Энеида Виргилия (Шершеневич)/1852 (ДО)/Песнь девятая
| ← Пѣснь осьмая | Энеида Виргилiя Пѣснь девятая | Пѣснь десятая → |
| Оригинал: лат. Aeneis. — Источникъ: Современникъ, Литературный журналъ, томъ XXXIV, Санктпетербургъ, 1852 |
- Википроекты
Ferte citi ferrum, date tela, scandite muros:
Hostis adest, eia!(Изъ девятой пѣсни.)
Между тѣмъ какъ съ обѣихъ сторонь готовились къ брани,
Дочь Сатурна, Юнона, съ небесъ посылаетъ Ириду
Къ храброму Турну. Въ то время, въ священной долинѣ Пилумна,
Турнъ предавался покою, подъ тѣнью родительской рощи.
И изъ розовыхъ устъ Ирида такъ говорила:
«Еслибъ желалъ ты, о Турнъ, то никто изъ боговъ не дерзнулъ бы
Сдѣлать того, что случай и день представляетъ текущій:
Вождь Эней, оставивъ товарищей, городъ и флотъ свой,
Нынѣ отправился въ путь въ палатинское царство Эвандра.
Мало того: онъ прошёлъ къ городамъ отдалённымъ Кориѳа,
Тамъ онъ лилійскихъ селянъ на брань ополчаетъ съ тобою.
Что же ты медлишь? впрягай скакуновъ въ колесницу ретивыхъ,
Быстро ударь и враговъ захвати въ ихъ встревоженномъ станѣ.»
Такъ сказала и къ небу взвилась на крылахъ одинакихъ,
Слѣдъ свой чертя преогромной дугою подъ самыя тучи.
Юноша дѣву узналъ, и, къ небеснымъ свѣтиламъ поднявши
Длани, онъ рѣчи такія послалъ за бѣгущею дѣвой:
«Кто изъ безсмертныхъ тебя съ облаковъ посылаетъ на землю,
Къ намъ, о Ирида, небесъ красота? отчего такъ внезапно
Всё озарилось сіяньемъ? я вижу разверзтое небо,
По небу звѣзды блуждаютъ. Кто бы ты ни былъ, безсмертный,
Ты, что на брань призываешь, я знаменье это пріемлю.»
И подошёлъ онъ къ водѣ, и отъ верхней волны зачерпнулъ онъ
Въ длани, молитву творя и богамъ посылая обѣты.
И уже по широкому полю текли свѣтлобронныя рати,
Дивно красуясь конями и золотомъ пышной одежды.
Въ первыхъ отрядахъ Мессапъ, а послѣдніе тирровы дѣти
Вмѣстѣ ведутъ; въ срединѣ же строевъ, бронёю сверкая,
Турнъ предводитель несётся и всѣхъ головой превышаетъ:
Такъ семирѣчный Гангъ, усмиривши вздутыя воды,
Тихо течётъ по широкимъ полямъ; иль волной плодородной
Ниль, затопившій долины, въ своё возвращается ложе.
Видятъ трояне, какъ по полю чёрное облако пыли
Вдругъ заклубилось и мглою возставшей подёрнулись нивы.
Первый Каикъ, супротивъ на валѣ стоявшій, воскликнулъ:
«Что тамъ за облако, граждане, чёрною мглою катится?
Дайте оружье, бѣгите, всходите на стѣны скорѣе:
Врагъ подступаетъ, — къ оружью!» — И, крикомъ на крикъ отвѣчая,
Бросились тевкры къ воротамъ и воинствомъ стѣны покрыли.
Опытный въ ратномъ дѣлѣ Эней приказалъ, отъѣзжая,
Что бъ ни случилось, какое бы ни было дѣлъ положенье,
Въ правильный бой не вступать и въ полѣ открытомъ не биться;
Только держаться въ окопахъ и твёрдо отстаивать стѣны.
Храбрость и стыдъ вызывали ихъ въ чистое поле сразиться;
Но, повинуясь Энею, они запираютъ ворота
И, на бойницы взойдя, съ оружьемъ врага ожидаютъ.
Вотъ, обгоняя отставшія рати, внезапно явился
Турнъ на ретивомъ конѣ, подскакавшій подъ самыя стѣны.
Съ бѣлыми пятнами конь подъ нимъ ѳракійской породы,
Гребень багрянаго цвѣта шеломъ золотой осѣняетъ.
Двадцать отборныхъ наѣздниковъ съ нимъ, молодёжъ удалая.
Воины! — крикнулъ имъ Турнъ — кто жь первый со мною ударитъ?
Вотъ имъ! — сказалъ онъ — и, въ сильной рукѣ потрясая, на воздухъ
Дротъ свой пустилъ — нападенья начало, и смѣло понёсся
Въ поле. И приняла крикомъ дружина вождя и толпою
Шумной за нимъ поскакала. Дивятся бездѣйствію тевкровъ:
Въ чистое поле они не выходятъ и биться не смѣютъ;
Только стоятъ за стѣнами. Досадой и гнѣвомъ кипащій,
Турнъ на конѣ и сюда и туда объѣзжаетъ окопы,
Ищетъ онъ мѣста, куда бы прорваться, но ищетъ напрасно.
Словно терзаемый голодомъ волкъ у полной овчарни
Рыщетъ во мракѣ ночномъ и, дрожа отъ ненастья и вьюги,
Воетъ подъ самой оградой; жмутся съ блеяньемъ ягнята
Къ маткамъ своимъ; а звѣрь, раздражённый блеяньемъ,
Жертвы не видя, терзается злобой; давно ужь и голодъ
Мучитъ его, и пасть ужь засохла отъ жажды кровавой:
Такъ и рутуловъ вождь, смотря ва окопы и стѣны,
Гнѣвомъ пылаетъ, и жжётъ его твердыя кости досада.
Ищетъ онъ къ приступу средства; троянъ, ограждённыхъ стѣнами,
Хочетъ изъ лагеря вызвать и вывести въ чистое поле.
Вотъ къ кораблямъ устремляется онъ, у лагеря съ боку
Тутъ же стоявшимъ, подъ вѣрной защитой рѣки и окоповъ.
И, захвативши пожарное пламя, дружина съ восторгомъ
Бросилась къ флоту, и самъ онъ съ пылающимъ факеломъ въ длани
Бросились дружно: ихъ ободряетъ присутствіе Турна.
Факеломъ чёрнымъ вооружились одни, а другіе
На очагѣ пылавшимъ огнёмъ: смолистыя сосны
Пламя и дымъ извергаютъ и искры подъ самое небо.
Кто изъ безсмертныхъ, о Музы, то страшное пламя пожара
Отъ кораблей отвратилъ? кто спасъ ихъ отъ гибели вѣрной?
Древность покрыла преданье, но память о нёмъ не погибнетъ.
Въ тѣ времена, какъ Эней на Идѣ фригійской впервые
Строилъ свой флотъ и готовился плыть океаномъ глубокимъ,
Матерь безсмертныхъ боговъ, сама Берецинта богиня,
Такъ говорила великому Зевсу: «о сынъ мой, исполни
Матери милой желанье, великій смиритель Олимпа:
Есть на вершинѣ Иды горы сосновая роща,
Многіе годы любимая мною; подъ чёрною тѣнью
Сосенъ и клёновъ вѣтвистыхъ фригійцы мнѣ жертвы носили.
Эту любимую рощу дала я дарданскому мужу,
Чтобъ корабли онъ построилъ; теперь неизвѣстная участь
Флота тревожитъ меня. Разрѣши же мой страхъ и сомнѣнье,
Матери просьбѣ внемли: да путь никакой не разрушитъ
Флота троянъ и бурные вѣтры не губятъ; да будетъ
Съ ними неразлучна та честь, что выросъ онъ въ рощѣ богини.»
И отвѣчаетъ ей сынъ, что движетъ свѣтилами міра:
«Что говоришь ты, о матерь? судьбу ль измѣнить ты желаешь?
Что ты готовишь для нихъ? возможно ль, чтобъ смертной рукою
Созданный тлѣнный корабль имѣлъ на безсмертіе право?
Иль чтобъ Эней безнаказанно вынесъ опасности моря?
Кто жь изъ безсмертныхъ смертнымъ даруетъ подобное право?
Но когда корабли, теченье пути ужь исполнивъ,
Въ пристани станутъ авзонской, тогда уцѣлѣвшимъ отъ бури
Всѣмъ, на лаврентовы нивы принёсшимъ дарданскаго мужа,
Дамъ я безсмертія видъ, повелю имъ великаго моря
Быть божествами, подобно переевымъ чадамъ, подобно
Той Галатеѣ и Дото, блестящею грудью сѣкущимъ
Воды вспѣнённаго моря.» Сказалъ и поклялся волнами
Стиксовой братней рѣки и смолою кипящей пучиной.
Онъ головою кивнулъ, — и Олимпъ всколебался и дрогнулъ.
Вотъ и насталъ тотъ обѣщанный день, и Парки отсѣкли
Времени пряжу, когда беззаконная турнова ярость
Матерь Зевеса къ спасенью священныхъ ладей побудила.
Новымъ сіяніемъ вдругъ озарились небесныя выси.
Видно было, какъ огромное облако шло отъ востока,
Путь разсѣкая воздушный; явились идейскіе хоры;
Грому подобные звуки съ небесъ раздалися, — и тевкровъ,
Рутуловъ войско наполнилось страхомъ великимъ: «О, тевкры!
Вашихъ ладей защищать не спѣшите и не обнажайте
Тщетно мечей: скорѣе морямъ запылать отъ пожарныхъ
Факеловъ Турна, чѣмъ этимъ соснамъ священнымъ; идите,
Моря богини, свободно: такъ хочетъ великая матерь.»
И мгновенно ладьи, расторгнувъ у берега узы,
Словно дельфины, носы погружаютъ въ глубокія волны
И опускаются долу. И — о непонятное чудо! —
Сколько ладей мѣдногрудыхъ у берега прежде стояли,
Столько прекрасныхъ дѣвъ понеслись по волнамъ океана.
Рутуловъ ужасъ объялъ; и страхомъ Мессапъ поражённый
Сталъ, и ретивые кони взвились отъ испуга, и волны
Тибра журчать перестали, въ теченьи попятившись быстромъ.
Но не покинула Турна кипучая храбрость: напротивъ,
Смѣло возставъ на испуганныхъ рѣчью, онъ гнѣвно сказалъ имъ:
«Тѣ чудеса угрожаютъ троянамъ; у нихъ самъ Юпитеръ
Средства отъемлетъ къ войнѣ; и не ждутъ ни мечи, ни пожары
Рутуловъ: непроходимы для тевкровъ моря, и надежды
На отступленье имъ нѣтъ: похищено море у тевкровъ.
Въ нашей же власти земля: намъ царствъ италійскихъ народы
Ратную помощь ведутъ. Не страшусь я боговъ, ни отвѣтовъ
Ихъ роковыхъ; и пусть ихъ чванятся тевкры богами.
Слишкомъ довольно для нихъ и Венеры достигнуть авзонскихъ
Нивъ плодородныхъ: я также имѣю свои притязанья,
Опредѣленье судьбы — мечёмъ истребить тотъ преступный
Родъ, за невѣсты моей похищенье; не только атридовъ
Это безчестье коснулось; не только Мицены оружьемъ
Могутъ за честь постоять. Для нихъ не довольно ль погибнуть
Разъ одинъ, и ирежнихъ злодѣйствъ не довольно ль? и послѣ
Бѣдствій такихъ весь женскій родъ не возненавидятъ?
Валомъ они защищнютъ себя; за стѣнами и рвами
Храбры они — за этой ничтожной защитой отъ смерти;
Развѣ они не видали, какъ гибла ихъ Троя — творенье
Бога Нептуна? какъ пламя пожрало ихъ домы и стѣны?
Воинства храбраго цвѣтъ! кто хочетъ мечёмъ сквозь окопы
Путь проложить и ударить со мной на встревоженный лагерь?
Я не нуждаюсь въ оружьи Вулкана; на тевкровъ не нужно
Мнѣ кораблей безъ числа; и пусть всѣ этруски пристанутъ
Къ нашимъ врагамъ; имъ нечего мрака ночного бояться:
Мы не похитимъ у нихъ ни образа дѣвы Паллады;
Не умертвимъ мы ни стражей въ ихъ замкѣ высокомъ; ни въ тёмномъ
Чревѣ коня мы скрываться не будемъ; но днёмъ и открыто
Стѣны хотимъ истребить огнёмъ и оружіемъ нашимъ.
Пусть и не думаютъ такъ, что съ данайцами дѣло имѣютъ,
Или съ толпою пелазговъ, которыхъ всѣ грозныя силы
Гекторъ одинъ удержалъ на десятое лѣто. Теперь же,
Воины, день ужь склоняется къ ночи; часы остальные
Весело вы проводите, тѣла укрѣпите покоемъ
Послѣ хорошаго дѣла и къ битвѣ готовьтесь съ надеждой.»
Между тѣмъ поручаютъ Мессапу заботу, чтобъ ночью
Стражу держалъ у воротъ и огнёмъ окружилъ бы окопы.
Вотъ избираютъ четырнадцать мужей, начальниковъ стражи;
Воиновъ по сту за каждымъ идутъ изъ рутуловъ рати
Пурпуромъ шлемы красуются ихъ, золочёныя брони
Ярко сіяютъ. Одни чередуются, ходятъ, другіе
Долу простёрлись на мягкой травѣ и виномъ веселятся:
Мѣдные кубки звенятъ, изъ рукъ переходятъ въ другя.
Свѣтятся всюду огни и стража игрой сокращаетъ
Скуку безсонныхъ часовъ.
А трояне съ высокаго вала
Смотрятъ на всё и не дремлютъ: стоятъ на стѣнахъ часовые;
Съ трепетомъ тайнымъ подходятъ къ воротамъ; мосты и бойницы,
Валы, окопы, — всё стерегутъ и готовятъ оружье.
Храбрый Мнестей и пылкій Серестъ побуждаютъ ихъ къ дѣлу.
Этимъ вождямъ Эней, отъѣзжая къ Эвандру, назначилъ,
Въ случаѣ, если потребуетъ нужда и дѣло укажетъ,
Вѣдать войска и по усмотрѣнию править дѣлами.
И, раздѣливъ межь собою труды и опасности бдѣнья,
Воины бодрствуютъ всѣ, и каждый въ назначенномъ мѣстѣ.
Былъ у воротъ на стражѣ Низъ, одинъ изъ храбрѣйшихъ,
Гиртака сынъ; онъ, покинувъ охотничью Иду, къ Энею
Спутникомъ прибылъ, летучаго дрота и стрѣлъ легкокрылыхъ
Славный метатель. Съ нимъ вмѣстѣ дѣля всѣ опасности стражи,
Юный стоялъ Эвріалъ, изъ тевкровъ прекраснѣйшій воинъ:
Былъ онъ прекраснѣе всѣхъ, носившихъ троянскія брони;
Лёгкій пушокъ едва пробивался на юныхъ ланитахъ.
Страстно любили другъ друга они и всегда неразлучно
Въ битву ходили. И въ это же время случилось имъ вмѣстѣ
Стражу держать у воротъ. И Низъ говорилъ Эвріалу:
«Другъ мой! иль боги вдохнули мнѣ въ сердце такую отвагу,
Иль вдохновеніемъ неба зовёмъ мы влеченіе наше, —
Не понимаю; но что-то давно ужь меня увлекаетъ
Броситься ль въ битву, иль подвигъ какой либо славный затѣять.
Скучно мнѣ; я недоволенъ бездѣйствіемъ нашимъ; послушай:
Видишь ли ты, какъ рутуловъ войско безпечно; въ ихъ станѣ
Рѣдко мелькаютъ огни; побѣждённые сномъ и весельемъ,
Стражи склонились къ покою; вездѣ тишина и безмолвье.
Знаешь ли, что мнѣ приходитъ на умъ и что я затѣялъ?
Воинство всё и вожди съ нетерпѣньемъ желаютъ Энея
Въ лагерь призвать и мужей отправить къ нему съ донесеньемъ
Вѣрнымъ; и если тебѣ обѣщаютъ, о чёмъ попрошу я,
То для меня той славы довольно: я, кажется, могъ бы,
Ту высоту обогнувъ, достигнуть стѣнъ Паллантеи.»
Юноша вспыхнулъ, несытою жаждой хвалы увлечённый,
И, обратившись къ отважному другу, такъ отвѣчаетъ:
«Другъ мой, меня ли сподвижникомъ въ дѣлѣ великомъ и славномъ
Ты не захочешь имѣть? Одного ли тебя отпущу я,
Низъ, на такую опасность? о, нѣтъ! не такъ я воспитанъ
Былъ и не такъ я былъ вскормленъ: Офельтъ, мой родитель, привыкшій
Къ ратнымъ тревогамъ средь ужасовъ брани, во время аргивскихъ
Смутъ и несчастія Трои меня воспиталъ; не таковъ былъ
Я и съ тобою, мой другъ, съ тѣхъ поръ, какъ послѣдовалъ всюду
За благороднымъ Энеемъ, его неизбѣжной судьбою.
Есть у меня, — о есть благородное сердце; умѣетъ
Жизни оно не щадить, и знаетъ, что слава, которой
Жаждешь ты, другъ мой, стоитъ и жизни и радостей свѣта.»
«Я о тебѣ и не думалъ иначе — Низъ отвѣчаетъ —
Да и грѣшно бы... о нѣтъ, я не думалъ: пусть Зевсъ громовержецъ
Такъ мнѣ даруетъ къ тебѣ возвратиться съ побѣдой и славой,
Или безсмертный иной, взирающій праведнымъ окомъ.
Если же— другъ мой, ты знаешь, какъ много опасности въ этомъ —
Если же случай меня иль судьба увлечётъ на погибель,
Я бы желалъ, чтобъ меня пережилъ ты: твой нѣжный и юный
Возрастъ достойнѣе жизни. И будетъ кому, отъ позора
Съ поля похитивъ мой трупъ, иль выкупивъ золотомъ, съ честью
Въ землю ролную сокрыть; иль если то будетъ противно
Волѣ судьбы, то тѣни моей воздать по обряду
Должную честь и память почтить и украсить могилой.
Матери бѣдной твоей я ль буду причиною горя?
Матери бѣдной, которая всё — и труды и опасность, —
Всё побѣдивъ для тебя, пустилась въ далёкія страны
И не хотѣла остаться въ покойныхъ жилищахъ Ацеста.»
«Ты говоришь мнѣ пустое, мой другъ — Эвріалъ возражаетъ —
Если рѣшился я разъ, то назадъ отступать не умѣю.
Къ дѣлу! пойдёмъ.» —И, сказавъ, онъ товарищей будитъ: сменяютъ
Воины ихъ, у воротъ становятся, а Низъ съ Эвріаломъ,
Стражу покинувъ свою, идутъ и Асканія ищутъ.
Время было, когда всѣ твари земныя, покинувъ
Тягость трудовъ и заботы, покоились въ сладкомъ забвеньи
Только первѣйшіе витязи тевкровъ, отборные мужи,
Вмѣстѣ держали совѣтъ о своёмъ положении трудномъ,
Какъ поступить и кого имъ съ вѣстью отправить къ Энею?
И со щитами въ рукахъ, опираясь на длинныя копья,
Воины грустно средь стана стояли, какъ вдругъ появились
Низъ съ Эвріаломъ, скорѣйшаго просятъ свиданья съ вождями,
Важное дѣло желаютъ открыть, которое стоитъ
Выслушать. Вотъ и вошли; ихъ первый встрѣчаетъ Асканій,
Низу велитъ говорить, и Гиртака сынъ говоритъ такъ:
«О благородные тевкры, внемлите вы намъ благосклонно
И не судите по нашимъ лѣтамъ о важности дѣла.
Вакхомъ и сномъ упоённыя, рутуловъ рати уснули;
Мы усмотрѣли со стѣнъ для вылазки мѣсто, гдѣ на два
Дѣлится путь отъ воротъ, ближайшихъ къ берегу моря.
Тамъ ужь погасли огни; до звѣздъ поднимаются клубы
Чёрнаго дыму: и если позволите намъ попытаться,
Вскорѣ прибудетъ желанный Эней отъ стѣнъ паллантейскихъ,
Вскорѣ увидите насъ, совершившихъ кровавую сѣчу,
Съ бранной добычей предъ вами; насъ путь не обманетъ: мы знаемъ
Всѣ берега по рѣкѣ, охотясь по нимъ безпрерывно;
Видѣли даже и городъ въ туманной дали, за валами.»
Зрѣлаго разума мужъ Алетъ, убѣлённый годами,
«Боги — сказалъ — покровители Трои, не вовсе погибнетъ
Тевкровъ народъ, когда вы въ юное сердце героевъ
Доблесть такую вдохнули, когда межь троянами души
Столь благородны!» И, такъ говоря, старикъ обнималъ ихъ,
Плакалъ, и капали слёзы на грудь и ланиты. — «О мужи —
Молвилъ онъ — чѣмъ же, о чѣмъ наградить васъ за доблесть такую?
Боги стократъ наградятъ васъ; вамъ будетъ прекраснѣйшей мздою
Славный вашъ подвигъ; Эней благородный и юный Асканій
Вамъ воздадутъ по заслугамъ, всегда справедливые судьи.»
— «Я же — Асканій сказалъ — котораго жизнь и спасенье
Только въ возвратѣ отца, о Низъ, тебя умоляю,
Всѣмъ, что священно тебѣ: и великими Трои богами,
И ассараковымъ ларомъ, и Весты главой сѣдовласой,
Счастье, надежду мою, — вамъ всё поручаю; идите
И призовите отца и взорамъ моимъ возвратите:
Съ нимъ и опасности нѣтъ и горе легко забываешь.
Я подарю вамъ по два серебряныхъ кубка съ рѣзьбою,
Чудной работы, которые взялъ мой родитель въ Арисбѣ;
Дамъ и треножниковъ два и два золотые таланта;
Дамъ и старинную чашу, подарокъ сидонской Дидоны.
Если жь удастся Энею враговъ побѣдить и подъ скиптръ свой
Взять италійскую землю, и жребій раздѣлитъ добычу;
Видѣлъ ли ты, на какомъ скакунѣ красовался могучій
Турнъ и въ какой былъ бронѣ золотой? Я коня боевого,
Щитъ и шеломъ пурпуровый, изъ жребья изъявъ, назначаю,
Низъ, для тебя, и отнынѣ то будетъ твоею наградой.
Кромѣ того мой родитель двѣнадцать плѣнницъ прекрасныхъ
Дастъ и столько же воиновъ плѣнныхъ съ бронёй и оружьемъ.
Дастъ онъ ещё и земли, что нынѣ владѣнье Латина.
Ты же, къ котораго лѣтамъ мои приближаются лѣта,
Юноша, чести достойный, отнынѣ душою и сердцемъ
Буду привязанъ къ тебѣ; ты будешь мой спутникъ повсюду;
Буду съ тобою отнынѣ и славу дѣлить и дѣянья,
Въ мирѣ и въ брани; ты будешь и дѣла душой и совѣта.»
— И отвѣчаетъ ему Эвріалъ: «Неизмѣненъ я буду
Доблести прежней; въ несчастьи и въ счастьи такимъ же
Буду всегда; но я объ одномъ лишь тебя умоляю,
Всякой награды твоей оно и дороже и выше:
Есть у меня изъ древняго рода пріамова матерь;
Бѣдная матерь! ни стѣны родного Ильона, ни мирный
Городъ Ацеста царя не могли удержать отъ желанья
Всюду за мною итти. А теперь, не простившись съ родною,
Я покидаю её; и не знаетъ несчастная, сколько
Мнѣ угрожаетъ опасность. Клянуся свѣтилами ночи,
Этой рукою клянусь, я матернихъ слёзъ бы не вынесъ.
Я умоляю тебя, о будь утѣшеньемъ несчастной;
Не покидай ты въ горѣ её; позволь мнѣ надежду
Эту съ собой унести: я смѣлѣе пойду на опасность.»
Сжались отъ горя героевъ сердца; на лица ихъ слёзы
Брызнули градомъ; наиболѣе плакалъ Асканій прекрасный:
Юное сердце его сыновней любовію билось.
«Да — говорилъ онъ — я всё обѣщаю, чего твой прекрасный
Подвигъ достоинъ. А матерь твоя отнынѣ моею
Матерью будетъ, безъ всякихъ различій; названья Креузы
Только не будетъ носить; рожденье же сына такого
Будетъ ей честью великой; каковъ бы конецъ ни случился
Вашего дѣла, клянусь головою, которой родитель
Клялся всегда: всё то,что тебѣ обѣщалъ я къ возврату,
Если вамъ дѣло удастся, всё тоже для матери будетъ,
Тоже для вашего рода.» И, такъ говоря, прослезился
Юный Асканій. Снимаетъ съ плеча дорогой, золочёный
Мечъ, превосходной работы Ликаона въ Критѣ, — прекрасный
Мечъ, и удобный и лёгкій, въ ножнахъ изъ кости слоновой.
Низу Мнестей подарилъ преогромную, страшную шкуру
Льва, а Алетъ помѣнялся шеломомъ. И вотъ ужь немедля
Идутъ герои въ доспѣхахъ, за ними и старцевъ и юныхъ
Воиновъ сонмъ, до самыхъ воротъ провожая, стремится,
Тысячу сыплетъ желаній; съ ними и юный Асканій,
Въ возрасти нѣжномъ носящій заботы и умъ возмужалый,
Множество разныхъ даётъ порученій къ отцу; всё напрасно:
Вѣтеръ уноситъ слова и въ даръ облакамъ посылаетъ.
Вышли они, миновали окопы и въ сумракѣ ночи
Къ вражьему стану пошли; но прежде, чѣмъ станъ тотъ покинутъ,
Сколько погубятъ враговъ! И вотъ на травѣ распростёртыхъ
Множество воиновъ видятъ, и сномъ и виноиъ упоённыхъ.
Здѣсь колесницы стоятъ; средь возжей и колёсъ въ безпорядкѣ
Люди лежатъ; тамъ оружье, вино и слѣды пированья.
Первый Гиртака сынъ говорить: «Эвріалъ, не робѣй же,
Смѣло ударимъ намнихъ: зовутъ насъ и случай и время.
Путь нашъ сюда; я иду, а ты береги, чтобъ случайно
Съ тылу на насъ не ударилъ никто, и будь остороженъ.
Всё здѣсь предамъ я мечу, и тебѣ я открою широкій
Путь на враговъ » — Такъ шопотомъ онъ говорилъ и съ булатомъ
Бросился вдругъ на Рамнета, который лежалъ величаво
На изголовьи высокомъ и, въ сонъ погружённый глубокій,
Полною грудью храпѣлъ. Онъ царь былъ и вмѣстѣ гадатель,
Турна любимецъ; но этой бѣды отгадать не умѣлъ онъ.
Трёхъ рабовъ умерщвляетъ потомъ, безпечно лежавшихъ
Между оружьемъ, и оруженосца Рема зарѣзалъ
И подъ конями возницу его: булатомъ пресѣкъ онъ
Выю висѣвшую мужа и голову снялъ господину,
Трупъ обезглавленный бросивъ, потоками кровь извергавшій, —
Чёрную кровь, обагрившую всюду и ложа и землю.
Онъ и Ламира и Ламо, онъ молодого Саррана
Смерти предалъ, который въ ту ночь игрѣ предавался.
Много и Вакху, красавецъ, и, силой вина побѣждённый,
Въ сонъ погрузился глубокій; о счастливъ, когда бы въ забавѣ
Ночь онъ провёлъ до конца и игру продолжалъ до разсвѣта!
Словно голодный левъ свирѣпствуетъ въ полной овчарнѣ;
Голодъ безумный терзаетъ его: онъ жрётъ и уноситъ
Кроткихъ овецъ, онѣмѣвшихъ отъ страха; изъ пасти струится
Кровь. Эвріалъ избиваетъ не менѣе Низа: онъ также
Жаждой убійства пылаетъ; онъ много безъ имени мужей
Къ тѣнямъ усопшихъ послалъ: и Гербеза, и Фада, и Рета,
И Абариса, захваченныхъ въ снѣ: но Ретъ, не дремавшій,
Видѣлъ, что было: въ испугѣ, несчастный, за чашей большою
Спрятался онъ; Эвріалъ съ быстротою подпрянувъ, вонзаетъ
Въ лоно привставшему мечъ свой по самый предѣлъ рукояти;
Вынулъ обратно изъ раны широкой; а тотъ, умирая,
Выпустилъ алую душу и съ кровью вино извергаетъ.
Юный герой, распалённый удачей, уже устремился
Прямо къ дружинѣ Мессапа, гдѣ видѣлъ огонь догоравшій
И на зелёной травѣ паслись распряжённые кони
Низъ же ему говоритъ (онъ чувствовалъ, сколько опасно
Слишкомъ далеко увлечься несытою жаждою крови):
«Стой, Эвріалъ! ужь довольно: опасный разсвѣтъ недалёко.
Вдоволь насытились кровью; теперь намъ открыта дорога
Чрезъ непріятельскій станъ.» И много они оставляютъ
Кубковъ и чашъ дорогихъ изъ литого металла, оружья,
Много доспѣховъ прекрасныхъ, ковровъ; Эвріалъ же похитилъ
Прелести чудной попону Рамнета и перевязь, густо
Изъ золотыхъ соплетённую колецъ; ту перевязь Цедикъ,
Некогда мужъ богатѣйшій, Ремулу въ даръ тибуртинцу
Въ память о дружбѣ прислалъ; но Ремулъ её, умирая,
Внуку имѣть повелѣлъ: но умеръ и внукъ, и въ сраженьи
Рутулы съ боя её захватили; а витязь троянскій
Сильное рамя своё уврасилъ ею; напрасно!
Вздѣлъ на чело и мессаповъ шеломъ преудобный, съ красивымъ
Гребнемъ. И воть ужь изъ лагеря вышли на путь безопасный.
Между тѣмъ отъ латинскаго города конныхъ дружина,
Опередивши войска, въ боевомъ подходившія строѣ,
По полю ѣхала къ Турну, везя отъ царя порученье.
Триста было подъ началомъ Вольсцента и всѣ со щитами,
Къ стану уже приближались, ужь близко къ стѣнамъ подходили,
Вдругъ примѣчаютъ вблизи идущихъ у берега влѣво.
Шлемъ измѣнилъ Эвріалу: блестящій сверкнулъ онъ во мракѣ
Ночи, едва освещённой утреннимъ свѣтомъ денницы.
«Точно ль я воиновъ вижу? — Вольсцентъ закричалъ отъ дружины —
— Воины, стойте! зачѣмъ здѣсь? куда вы, откуда и кто вы?»
Тѣже въ отвѣть ничего, лишь въ бѣгство ударились быстро,
Въ мракѣ ночномъ полагая надежду. Дружина въ погоню
Вслѣдъ поскакала за ними сюда и туда, пресѣкая
Имъ отступленье и ратниковъ цѣпью пути охватила.
Былъ недалеко лѣсъ: тамъ дубы и чёрные клёны
Густо сплетались и мрачную тѣнь разстилали на землю;
Всюду кустарникъ торчалъ; кой-гдѣ по заглохшимъ дорогамъ
Чуть пролегали тропинки. Мѣшаютъ бѣжать Эвріалу
Вѣтви густыя деревъ и добычи излишнее бремя;
Страхомъ волнуемый юноша сбился съ пути совершенно.
Низъ отъ погони бѣжалъ; и уже безразсудный далеко
Былъ отъ враговъ и озера водъ достигалъ онъ, которымъ
Дано впослѣдсти имя албанскихъ, отъ города Альбы;
Въ тѣ жь времена царь Латинъ имѣлъ тамъ высокія стойла.
Сталъ онъ и тщетно, назадъ озираясь, несчастнаго друга
Взоромъ искалъ. «Эвріалъ! въ какой сторонѣ я покинулъ,
Другъ мой, тебя? — говорилъ онъ — куда мнѣ итти за тобою?»
Такъ говоря, онъ обратнымъ путёмъ по тёмному лѣсу
Снова идётъ; онъ ищетъ слѣдовъ, имъ замѣченныхъ прежде
Между деревъ, и бродитъ въ колючихъ кустахъ одинокій.
Слышитъ онъ шумъ и топотъ коней и близость погони.
Въ это же время до слуха его долетаютъ и крики:
Онъ Эвріала несчастнаго видитъ, толпой окружённый,
Ночью и мѣстомъ обманутый, крикомъ встревоженный ратнымъ,
Онъ былъ подавленъ числомъ и тщетныя дѣлалъ усилья.
Что ты предпримешь, о Низъ? иль силой какой, иль оружьемъ
Можешь ты друга спасти? иль въ средину враговъ раздражённыхъ
Бросишься ты на мечи, чтобъ, славною смертью погибнуть,
Дни прекративъ? И, дротъ свой поднявъ и въ рукѣ потрясая,
Взоръ обратилъ онъ къ высокой Лунѣ съ такою молитвой:
«Ты, о богиня, молитвѣ внемли и прибудь мнѣ на помощь, —
Ты, украшенье небесъ, — ты, прелесть лѣсовъ и защита.
Если родитель мой Гиртакъ жертвы носилъ на алтарь твой,
За благоденствие сына; иль самъ я ловлей моею
Жертвы тебѣ увеличилъ, иль вѣшая къ своду добычу,
Иль на вершинѣ священнаго храма: то дай мнѣ разстроить
Эту дружину враговъ и направь во мракѣ оружье.»
Такъ сказалъ и, со всѣмъ напрягаясь усильемъ, бросаетъ
Дротъ: онъ летитъ, разсѣкаетъ во мракѣ воздушныя волны
И вонзается въ спину стоявшаго тыломъ Сульмона;
Древко сломилось, но силой полёта сквозь грудь пролетѣло:
Воинъ свалился, потоками тёплую кровь извергаетъ.
Бьётся по праху и долгими вздохами нѣдра колеблетъ.
Рутулы смотрятъ кругомъ и дивятся; но вотъ и другое,
Съ большею силой, копьё высоко колебля, бросаетъ
Низъ: и со свистомъ копьё понеслось и, на вылетъ вонзившись
Въ оба виска злополучнаго Тага и въ мозгѣ согрѣвшись,
Тёплое вышло насквозь. И злится Вольсцентъ разъяренный:
Онъ не видитъ нигдѣ метателя дрота, не знаетъ
Онъ, на кого бы броситься въ гнѣвѣ. «Но ты мнѣ заплатишь
Тёплою кровью — сказалъ онъ — за кровь обоихъ.» И не медля
Мечъ обнажилъ и бросился съ нимъ къ Эвріалу. Тогда-то
Въ ужасѣ Низъ и словно безумный не могъ ужь скрываться
Ыъ мракѣ ночномъ, и не въ силахъ вынести горе такое,
«Рутулы! — крикнулъ — меня, о меня поразите; виновникъ
Хитрости я, я одинъ; онъ не могъ и не смѣлъ бы, клянусь вамъ
Небомъ, луною!» Такъ нѣжно любилъ онъ несчастнаго друга.
Такъ онъ кричалъ; но сильной опущенный дланью Вольсцента,
Мечъ ударяетъ межь рёбръ и бѣлую грудь разсѣкаетъ;
Юноша долу повергся, кровь полилась по прекраснымъ
Членамъ его, и, повиснувъ, чело на плечо опустилось:
Словно алый цвѣтокъ, подрѣзанный плугомъ на нивѣ,
Вянетъ и гибнетъ; иль макъ, на своёмъ стебелёчкѣ сгибаясь,
Алую клонитъ головку, дождёмъ отягчённую лишнимъ.
Бросился Низъ въ средину враговъ: онъ только Вольсцента
Ищетъ въ рядахъ, къ нему одному онъ стремится. Враги же
Кинулись въ помощь вождю и, его окруживъ, отражаютъ
Низа удары; но Низъ не глядитъ на опасность: онъ смѣло
Рвётся вперёдъ, онъ вращаетъ свой мечъ молньеносный и прямо
Въ ротъ погружаетъ Вольсценту, кричавшему къ мужамъ, и мёртвымъ
Въ прахъ низвергаетъ врага, и самъ, испуская дыханье,
Ранами взрытый, палъ на бездушный трупъ Эвріала;
Тамъ лишь отъ горя нашелъ утѣшенье въ отрадномъ покоѣ.
Счастливы оба! и если творенья мои обезсмертить
Могутъ героевъ, то день никакой изъ вѣковъ не изгладитъ
Память о васъ, доколѣ потомки Энея пребудутъ
Въ твёрдыхъ стѣнахъ Капитолья и римлянинъ властвовать булетъ.
Вотъ и съ добычей побѣды, съ доспѣхами павшихъ героевъ
Рутулы къ лагерю шли и трупъ бездыханный Вольсцента
Съ плачемъ несли. И въ лагерѣ плачъ и тревога: находятъ
Блѣдное тѣло Рамнета и столько вождей знаменитыхъ,
Страшно погибшихъ, Саррана и Нуму. Толпы обступили
Трупы и мужей полу-умерщвлённыхъ; ещё не остыло
Свѣжимъ убійствомъ согрѣтое мѣсто; пѣнящейся крови
Лужи стоять. Узнаютъ межь собою добычу: блестящій
Видятъ мессаповъ шеломъ и попону, которая столько
Стоила крови.
И вотъ молодая Аврора, покинувъ
Алое ложе Титона, ужь брызнула свѣтомъ румянымъ;
Вотъ ужь и солнца всплыло и лучами покрылись предметы.
Турнъ побуждаетъ къ оружью и самъ, облечённый бронёю,
Мѣдью блестящія рати сзываетъ и строитъ для битвы;
Съ нимъ и другіе вожди, и въ воинахъ гнѣвъ подстрекаютъ
Разною рѣчью. И головы взявъ Эвріала и Низа —
Зрѣлище скорби! — на длинныя копья наткнули и съ крикомъ,
Копья поднявши, бѣгутъ. Энеевы рати съ стѣснённымъ
Сердцемъ, но твёрдымъ, по лѣвую руку своихъ укрѣпленій,
Стали въ строю боевомъ (направо рѣка защищала),
Тѣ надъ глубокими рвами, другіе на башняхъ высокихъ
Стали печальные: горемъ сердца обливались при видѣ
Смертью позорной погибшихъ собратовъ; имъ слишкомъ знакомы
Лица несчастныхъ были, истекавшія чёрною кровью.
Между тѣмъ по города стогнамъ, кипящимъ тревогой,
Быстро летаетъ Молва; узнала объ участи сына
Мать Эвріала: вся кровь у старухи съ лица отступила.
Выпала прялка изъ рукъ и съ пряжей кудель покатилась.
Бѣдная мать! подобно безумной, за дверь вылетаетъ,
Волосы рвётъ на себѣ и кричитъ, и рыдаетъ, и воетъ,
Прямо несётся къ стѣнамъ, бѣжитъ на окопы, межь ратей:
Нѣтъ для нея ни оружья, ни мужей; опасности битвы
Нѣтъ для нея. Она посылаетъ жалобы небу:
«Ты ли , о сынъ мой, ты ль, Эвріалъ? ты ль матери дряхлой
То утѣшенье, та радость моя? ты могъ ли, жестокій,
Мать одинокую бросить? Родное дитя не пустили
Матери слово сказать, а пустили въ такую опасность!
О, я несчастная! чадо родное, въ землѣ неизвѣстной
Будешь лежать ты и птицамъ и псамъ на добычу латинскимъ!
Не схорогила тебя я, родимый, очей не закрыла,
Бѣдная мать, ни ранъ не омыла твоихъ, ни одеждой
Трупъ не покрыла, — одеждой, которую день я и ночь я
Ткала тебѣ, услаждая старости тяжкой заботы!
Гдѣ отъищу я тебя? гдѣ трупъ, — обезглавленный трупъ твой?
Гдѣ онъ? въ какой онъ землѣ? Такъ вотъ что на радость осталось
Мнѣ отъ дитяти родного? и я для того ли повсюду
Шла за тобой по морямъ и землямъ? О, меня вы убейте,
Рутулы, если въ васъ есть состраданье; въ меня вы бросайте
Копья и стрѣлы; мнѣ первой пошлите жизни кончину.
Ты же, великій небесный отецъ, надо мной смилосердись:
Громомъ меня порази и въ Тартара бездну низвергни,
Если иначе жестокихъ дней прекратить не могу я.»
Этимъ рыданьемъ умы взволновались; повсюду стенанья
Слышались, всюду печаль; и твёрдая ратниковъ храбрость
Поколебалась. И, по Ильонея совѣту, по волѣ
Много рыдавшаго Юла, старуху Акторъ съ Идеемъ
На руки взяли и въ домъ отнесли и въ постель уложили.
Звонкою мѣдью труба ужь вблизи загремѣла тревогу:
Ратные клики несутся, о сводъ отражаясь небесный.
Волски на приступъ идутъ и, щитъ со щитомъ надъ собою
Тѣсно сомкнувши, рвы засыпаютъ, взрываютъ окопы,
Ищутъ прорваться одни и лѣстницы ставятъ другіе,
Тамъ, гдѣ защита слабѣе, гдѣ рѣже броня осаждённыхъ
Мужей блеститъ на стѣнахъ. Трояне, напротивъ, всѣ средства
Ищутъ къ защитѣ, всѣ роды оружья съ высотъ низвергаютъ;
Помощью длинныхъ шестовъ сбиваютъ враговъ съ укрѣпленій,
Въ долгой, упорной войнѣ пріучившись къ такой оборонѣ.
Даже и камни катятъ преогромные вѣсомъ, чтобъ ими
Крытые строи прервать; но строи упорно и твёрдо
Всѣ отражаютъ усилья. Но вотъ и они подаются.
Тамъ, гдѣ густая толпа сильнѣе стѣнамъ угрожала,
Тевкры катятъ преогромную глыбу и разомъ пускаютъ:
Съ шумомъ свалилась громада на рутуловъ рати и поле
Трупы покрыли широко, и кровля щитовъ разлетѣлась.
И не посмѣли ужь рутулы бою слѣпому ввѣряться;
Только стрѣлами и дротами мужей хотятъ съ укрѣпленій
Сбить. А съ другой стороны ужаснаго вида Мезенцій,
Факелъ этрусскій въ рукѣ потрясая, метаетъ пожары.
А Мессапъ, укротитель коней, нептуново племя,
Сквозь окопы прорвался н требуетъ лѣстницъ на стѣны.
Къ вамъ обращаюсь, о Музы; къ тебѣ, о Калльопа богиня:
Вы вдохновите пѣвца; разскажите, какіе въ то время
Подвиги Турнъ совершилъ; какія нанёсъ пораженья;
Кто изъ героевъ кого низвергнулъ въ Тартара бездну,
И предо мною раскройте картину великую брани:
Ибо и помните вы, и можете помнить, богини.
Башня была. Высоко возносясь надъ стѣнами, имѣла
Много высокихъ мостовъ. Съ вершины ея открывалось
Взорамъ далёкое поле; на выгодномъ мѣстѣ стояла.
Противъ нея напрягали всѣ силы свои италійцы,
Сильно стараясь её опрокинуть и сбить осаждённыхъ.
Тевкры, напротивъ того, на враговъ низвергали то камни,
То сквозь отверстія градомъ и копья и стрѣлы метали.
Первый Турнъ бросаетъ въ неё пылающій факелъ:
Пламя прильнуло къ бокамъ; раздутое вѣтромъ, мгновенно
Доски и полъ охватило, и вотъ запылала бойница.
А внутри поднялася тревога: несчастные тщетно
Бѣгствомъ хотѣли спастись; и когда въ испугѣ, столпившись,
Къ той сторонѣ подались, гдѣ пламя ещё не достигло,
Тяжестью мужей склоненная рухнула разомъ бойница:
Тотъ изувеченный палъ, другой — раздавленный башней:
Тѣхъ же пронзило оружье своё; тѣхъ груди пробиты
Деревомъ твёрдымъ. Погибли. Но Ликъ уцѣлѣлъ и Геленоръ:
Этотъ Мэоньи царя и рабыни Лицимніи сынъ былъ,
Старшій изъ двухъ; онъ, матерью тайно воспитанный, прибылъ
Къ Трои стѣнамъ, незаконный воитель; при нёмъ обнажённый
Лёгкій былъ мечъ, а на рамени щитъ былъ бъмыи ничтожный.
Онъ лишь увидѣлъ себя межь тысячью воиновъ Турна,
Видя и съ той и съ другой стороны латинскія рати,
Словно звѣрь, окружённый густою охотниковъ цѣпью,
Злится на копья и, чувствуя гибель, несётся безумно
Противъ ловцовъ и сильнымъ прыжкомъ чрезъ рогатины скачетъ:
Такъ и троянскій воинъ на смерть устремился въ средину
Вражьихъ отрядовъ, гдѣ видѣлъ наиболѣе копій сгущённыхъ.
Ликъ же, ногами быстрѣе собрата, сквозь копья и строи
Шибко прорвавшись, достигнулъ твердыни и силится дланью
Стѣнъ высоту захватить и простёртыя руки собратовъ.
Турнъ устремился за нимъ, и, оружьемъ его настигая,
«Ты ли, безумный — сказалъ онъ — смѣлъ думать,что можешь отъ этихъ
Рукъ избѣжать?» и, сказавши, отторгнулъ висѣвшаго мужа,
Вмѣстѣ съ немалою частью стѣны: такъ точно, какъ зайца
Иль бѣлопераго лебедя схватитъ орёлъ, громоносецъ
Зевса, въ когтистыя лапы и съ нимъ въ облака улетаетъ;
Или, похитивъ у матки, съ блеяньемъ ищущей, агнца
Волкъ изъ овчарни уноситъ голодный. Отвсюду поднялся
Крикъ, и хлынули рати. Тѣ рвы засыпаютъ, другіе
Кверху на кровли метають пылающихъ факеловъ пламя.
Вотъ Ильоней громаднымъ обломкомъ скалы поражаетъ
Мужа Луцетья, къ вратамъ подходившаго съ факеломъ въ длани.
А Эматіона Лигеръ сразить, а Азилъ Коринея;
Тотъ превосходный копьёмъ, а этотъ далёкій стрѣлою.
Ценей Ортигія, Турнъ побѣдитель Ценея свергнулъ;
Турнъ Діоксиппа, Иѳита, Клонья, Промола сражаетъ,
И Сагариса и башни высокой защитника Ида;
Каписъ Приверна: сперва лишь задѣтый лёгкимъ Темилла
Дротомъ, онъ щитъ свой бросаетъ и рану рукою, безумный,
Хочетъ закрыть, но въ тоже мгновенье летучая стрѣлка
Въ руку вонзилась и къ левому боку её пригвоздила:
Рана смертельна была, и дыханье оставило мужа.
Сынъ Арцента стоялъ и прекрасной бронёй красовался:
Плащъ на нёмъ, искусной иглою расшитый, прекрасный
Ярко сіялъ иберійскимъ багрянцемъ, и самъ онъ красавецъ.
Вскормленный въ рощѣ Цибелы, гдѣ воды Симета струятся,
Тамъ, гдѣ Палика храмъ и богатый и силою славный;
Самъ родитель Арцентъ прислалъ злополучнаго къ Троѣ.
Бросилъ Мезенцій свой дротъ, развервулъ онъ шипящую пращу:
Трижды ремнёмъ замахалъ вокругъ головы, и, со свистомъ
Выпавъ изъ пращи, свинецъ високъ раздробилъ; и простёртый
Юноша въ прахъ собою покрылъ немало пространства.
Въ этой войнѣ, говорятъ, юный Асканій, привыкшій
Робкихъ звѣрей лишь гонять, впервые лукъ натянувши,
Сильнаго мужа Нумана сразилъ легкокрылой стрѣлою.
Этотъ женатъ былъ на турновой младшей сестрѣ; онъ недавно
Въ брачныя узы вступилъ, прозваньемъ Ремула славный.
Въ первыхъ сражаясь рядахъ и глася недостойныя рѣчи,
Гордую душу свою воздымая,
Шёлъ онъ и рѣчью такою троянъ громогласно позорилъ:
«Какъ вамъ не стыдно снова въ стѣнахъ и окопахъ держаться,
Дважды плѣнённые тевкры, и Марса встрѣчать за стѣнами!
Вотъ тѣ мужи, что съ нами хотятъ воевать за невѣсту!
Кто изъ боговъ, иль какое безумье сюда привело васъ?
Нѣтъ здѣсь атридовъ, ни хитраго рѣчью Улисса. Народъ нашъ
Храбръ отъ природы: насъ прежде всего погружаютъ младенцевъ
Въ воды холодной рѣки, и во льду и въ волнахъ закаляютъ.
Дѣти на ловлѣ живутъ, охотой лѣса утомляютъ,
Скачутъ на быстрыхъ коняхъ, метаютъ стрѣлу тетивою —
Вотъ ихъ забава! А юноши наши въ трудахъ неусыпны,
Скудною пищей довольны; иль плугомъ поля укрощаютъ,
Или мечёмъ городовъ потрясаютъ твердыни. Мы вѣкъ нашъ
Вмѣстѣ съ оружьемъ проводимъ, и даже быковъ понуждаемъ
Мы обращённымъ копьёмъ; ни самая поздняя старость
Не ослабляетъ сердецъ и умовъ, ни бодрости духа.
Мы сѣдину покрываемъ шеломомъ, мы любимъ добычи
Новой искать, и живёмъ мы добычей. У васъ же одежда
Ярко сіяетъ цвѣтами и пурпуромъ блешетъ багрянымъ;
Трусость въ сердцахъ; вамъ нравятся пляски и нѣжныя пѣсни;
Въ туникахъ вашихъ висятъ рукава, на митрахъ повязки;
О, фригіянки, а не фригійцы, идите на гору
Диндимъ высокій, гдѣ слухъ вашъ привыкъ къ упоительнымъ звукамъ
Флейты двойной, — гдѣ васъ призываютъ идейской богини
Букъ и тимпаны; идите, оставьте оружіе мужамъ.»
Рѣчи такія Нуманъ говориль, но юный Асканій
Вынесть позора не могъ. Натянувъ тетивой лошадиной
Лукъ свой и руки къ владыкѣ небесъ простирая съ молитвой,
Сталъ и такіе обѣты ему возсылаетъ: «да будешь,
Зевсъ всемогущій, со мною и замыселъ смѣлый исполнишь.
Самъ я тебѣ, о отецъ, принесу на алтарь твой великій
Много даровъ и тельца заколю я съ челомъ золочёнымъ,
Бѣлаго, ростомъ высокаго, столько жь какъ матерь; онъ бьётъ ужь
Острымъ рогомъ и копытомъ песокъ ужь взрываетъ. Услышалъ
Неба родитель: по лѣвую сторону свѣтлаго неба
Громъ загремѣлъ. И бракнула вдругъ тетива роковая.
Страшно шипя полетѣла пернатая трость и, пробивши
Ремула черепъ, чело насквозь пронзила желѣзомъ.
«Можешь теперь, гордецъ, насмѣхаться надъ храбростью нашей:
Рутуламъ такъ отвѣчаютъ дважды пленённые тевкры.»
Юлій умолкъ. Одобрительный крикъ пробѣжалъ межь рядами
Воиновъ Трои; въ восторгѣ свой духъ до небесъ поднимаютъ.
Сидя на облакѣ свѣтломъ, съ высотъ поднебесныхъ кудрявый
Фебъ на авзонскія рати взиралъ и на городъ троянскій.
И къ побѣдителю Юлу послалъ онъ рѣчи такія:
«Славься доблестью новой, дитя! то путь твой ко славѣ,
О рожденье боговъ и боговъ рождать обреченный.
Время не даромъ придётъ, когда ассараково племя
Доблестью мужей смиритъ всю брань, возбуждённую рокомъ;
Троя тѣсна для тебя.» И, сказавши, онъ съ высей небесныхъ
Долу слетаетъ, полётомъ сѣчётъ воздушныя волны,
Къ югу несётся. Онъ видъ на себя принимаетъ и образъ
Стараго Бутиса; этотъ былъ прежде оруженосцемъ
Мужа Анхиза и вѣрнымъ хранителемъ дома; потоиъ же
Юлу сопутникомъ данъ отъ Энея. Такъ Фебъ приближался
Старцу подобный во всёмъ: въ нёмъ тотъ же и голосъ и блѣдность,
Та жь сѣдина въ волосахъ и та же броня боевая.
И обратилъ онъ рѣчи такія къ пылкому Юлу:
«Сынъ энеевъ, довольно съ тебя, что сразилъ ты Нумана;
Этою первой хвалой ты обязанъ великому Фебу.
Онъ не завидуетъ славѣ твоей: но болѣе славы
Ты не ищи и оставь то оружье.» Такъ говорящій
Фебъ оставляетъ смертнаго образъ и, рѣчи прервавши,
Быстро отъ взоровъ исчезъ и слился съ свѣтлымъ эѳиромъ.
Первые мужи троянскіе бога узнали; узнали
Стрѣлы его и колчанъ, зазвенѣвшій въ воздушномъ полётѣ.
Внемля божественной рѣчи, они удержали отъ битвы
Юла, горѣвшаго жаждою боя, а сами обратно
Въ сѣчу идутъ и жизнь подвергаютъ опасности явной.
Бранные крики вездѣ огласили бойницы и стѣны,
Тѣ напрягаютъ луки тугіе, тѣ пращами машутъ;
Поле покрыто оружьемъ; звенятъ и щиты и шеломы
Отъ богатырскихъ ударовъ, и грянула страшная битва.
Словно отъ западныхъ странъ Козерогомъ дождливымъ гонимый
Ливень потоками хлынетъ; иль градъ, низвергаясь изъ тучи,
Ринется въ море, когда громовержецъ Юпитеръ на землю
Страшную двинетъ грозу и на небѣ тучи расторгнетъ.
Пандаръ и Битій, Альканора дѣти изъ Иды, которыхъ
Матерь лѣсная Гіера вскормила въ зевесовой рошѣ,
Юноши, елямъ подобные горнымъ отеческихъ высей,
Гордые силой оружья, врата растворили, что стражѣ
Ввѣрены ихъ, и дерзкіе въ стѣны враговъ приглашаютъ,
Сами же, справа и слѣва воротъ, подъ башнями стали;
Въ длани желѣзо, на чёлахъ высокихъ косматые шлемы:
Такъ на прекрасныхъ равнинахъ, у водъ иль Атеза, иль Пада,
Два поднебесныхъ дуба встаютъ, къ небесамъ поднимаютъ
Выси нестриженыхъ чёлъ и вершиной высокою машутъ.
Видя ворота разверзтыя, рутулы хлынули въ городъ:
Кверцентъ, стремительный Тмаръ и бронёю прекрасный Аквиколъ;
Съ ними воинственный Гемонъ, иль цѣлой толпою бѣжали,
Тылъ обративъ, иль у самыхъ воротъ животъ положили.
Пуще вскипѣло враждующихъ сердце жаждою боя;
И уже отряды троянъ собирались къ воротамъ
Силы помѣрять съ врагомъ и дальше дерзали пускаться.
Къ Турну вождю, повсюду у стѣнъ сражавшему мужей,
Въ части различной, вѣсти несутся, что битвою новой
Тевкры кипятъ и, врата распахнувъ, предлагаютъ сразиться.
Всякое дѣло покинувъ и гнѣвомъ вскипѣвши великимъ,
Турнъ устремился къ дарданскимъ воротамъ и къ братьямъ
безстрашнымъ.
Онъ Антифата перваго мужа (тотъ встрѣтился первый;
Матерь ѳивянка его родила съ Сарпедономъ высокимъ)
Брошеннымъ дротомъ простёръ: летитъ роговой италійскій
Дротъ; разсѣкаетъ воздушныя волны и, въ чрево вонзившись,
Въ грудь глубоко погрузился, и раны отверстіемъ чёрной
Хлынула кровь опѣнённымъ потокомъ; согрѣтое въ лёгкомъ,
Вышло желѣзо насквозь. За нимъ Эриманта, Меропа
Мужей сразилъ и Афидна и Битія. Съ пламеннымъ взоромъ,
Съ сердцемъ, пылающимъ гнѣвомъ, ждалъ пападенія Битій.
Турнъ же бросаетъ не дротъ: у Битія дротъ не отнялъ бы
Жизни; но вотъ съ ужасающимъ свистомъ фаларика мчится,
Словно стрѣла громовая: ни кожи воловой двойные
Кровы щита, ни панцырь съ двойной чешуёю, надёжный,
Золотомъ тканный не вынесъ удара: и долу свалились
Члены громадные мужа, земля застонала, и павшій
Щитъ зазвенѣлъ преогромный. Такъ точно у берега Байевъ
Рухнула нѣкогда камней громада изъ глыбъ преогронныхъ,
Крѣпкой плотиною бывшая тамъ; такъ точно свалилась
Въ бездну морскую она: вскипѣли глубокія воды,
Чёрный песокъ заклубился и дрогнулъ Прохитъ высокій,
Дрогнулъ Инаримъ, по волѣ Зевеса гнетущій Тиѳея.
Тутъ бронемощный Марсъ и силу и бодрость латинамъ
Далъ и въ сердцахъ ихъ возжёгъ вожделѣніе къ брани, и тевкровъ
Бѣгствомъ и Ужасомъ чёрнымъ встревожилъ. Сбѣгаются рати,
Пользуясь случаемъ къ битвѣ; богъ брани сердца возбуждаетъ.
Пандаръ едва лишь увидѣлъ паденіе брата, увидѣлъ
Трудное дѣлъ положенье и явную битвы опасность.
Тотчасъ на крючьяхъ врата повернулъ съ великою силой
И, упираясь широкимъ плечомъ, затворилъ и задвинулъ.
Многихъ собратовъ своихъ онъ внѣ укрѣпленій оставилъ,
Въ сѣчѣ ужасной; другихъ же съ собой заключилъ онъ и въ городъ
Принялъ, безумный: не видѣлъ, что рутуловъ вождь за своими
Въ стѣны ворвался; не видѣлъ и заперъ его въ укрѣпленьяхъ,
Словно огромнаго тигра средь робкаго стада овечекъ.
Вдругъ неожиданный блескъ поразилъ удивлённые взоры:
Страшно взгремѣла броня; трясется на шлемѣ косматомъ
Гребень кровавый, и мелньями блещетъ, какъ грозная туча,
Щитъ великана. И тевкры узнали тотъ образъ враждебный,
Члены громадные мужа; сердца ихъ забились тревогой.
Выступилъ Пандаръ огромный и, местью за брата пылая,
Такъ говоритъ: «не чертоги, Аматы приданое, видишь;
И не родныя Ардеи стѣны приняли Турна:
Видишь здѣсь лагерь враждебный и выйти отсюда не можешь.»
И, улыбнувшись ему, спокойно Турнъ отвѣчаетъ:
«Если ты храбръ, то начни и силы помѣряй со мною;
Помни Пріаму сказать, что и здѣсь ты нашёлъ Ахиллеса.»
Кончилъ, а Пандаръ, всю силу собравши, дротъ узловатый,
Жосткой корою покрытый, пускаетъ; но пущенный сильно
Дротъ, лишь по воздуху грянувъ, вонзился въ ворота: Юнона,
Дочерь Сатурна, ударъ отклонила. — «Но ты не избѣгнешь
Силы меча моего: не таковъ и ударъ и оружье» —
Турнъ говоритъ и, мечъ свой поднявъ высоко, поражаетъ:
Грянулъ булатъ въ средину чела, и сь черепомъ вмѣстѣ
Страшною раной распалась ещё безбородая челюсть.
Грохотъ раздался; отъ тяжести мужа земля задрожала;
Въ прахѣ простерлись бездушные члены; доспѣхи героя
Мозгомъ и кровью текутъ; и, на равныя части распавшись,
Черепъ сюда и туда на оба плеча перевиснулъ.
Страхомъ внезапнымъ объятые тевкры бѣжали. И еслибъ,
Пользуясь случаемъ даннымъ, Турнъ побѣдитель подумалъ
Только затворы сломить и ворота раскрыть для собратовъ,
Былъ бы послѣднимъ тотъ день для тевкровъ и города. Гнѣвъ же,
Ярость и жажда несытая крови его увлекаютъ
Противъ троянъ. И Фалерисъ, съ подрубленнымъ Гигесъ колѣномъ
Пали во прахъ; онъ дроты схватилъ у бѣгущихъ и ими
Въ тылъ поражаетъ враговъ: Юнона и храбрость и силу
Мужу даётъ. Онъ Фегея сквозь щитъ поражаетъ, Галиса,
Онъ Пританиса сражаетъ, Алькандра, Гала, Немона.
Стоя на стѣнахъ, не знали они о случившемся дѣлѣ,
Битвой согрѣтые. Вотъ устремился Линцей и собратовъ
Громко зовётъ; но герой потрясаетъ булатомъ и справа
Мужа разитъ: отъ удара его голова покатилась
Вмѣстѣ съ шеломомъ далеко; за нимъ и Амика сражаетъ:
Ужасомъ былъ онъ зверей, и никто не умѣлъ такъ искусно
Въ зельяхъ закалывать брони и стрѣлы напитывать ядомъ.
Далѣе Клитія, сына Эола; за нимъ и Кретея, любимца
Музъ; онъ лиру и пѣсни страстно любилъ и на струнахъ
Пѣлъ онъ коней я героевъ и славные подвиги брани.
Вотъ наконецъ, узнавъ о паденьи несчастныхъ собратовъ,
Тевкры сбѣжались. И храбрый Серестъ и Мнестей прибѣжали,
Видятъ бѣгущую рать и врага въ укрѣпленіяхъ видятъ.
«Стойте, товарищи! — кликнулъ Мнестей — куда вы бѣжите?
Есть ли у васъ иль другое жилище, иль стѣны другія?
Какъ, и возможно ли? воинъ одинъ, окружённый отвсюду
Вашей стѣною, о граждане, могъ безнаказанно сдѣлать
Въ городѣ столько бѣды, и воиновъ столько найлучшихъ
Въ Тартара бездну послать? иль о родинѣ вашей несчастной
Вы позабыли, о трусы, о вашихъ богахъ позабыли?
Вамъ ли великаго мужа Энея не жаль и не стыдно?»
Рѣчью такой ободрённые тевкры сгущённою ратыо
Остановились. И медленно Турнъ отступленіе началъ;
Овъ отступаетъ къ рѣкѣ, къ сторонѣ, окружённой водою.
Тѣмъ сильнѣе трояне тѣснятъ, наступаютъ и съ громкимъ
Крикомъ преслѣдуютъ мужа: такъ точно охотниковъ смѣлыхъ
Сонмъ наступаетъ на лютаго льва и сыплетъ отвсюду
Копья и стрѣлы въ него; а встревоженный звѣрь, отступая
Мало по малу, идётъ и, зубы оскаливъ, очами
Страшно сверкаетъ: смѣлость и злоба ни броситься въ бѣгство,
Ни устремиться вперёдъ не даютъ; онъ хотѣлъ бы прорваться
Сквозь устремлённыхъ копій, сквозь мужей и стрѣлъ, но не можетъ:
Такъ и разстроенный Турнъ отступалъ отъ вратовъ, нападавшихъ,
Медленнымъ шагомъ идя и яростью въ сердцѣ пылая.
Дважды ещё нападалъ онъ на тевкровъ дружину, и дважды
Строи смѣшались ея и къ стѣнамъ въ безпорядкѣ бѣжали.
Вскорѣ вся тевкрова рать собралася отвсюду на Турна;
Матерь Юнона противиться силѣ не можетъ: Юпитеръ
Съ неба воздушную дѣву Ириду послалъ съ повелѣньемъ
Строгимъ сестрѣ и угрозой, если немедля не выйдетъ
Турнъ изъ твердыни высокой. И вотъ ужь десница не можетъ
Выдержать силы враговъ, ни щитъ не вмѣщаетъ ударовъ:
Такъ на героя отвсюду сыплются копья и стрѣлы.
Только стучатъ вокругъ головы по шелому удары;
Гнутся доспѣхи подъ градомъ метаемыхъ камней; со шлема
Гребень ударами сбитъ; и удары трояне сугубятъ;
Самъ молньебыстрый Мнестей поражаетъ; по цѣлому тѣлу
Турна потъ чёрный струится: ни отдыху нѣтъ, ни покоя;
Грудь и бока у героя волнуются трудной одышкой.
И наконецъ, утомлённый, со всѣми доспѣхами въ воду
Бросился онъ: и рѣка, на глубь золотистой пучины
Павшаго мужа принявъ, на мягкія вынесла волны,
Смыла убійства и кровь и собратамъ его возвратила.