Энеида Виргилия (Шершеневич)/1852 (ДО)/Песнь восьмая
| ← Пѣснь седьмая | Энеида Виргилiя Пѣснь восьмая | Пѣснь девятая → |
| Оригинал: лат. Aeneis. — Источникъ: Современникъ, Литературный журналъ, томъ XXXIII, Санктпетербургъ, 1852 |
- Википроекты
Heu! quantae miseris caedes Laurentibus instant!
.................. Quam multa sub undas
Scuta virum, galeasque et fortia corpora volves,
Thybri pater! ..................(Изъ восьмой пѣсни.)
Вотъ лишь только Турнъ поднялъ надъ замкомъ Лаврента
Знамя войны и хриплые звуки трубы раздалися,
Только лишь буйныхъ коней пріударилъ возжами и рати
Двинулъ съ собою, — какъ вдругь взволновались умы и внезапно
Лація вся потряслась отъ тревоги; сердца молодёжи
Жаждою брани вскипѣли. Вожди переднихъ отрядовъ:
Уфенсъ, Мессапъ и боговъ презиратель Мезенцій, отвсюду
Ратную помощь ведутъ и широкія нивы лишаютъ
Ихъ земледльцевъ. И къ Діомеду славному въ городъ
Венула шлютъ просить вспомогательной рати и вмѣстѣ
Вѣсть сообщить, что въ Лацію прибыли тевкры и съ флотомъ
Вождь ихъ Эней присталъ и внёсъ побѣжденныхъ пенатовъ,
Что называегь себя царёмъ, назначеннымъ рокомъ;
Что къ дарданскому мужу пристало много союзныхъ
Ратей, и имя его гремитъ межь народовъ латинскихъ.
Какъ посовѣтуетъ онъ поступить въ томъ дѣлѣ; и если
Имъ побѣдить суждено, то что за побѣдою будетъ:
Лучше извѣстно ему, чѣмъ Турну царю и Латину.
Такъ волновались латины: герой же лаомедонтовъ,
Видя всё это, великой заботою сердце тревожилъ,
Выстрый свой умъ то къ мысли одной, то къ другой преклоняя,
То увлекаясь различнымъ путёмъ, обдумывалъ средства.
Такъ отражённый водою въ мѣдномъ сосуДѣ лучъ солнца
Иль лучезарнаго круга луны трепещетъ, повсюду
Перебѣгая съ мѣста на мѣсто далеко, и вотъ ужь
Кверху взлетѣвъ по стѣнамъ, въ потолокъ ударяетъ высокій.
Ночь ужь покрыла всѣ земли: вездѣ утомленныя твари,
Родъ и звѣрей и пернатыхъ въ гдубокій сонъ погрузились,
Какъ родитель Эней, тревогою сердце волнуя
О предстоящей войнѣ, у берега лёгъ подъ холоднымъ
Сводомъ небесъ и въ поздній часъ ночи предался покою.
И ему во снѣ предсталъ прекрасный потока
Богъ, Тиберинъ сѣдовласый, возставъ изъ тополевой чащи:
Тонкая ткань бирюзового цвѣта его покрывала;
Частый, тѣнистый тростникъ надъ челомъ поднимался кудрявымъ,
И, смягчая заботы героя, такъ говорилъ онъ:
«О, рожденье боговъ! ты, который изъ длани враждебной
Трою похитивъ, привозишь для насъ, и Пёргамъ нетлѣнный
Намь сохраняешь, о гость, давно ужь желанный въ прекрасныхъ
Нивахъ Лаврента и въ царствѣ Латина; ты здѣсь поселишься
Въ вѣрныхъ жилищихъ, и здѣсь для пенатовъ твоихъ пребыванье;
Не удаляйся отсюда и грозной войны не страшись ты:
Боги смягчились уже и гнѣвъ удалили отъ сердца.
Словъ ты моихъ не считай пустымъ сновидѣньемъ: и вотъ ужь
Скоро найдёшь ты подъ тѣнью ростущихъ у берега вязовъ
Самку огромную вепря и съ нею тридцать малютокъ;
Бѣлая будетъ она, у сосцовъ ея бѣлыя дѣти:
Тамъ построишь ты городъ, тамъ будетъ конецъ злополучій.
Тридцать лѣтъ со славой пройдутъ, и сынъ твой Асканій
Городъ великій построитъ тогда, по имени Альбу.
Истину я предвѣщаю тебѣ. А теперь ты послушай,
Какъ побѣдителемъ можешь ты выйти изъ труднаго дѣла,
Я наставленіе дамъ. Аркадцы здѣсь обитаютъ,
Родъ отъ Палланта исшедшій; Эвандру царю повинуясь,
Эта дружина пошла за его знамёнами и вмѣстѣ
Прибыла съ нимъ въ ту сторону, гдѣ мѣсто избравъ, основала
Городъ высокій Паллантій, по имени предка Палланта.
Войны ведутъ безпрерывно они съ народомъ латинскимъ.
Съ ними въ союзъ ты войди, заключи договоръ неразрывный.
Самъ я тебя поведу берегами по ровному полю
Водъ, чтобъ могъ ты весломъ побѣдить теченье потока.
Встань, о потомокъ боговъ, и какъ только звѣзды погаснутъ,
Ты по обряду Юнонѣ молись и тёплой молитвой
Гнѣвъ и угрозы смягчи; тогда и мнѣ — побѣдитель —
Честь не забудешь воздать. А я, котораго видишь
Здѣсь межь крутыхъ, береговъ текущаго полной рѣкою
По плодоноснымъ нивамъ полей, — я свѣтло-лазурный
Тибръ, я потокъ, пріятнѣйшій небу. Здѣсь мой великій
Домъ, а начало моё въ городахъ вытекаетъ высокихъ.»
Такъ сказавъ, погрузился въ глубокія озера волы.
Между тѣмъ разсвѣло, и Эней, отъ сна пробужденный,
Всталъ, и, взоръ устремивъ на свѣтъ восходящаго солнца.
Дланью въ рѣкѣ зачерпнулъ онъ текучей воды, и, поднявши
Къ небу съ молитвой, вознёсъ онъ рѣчи такія: «О, нимфы,
Нимфы Лаврента, вы матери рѣкъ, и ты, о родитель
Тибръ, съ твоею священной рѣкою, примите Энея
И наконец, избавьте его отъ страданій и бѣдствій.
Гдѣ бъ ни скрывали тебя тѣ озера воды, въ которыхъ
Ты обитаешь, отецъ, сострадающій къ нашему горю,
Гдѣ бъ ни была та страна, откуда течёшь ты, прекрасный,
Будешь ты мною и чтимъ и дарами моими прославленъ,
О, повелитель рогатый прекрасныхъ водъ Гесперійскихъ;
Будь мнѣ защитой, да знаменье это тобой подтвердится.»
Такъ говоритъ онъ и двѣ избираетъ изъ флота биремы,
Ихъ оснащаетъ и вмѣстѣ пловцовъ снабжаетъ оружьемъ.
Вотъ неожиданно странное чудо представилось взорамъ:
Бѣлая самка вепря — и съ нею такие жь малютки —
Изъ лѣсу на берегъ вышла зелёный и тутъ же простёрлась.
И благовѣрный Эней тебѣ, Юнонѣ великой,
Въ жертву заклалъ и её и малютокъ священнымъ обрядомъ.
Между тѣмъ и Тибръ, вздувавишійся ночью волнами,
Волны свои усмирилъ; и, тихо струясь, улеглися
Шумныя воды, словно прозрачный прудъ иль поверхность
Спящая лужи болотной, — чтобъ вёсла съ волной не боролись.
Вотъ в пустились въ путь, при дыханьи попутнаго вѣтра.
Тихо скользитъ смолёная ель: удивляются волны,
И удивляется лѣсъ, какъ блестящія брони сверкаютъ,
Блещутъ щиты и цвѣтныя ладьи по зыби несутся.
День и ночь работаютъ вёсла; и вотъ ужь трояне
Много изгибовъ длинныхъ прошли и разныхъ деревьевъ
Тѣнь покрывала ладьи; и ладьи, по рѣкѣ пробѣгая,
Лѣсъ разсѣкали зелёный. И вотъ ужь огненный солнца
Шаръ на средину небеснаго свода взлетѣлъ, какъ трояне
Видятъ и кровли немногихъ домовъ и замокъ высокій, —
Всё, что могущество Рима теперь съ небесами сравнило;
А тогда тамъ было бѣдное царство Эвандра.
Вотъ повернули носы кораблей и отправились въ городь.
Въ этотъ день случайно Эвандръ великому сыну
Амфитріона торжественно честь воздавалъ, и богамъ онъ
Дѣлалъ обѣты, предъ городомъ въ рощѣ. Съ нимъ вмѣстѣ и сынъ былъ
Юный Паллантъ, и цвѣтъ молодёжи, и бѣдный Сената
Кругъ; возжигали куренья они, и тёплая жертвы
Кровь, на алтарь изливаясь, дымилась. Увидѣвъ, какъ быстро
Два корабля неслись, пробираясь сквозь тёмную рощу,
И безмолвно гребцы ударяли веслами, — внезапнымъ
Видомъ такимъ поражённые всѣ, покинувъ трапезу,
Встали. А смѣлый Паллантъ, приказавъ продолжать имъ священный
Пиръ, и оружье схвативши, самъ побѣжалъ къ нимъ на встрѣчу,
Сталъ на холмѣ и оттуда вскричалъ онъ къ плывущимъ: «скажите,
Воины, что васъ принудило въ путь неизвестный пускаться?
Кто вы? откуда? куда вы плывёте? Съ войною иль съ миромъ
Прибыли къ намъ?» — И съ высокой кормы Эней боговѣрный,
Мирную вѣтку оливы къ нему простирая, такъ началъ:
«Видишь троянъ предъ собою, латинамъ враждебныя брони.
Странниковъ насъ изгнали они жестокой войною.
Ищемъ Эвандра царя: донесите, что прибыли съ миромъ
Первые Трои вожди и просятъ союзнаго войска.»
И удивился Паллантъ, поражённый именемъ славнымъ.
«Кто бы ты ни былъ— скизалъ онъ—сойди и съ родителемъ нашимъ
Поговори и гостемъ войди ты въ наши жилища.»
Такъ говоря, онъ руку простёръ и принялъ Энея.
Вотъ отошли отъ рѣки и въ тѣнистую рощу вступили.
И Эней къ царю обращаетъ дружныя рѣчи:
«О изъ данаевъ найлучшій! судьбѣ такъ было угодно,
Чтобъ предъ тобой я предсталъ съ оливною вѣтвью и просьбой,
Не устрашившись, что ты предводитель данаевъ, аркадецъ,
Что отъ того же корня и ты, и братья Атриды.
Доблесть, однакожь моя, боговъ священный оракулъ,
Сродные предки и слава твоя, гремящая всюду,
Соединаютъ съ тобою меня, а судьба насъ сближаетъ.
Дарданъ, тотъ первый отецъ основатель стѣнъ Иліона,
По увѣренію грековъ, рождённый Электрой, Атланта
Дочерью, прибылъ къ Ильону; Электру родилъ тотъ великій,
Славный Атлантъ, на плечахъ носяшій звѣздные своды.
Вашь прародитель Меркурій котораго свѣтлая Мая,
Въ чревѣ зачавъ, родила на холодной вершинѣ Циллена.
Маю тотъ самый Атлантъ родилъ, вамъ вѣрно извѣстно,
Тотъ же великій Атлантъ, что двигаетъ звѣзды и небо.
Такъ и общій нашъ родъ отъ крови одной происходитъ.
Я, ободрённый этимъ, къ тебѣ не пословъ посылаю
И не на хитромъ условьи хочу заключить договоры:
Самъ предъ тобою предсталъ я, опасности жизнь подвергая,
Жизнь подвергая, чело у порогивъ твоихъ преклоняю.
Тотъ же народъ насъ преслѣдуетъ въ брани кровавой, который
Васъ не щадитъ; и если насъ одолѣютъ войною,
Нѣтъ ужь препятствій для нихъ: они всю Гесперскую землю
Игомъ своимъ угнетутъ, отъ моря, что верхнія страны
Ихь омываетъ, до водъ, берега обтекающихъ съ юга.
Будь намъ союзникъ и нашъ ты союзъ прими: молодёжи
Пашей отважны сердца, въ бояхъ закаленныя частыхъ.»
Кончилъ Эней; а тотъ ужь давно устремлённые взоры
Въ очи Энея вперилъ и осматривалъ образъ героя.
И говоритъ ему: «о мужъ, изъ тевкровъ сильнѣйшій!
Какъ я охотно тебя признаю и какъ принимаю!
Какъ ты мнѣ живо напомнилъ и голосъ, и рѣчи, и образъ
Славнаго мужа Анхиза, отна твоего! Не забылъ я
Лаомедонтова сына Пріама, какъ онъ, посѣщая
Царство сестры Гезіоны, присталъ кь Саламину и вскорѣ
Насъ посѣтилъ на холодныхъ равнинахъ Аркадіи нашей.
Юныя розы тогда на моихъ расцвѣтали ланитахъ;
Я удивлялся гевкровъ вождямъ, удивлялся Пріаму,
Болѣе прочихъ Анхизу. Авхизъ превышалъ всѣхъ героевъ.
Юное сердце моё трепетало желаньемъ знакомства
Съ храбрымъ героемъ; мнѣ очень хотѣлось съ нимъ подружиться.
Я подошёлъ къ нему и съ восторгомъ въ жилища Фенея
Ввёлъ. А герой подарилъ мнѣ, прощаясь, ликійскія стрѣлы,
И превосходный колчанъ, и золотомъ тканную мантью,
Двѣ золотыя уздечки, что нынѣ Паллантъ мой имѣетъ.
И потому я помощи руку вамъ предлагаю,
И какъ только завтра раннее утро заблещетъ,
Дамъ вамъ союзную рать, и всѣмъ помогу, что имѣю.
Между тѣмъ годовое священное празднество наше,
Такъ какъ вы наши друзья и какъ отлагать негодится,
Празднуйте съ нами и къ дружескимъ нашимъ пирамъ привыкайте.»
Такъ свазавъ, онъ снова велитъ и бокалы поставить
И унесённыя блюда подать; онъ самъ на зелёномъ
Дёрнѣ сажаетъ гостей; а первую почесть Энею
Онъ отдаётъ, на кленовое ложе его приглашаетъ,
Крытое кожей мохнатаго льва. А юные слуги
Вмѣстѣ съ жрецомъ угощаютъ усердно троянцевъ: приносятъ
Нѣдра закланныхъ жертвъ, а потомъ наполняютъ корзины
Хлѣбомъ — дарами Цереры, и Викха дары предлагаютъ.
И Эней съ молодёжью троянской трапезу вкушаютъ,
Нѣдра отъ жертвы ѣдятъ и воловій хребетъ преогромный.
И когда насытились вдоволь и голодъ смирили,
Царь Эвандръ говоритъ: «не пустымъ суевѣрьемъ, ни древней
Вѣры незнаньемъ водимые, мы учредили обряды
Эти, и эту трапезу, и жертвенникъ этотъ великій:
Но отъ опасности страшной спасённые, гость нашъ троянецъ,
Честь воздаёмъ божеству въ годовыхъ повторённыхъ обрядахъ.
Ты погляди сперва на этотъ утёсъ, надъ скалами
Грозно нависшій; на эти громадныя глыбы, далеко
Тамъ въ безпорядк лежащія; видишь, въ горахъ тамъ жилище
Впустѣ стоитъ и скалы кругомъ развалились: въ томъ самомъ
Мѣстѣ пещера была, глубоко входившая въ скалы
И недоступная солнца лучамъ. Обиталъ въ ней свирѣпый
Какусъ полу-человѣкъ; тамъ земля непрерывно дымилась
Свѣжею кровью несчастныхъ; у страшнаго входа висѣли
Бѣлые черепы жертвъ, погибшихъ печальною смертью.
Этого чуда отецъ былъ Вулканъ; вулкановымъ чёрнымъ
Пламенемъ чудо дышало, громадные двигая члены.
Нѣкогда время было, когда, томимые нуждой,
Мы испытали силу и помощь пришедшаго бога.
Мститель великій Алкидъ, Геріона тройного сразившій,
Гордый добычей, къ намъ прибылъ, ведя за собою огромныхъ
Прелести чудной быковъ; и быки паслись по долинѣ,
Вдоль надъ рѣкою. А Какусъ, кипя необузданной жаждой
Злымъ помышленьямъ своимъ и замысламъ дерзкимъ и хитрымъ
Пищу найти, отъ стада тельцовъ четырёхъ и найлучшихъ
Тайно увёлъ и столько же съ ними телицъ превосходныхъ.
Но, чтобъ отъ взоровъ сокрыть слѣды ихъ прямые, онъ, хитрый,
Всѣхъ ихъ за хвостъ въ пещеру вовлёкъ и, тѣмъ измѣнивши
Слѣдъ настоящій добычи, скрывалъ ихъ въ тёмной пещерѣ.
Тщетно искалъ ихъ Алкидъ: къ пещерѣ слѣдовъ не нашёлъ онъ.
Между тѣмъ, когда, насыщённое кормомъ, собралъ онъ
Стадо своё и готовъ былъ двинуться въ путь, удаляясь
Съ поля, взревели быки и рощу всю огласили
Жалобнымъ рёвомъ, отъ тучныхъ холмовъ отходя неохотно.
И одна изъ телицъ, услышавъ рычаніе стада,
Въ тёмной пещёрѣ взревѣла и Какуса хитрость открыла.
Бѣшенствомъ чёрнымъ и злобою сердце Алкида вскипѣло:
Тутъ, суковатый дубъ захвативъ въ богатырскія длани,
Онъ устремился къ горѣ и взбѣжалъ на вершину утёса.
И тогда увидѣли наши впервые испугомъ
Какуса взоръ возмущённый. Быстрѣе вѣтра бѣжитъ онъ
Прямо къ пещерѣ своей: испугъ окрылилъ его ноги.
И, затворившись въ ней, расторгнулъ цѣпь, на которой
Камень у входа висѣлъ, обломокъ утёса громадный,
Твёрдымъ желѣзомъ и дивнымъ искусствомъ отца прикрѣплённый,
И заградилъ имъ входъ и наглухо дверь завалилъ имъ.
Гнѣвомъ кипящій Алкидъ прибѣжалъ; кругомъ обѣгаетъ
Входъ, то съ одной глядитъ стороны, то съ другой, и зубами
Страшно скрежещетъ отъ гнѣва. Трижды кругомъ обѣжалъ онъ
Всю Авентинскую гору; трижды тщетно пытался
Сдвинуть скалу и трижды, трудомъ утомлённый, садился
Въ ближней долинѣ. Тамъ на пещеры хребтѣ возвышался
Острый утёсъ, окружённый отвѣсно скалами, высокій,
Только хищнымъ пернатымъ для гнѣздъ удобное мѣсто.
Въ этотъ утёсъ, на лѣвый берегъ рѣки наклонённый,
Мощною дланью упёршись Алкидъ и вправо встряхнувши,
Съ корнемъ глубокимъ сорвалъ, и, выдвинувъ вонъ на поверхность,
Сбросилъ съ горы: отъ паденія воздухъ потрясся далеко,
Берегъ разсѣлся и воды рѣки отступили въ испугѣ.
Бездна разверзлась; чертоговъ Какуса мрачныхъ, обширныхъ
Сѣнь обнажилась, и нѣдра глубокой пещеры открылись.
Точно, когда, потрясённая страшной подземною силой,
Вдругъ распадётся земля и тартара мрачную бездну
Взорамъ откроетъ, и взоры увидятъ бездонное царство
Блѣдныхъ тѣней, ненавистное небу; и блѣдныя тѣни,
Свѣтмъ дневнымъ поражённыя, вдругъ встрепенутся отъ страха.
Такъ неожиданно Какусъ, испуганный свѣтомъ внезапнымъ,
Въ мрачной пещерѣ сокрытый, взревѣлъ неслыханнымъ рёвомъ.
Сверху стоящій Алкидъ врага поражаетъ: то сыплетъ
Камней громаду въ него, то древесные пни низвергаетъ.
Онъ же, видя, что нѣтъ никакого спасенія въ бѣгствѣ,
Облако чёрнаго дыму изъ пасти, образомъ дивнымъ,
Выпустилъ вдругъ и, чёрною мглою наполнивъ жилище,
Скрылся отъ взоровъ; и въ страшную тьму погрузилась пещера;
Только ужасное пламя сквозь дымъ прорывалось изъ мрака.
Вышелъ Алкидъ изъ себя: изступлённый, сквозь дымъ и сквозь пламя
Бросился въ бездну, туда, гдѣ наиболее облакомъ чёрнымъ
Дымъ исходилъ, и гдѣ бездна кипѣла туманною мглою.
Тамъ онъ злодѣя поймавъ, извергавшаго тщетное пламя,
Съ страшною силой схватилъ въ богатырскія руки, за горло
Сжалъ: изо лба у чудовища выползли очи и ночью
Вѣчной покрылись. Тотчасъ открытъ былъ входъ мрачной пещеры,
И уведённый скотъ и много сокрытой добычи
Найдено тамъ и открыто; и трупъ извлечёнъ безобразный
За ноги вонъ изъ пещеры. Нельзя надивиться довольно,
Видя тѣ страшныя очи, лицо и покрытую шерстью
Грудь полу-звѣря, и съ жизнію въ пасти потухшее пламя.
Съ этой поры торжествуемъ обрядъ, и потомки съ восторгомъ
Празднуютъ день торжества. Потицій, первый виновникъ
Этихъ обрядовъ и стражъ геркулесова храма, Пинарій
Въ рощѣ воздвигли алтарь, который будемъ мы вѣчно
Чтить, какъ самый священный, великимъ его называя.
Ну-те же, юноши, въ честь столь великихъ дѣяній Алкида,
Зеленью чёла вѣнчайте, берите въ руки бокалы,
Общему богу молитесь и вдоволь вина наливайте.»
Такъ онъ сказалъ, и немедля двуцвѣтнаго тополя зелень
Кудри его увѣнчала и листья чело осѣнили;
Кубокъ священный явился въ рукѣ; и въ восторгѣ весёломъ
Всѣ возливаютъ на столъ и богамъ возсылаютъ молитвы.
Между тѣмъ ужь вечеръ спустился съ вершины Олимпа:
Вотъ и жрецы идутъ; въ главѣ ихъ первый Потицій,
Кожей звѣриной покрывшись, несуть священное пламя.
Снова трапезу готовятъ и снова на столъ возлагаютъ
Много пріятныхъ даровъ и чашами, полными жертвы,
Жертвенникъ щедро дарятъ: дымятся зажжённыя жертвы;
А жрецы, тополевой и вѣтвью вѣнчанные, пляшутъ
Вкругъ алтарей, напевая священные гимны: тамъ старцевъ
Хоръ, тутъ юноши въ пѣсняхъ священныхъ хвалу воспѣваютъ,
Подвиги славятъ Алкида; поютъ, какъ ещё въ колыбели
Дѣтской рукою сразилъ онъ чудовища, отъ мачихи злобной
Посланныхъ противъ младенца; какъ бранною силой разрушилъ
Крѣпкія стѣны Эхальи и Трои; и какъ перенёсъ онъ
Тысячи тяжкихъ трудовъ при царѣ Эвристеѣ, по злобѣ
Гнѣвной Юноны. Ты облакородныхъ двуличныхъ чудовищь,
Непобѣдимый, десницей сразилъ — и Гилея и Фола;
Ты и чудовище Крита простеръ, я немейское чудо,
Силою грознаго льва. Тебя трепетали и воды
Мрачнаго Стикса и тартара стражъ триголовый, что, въ безднѣ
Лёжа кровавой, гложетъ полу-истреблённыя кости.
Чьи устрашили взоры тебя? Ни Тифея громадный
Видъ не смутилъ, ни доспѣхи его, ни лернейская гидра
Тысячью главъ устрашить не могла нашедшаго средство
Къ вѣрной побѣдѣ. Привѣтъ нашъ тебѣ, несомнѣнное чадо
Зевса; тебѣ, о слава боговъ и небесъ украшенье:
Къ намъ ты прибудь, о отецъ, и жертвы прими, благодатный.
Такъ воспѣвали его; въ заключенье же гимна воспѣли
Какуса смерть, и пещеру, и пасть, извергавшую пламя.
Роща трепещетъ отъ звуковъ и холмы вторятъ пѣснопѣнью.
Такъ совершивши священный обрядъ, пошли всѣ обратно
Въ городъ. И царь, удручённый годами, идётъ, опираясь
То на Энея плечо, то на руку сына Палланта,
Разнообразя свой путь разговоромъ о многихъ предметахъ.
А Эней, обращая на всё любопытные взоры,
Много дивясь, восхищается мѣстомъ; съ живымъ любопытствомъ
Самъ вопрошаетъ и рѣчи о мужахъ времёнъ первобытныхъ
Слушаетъ онъ. Вотъ Эвандръ, основатель римскаго замка,
Такъ говорить: «въ тѣхъ рощахъ когда-то туземные Фафны
Жили и нимфы, отъ дубовъ и пней происшедшее племя.
Не было вѣры у нихъ никакой, ни законовъ; не знали,
Какъ и впрягаютъ быковъ; не умѣли потребностей жизни
Пріобрѣтать, ни хранить пріобрѣтённыхъ. Листья и корни
Да отъ охоты добыча были ихъ скудною пищей.
Нервый къ намъ прибылъ Сатурнъ съ подоблачныхъ высей Олимпа,
Изгнанный силой Юпитера сына и царства лишённый.
Этотъ собралъ племена, обитавшія врознь по вершинамъ
Горъ; онъ и нравы смягчилъ ихъ и далъ имъ законы; страну же
Лаціей звать захотѣлъ, оттого, что въ ней безопасно
Скрылся отъ поисковъ сына. При этомъ царѣ, утверждаютъ,
Время было зотое: мирно и кротко народомъ
Онъ управлялъ; но потомъ ужь мало по малу всё хуже,
Хуже были времена: настали бранныя смуты
И ненасытная жадность сердцами людей овладела.
Прибыло вскорѣ синайское племя съ авзонской дружиной,
Часто и имя своё мѣняли сатурновы земли.
Тамъ и другіе цари, за ними громадный и храбрый
Тибръ, отъ котораго мы, итальянцы, позднѣе названье
Дали рѣкѣ; а рѣки настоящее древнее имя —
Альбула. Я же, лишившись отчизны и бурное поре извѣдавъ,
Волей могучей судьбы, непреклоннаго рока велѣньемъ,
Прибылъ сюда, побуждаемый грознымъ вѣщаньемъ Карменты,
Матери нимфы и даннымъ отвѣтомъ оракула Феба.»
Такъ говорилъ Эвандръ, и, вперёдъ подвигаясь, Энею
Онъ указалъ на алтарь, на врата въ честь вѣщей Карменты,
Нимфы носящія имя: она воспѣвала впервые
Славу потомковъ Энея и будушій блескъ Паллантеи.
Тутъ указалъ онъ огромную рощу, гдѣ Ромулъ пришельцамъ
Храбрый убѣжише далъ, в холодный утёсъ луперкальскій,
Названный такъ по аркадски отъ бога ликейскаго Пана.
Тамъ указалъ Аргилеты священную рощу, а также
Самое мѣсто, и смерть разсказалъ онъ аргивскаго гостя.
А оттуда къ Тарпеѣ ведётъ, ведётъ къ Капитолью,
Тамъ, гдѣ золото блещетъ теперь, а прежде кустарникъ
Дикій торчалъ; и тогда ужь умами селянъ боязливыхъ
Страхъ суевѣрный владѣлъ; и тогда ужь они трепетали
Лѣса и грозной скалы. «Здѣсь въ рощѣ — сказалъ онъ — на этой
Холма зелёной вершинѣ, какое, навѣрно не знаютъ,
Но божество обитаетъ; аркадцы такъ полагаютъ,
Будто видѣли сами владыку Зевеса, какъ, чёрный
Щитъ потрясая въ десницѣ, дожди собиралъ онъ и тучи.
Далѣе видишь, лежатъ городовъ разрушённыхъ стѣны:
Это героевъ древнихъ времёнъ незабвенная память.
Янусомъ замокъ одинъ, а другой основанъ Сатурномъ:
Тотъ назывался Яникулъ, Сатурнія имя другого.» —
Такъ говоря межь собою, они приближались къ жилищамъ
Бѣдныхъ владѣній Эвандра; и тамъ, гдѣ форумъ великій
Нынѣ, гдѣ роскошь Каринъ, — мычало рогатое стадо.
И, подошедши къ жилищу, сказалъ онъ: «Алкидъ побѣдитель
Въ это жилище входилъ; вотъ здѣсь принимали героя
Эти чертоги; о гость мой, забудь о богатствѣ: достоинымъ
Славы Алкида себя покажи и бѣдностью нашей
Не презирай.» И, сказавши, огромнаго мужа Энея
Вводитъ подъ скудную кровлю, сажаетъ на ложѣ изъ мягкихъ
Листьевъ, покрытыхъ мохнатою шкурой либійскихъ медвѣдей.
Ночь спустилась и землю чёрнымъ крыломъ охватила.
Грозныя рати лавревтовъ и бранное видя смятенье,
Матерь Венера не тщетньшъ испугомъ встревожила сердце,
И, на златое ложе Вулкана возсѣвши, съ небесной,
Нѣжною страстью, къ супругу рѣчь обратила такую:
«Милый супругъ мой! когда, осаждённая греческой ратью,
Много страдала мечу и огню обречённая Троя,
Помощи я у тебя не просила для бѣдныхъ страдальцевъ;
Я не просила оружья твоей искусной работы
И не хотѣла, чтобъ ты трудомъ утомлялся напраснымъ,
Какъ ни обязана много была я дѣтямъ Пріама,
Какъ ни скорбѣла я часто объ участи тяжкой Энея.
Нынѣ велѣніемъ Зевса онъ въ землю рутуловъ прибыль.
Я умоляю тебя, у тебя я могучихъ доспѣховъ
Матерь для сына прошу, о супругъ, обожанья достойный!
Ты вѣдь нереевой дочери, ты и супруги Тиѳона
Внялъ неотступнымъ слезамъ. Посмотри же, какіе народы,
Соединились на насъ, и, врата затворивши, какіе
Тамъ города изощряютъ мечи на меня и троянцевъ.»
Такъ говорила богиня и рукъ бѣлоснѣжныхъ объятья
Съ нѣгой къ супругу простёрла и, страстно обнявъ, согрѣваетъ
Пламенемъ нѣжной любви; а супругъ, нерѣшительный прежде,
Вспыхнулъ внезапно обычною страстью,
Кровь закипала его и огнёмъ по костямъ пробежала:
Точно такъ молнія въ бурю, расторгнута громомъ, блестящей,
Огненной щелью мелькнувъ, пробѣгаетъ по облачнымъ высямъ.
Рада богиня была, что хитрость вполнѣ удалась ей:
Такъ расчитала она на прелести вѣрную силу.
И, побѣждённый любовью супруги, Вулканъ отвѣчалъ ей:
«Что ты богиня, ищешь причины далёкой? уже ли
Вѣры ко мнѣ никакой не имѣешь? и если бы прежде
Столько заботы было, я могъ бы и прежде троянамъ
Сдѣлать оружіе: вѣдь ни судьба, ни отецъ всемогущій
Трою губить не желали; она бы ещё простояла
Долго и царь вашъ Пріамъ лѣтъ десять другихъ пережилъ бы.
Если же нынѣ готовишься къ брани и твёрдо рѣшилась,
Сколько могу обѣщать я тебѣ и труда и искусства;
Всё, что въ искусныхъ рукахь и плавкій электръ и железо
Могутъ создать, я въ дѣйствіе всё приведу. Перестань же
Просьбу твою повторять и въ искусствѣ моёмъ сомнѣваться.»
Такъ сказавъ, онъ принялъ объятья, склонился ва лоно
Страстной супруги и въ тихій, отрадный покой погрузился.
Вотъ и ночь, совершивъ половину теченья, ужь первый
Сонъ удалила отъ смертныхъ очей, и было то время
Ночи, когда хлопотунья хозяйка, которой судьбою
Трудная участь дана поддерживать жизнь трудолюбьемъ,
Прялкой и нѣжною тканью Минервы, съ постели поднявшись,
Въ пеплѣ потухшій огонь раздуваетъ, у ночи похитивъ
Часъ для работы своей, и при свѣтѣ лампады для пряжи
Дѣлитъ кудели рабамъ, чтобъ честной работой и ложа
Честь сохранить своего и выкормить маленькихъ дѣтокъ:
Такъ и могучій пламени богъ, на зарѣ приподнявшись
Съ мягкой постели, пошёлъ заниматься кузнечной работой.
Близь береговъ сицилійскихъ, въ эоловой Липарѣ близко
Высится островъ; на нёмъ громадныя скалы дымятся.
Тамъ подъ островомъ этимъ пещера, изрытая страшно
Горнами мрачныхъ циклоповъ, ревущими словно какъ Этна.
Стонутъ отъ молота тяжкихъ ударовъ, гремятъ наковальни,
Полосы стали грохочутъ и горны пламенемъ дышатъ:
Это вулкановъ чертогъ, Вулканіи имя носящій.
Богъ огнесильный туда спустился съ высей Олимпа.
Тамъ-то въ обширной пещерѣ ковали желѣзо циклопы:
Стеропесъ, Бронтесъ и члены свои обнажившій Пиракмонъ.
Молнью ковали они для владыки Олимпа, который
Много подобныхъ съ небесъ низвергаетъ на землю; отчасти
Молнья готова была, а отчасти нуждалась въ отдѣлкѣ.
Три луча закалили её дождя ледяного,
Три водяныхъ облаковъ, три багрянаго блеска, а также
Вѣтра крылатаго три; потомъ къ ней придали сверканья
Страшнаго блескъ ослѣпительный, грохотъ, пугающій смертныхъ
И ужасающій гнѣвъ безсмертнаго бога Олимпа.
Тутъ же ковали для бога войны колесницу и круги
Быстрыхъ колёсъ, которыми онъ на брань возбуждаетъ
И города, и народы, и рати; ковали тотъ страшный
Щитъ и броню раздраженной Паллады, и золотомъ яркимъ
Гладили ихъ, чешуёй украшая змѣиной; на ним, же
Сплётшихся вмѣстѣ драконовъ, нагрудникъ богини и самый
Образъ Горгоны съ ея закатившийся взоромъ предсмертнымъ.
«Всё прекратите, — сказалъ онъ — оставьте всѣ ваши работы,
Этны циклопы, и дружно велѣнья мои исполняйте:
Храброму мужу доспѣхи нужны. Теперь соберите
Силу и рукъ быстроту и всё мастерское искусство.
Ну-те же, къ дѣлу!» Сказалъ и умолкъ. А циклопы поспѣшно
Бросились къ дѣлу и поровну трудъ межь собой раздѣлили.
Льются рѣкою и мѣдь и золото льётся рѣкою,
И смертоносная сталь въ громадномъ плавится горнѣ.
Щитъ огромный куютъ, одинъ предназначенный протовъ
Всѣхъ латинскахъ мечей: сень кратъ сопряжённые круги
Кругь составляли его. Тамъ мѣхъ раздувальный вдыхаетъ
И выдыхаетъ вѣтры; тамъ мѣдь, погружённая въ воду,
Стонетъ шипучая; стонетъ пещера отъ тяжкихъ ударовъ
Молота. Въ ладъ поднимаются сильныя руки, и снова
Въ ладъ въ наковальню гремять и въ клещахъ раскалённую массу
Держатъ, вращаютъ, куютъ.
И между тѣмъ, какъ лемносскій
Богь у эоловыхъ странъ поспѣшно готовилъ работы,
Свѣтъ животворный и раннее птицъ щебетанье на кровлѣ
Рано Эвандра отъ сна пробудили. И старецъ, поднявшись,
Тунику вздѣлъ на себя и тирренскую обувь къ подошвѣ
Онъ прикрѣпилъ ремнями, и мечъ препоясалъ тегейскій;
Шкура пантеры на лѣвомъ плечѣ и на грудь ниспадаетъ.
Вѣрные стражи — два пса — отъ порога за нимъ неотступно
Шагъ за шагоимъ идутъ и слѣдятъ за хозяиномъ всюду.
Къ гостю Энею онъ шёлъ, къ его одинокимъ покоямъ,
Помня бесѣду вчерашнюю съ нимъ и своё обѣщанье.
Рано поднялся и храбрый Эней и вышелъ на встрѣчу;
Съ сыномъ Паллантомъ Эвандръ, а Эней съ веразлучнымъ Ахатомъ.
Встрѣтилисъ мужи и, за руки взявшись, подъ кровлю вступили,
Сѣли ва ложѣ и такъ наслаждались свободной беседой.
Первый началъ Эвандръ: «о тевкровъ вождь знаменитый!
Я бы никакъ по повѣрилъ, при жизни мужа такого,
Чтобъ знаменитая Троя и царство Пріама погибли!
Силы ничтожны у насъ, которыя можемъ мы въ помощь
Дать вамъ, трояне, народу такой знаменитости славной.
Здѣсь ограждаетъ насъ Тибръ съ одной стороны, а съ противной
Рутулы жмутъ насъ; в наши не разъ осаждённыя стѣны
Слышали звонъ ихъ брани. Но я многолюдныя рати,
Я подъ твои знамёна собору и народы; нежданный
Случай представился нынѣ, и будто судьбы повелѣньемъ
Кстати явился ты къ намъ. Отсюда не очень далёко
Городъ Агилла стоить, на скалѣ построенный древней.
Нѣкогда славное въ брани лидійское племя, пришедши,
Тамъ поселилось на высяхъ этрусскихъ. И долгое время
Тамъ процвѣтало оно, доколѣ жестокій Мезенцій
Силой меча не заставилъ его преклониться подъ иго.
Нужно ль разсказывать вамъ всѣ жестокости изверга? нужно ли
Вамъ исчислять всѣ злодѣйства его? Правосудные боги
Пусть воздадутъ достойную мзду и ему и потомкамъ!
Онъ съединялъ, нечестивый, живыхъ съ тѣлами холодныхъ,
Труповъ (неслыханный способъ мученья!) и руки съ руками
Связывалъ ихъ, и съ устами уста, заражая несчастныхъ
Смрадной, нечистою кровью и гноемъ, и долгія муки
Видѣлъ страдальцеъ своихъ и кончину въ ужасныхъ объятьяхъ.
Но наконецъ утомлённый народъ беззаконьемъ злодѣя
Вооружился, дворецъ осадилъ и, приверженныхъ стражей
Всѣхъ умертвивъ, на кровлю металъ пожарное пламя.
Но отъ меча ускользнувшій злодѣй , бѣжавь во владенья
Рутуловъ, скрылся подъ вѣрной защитой могучего Турна.
Гнѣвомъ кипя справедливымъ, Этрурія вся взволновалась
И неотступно съ оружіемъ требуетъ казни злодѣя.
Эти дружины, Эней, твоему предоставлю начальству:
Всѣ берега кипятъ, покрытые густо ладьями;
Битвы желаютъ полки; но ихъ сѣдовласый вѣщатель,
Тайну грядущаго видя, отъ дѣла того отклоняетъ
И говоритъ имъ такъ: «о Меоніи храбрыя рати,
Доблестныхъ мужей и цвѣтъ и краса; вашъ гнѣвъ справедливый
Васъ ополчилъ на злодѣя Мезенція местью и злобой;
Но италійскій мужъ, судьбы повелѣньемъ, не можетъ
Этотъ народъ покорить: ищите вождей чужеземныхъ.»
Нынѣ этрусская рать, предсказаній такихъ устрашившись,
Въ этомъ полѣ стоитъ, и самъ Тархонъ предводитель
Выслалъ ко мнѣ пословъ, предлагаетъ корону и скипетръ,
Въ лагерь меня призываетъ принять тирренское царство.
Но, одряхѣвшій отъ лѣтъ, убѣлённый старости снѣгомъ,
Чести такой не могу я принять: ужь поздно и силы
Мало во мнѣ ужь для подвиговъ ратныхъ. Я сыну Палланту
Честь предложилъ бы мою; но сынъ мой, рождённый сабинской
Матерью, частію рода изъ этой страны происходить.
Ты же, который всѣмъ отъ судьбы надѣлёнъ — и годами
Силы и знатностью рода, котораго небо послало,
Ты иди, о сильнѣйшій вождь италійцевъ и тевкровъ.
Я же тебѣ отдаю утешенье моё и надежду —
Сына Палланта: да руководимый тобой закалится
Въ марсовыхъ тяжкихъ трудахъ и, твоимъ увлечённый примѣромъ,
Доблестнымъ будетъ вождёмъ; пусть въ юности нѣжной дивится
Подвигамъ мужа такого. Я сыну Палланту дамъ конныхъ
Ратниковъ двести аркадскихъ, цвѣтъ и красу молодёжи;
Ты же отъ имени сына получишь такую жь дружину.»
Такъ онъ едва произнесъ, и ещё съ неразлучнымъ Ахатомь
Сынъ анхизовъ Эней опустивши взоры, сидѣли,
Думая много въ умѣ и о будущемъ въ сердцѣ печалясь;
Вдругъ цитерейская матерь, раскрывши небесныя выси,
Знакъ подаётъ: и внезапнымъ блескомъ подъ тучей сверкнула
Молнья съ небесъ и громъ загремѣлъ и казалось какъ будто
Дрогнуло всё и звуки тирренской трубы раздалися.
Смотрятъ они, а громъ всё грохочетъ ударъ за ударомъ, —
Смотрятъ и видятъ среди облаковъ и въ сіяніи свѣтломъ
Блескъ лучезарный доспѣховъ со звономъ стучащихся вмѣстѣ
Ужасъ сердцами мужей овладѣлъ; но витязь троянскій
Звукъ тотъ знакомый узналъ, обѣщаніе матери нѣжной,
И говоритъ: «не тревожься, о другъ мой, причины явленья
Ты не старайся искать: то меня Олимпъ призываетъ
Матерь-богиня сама мнѣ вѣщала, что знаменье это
Съ неба пошлётъ, когда войной неизбѣжною время
Будетъ грозить намъ, и въ помощь пошлётъ мнѣ броню боевую,
Дѣло вулкановыхъ рукъ. О сколько несчастныхъ, лаврентовъ
Въ брани кровавой погибнетъ! о какъ ты жестоко наказанъ
Будешь, о Турнъ! какъ много твои быстротечныя волны
Шлемовъ, щитовъ понесутъ, о Тибръ! и сколько героевъ
Храбрыхъ! такъ пусть же желаютъ войны, пусть миръ нарушаютъ!»
Такъ сказавши, Эней поднялся съ высокаго ложа,
И сперва возжигаетъ Алкиду потухшее пламя
На алтарѣ, и вчерашнему Лару, и къ малымъ пенатамъ
Онъ приступаетъ въ восторгѣ. Потомъ, по обычаю, въ жертву
Рѣжутъ двузубыхъ ягнятъ, и Эвандръ и вмѣстѣ съ Эвандромъ
Мужи троянскіе. Послѣ того идёть онъ къ биремамъ,
Видитъ собратовъ троянъ, язъ нихъ избираетъ храбрѣйшихъ
Мужей въ сподвижники будущей брани; другіе обратно
Внизъ по рѣкѣ плывутъ, уносимые тихимъ теченьемъ,
Вѣсти Асканью несутъ объ отцѣ и случившемся дѣлѣ.
Вотъ и коней для троянъ привели, по тирренскому полю
Мчаться готовыхъ; а вотъ для Энея скакунъ быстроногій:
Рыжая львиная шкура всего скакуна покрываетъ,
Страшно сверкая на ней висятъ золочёные когти.
Вскорѣ молва въ городкѣ небольшомъ съ быстротой пробѣжала,
Что выступаютъ конныя рати въ походъ на тирренянъ.
Матери въ страхѣ сугубятъ молитвы: чѣмъ ближе опасность,
Тѣмъ сильнѣе испугъ ихъ, и образъ брани кровавой
Больше и больше ростётъ. А родитель Эвандръ, заключивши
Сына въ объятья съ любовью нѣжной, ни слёзъ, ни рыданій
Горькихъ не могъ утолить. «О еслибъ — сказалъ онъ — рыдая,
Зевсъ всемогущій! прошедшіе годы ко мнѣ возвратились!
Еслибъ та прежняя сила, съ какою у самой Пренесты
Первые строи враговъ поразилъ я и кучу доспѣховъ
Сжёгъ побѣдитель; иль въ Тартара мрачную бездну низвергнулъ
Этой рукою Герила царя, которому матерь
Нимфа Феронія душу тройную въ рожденьи вдохнула,
(Вымолвить страшно) и по три оружья вращать научила.
Трижды сразить предстояло его, и эта десница
Трижды исторгнула душу, тройнымъ овладѣла оружьемъ.
Нынѣ ничто не могло бы отъ сладкихъ объятій, о сынъ мой,
Насъ разлучить, и не могъ бы сосѣдь нашъ лютый Мезенцій
Надъ посѣдѣлой главой насмехаясь, такъ много героевъ
Смерти жестокой предать и столькихъ доблестныхъ гражданъ
Городъ лишить. Всемогущіе боги! и ты, о великій
Зевсъ, повелитель безсмертныхъ, надъ бѣднымъ царёмъ смилосердись,
Голосъ молящій отца услышь, всемогущій! и если
Воля твоя и судьбы въ живыхъ сохранитъ мнѣ Палланта,
Если живу для того, чтобъ увидѣть милаго сына,
Если въ объятья мои возвратится, о дай же пожить мнѣ;
Если же ты, о судьба, готовишь несчастному старцу
Случай несчастный какой, то нынѣ же, нынѣ пусть жизни
Нить прекратится жестокой, когда не угасла надежда
И не погибли заботы, когда я ещё заключаю
Въ сладкихъ объятьяхъ тебя, о дитя дорогое, о радость
Старческихъ дней моихъ и отрада, когда никакая
Страшвая вѣсть не изранила слуха.» ... Такъ старецъ въ последній
Разъ изливалъ прощальныя рѣчи. Рабы прибѣжали
И, лишённаго чувствъ, унесли подъ царскую кровлю.
Вотъ ужь и конная рать изъ воротъ городскихъ пронеслася
Въ поле. Въ переднихъ рядахъ съ неразлучнымъ Ахатомъ несётся
Храбрый Эней, а за ними другіе троянскіе мужи;
Скачетъ въ срединѣ дружины и юный Паллантъ; онъ бронёю
Ярко раскрашенной блещетъ, цветною красуется мантьей:
Такъ лучезарный Люциферъ, скупавшись въ волнахъ океана,
Болѣе всѣхъ свѣтилъ любимый богиней Венерой,
Свѣтлый свой ликъ поднимаетъ и гонитъ ночные туманы.
Робкія матери, ставъ на стѣнахъ, преслѣдуютъ взоромъ
Облако пыли и мѣдной бронёю блестящія рати.
Скачетъ дружина чрезъ лѣсъ, кратчайшій путь избирая;
Брови звенятъ, и крики несутся, и звонкокопытныхъ
Топотъ коней подъ ладъ поражаетъ пыльное поле.
Есть огромная роща, гдѣ Церитъ холодный струится, —
Роща, священная вѣрою набожныхъ предковъ; вокругъ тамъ
Высятся холмы и лѣсъ опоясалъ ихъ чёрною елью.
Есть молва, что древнее племя пелазговъ Сильвану,
Стадъ и полей божеству, посвятило и время и рощу,
Первый народъ, обитавшій издревле на нивахъ латинскихъ.
Тамъ-то вблизи предводитель Тархонъ съ тирренской дружиной
Въ лагерѣ крѣпкомъ стояли. Съ высокаго холма ужь видно
Было, какъ ратные строи неслись по широкому полю.
Къ нимъ прародитель Эней съ отборной дружиною прибылъ:
Кормятъ коней утомленныхъ и всѣ предаются покою.
Вотъ и богиня Венера прекрасная, въ тучахъ воздушныхъ,
Къ сыну съ дарами несётся, и, сына увидѣвъ въ долинѣ,
Гдѣ у рѣки, одинокій, въ прохладѣ искалъ онъ покоя,
Взорамъ предстала его и рѣчь обратила такую:
«Вотъ обещанье моё, искусной рукою супруга
Сдѣланный даръ для тебя; не страшись же ни гордыхъ лаврентовъ
Въ битву съ собой вызывать, ни храбраго Турна не бойся.»
Такъ сказала, и, сына обнявъ, цитерейская матерь
Яркіе блескомъ доспѣхи подъ дубомъ вблизи положила.
Онъ же въ восторгѣ отъ чести такой и отъ дара богини
Налюбоваться не можетъ и жадный свой взоръ устремляетъ
То на оружье одно, то вновь на другое, дивится.
То обращаетъ въ рукахъ, то гладитъ, то вновь примѣряетъ
Страшный, косматый шеломъ, извергающій пламя; то панцырь
Твёрдый изъ мѣди, кровавый, огромный, блестящій подобно
Сизому облаку, въ солнечномъ блескѣ горящему ярко;
То обращаетъ онъ мечъ роковой, то наножниковъ пару
Гладкихъ, литого электра, украшенныхъ золотомъ чистымъ;
То копіе. то щитъ красы неописанной, дивной.
Богь огнесильный, которому ясно грядущее время,
Тамъ начертилъ на щитѣ италійскія войны и римлянъ
Славные подвиги всѣ и всё поколѣнье Асканья,
Будущій родъ и длинной чредой совершонныя битвы.
Тамъ начертилъ онъ и образъ чреватой волчицы, въ пещерѣ
Марса лежащей на зелени свѣжей, и двое малютокъ,
Смѣло припавши къ сосцамъ и рѣзвяся, лижутъ безъ страха
Матери грудь; а она , повернувши къ нимъ голову нѣжно,
То одного, то другого ласкаетъ и гладитъ ихъ тѣло
Мягкимъ лизаньемъ. Тамъ видѣнъ и Римъ, совершенье великихъ
Цирковыхъ игръ, и отъ зрѣлища жонъ похищенье сабинскихъ,
Необычайное дѣло. И новая брань угрожаетъ
Римлянамъ юнымъ и старому Тацью и строгимъ сабинамъ.
Вотъ и цари, межь собою оставивъ бранное дѣло,
Предъ алтарёмъ повелителя Зевса съ оружіемъ въ длани
Стоя, союзъ заключаютъ отъ вепрей закланною жертвой.
Тутъ же и Метта несчастнаго трупъ, колесницею быстрой
Страшно растерзанный врознь: о зачѣмъ измѣнилъ ты, албанецъ,
Клятвѣ твоей! такъ измѣнника члены, казнённаго Тулломъ,
По лѣсу кони разносятъ и кровью терновникъ росится.
Вотъ и Порсена грозно подъ Римомъ стоитъ, и Тарквиній,
Римомъ отверженный, вновь домогается царства; Порсена
Сильною ратью грозитъ осаждённымъ и жмётъ ихъ упорно;
Смѣло бросаются въ сѣчу потомки Энея, свободу
Болѣе жизни любя. А Порсена въ досадѣ и гвѣвѣ:
Онъ негодуетъ на то, что Коклесъ безстрашный разрушилъ
Мостъ, и, оковы расторгнувъ, Клелія-дѣва обратно
Бросилась въ тибровы волны. Тарпейскаго замка блюститель
Манлій стоитъ на врршинѣ утёса у зевсова храма:
Онъ Капитолій высокій хранитъ; тамъ видѣнъ стоящій
Ромуловъ бѣдный чертогъ, ощетинившій кровлю соломой.
У позлашённаго портика храма тамъ гусь серебристый,
Съ мѣста на мѣсто летая, поётъ приближеніе галловъ.
И по терновнику галлы взобравшись ужь заняли крѣпость,
Въ мракѣ скрываясь густомъ и пользуясь ночью удобно;
Кудри у нихъ золотыя; на нихъ золотые доспѣхи
И полосатыя ткани сіяютъ; у нихъ ожерелья
Чистаго золота блещутъ на шеяхъ бѣломолочныхъ;
По два метательныхъ дрота сверкаютъ въ рукахъ, а щиты ихъ
Длинныя тѣла совсѣмъ покрываютъ. А вотъ начертилъ онъ
Пляшущихъ Марса жрецовъ, обнажённыхъ Луперковъ и Зевса
Руноносящихъ жрецовъ и щиты, упавшіе съ неба.
Сонмъ цѣломудренныхъ жонь, возсѣдая на мягкихъ рыдванахъ,
Ѣдетъ по города стогнамъ, священный обрядъ совершая.
Далѣе видѣнъ и тартаръ съ его ужасающей тьмою,
И высокій плутоновъ чертогъ и казни злодѣевъ.
Онъ и тебя не забылъ, Катилина, подъ страшнымъ утёсомъ
Съ трепетомъ ждущаго казни и грознаго образа фурій.
Праведныхъ мужей тѣни видны въ сторонѣ и Катона
Образъ межь ними, дающаго мужамъ законы. Въ срединѣ
Выгибъ щита украшаетъ изъ золота море, широкихъ
Водъ полосу разливая; лазурныя волны сѣдою
Пѣной катятся; сребристая стая дельфиновъ кружится
Между валовъ и хвостами взметаетъ кипящія воды.
А по срединѣ два флота видны; корабельныя груди
Кованы мѣдью блестятъ: то образъ актійскаго боя.
Словно кипятъ берега у Левкаты: кипитъ кораблями
Стройно покрытое море и волны какъ золото блещутъ.
Вотъ и Августъ Цезарь въ брань за собой увлекаетъ
Храбрыхъ сывовъ италійскихъ, сенатъ и народъ и певатовъ,
Даже могучихъ боговъ. Стоитъ на кормѣ онъ высокой,
Бодро красуясь. На свѣтломъ челѣ его пламя двойное
Брызжетъ потоками свѣта; надъ теменемъ яркой звездою
Блещетъ родное свѣтило. А далѣе витязь Агриппа,
Волей небесной и вѣтромъ попутнымъ ведомый, морскія
Рати ведётъ съ торжествомъ, и прекрасное знаменье брани
На величавомъ сіяеть челѣ ростральной короной.
Вотъ побѣдитель Востока отъ Краснаго моря Антоній
Мчится съ богатой добычею брани — знамёнъ и доспѣховь;
Онъ за собою ведётъ иноземныя рати, Египетъ,
Силы Востока и Бактровъ далёкихъ, и... о беззаконье!
Съ нимъ и жена-египтянка. Всѣ устремляются вмѣстѣ,
Тысячи весёлъ бьютъ по волнамъ; корабли триконечной
Грудью валы разсѣкаютъ: кипятъ опѣнённыя воды.
Въ полное море плывутъ: и подумаешь, будто циклады,
Съ дна океана сорвавшись, свободно несутся; иль вмѣстѣ
Горы съ горами сойдясь, громадами по морю мчатся:
Такъ громадно герои стремятся на башняхъ пловучихъ.
Сыплютъ летучіе дроты и стрѣлы; зажжённыя пакли
Всюду летятъ, и новая кровь обагряетъ Нептуна
Влажное поле. Царица, своей окружённая ратью,
Къ брани зовётъ, на отеческомъ систрѣ играя; не видить,
Какъ позади ея двѣ змѣи шипятъ въ ожиданьи.
Вотъ и чудовищный образъ Египта боговъ, и Анубисъ,
Лаятель страшный подняли оружіе противъ Нептуна,
Противъ Венеры и противъ богини Минервы; въ срединѣ
Сѣчи свирѣпствуетъ Марсъ, въ стальныя закованный латы;
А съ воздушныхъ высотъ стремятся свирѣпыя Фурьи,
И, растерзавши одежду, Распря въ восторгѣ несётся,
А за нею Беллона бичёмъ окровавленнымъ хлещетъ.
И, на битву взирая съ высотъ, Аполонъ стрѣловержецъ
Лукъ напрягаетъ тугой: и внезапнымъ сражённые страхомъ
Тылъ обратили индѣйцы, арабы, сабейцы и съ ними
Дѣти Египта. Царица же, къ вѣтрамъ попутнымъ взывая,
Парусъ раскинула бѣлый и вотъ попускаетъ канаты.
Богъ огнесильный представилъ её средь сѣчи кровавой
Блѣдностью страшной покрытую, въ страхѣ о будущей смерти;
Море уноситъ ее и Япиксъ, вѣтеръ попутный.
А на встрѣчу бѣгущимъ Нилъ выступаетъ громадный,
Плачетъ о горѣ царицы и, лоно раскрывъ, призываетъ
Всѣхъ побѣжденныхь въ изгибы широкой лазурной одежды,
Имъ предлагая защиту — спокойныя воды. А Цезарь,
Трижды вѣнчанный побѣдою, въ стѣны великаго Рима
Трижды вступаетъ, и, выполнивъ славно обѣтъ свой безсмертный,
Триста храмовъ великихъ богамъ посвящаетъ онъ въ Римѣ.
Городъ дрожитъ отъ восторга, отъ игръ, отъ рукоплесканій;
Хоры молящихся жонъ во всѣхъ раздаются святыняхъ,
Всюду стоятъ алтари божествамъ и предъ алтарями
Въ жертву закланныхъ тельцовъ громады на стогнахъ трепещутъ.
Самъ же онъ, сидя у входа во храмъ бѣлоснѣжнаго Феба,
Отъ покорённыхъ народовъ пріемлетъ дары, украшая
Ими врата величавыя храма; и длинной чредою
Тянется рядъ побѣждённыхъ племёнъ, межь собою различныхъ
Сколько роднымъ языкомъ, на столько бронёй и одеждой.
Здѣсь нумидійское племя и въ длинной волнистой одеждѣ
Жителей странъ африканскихъ представилъ великій Кователь;
Тамъ стрѣлоносныхъ гелоновъ, карійцевъ, лелеговъ: тамъ тихо
Воды Ефрата текутъ; тамъ народъ отдалённый морины,
Образъ двурогаго Рейна и неукротимые даги,
И Араксъ, расторгающій мостъ раздражённой волною.
Такъ Эней разсматривалъ щитъ, творенье Вулкана,
Матери даръ; непонятнымъ дѣяньямъ дивяся въ восторгѣ,
Онъ на плечо поднялъ, и судьбу и славу потомковъ.