считаешь пустыми,
Будетъ свидѣтелемъ страшнаго боя, увидитъ побитыхъ
Рутуловъ груды.» Сказала и, зная таинственный способъ,
Дланью коснулась высокой кормы: и ладья полетѣла
Шибче дрота, шибче стрѣлы, соперницы вѣтра;
А за нею другія ходъ ускоряютъ. Дивится
Сынъ анхизовъ, причины не зная, но знаменьемъ этимъ
Бодро возноситъ свой духъ и, взоры къ небесному своду
Съ краткой молитвой поднявъ, о, великая матерь безсмертныхъ —
Молвилъ — о, ты, для которой пріятны Диндима выси,
И города, носящіе башни, и львы подъ уздою,
Будь мнѣ защитою въ брани: да знаменье это счастливымъ
Будетъ концомъ для фригіянъ; прибудь къ намъ на помощь, богиня!»
Такъ говорилъ Эней, а между тѣмъ ужь ночную
Тьму удалившій день съ высотъ поднебесныхъ на землю
Светлый сходилъ. И вотъ повелѣлъ онъ рати союзной
За знамёнами итти и бодро готовиться къ битвѣ.
И уже съ высокой кормы корабельной былъ видѣнъ
Лагерь троянъ, какъ Эней на лѣвой рукѣ лучезарный
Щитъ свой вознёсъ. И до сводовъ небесныхъ со стѣнъ поднимаютъ
Крики трояне: надежда въ нихъ гнѣвъ возбуждаетъ и силы;
Сыплютъ оружье, враговъ поражая: такъ точно, покинувъ
Берегъ Стримона, летятъ журавли и, взвившись подъ тучи,
Перекликаются тамъ и плывутъ океаномъ воздушнымъ,
Радостно крыльями бьютъ, убѣгая отъ бурнаго Нота.
Рутуловъ царь и другіе авзонскіе мужи дивятся
Долго, не зная причины, пока не увидѣли всворѣ
Берегъ, покрытый кормами уже пристающаго флота.
Ярко пылаетъ энеевъ шеломъ: съ вершины отъ гребня
Льются огни и щитъ извергаетъ потоками пламя:
Точно какъ въ ясную ночь иногда зардѣетъ кометы
Блескъ роковой и кровавый: иль Сиріусъ знойный, несчастнымъ
Смертнымъ несущій засуху и голодъ и язву; горитъ онъ
Свѣтомъ зловѣщимъ и небо своимъ появленьемъ печалитъ.
Но не робѣетъ рутуловъ вождь: онъ не тратитъ надежды
Перехватить непріятелямъ путь и отбить нападенье.
Рѣчью дружины свои ободряетъ и такъ говорить имъ:
«Вотъ вамъ тѣ, которыхъ вы такъ усердно желали
Вашей рукою сразить: самъ Марсъ во власть предаётся
Нашу, о храбрые мужи; теперь-то всякъ пусть вспомнитъ
И о супругѣ своей и о домѣ; теперь пусть припомнитъ
Славу и подвиги предковъ своихъ. Пойдёмъ же смѣлѣе,
На берегъ бодро ударимъ, доколѣ отъ первой тревоги
Врагъ не опомнясь ещё неверной ногою ступаетъ:
Счастье за храбрыми въ битвѣ.» И, такъ сказавши, съ собою
Сталъ размышлять, какіе полки повести, а какіе
Будутъ осаду держать и стеречь осаждённые стѣны.
Въ это время Эней на мосты высаживалъ рати
И сводилъ ихъ съ высокой кормы. Тѣ ищутъ, гдѣ тихій
Бродъ безопасно течётъ, и прыгаютъ въ воду; другіе
Скачутъ, весломъ упираясь. Тархонъ же разсматривалъ берегъ,
Гдѣ не кипѣла вода, гдѣ волны, дробясь, не журчали,
Но спокойное море гладкой волной поднималось.
Онъ нанравляетъ туда корабли и товарищей рѣчью
Такъ ободряетъ: «теперь-то, о храбрые мужи, ударьте
Сильно веслами, теперь поднимайте ладьи, понесите,
Рѣжьте ладьями тотъ берегъ враждебный, иль лучше ладьи пусть
Сами чертятъ борозду подъ собою; и пусть сокрушатся,
Въ пристань такую войдя, корабли, не забочусь объ этомъ
Лишь бы на землю намъ стать.» Окончилъ Тархонъ, и не медля
Дружно гребцы пріударили въ вёсла, несутся, и вотъ ужь
Къ берегу стали носами ладьи; всѣ безвредно достигли
Суши; твоя же ладья, о, Тархонъ, не достигла. Загнавшись
Въ мель, на хребтѣ неравномъ повиснувъ и будто колеблясь,
Долго держалась она, утомляя волны напрасно;
Но наконецъ раскрылась и мужей сбросила въ волны.
Вёселъ обломки, всплывшіе кверху скамьи, затрудняютъ
Бѣдныхъ пловцовъ, и волны вспять увлекаютъ ихъ ноги.
Турнъ же не медлитъ съ своей стороны; онъ всѣ свои рати
Смѣло ведётъ на троянъ и на берегъ ставитъ противный.
Трубы запѣли, и первый Эней, какъ знаменье битвы,
Бросился въ сѣчу на рати селянъ, опрокинулъ латиновъ,
Мужа Ѳерона сразилъ, громаднаго тѣломъ, который
Противъ него устремился: сквозь мѣдной кольчуги защиту,
Сквозь покрытую золотомъ тунику мечъ погрузился
Въ бокъ и глубокую рану раскрылъ. Потомъ поражаетъ
Лихаса: этотъ изсѣчёнъ изъ мёртвой матери чрева
И тебѣ посвящёнъ былъ, о, Фебъ, твоимъ лишь спасённый
Чудомъ отъ острыхъ булатовъ, — но всё не на долго. За ними
Онъ и Киссея свирѣпаго, онъ великана Гіанта,
Палицей рати сражавшихъ, низвергнулъ въ Тартара бездну.
Не помогло имъ оружье Алкида, ни сильныя руки,
Ни родитель Мелампъ, сопутникъ Алкида; доколѣ
Тотъ полубогъ пребывалъ на землѣ для подвиговъ тяжкихъ.
Между тѣмъ, какъ Фаръ кричалъ безполезныя рѣчи,
Дротъ свой пускаетъ Эней и кричащему мужу въ отверстье
Рта погружаетъ. И ты, о Кидонъ несчастный, плѣнённый
Клитіемъ, новой отрадой твоей, едва опушившимъ
Первымъ пушкомъ ланиты свои, — ты, сражённый дарданской
Дланью, будешь несчастный лежать и утѣхи забудешь
Юношей тѣхъ, что любили тебя. Но на встрѣчу Энею
Братьевъ несётся отрядъ, всѣ семеро Форковы дѣти:
Вмѣстѣ семь дротовъ бросаютъ они: одни отъ шелома
Скачутъ отбитые, тѣ отъ щита отразились; другіе,
Только задѣвшіе тѣло, Венера сама отклонила.
Вѣрному другу Ахату Эней говорить: «Подавай мнѣ
Дроты, мой другъ; ни одинъ моею рукою напрасно
Въ рутуловъ брошенъ не будетъ: они на поляхъ Иліона
Столько данаевъ пронзили. Схвативъ преогромную пику,
Бросилъ Эней; а она летитъ и, медный пробивши
Мэона щитъ, сломила у воина грудь и кольчугу.
Мэона братъ Альканоръ заступилъ; онъ сражённаго брата
Хочетъ рукой поддержать; но пущенный сильнымъ полётомъ
Дротъ пробиваетъ и руку его и выходитъ кровавый;
А рука, отъ плеча отделившись, на жилахъ повисла.
Тутъ Нумиторъ, изъ братняго тѣла выхвативъ пику,
Ею бросаетъ въ Энея; но, слабый, не могъ поразить онъ
Мужа такого, и пика бедро лишь Ахата задѣла.
Вотъ прибѣжалъ и Клавзъ, пришедшій отъ города Куровъ,
Силами юности гордый; онъ дротъ свой дебелый въ Дріопа
Сильно бросаетъ: дротъ, тяжко увязнувъ подъ подбородкомъ,
Съ жизнію голосъ пресѣкъ говорящаго мужа, сквозь горло
Вышедши вонъ; а Дріопъ, упадая, челомъ ударяетъ
Въ землю и кровь изо рта извергаетъ густую. За нимъ же
Трёхъ поражаетъ ѳракійцевъ изъ древняго рода Борея,
Трёхъ же другихъ, которыхъ Идасъ отецъ и отчизна
Исмара къ брани послали, различнымъ ударомъ повергнулъ.
Тутъ прискакалъ и Галезъ, отряды аврунковъ, за ними
Славный конями Мессапъ, нептуново чадо. То тевкры
Рутуловъ гонятъ, то рутулы тевкровъ; у самого входа
Въ землю авзонскую бьются. Словно противные вѣтры,
Грозною бурей возставъ, съ дуновеньемъ и силою равной
Вступятъ въ борьбу; ни сами другъ другу, ни тучи, ни море
Не уступаютъ; и длится сомнительный бой, и упорно
Вѣтры стоятъ, природа въ борьбѣ: такъ точно трояне,
Такъ и латины сошлись; на рати ударили рати,
Ноги съ ногами сомкнулись и съ мужами частые мужи.
А съ другой стороны, гдѣ потокъ въ стремительномъ бѣгѣ,
Камни срывая, катилъ и лѣсъ, съ береговъ уносимый,
Тамъ аркадцевъ полки, непривычные къ пѣшему строю,
Тылъ обратили, гонимые ратью латиновъ: природа
Мѣстности трудной аркадцамъ покинуть коней указала.
Видя бѣгущихъ, Паллантъ къ послѣднему средству прибѣгнулъ:
Онъ возбуждаетъ въ нихъ духъ то просьбой, то горькою рѣчью:
«Братья, куда вы бѣжите? я именемъ вашимъ молю васъ,
Славою подвиговъ прежнихъ, Эвандра вождя драгоцѣннымъ
Именемъ, славой побѣдъ и моею надеждой, которой
Льщусь я теперь быть достоинымъ соперникомъ славы отцовской,
Не полагайтесь на бѣгство: не бѣгствомъ — булатомъ откроемъ
Путь сквозь враговъ, гдѣ кипятъ ихъ сгущённыя рати; по этой
Только дорогѣ и вы и Паллантъ, вашъ вождь, возвратиться
Можемъ на родину нашу. Не воля безсмертныхъ гнетётъ насъ:
Смертные смертныхъ тѣснятъ. И у насъ есть души такія жь.
Столько же рукъ и у насъ; здѣсь бездна великаго моря
Насъ отдѣляетъ; нѣтъ ужь для бѣгства земли: обратиться ль
Къ морю, иль къ Троѣ?» Такъ говоря, онъ ворвался въ средину
Частыхъ враговъ. И ему, непріязненнымъ рокомъ ведомый,
Лагъ попадается первый на встрѣчу: въ то самое время,
Какъ отторгалъ онъ тяжёлый булыжникъ, Паллантъ пробиваетъ
Брошеннымъ дротомъ хребетъ, раздѣляющій рёбра въ срединѣ,
И засѣвшій въ костяхъ булатъ исторгаетъ. Въ то время
Лага Гисбонъ заступилъ, надѣясь отмстить за собрата:
Онъ, раздражённый смертію друга, вперёдъ устремился
И осторожность забылъ, а Паллантъ упреждаетъ и мечъ свой
Въ лёгкое мужа вонзаетъ, ещё раздутое гнѣвомъ.
Онъ поражаетъ Сѳенела и Анхемола, изъ рода
Древняго Рета, — того Анхенола, который запятнать
Мачихи ложе дерзнулъ. Вы также на рутуловъ нивахъ,
Ларисъ и Тимберъ, легли, близнецы, межь собою подобьемъ
Славные Давкіи чада, лицомъ для своихъ неразличны,
И для родителей вашихъ пріятный обманъ; но жестоко
Сдѣлалъ Паллантъ различье межь вами: ибо эвандровъ
Мечъ тебя, о, Тимберь, лишилъ головы, а десница,
Ларисъ, твоя, отъ плеча отделённая, ищетъ тебя же,
А полу-мёртвые пальцы трепещутъ и щупаютъ мечъ свой.
Рати аркадцевъ, словами вождя возбуждённыхъ и славнымъ
Зрѣлищемъ подвиговъ мужа, и стыдъ и досада на битву
Вновь обратили. И вотъ въ колесницѣ бѣгущаго мимо
Мужа Ретея сражаетъ Паллантъ; но гибель Ретея
Только на время замедлила Ила паденіе: ибо
Издали въ Ила Паллантъ направилъ дебелую пику;
Но ударъ перенялъ Ретей, предъ тобою бѣжавшій,
Доблестный Тевтрасъ, и Тиресомъ братомъ твоимъ; онъ, несчастный,
Павъ съ колесницы, по полю бьётся пятой полу-мёртвой.
Точно лѣтней порою, дождавшись желаннаго вѣтра,
Пастырь разсѣетъ и пуститъ, пожаръ на негодные злаки;
Вспыхнетъ мгновенно средина и ужасъ огненной рати,
Пламенемъ хлынувъ трескучимъ, охватитъ широкое поле;
Онъ же сидитъ и на пламя глядитъ съ торжествомъ побѣдитель:
Такъ и сподвижниковъ храбрость въ одну съединяется силу,
Радуя сердце твоё, о, Паллантъ; но сильный на брани
Въ сѣчу стремится Галезъ, подъ бронёй собираясь своею.
Онъ и Ладона сразилъ и Ферета и Демодока,
И у Стримона мечёмъ молньеноснымъ отсѣкъ онъ десницу,
Къ горлу взносившую мечъ; онъ, въ очи булыжникомъ грянувъ
Мужа Тоаса, съ мозгомъ разсѣялъ кровавыя кости.
Вѣдая тайну судебъ, родитель въ рощѣ Галеза
Долго таилъ; но старца едва лишь дряхлыя очи
Смертью сомкнулись, какъ вдругъ наложила суровая Парка
Руку свою и сына мечу обрекаетъ Эвандра.
Выступилъ въ битву Паллантъ, но прежде такъ помолился:
«Дай, о родитель Тибръ, желѣзу, что въ длани колеблю,
Счастье; и путь проложи сквозь храброе сердце Галеза;
Эта броня и добыча украсятъ дубъ твой снященный.»
Выслушалъ Тибръ; и Галезъ, покрывая щитомъ Имаона,
Грудь безъ защиты открылъ аркадскому дроту, несчастный.
Лавзъ же, опора великая брани, полкамъ не позволилъ
Гибелью мужа такого въ испугѣ тревожиться сильномъ.
Первый сразилъ онъ упорнаго мужа Абанта, который
Былъ и узломъ и помѣхою въ битвѣ для Лавза; поверглись
Въ прахъ и Аркадіи чада и рати этрусковъ поверглись;
Пали и вы, несражённые съ греками въ брани, о, тевкры!
Вотъ и сошлись и вождями и силами равныя рати:
Жмутся ряды на ряды, тѣснятъ ихъ послѣдніе строи;
Нѣтъ ни оружію мѣста, нѣтъ ни рукамъ ратоборцевъ;
Здѣсь Паллантъ напираетъ и жмётъ, тамъ Лавзъ наступаетъ;
Мало и возрастъ героевъ различенъ, и оба красавцы.
И не дала имъ судьба увидѣть нивы родныя;
Но не сошлись межь собою они: великій Олимпа
Царь не позволилъ; судьбу ихъ на брани сильнѣйшіе мужи
Вскорѣ расторгнутъ.
И вотъ родная сестра, обратившись
Къ Турну, проситъ о помощи Лавзу. Въ то время въ летучей
Турнъ колесницѣ въ срединѣ строевъ носился. Увидѣвъ
Рати свои: «о, мужи, бой прекратится: одинъ я
Противъ Палланта иду: онъ мнѣ одному предоставленъ.
Я бы желалъ, чтобъ самъ отецъ былъ свидѣтелемъ битвы.»
Такъ онъ сказалъ, и ратники, вдругъ разступившись, открыли
Поле ему. А Паллантъ, покорность рутуловъ видя,
Рѣчи надменной дивится, на Турна глядитъ въ изумленьи;
Мѣряетъ окомъ громадные члены; нахмуреннымъ взоромъ
Всюду обводитъ его и противъ рѣчи тирана
Рѣчью такою идётъ: «Иль славной добычей хвалиться
Буду, иль славною смертью; родителю та и другая
Участь равны; оставь же угрозы.» Сказавъ, на средину
Выступилъ поля. И груди аркадцевъ забились отъ страха.
Турнъ съ колесницы ниспрянулъ : онъ пѣшій готовится къ схваткѣ.
Словно левъ, когда съ высокой вершины увидитъ
Въ полѣ далеко быка, готоваго ринуться въ битву,
И налетаетъ: таковъ былъ образъ пришедшаго Турна.
Видя, что пущеннымъ дротомъ достигнуть противника можетъ,
Выступилъ первый Паллантъ. Попытаться онь хочетъ, возможно ль
Въ смѣлости счастье для силы неравной, и къ небу молитву
Такъ возсылаетъ: «гостепріимствомъ отца и трапезой,
Съ нимъ разделённой тобою великій Алкидъ, умоляю,
Въ помощь прибудь мнѣ на подвигъ великій; да узритъ
Турнъ полу мёртвый, какъ я кровавой бронёй завладѣю,
И умирающимъ взоромъ меня побѣдителемъ скажетъ.»
Юноши рѣчи услышалъ Алкидъ и вздохомъ глубокимъ
Сердце печальное сжалъ и пролилъ напрасныя слёзы.
И родитель тогда утѣшаетъ рѣчію сына:
«Смертнаго дни сочтены; невозвратенъ и кратокъ часъ жизни;
Но увеличивать славу великими въ мірѣ дѣлами —
Въ этомъ доблести цѣль. Подъ стѣнами высокими Трои
Столько погибло божественныхъ чадъ; и даже могучій,
Чадое мое, Сарпедонъ. И Турна уже призываетъ
Рокъ невозвратный: онъ жизни уже достигаетъ предѣла.»
Такъ говоритъ и взоръ отвращаетъ отъ рутуловъ поля.
Вотъ Паллантъ свой дротъ выпускаетъ съ великою силой
И изъ глубокихъ ноженъ извлекаетъ мечъ свой блестящій.
Дротъ летитъ и, пробивъ оконечность щита, ударяетъ
Тамъ, гдѣ плечо покрывается сверху бронёю, и даже
Панцырь пробивъ, задѣваетъ огромное турново тѣло.
Турнъ же потомъ свой дротъ, повершенный острымъ желѣзомъ,
Долго колебля, въ Палланта бросаетъ съ такими словами:
«Ты посмотри теперь, не лучше ль мой дротъ пробиваетъ.»
Кончилъ. И щитъ, и столько покрововъ желѣза и мѣди,
Столько воловьихъ кожъ, на щитѣ натянутыхъ плотно.
Всё пробиваетъ булатъ, въ средину стремительно грянувъ:
Даже и панцирь сломилъ и грудь богатырскую мужа.
Онъ же изъ раны тёплый булатъ исторгаетъ напрасно:
Тѣмъ же путёмъ и багряная кровь и душа уплываютъ.
Рухнулъ на рану герой, зазвенели стальные доспѣхи,
И окровавленнымъ ртомъ поражаетъ враждебную землю.
Турнъ говоритъ, надъ трупомъ поверженнымъ стоя: «Аркадцы,
Помните эти слова и Эвандру царю передайте:
Я возвращаю Палланта въ томъ видѣ, какого онъ стоить.
Всякую честь похоронъ и всю погребенья отраду
Щедро дарую; будетъ не дёшево стоить Эвандру
Дружба съ Энеемъ.» Сказалъ и, лѣвой ногой прижавши
Трупъ бездыханный, похитилъ тяжеловѣснаго злата
Перевязь дивной работы: на ней беззаконное дѣло
Клонъ Эритидъ начертилъ: супруговъ, гнусно погибшихъ
Въ брачную ночь, преступленіемъ жонъ и кровавыя ложи.
Турнъ торжествуетъ теперь, онъ въ восторгѣ отъ славной добычи.
Умъ человека не знаетъ судьбы и грядущаго часа.
Мѣры восторгу не знаетъ, счастлвой минутою гордый!
Вскорѣ настанетъ для Турна тотъ часъ, когда пожалѣетъ
Онъ о паллантовой смерти, такъ дорого купленной нынѣ;
Будетъ и день проклинать и добычу побѣды. Съ слезами,
Съ воплемъ паллантовы воины трупъ на щитѣ уносили
Съ поля, толпою вождя провожая. О, сколько для старца
Горя и славы великой твоё принесётъ возвращенье!
Тотъ же день тебя и на битву увлёкъ и похитилъ,
Но оставляешь ты въ полѣ побитыхъ рутуловъ груды!
И уже не молва, но вѣрныя вѣсти о тяжкомъ
Горѣ дошли до энеева слуха, узналъ о трудномъ
Дѣлъ положеньи дружины: пора поспѣшить къ ней на помощь.
Мчится Эней; онъ коситъ булатомъ ближайшія рати,
Путь открываетъ широкій мечомъ сквозь враждебные строи:
Ищетъ тебя, о, Турнъ, — тебя, надменнаго новой
Брани добычей. Паллантъ, Эвандръ и всё предъ очами
Живо предстало; радушный пріёмъ, угощенье, которымъ
Онъ былъ впервые почтёнъ, и дружба и данныя руки.
Онъ четверыхъ Сульмона дѣтей живьёмъ полоняетъ,
Столько же Уфенса чадъ: онъ въ жертву тѣнямъ принесётъ ихъ;
Плѣнниковъ кровью польётъ костра горящее пламя.
Тутъ онъ издали въ Мага копьёмъ пускаетъ свирѣпымъ:
Магъ съ быстротой наклонился: копьё надъ челомъ пролетѣло.
И, обнимая колѣни, съ покорностью такъ говоритъ онъ:
«Тѣнью отца умоляю, надеждой ростущаго Юла,
Я умоляю тебя, и родителя вмѣстѣ и сына
Жизнь пощади. У меня есть высокій чертогъ; въ томъ чертогѣ
Много чеканныхъ талантовъ сребра подъ землёю зарыто;
Много вещей золотыхъ и грубаго золота много.
Тевкровъ побѣда отъ жизни моей не зависитъ: одною
Жизнію болѣе, менѣе, — въ этомъ различья не будетъ.»
Кончилъ; Эней же такія слова въ отвѣтъ посылаетъ:
«Много талантовъ сребра и золота много, которымъ
Хвалишься ты, для дѣтей сбереги. Но всѣ отношенья
Между ратующихъ нынѣ надменный Турнъ уничтожилъ,
Первый Палланта убивъ. То будетъ анхизовой тѣни,
Будетъ и Юлу пріятно.» — И, такъ говоря, онъ рукою
Лѣвой схватилъ за шеломъ и, склоняя молящаго выю,
Мечъ погружаетъ въ него по самый предѣлъ рукояти.
Вотъ и Гемона сынъ: онъ жрецъ и Діаны и Феба;
Митра чело украшаетъ, на митрѣ священныя ленты,
Весь онъ одеждой блеститъ и красуется свѣтлой бронёю.
Съ мужемъ сошёлся Эней: онъ по полю гонитъ, сражаетъ
И повергаетъ въ вѣчную мглу. Серестъ же, доспѣхи
Снявши, несётъ на плечѣ, для тебя пріятную жертву.
Царь Градивъ. Но возстановляется битва: вотъ Цекулъ,
Чадо Вулкана, вотъ и Умбронъ, пришедшій отъ высей
Марзовыхъ. Витязь дарданскій свирѣпствуетъ противъ и тутъ же
Анксура лѣвую руку ударомъ меча отхватилъ онъ
Съ цѣлымъ изгибомъ щита. Сказалъ тотъ великое нѣчто,
Силу въ словахъ полагая и духъ вознося онъ, быть можеть,
Къ небу, себѣ сѣдину обѣщая и долгіе годы.
Вотъ и Тарквитъ подскакалъ, красуясь блестящей бронёю,
Фавна лѣснаго сынъ, рождённый отъ нимфы Дріопы,
Гнѣвному мужу на встрѣчу несётся; но этотъ съ размаха
Панцырь и щитъ отягчаетъ огромный, пронзённые пикой;
Голову тщетно молящаго, тщетно хотящаго много
Рѣчи сказать, на землю свергаетъ и, трупъ безголовый
И не остывшій ещё попирая, съ разгнѣваннымъ сердцемъ,
«Здѣсь ты лежи — говоритъ — о страшный; не скроетъ въ могилу
Добрая матерь тебя, ни въ гробѣ отцовъ не положитъ;
Хищныя птицы тебя расклюютъ иль волны въ пучину
Бросятъ, и раны твои растерзаютъ голодныя рыбы.»
Онъ поражаетъ Антея в Лука, передніе строи
Турновой рати, и сильнаго Нуму и съ нимъ Камерта,
Русоволосаго сына Вольсцента, на нивахъ авзонскихъ
Мужа изъ всѣхъ богатѣйшаго, тихихъ Амикловъ владѣльца.
Какъ Эгеонъ, сто раменъ по преданью имѣвшій и столько жь
Рукъ, и грудей и ртовъ пятьдесятъ, извергавшихъ пожаромъ
Пламя, когда на удары зевесова грома поставилъ
Столькихъ же грохотъ щитовъ и столько жь блестящихъ булатовъ:
Такъ и Эней побѣдитель, едва лишь тёплою кровью
Мечъ обагрился его, свирѣпствовалъ по полю брани.
Вотъ онъ идётъ на четверку коней колесницы Нифея,
Прямо стремится на воина грудь; а кони, увидѣвъ
Издали мужа, идущаго къ нимъ и кипящаго гнѣвомъ,
Вспять обратились, отъ страха вскружась, и, сбросивъ возницу,
Къ берегу мчатъ колесницу его. Но вотъ и въ средину
Ратей несётся Лукагъ, въ колесницѣ, запряжённой парой
Бѣлыхъ коней; онъ съ Лигеромъ братомъ; но Лигеръ вожжами
Клонитъ коней, а пылкій Лукагъ обнажённымъ булатомъ
Машетъ. Не вынесъ Эней ихъ кипучаго жара, но быстро
Бросился къ нимъ и огромный предсталъ съ устремлённою пикой.
Лигеръ ему говоритъ: «не коней Діомеда ты видишь,
Не колесницу Ахилла, не Фригіи нивы: на этомъ
Полѣ найдёшь ты и жизни конецъ и войны.» Но напрасно:
Лигера рѣчи безумныя прочь улетаютъ на вѣтеръ.
Витязь троянскій въ отвѣтъ ничего, но вмѣсто отвѣта
Дротъ посылаетъ врагу. Тогда какъ Лукагъ, наклонённый
Внизъ съ колесницы, копьёмъ скакуновъ понуждаетъ и, ногу
Лѣвую бросивъ вперёдъ, готовится къ битвѣ, сквозь крайній
Выгибъ щита блестящаго пика проходитъ и лѣвый
Бокъ поражаетъ Лукага: и выбитый вонъ съ колесницы
По полю онъ полу-мертвый катится. Эней же съ такою
Горькою рѣчью къ нему обратился: «Лукагъ, вѣдь не кони
Медленнымъ бѣгомъ своимъ колесницѣ твоей измѣнили;
И не тѣни пустыя враговъ ихъ вспять обратили:
Самъ соскочилъ ты съ колёсъ и самъ колесницу покинулъ.»
Такъ говоря, онъ схватилъ лошадей. А Лигеръ несчастный,
Павъ съ колесницы, къ нему простиралъ безоружныя руки.
«Витязь троянскій, тобой умоляю и тѣми, что дали
Жизнь столь великому мужу, оставь мнѣ душу, помилуй.»
Много просилъ онъ ещё, Эней же ему отвѣчаетъ:
«Ты вѣдь недавно рѣчь не такую держалъ; такъ умри же
И не оставишь братъ брата.» И острымъ булатомъ разсѣкъ онъ
Грудь, гдѣ таилась душа. Такіе по бранному полю
Ужасы сѣялъ дарданскій герой, подобно потоку,
Чёрному вихрю подобно, бушуя. А вотъ и изъ стана
Вырвались вонъ осаждённые тщетно трояне, и съ ними
Отрокъ Асканій.
Въ то время Юпитеръ къ Юнонѣ такую
Рѣчь обратилъ: «О, сестра и дражайшая сердцу супруга!
Ты не ошиблась и, какъ полагала, случилось: Венера
Сильно стоитъ за троянъ. Не живы у воиновъ руки,
Сердцемъ не храбры они, не тверды въ опасности духомъ.»
Съ видомъ покорнымъ Юнона: «Зачѣмъ, о, прекрасный супругъ мой,
Ты растравляешь горе во мнѣ, боящейся столько
Рѣчи ужасной твоей? О! еслибъ ещё я имѣла
Прежнюю силу въ любви, и какая должна бы и нынѣ
Быть у меня, то ты бъ отказать не хотѣлъ, всемогущій.
Я бы могла исторгнуть Турна изъ ужасовъ битвы
И для родителя Давна его сохранить невредимо.
Нынѣ онъ долженъ погибнуть и кровь невинную тевкрамъ
Въ жертву принесть: однакожь, ведётъ онъ отъ нашего рода
Имя, и предокъ четвёртый — Пилумнъ у него; онъ рукою
Щедрою часто и много алтарь отягчалъ твой дарами.»
— Ей же Олимпа воздушнаго царь отвѣтствуетъ кратко:
«Если желаешь ты только замедлить юноши участь,
Времени просишь ему и во мнѣ полагаешь такое жь
Мнѣнье о томъ, то бѣгствомъ спаси отъ сраженія Турна
И уведи отъ грозящей бѣды: дотолѣ возможны
Милости наши. Но если подъ этою просьбой таится
Высшій желанья предѣлъ и мнишь ты, что я захотѣлъ бы
Всю войну измѣнить и подвинуть, то тщетной надеждой
Льстишь ты себя.» — И ему со слезами Юнона: «Что, еслибъ
Сердцемъ ты чувствовалъ то, что уста съ трудомъ произносятъ!
Если бы турнова жизнь отнынѣ прочно стояла!
Нынѣ невиннаго мужа тяжкій конецъ ожидаетъ.
Иль ошибаюсь въ истинѣ я; о, еслибъ напраснымъ
Страхомъ тревожилась я, и къ лучшему ты измѣнилъ бы
Опредѣленья твои, для котораго это возможно!»
Рѣчи такія сказавъ, тотчасъ съ высокаго неба
Долу спустилась и, мглой окружившись, по воздуху мчится,
Словно какъ буря, на рати троянъ и на лагерь латиновъ.
Вотъ богиня прозрачною мглою призракъ ничтожный
Въ образъ Энея создавъ — о диво! — въ броню облекаетъ.
Словно дарданскую; щитъ создаётъ; подражаетъ косматымъ
Гребнямъ вулканова шлема; влагаетъ ничтожныя рѣчи;
Звуки безъ мысли даётъ и походкѣ его подражаетъ
Такъ, говорятъ, отъ жизни отшедшія носятся тѣни,
Или видѣнья во снѣ усыплённыя чувства морочатъ.
Носится въ первыхъ рядпхъ торжествующій призракъ и Турна
Дразнитъ оружьемъ и рѣчью его раздражаетъ на битву.
Турнъ наступаетъ и издали мечетъ шипящую пику
Призракъ отъ мужа бѣжитъ и постыдно тылъ обращаетъ.
И, полагая тогда, что Эней спасается бѣгствомъ,
Турнъ въ безпокойной душѣ напрасно надежду питаетъ.
«О, Эней — говоритъ онъ — куда ты бѣжишь? для чего ты
Хочешь расторгнуть условленный бракъ? не бѣги же: изъ этихъ
Рукъ ты получишь землю, которой искалъ за морями.»
Такъ восклицая, бѣжитъ онъ за тѣнью, мечёмъ обнажённымъ
Блещетъ; не видитъ, что вѣтеръ уноситъ напрасную радость.
Тутъ случайно ладья подъ скалою высокой стояла
На берегу, съ готовымъ мостомъ и опущеннымъ ходомъ:
Царь Озиній на ней приплылъ отъ клузинскихъ предѣловъ.
Трепетный призракъ бѣгущаго мужа Энея сокрылся
Въ эту ладью, а Турнъ преслѣдуетъ быстро и съ жаромъ.
Онъ побѣждаетъ преграды, стремится, мосты переходитъ;
Но едва лишь взошёлъ, какъ Юнона срываетъ канаты
И, отторгнувъ ладью, по волнамъ уноситъ кипучимъ.
А Эней всё ищетъ Турна, на брань призываетъ
И обрекаетъ смерти множество встрѣченныхъ мужей.
И тогда не скрывался ужь боле призракъ ничтожный,
Взвившись къ высокому небу, сливается съ тёмнымъ туманомъ.
Турна же вихрь по волнамъ увлекаетъ въ глубокое море.
Смотритъ, не вѣдая дѣла, спасенье своё ненавидя;
Ояъ простираетъ руки къ свѣтиламъ и рѣчи такія:
«О! всемогущій отецъ! ужели моё преступленье
Тавъ велико, что я заслужилъ столь жестокую кару?
Гдѣ я? куда я несусь и откуда? и какъ возвращусь я?
Я ль ве увижу лаврентовыхъ стѣнъ, ни ратнаго стана?
Что же дружина моя, что скажутъ тѣ мужи, которыхъ
Въ брань я увлёкъ подъ свои знамена? а нынѣ — позорь мнѣ!
Я ихъ оставилъ всѣхъ, окружённыхъ ужасомъ смерти!
Вижу теперь ихъ разбитые строи и слышу стенанья
Въ прахѣ лежащихъ. На что мнѣ решиться? Какая пучина
Въ пропасть глубокую скроетъ мой стыдъ? Вы сжальтесь, о, вѣтры, —
Сжальтесь, несите ладью на утёсы и скалы, моленью
Турна внемлите; умчите её на ужасныя Сирты,
Гдѣ бы меня не достигли ни рутуловъ взоры, ни стыдъ мой!
Такъ говоря, онъ сюда и туда волнуется духомъ;
Самъ не знаетъ, мечёмъ ли постыдные дни прекратить онъ,
Твердый булатъ погрузивши межь рёбра: иль въ волны морскія
Бросится онъ и вплавь къ берегамъ понесётся высокимъ,
Снова ударить на войско троянъ. Онъ трижды пытался
То и другое исполнить, и трижды Юноны могучей
Длань удержала его, надъ отчаяньемъ юноши сжалясь.
Быстро несётся ладья, уносимая вѣтромъ и моремъ,
И пристаётъ наконецъ къ древнему городу Давна.
Между тѣмъ кипучій Мезенцій, по волѣ Зевеса,
Вмѣсто могучаго Турна въ брань устремившись, ударилъ
На побѣдителей тевкровъ. Сбѣжались дружины тирренянъ,
Всѣ на единаго мужа, и местью и злобой пылая,
Частыми дротами жмутъ. Подобно утёсу, который
Въ море широкое входитъ и, ярости бури противясь,
Ярости волнъ, неподвижно стоитъ, презирая всю силу
Грозную неба и моря: такъ точно стоялъ и Мезенцій.
Онъ бездыханнымъ Гебра простёръ, Долихаона чадо,
Съ нимъ же Латага и робкаго Пальма: Латага огромнымъ
Камнемъ, обломкомъ скалы, въ лицо обращённое грянулъ;
Пальму подсѣкъ подколѣнокъ и медленно влечься оставилъ.
Лавзу даритъ ихъ доспѣхи и гребень для шлема косматый.
Онъ и фригійца Эванта сразилъ, сразилъ и Миманта:
Этотъ былъ Париса другъ и лѣтами равный сподвижникъ;
Въ ту же ночь и Ѳеано его родила и царица,
Дочерь Киссея, Париса, брани свѣтильникъ, явила
Въ жизненный міръ; въ отчизнѣ покоится Парисъ; Миманта
Прахъ неизвѣстный лежитъ на лаврентовыхъ нивахъ. И будто
Дикій тотъ вепрь, съ нагорныхъ высотъ озлобленными псами
Выгнанный въ поле, котораго Везулъ хранилъ соснородный
Долгіе годы, и долго питали болота Лаврента
И тростниковый лѣсъ; когда попадётся въ тенеты,
Станетъ, отъ злости кипя, и шерсть на хребтѣ ощетинитъ.
Не нападаетъ никто, никто, подступить не дерзаетъ;
Мечутъ лишь копья въ него и издали крикомъ тревожатъ
Онъ же безстрашный во всѣ обращается стороны медля.
Зубомъ скрежещетъ и копья и стрѣлы съ хребта отряхаетъ:
Такъ и изъ тѣхъ, для которыхъ Мезенцій былъ справедливой
Мести предметомъ, никто не посмѣлъ съ обнажённымъ желѣзомъ
Силой помѣряться съ нимъ; но издали только метали
Копья въ него и тревожили крикомъ великимъ. Вотъ Акронъ,
Воинъ, пришедшій отъ древнихъ владній Кориѳа: онъ родомъ
Грекъ; какъ изгнанникъ покинулъ онъ бракъ не свершённый. Увидѣвъ
Этого мужа, далеко въ рядахъ разносившаго ужасъ,
Пурпуромъ гребня и даромъ невѣсты — одеждой багряной —
Ярко сіявшаго,— словно несытый левъ, у высокихъ
Часто бродящй загоновъ, томленью голода внемля,
Если увидитъ бѣгущую робко козу, иль оленя,
Гордо поднявшаго роги, — отъ радости зѣвъ разверзаетъ
Страшный и, гриву поднявъ, устремится къ добычѣ и, въ чрево
Впившись клыками, прильнётъ и наляжетъ на жертву и чёрной
Кровью пасть нечестивую моетъ: такъ быстрый Мезенцій
Ринулся въ чащу враговъ. Поверженъ Акронъ несчастный,
Бьётся по чёрному праху и кровь обагряетъ доспѣхи.
Но не хотѣлъ онъ сражать бѣгущаго мужа Орода,
Заднюю рану ему наносить метательнымъ дротомъ:
Онъ устремился навстрѣчу къ нему, и, лицомъ обратившись,
Съ мужемъ сразился мужъ, не хитростью сильный, но сильный
Крѣпкимъ булатомъ, и, трупъ попирая ногою и пикой,
«Мужи —сказалъ онъ — опора войны не пустая, высокій
Сверженъ Ородъ.» И радостнымъ крикомъ вскричала дружина.
А умирающій воинъ: «Кто бы ты ни былъ, недолго
Будешь гордиться побѣдой: тебя ожидаетъ такая жь
Горькая участь; ты вскорѣ на тѣхъ же поляхъ побѣждённый
Будешь лежать.» И, злобно ему улыбаясь, Мезенцій.
«Ты умирай, обо мнѣ же разсудитъ людей и безсмертныхъ
Царь.» И, сказавши, копьё извлекаетъ изъ тѣла. Ему же
Сномъ желѣзнымъ и тяжкимъ покоемъ сомкнулись зѣницы,
Свѣтъ убѣжалъ отъ очей и вѣчною мглою сменился.
Цедикъ сразилъ Алкатоя, Сакраторъ Гидаспа, Рапонъ же
Мужа Парѳенья и силами дюжаго Орса. Мессапомъ
Клоній сражёнъ и мужъ Эрицетъ Ликаонскій; тотъ наземь
Павшій съ коня безъ узды, Эрицета же пѣшаго пѣшій.
Выступилъ Агисъ Ликійскій: его поражаетъ Валерій,
Дѣдовской храбрости мужъ; а Троня — Салій; Неалкъ же —
Салія, славный копьёмъ и далеко обманчивымъ лукомъ.
И уже уравнивалъ Марсъ межь ратующихъ строевъ
Тяжкія смуты и смерть. Побѣдителей и побѣждённыхъ
Воиновъ рати то отступали, то въ сѣчу стремились:
Бѣгства не знали ни тѣ, ни другіе. Собравшись въ чертогахъ
Зевсовыхъ, боги жалѣютъ о тщетномъ ратующихъ гнѣвѣ
Н о великой смертныхъ потерѣ. Отсюда Венера,
Тамъ же Юнона взираютъ на битву; въ срединѣ жь кипящихъ
Тысячи мужей носится блѣдная тѣнь Тизифоны.
Бурный Мезенцій, огромнымъ копьёмъ потрясая, стремится
Въ поле. Такъ точно великій Оріонъ, по неизмѣримой
Влагѣ Нерея ступаетъ и, путь пролагая сквозь волны,
Ихъ превышаетъ плечомъ, иль, вырвавъ на высяхъ нагорныхъ
Вязъ многолѣтній, несётъ и, по сушѣ ступая, межь тучи
Голову кроетъ: таковъ былъ Мезенцій въ огромныхъ доспѣхахъ.
Между тѣмъ его межь рядами длинными ратей
Ищетъ Эней: онъ готовится къ битвѣ. Мезенцій безстрашно
Храбраго витязя ждётъ и стоитъ неподвижной громадой.
Взоромъ измѣривъ пространство, какое копьё пролетаетъ,
«Боже — десница моя, и пика, что въ длани колеблю,
Данте мнѣ счастье; тебѣ, о мой Лавзъ, обѣщаю, доспѣхи
Съ тѣла разбойника снявъ, украсить тебя.» И, сказавши
Такъ, онъ шипучую пику бросаетъ. Она полетѣла,
Грянула въ щитъ, но, щитомъ отражённая, въ рёбра вонзилась
Храбраго Антора мужа: онъ былъ сопутникъ Алкида.
Аргосъ покинувъ, присталъ онъ къ Эвандру и съ нимъ поселился
На италійской землѣ. Погибъ онъ, несчастный, ударомь,
Не для него нанесённымъ, и, взоръ къ небесамъ устремляя,
Вгпомнилъ въ кончинѣ своей объ Аргосѣ, родинѣ милой.
Вотъ боговѣрный Эней бросаетъ копьёмъ: сквозь тронною
Мѣдью окованный выгибъ щита, сквозь ткани льняныя
И сквозь тройную шкуру воловью пика пробилась
И увязла въ бедрѣ, но тамъ потеряла всю силу.
Видя тирреняна кровь, въ восторгѣ Эней обнажаетъ
Острый свой мечъ и съ жаромъ къ нему устремляется грозный.
Вскрикнулъ отъ ужаса Лавзъ, любовью сыновней пылавшій,
Видя опасносность отца, и слёзы изъ глазъ заструились.
Здѣсь я конецъ твой жестокій, твою несравненную доблесть
Я воспою и тебя въ пѣснопѣньяхъ, о витязь достойный,
Если потомство повѣритъ такому прекрасному дѣлу.
Пятился съ поля Мезенцій уже безполезный, безсильный
И со щитомъ увлекалъ за собою копье роковое.
Лавзъ устремился вперёдъ и вмѣшался въ толпу ратоборцевъ.
И уже Эней десницу вознёсъ и готовъ былъ
Грянуть мечомъ; но Лавзъ отражаетъ ударъ и мечомъ онъ
Мечъ замедляетъ врага. И крикомъ великимъ дружина
Подвигу Лавза вторитъ, доколѣ родитель, покрытый
Сына щитомъ, удалился съ браннаго поля; и сыплютъ
Копья въ Энея и издали дротами путь замедлаютъ.
Онъ же отъ гнѣва ярится и твёрдо стоитъ подъ бронёю.
Точно, когда, изъ тучь вырываясь, грянутъ на землю
Ливень и градъ: и всѣ земледѣльцы съ полей убѣгаютъ,
Всѣ поселяне, и кроется путникъ подъ кровъ безопасный,
На берегу ли рѣки, иль подъ сводомъ высокимъ утёса,
И остаются, доколѣ на землю дождитъ, ожидая
Вновь появленья солнца, а съ нимъ и трудовъ возвращенья.
Такъ и Эней, осыпаемый копьями мужей отвсюду,
Бурю выдерживалъ брани, доколѣ громы не стихли.
Онъ на Лайза шумитъ, онъ Лавзу такъ угрожаетъ:
«О, несчастный, куда ты стремишься? къ чему тотъ
Жаръ, превышающій силы твои? Сыновней любовью
Ты увлекаешься въ гибель.» — Онъ же не менѣе смѣло
Скачетъ безумный. Но вотъ ужь гнѣвъ воздымается выше
Въ сердцѣ дарданскаго мужа, и Парки послѣднія пряди
Лавзовой жизни прядутъ: Эней могучимъ булатомъ
Юношу въ грудь поражаетъ наскозь по предѣлъ рукояти.
Острый булатъ проходитъ сквозь щитъ, ничтожный для грозной
Длани предѣлъ, сквозь одежду, которую нѣжная матерь
Золотомъ мягкимъ расшила. И лоно наполнилось кровью;
Скорбная жизнь покинула тѣло и быстро по вѣтру
Къ лёгкимъ тѣнямъ улетѣла. Сынъ же анхизовъ, увидѣвъ
Юноши ликъ помертвѣлый, блѣднѣющій образомъ дивнымъ,
Жалобно, тяжко вздохнулъ и руку къ нему простираетъ.
Сжалось геройское сердце, при видѣ любви столь великой
Сына, и такъ говоритъ онъ: «о ты, сожаленья достойный
Юноша, что же теперь для тебя, что можетъ достойно
Благочестивый Эней совершить за подвигъ столь славный?
Ты сохрани тѣ доспехи твои, твоё утѣшенье;
Если желанье твоё, я предковъ могилѣ и праху
Тлѣнный твой прахъ возвращаю; и будетъ тебѣ утѣшеньемъ
Въ участи жалкой твоей, что сражёнъ ты великимъ Энеемъ.»
Такъ говоря, онъ вскричалъ на медленныхъ воиновъ Лавза,
Самъ поднинаетъ съ земли бездыханное юноши тѣло,
Прелесть завитыхъ кудрей обагрившаго чёрною кровью.
Межлу тѣмъ родитель у водъ Тиберина текучихъ
Раны волной омывалъ, на стволъ опирая древесный
Слабые члены свои. Предъ нимъ на вѣтвяхъ недалеко
Мѣдный повѣшенъ шеломъ; на травѣ боевые доспѣхи
Мужа лежатъ; кругомъ обступивши, дружина любимцевъ
Грустно стоитъ; и самъ онъ, болѣзненный, дышашій трудно,
Слабымъ склонился челомъ; бороды же волнистыя кудри
Густо сплываютъ на грудь. Вопрошаетъ онъ часто о Лавзѣ,
Часто гонцовъ посылаете къ нему, чтобъ его отозвали
Съ поля, печальнаго старца заботу ему сообщили.
Воины съ поля идутъ и съ плачемъ несутъ бездыханный
Лавза великаго трупъ, сражённаго раной великой.
Стонъ разгадало отцовское сердце, бѣды прорицатель.
Сыплетъ онъ прахъ на сѣдую главу, къ небесамъ простираетъ
Руки и, къ трупу припавъ, говоритъ: «такую ль, о сынъ мой,
Въ жизни имѣлъ я отраду, чтобъ ты, меня защищая,
Вражьей рукою сражёнъ былъ, рожденье моё? И твоею ль
Смертью выкупилъ дни я свои, твой родитель? и ты ли,
Сынъ мой, мнѣ жизнь подарилъ? О, теперь лишь узналъ я, несчастный,
Тягость изгнанья и горя! теперь лишь глубокая рана
Задана сердцу отца! Преступленьемъ твоё запятналъ я
Имя, о сынъ мой! Я самъ — нелюбовью народа съ престола
Сверженный царь и лишённый наслѣдья предковъ. Отчизнѣ
Долженъ былъ я заплатить за мои злодѣянія горемъ;
Душу виновную долженъ былъ дать за столько погибшихъ!
Нынѣ я живъ! и ещё ни людей не покинувъ, ни свѣта!
Нѣтъ! я покину теперь.» И, такъ говоря, на больное
Всталъ онъ бедро и, хотя обезсиленный раной глубокой,
Бодро крѣнясь, приказалъ подвести коня боевого:
Онъ украшеньемъ его, его былъ отрадою; много
Съ нимъ совершилъ онъ походовъ и много побѣдъ одержалъ онъ.
«Ребъ мой—сказалъ онъ къ печально стоявшему звѣрю — ужь долго
Жили мы, — долго, если для смертныхъ есть что либо долго, —
Иль пренесёшь ты сегодня Энея главу и доспѣхи
И — побѣдитель — со мною отмстишь за несчастнаго Лавза
Горькую гибель; иль если ужь силой открыть невозможно
Путь къ торжеству, то, вмѣстѣ со мною сражённый, погибнешь.
Ибо не думаю я, о храбрый товарищъ, чтобъ могъ ты
Чуждое иго сносить и имѣть повелителей тевкровъ.»
Молвилъ и члены свои на звѣря хребтѣ помѣстилъ онъ,
Въ обѣ руки захватилъ по пуку дротовъ булатныхъ;
Мѣдью сверкаетъ чело, на ней ощетинился гребень
Конскихъ волосъ. Таковъ съ быстротою стремится онъ въ поле.
Сердце его терзаютъ и стыдъ, и безумье, и горесть,
Вмѣстѣ съ любовью отца, раздражённаго яростью фурій,
Съ ними жь геройская доблесть. Онъ голосомъ громкимъ Энея
Трижды на брань вызываетъ. Эней же, тотъ голосъ услышавъ,
Съ радостнымъ сердцемъ взываетъ: «да сдѣлаетъ царь тотъ
безсмертныхъ
И Аполлонъ многосильный, чтобъ ты со мною сразился.»
Такъ сказалъ и на встрѣчу понёсся съ грозною пикой
Тотъ же ему: «для чего ты меня напрасно пугаешь,
Безчеловѣчный, сына похитивъ; то путь былъ единый
Къ гибели вѣрной отца. Уже никакой не страшусь я
Смерти, боговъ никакихъ не боюсь я. Оставь же угрозы:
Я пришёлъ умереть; но предъ смертію въ даръ посылаю
Это тебѣ.» Сказалъ и дротъ на врага выпускаетъ,
Вотъ и другой за нимъ, и ещё и ещё, и кружится
Кругомъ широкимъ. Но щитъ золотой принимаетъ удары.
Трижды стоящаго мужи вокругъ обскакалъ онъ налѣво,
Дротами сыпля въ него, и трижды витязь троянскій
Щитъ поворачивалъ мѣдный, уставленный лѣсомъ булатовъ.
Но, наконецъ соскучивъ столь медленнымъ боемъ, соскучивъ
Столько выдергивать пикъ и тѣснимый неравною битвой,
Много подумалъ герой и, вперёдъ устремившись, ударилъ
Между висковъ боевого коня метательнымъ дротомъ:
Дыбомъ взвивается конь, копытомъ по воздуху грянулъ
И повалился, огромный, съ собой ѣздока увлекая.
Тяжестью тѣла къ землѣ придавилъ и въ сбруѣ запуталъ.
Тевкры, латины крикомъ своимъ небеса потрясаютъ.
А Эней прилетѣлъ и, мечъ обнаживъ надъ сражённымъ,
«Гдѣ же теперь тотъ храбрый Мезенцій — сказалъ онъ — гдѣ сила
Неукротимаго духа?» А витязь тирренскій, очнувшись,
Къ небу взглянулъ и, вдохнувъ живительный воздухъ, собрался
Съ духомъ и такъ говоритъ: «о, горькій врагъ, для чего ты
Рѣчью терзаешь меня и смертью грозишь мнѣ? Въ убійствѣ
Нѣтъ преступленья твоёмъ: для того и пришёлъ я на битву;
И не дѣлалъ съ тобой обо мнѣ мой Лавзъ договоровъ.
Еслижь врагамъ побѣждённымъ возможно оказывать милость,
Именемъ милости этой прошу одного я: пусть трупъ мой
Будетъ землёю покрытъ. Я знаю, меня окружаетъ
Ненависть многихъ враговъ; защити же отъ яростной злобы
Тѣло моё и съ сыномъ несчастнымъ дай мнѣ могилу!»
Такъ говоря, онъ въ горло булатъ ожидаемый принялъ
И на доспѣхи душу пролилъ съ потоками крови.