Эгоистъ
(Повѣсть Принца де Линя.)
править
Графъ Бонваль и думалъ и дѣйствовалъ и жилъ для одного только себя, какъ же иначе? Онъ имѣлъ порядочный доходъ; былъ знатенъ; фортуна избавила его отъ необходимости быть или обманутымъ, или обманщикомъ; или ласкателемъ, или игрою ласкателя; или кланяться другимъ, или видѣть вокругъ себя многое множество низкопоклонныхъ просителей. Въ домѣ отца своего имѣлъ онъ случаи еще прежде вступленія въ свѣтъ, хорошо познакомиться съ людьми. — «Я могъ бы ихъ ненавидѣть, говорилъ онъ, ибо я находилъ вездѣ однихъ неблагодарныхъ; видѣлъ множество злыхъ, еще болѣе глупцовъ и порядочное количество самохваловъ, тщеславныхъ, лицемѣровъ и прочее.» А женщины!… Но изъ того, что говорилъ онъ о женщинахъ, моглабы составлена быть толстая книга: онъ только смѣялся, вычисляя женскія добродѣтели, и смѣялся потому, что былъ эгоистъ. Этотъ же самый эгоизмъ препятствовалъ ему долго останавливать свое вниманіе на тѣхъ лицахъ, которыя принадлежали къ какому нибудь изъ вышеозначенныхъ классовъ людей. «Какая нужда, говорилъ онъ, наполнять мнѣ сердце свое чувствами непріятными? Я эгоистъ!»
Отецъ оставилъ ему порядочное имѣніе; на двадцать пятомъ году переселился онъ въ деревню.
Сначала возобновилъ онъ въ своей памяти все то, что читалъ и видѣлъ. Получивъ хорошее воспитаніе, онъ умѣлъ и мыслить и писать, и все его утро посвящено было собственному упражненію, потому что онъ былъ эгоистъ. Онъ началъ учиться Медицинѣ, и много заниматься Юриспруденціею, не желая имѣть нужды въ Лѣкаряхъ и Юристахъ: одни, утверждалъ онъ, морятъ своихъ ближнихъ, другіе ихъ разоряютъ.
Онъ говорилъ: я эгоистъ, слѣдовательно философъ. Другой сказалъ бы: я философъ, потому что эгоистъ! Но это великая разница!
Иногда передъ крыльцемъ отца своего случалось ему видать нищихъ, одѣтыхъ въ жалкое рубище: это препятствовало ему находить полное удовольствіе въ тѣхъ пышныхъ праздникахъ, которыми отецъ его забавлялъ своихъ сосѣдей. Я никогда не стану давать праздниковъ — такъ думалъ онъ — но также и не хочу встрѣчаться съ людьми, которыхъ лице, болѣзненный видъ и бѣдная одежда могли бы меня разстроить. Что же онъ сдѣлалъ? Роздалъ по деревнямъ своимъ нѣсколько денегъ и нѣсколько рецептовъ. Я охотникъ строиться (разсуждалъ онъ еще): надобно выдумать небольшой, прекрасный домикъ, похожій на Сократовъ; онъ будетъ прибранъ очень просто, но опрятно; построенъ на лугу, подъ тѣнью старыхъ дубовъ, на берегу прозрачнаго и быстраго ручья; старушки будутъ сидѣть за пряжею; старики и дѣти работать для виду, то есть, иногда носить кирпичь и землю; молодыя дѣвушки пѣть, вязать чулки, сѣять и садить цвѣты — a всѣ, не слишкомъ слабые и не слишкомъ больные, разсаживать группами душистыя деревья, или выкапывать каналы для моего ручья, который непремѣнно долженъ бѣжать излучинами по всему моему лугу. Молодыя дѣвушки будутъ въ сухое время поливать дернъ, a молодые мужчины его укатывать: это моя роскошь. Сверхъ того въ деревнѣ моей открылся теплый ключь: хочу построить купальню для отставныхъ солдатъ, изувѣченныхъ на войнѣ — я не люблю отвратительныхъ зрѣлищъ — и при ней маленькую казарму, дешевую, простой, деревенское, но самой пріятной архитектуры; отъ этой казармы въ нѣсколькихъ шагахъ будетъ находиться больница изъ необтесаннаго камня, съ деревянными колоннами, съ соломенною крышкою — это необходимо для того, чтобы я не могъ видѣть больныхъ, которые должны приходить къ теплому ключу только въ то время, когда я буду еще спать. Я не люблю уродовъ, развѣ только такихъ, которые изувѣчены ружейнымъ выстрѣломъ. Я эгоистъ!
Не знаю, что говорилъ Графъ Бонваль съ своими садовницами; но онѣ часто смѣялись и вѣчно пѣли. Въ домъ его была одна только повариха и одинъ слуга, одна лошадь и одинъ конюхъ, и этотъ послѣдній превращался въ скорохода, какъ скоро Его Сіятельство садился на коня; но всѣ, и лошадь и слуга и повариха и конюхъ, казались весьма довольными своею участію. Въ часы отдохновенія Графъ Бонваль заставлялъ слугу своего читать вслухъ разныя повѣсти о шуткахъ, о глупостяхъ, о хитрыхъ обманахъ, о простодушіи добрыхъ людей, и такія забавныя, что громкій хохотъ слушателей раздавался за четверть мили.
Полно разговаривать съ садовницами: я уже довольно образованъ; поселяне мои всѣ здоровы; хочу жениться — мнѣ тридцать лѣтъ. Такъ говорилъ Графъ Бонваль. Крестьяне его каждое Воскресенье ходили къ обѣднѣ, и одинъ разъ въ шесть мѣсяцевъ на исповѣдь: они всегда получали: отпущеніе грѣховъ, ибо грѣхи ихъ были самые невинные. Священникъ прекрасно служилъ обѣдню, очень порядочно игралъ въ шахматы, но худо сочинялъ проповѣди; за то Графъ Бонваль писалъ прекрасныя наставленія о должностяхъ Христіянскихъ и любви къ ближнему, a Священникъ, имѣвшій звонкій голосъ и хорошую память, и прекрасно декламировалъ ихъ съ высокой каѳедры.
За Графа сватали двухъ невѣстъ — одна, дочь знатнаго человѣка, могла бы открыть ему дорогу къ важнымъ чинамъ; другая, наслѣдница разбогатѣвшаго мѣщанина, принесла бы ему нѣсколько милліоновъ въ приданое. Не возьму ни той ни другой, сказалъ Графъ Бонваль. Я эгоистъ! — «Отдайтежь свои деньги въ процентъ: вы можете удвоить свои доходы.» — Не отдамъ! отвѣчалъ Графъ Бонваль, я эгоистъ: хочу лишить себя половины имѣнія, чтобы имѣть жену и дѣтей.
Говорили: этотъ человѣкъ слишкомъ много учился, но онъ не имѣетъ здравой Логики и худо толкуетъ слова. Философы считали его своимъ. Вы не живете для одного себя, говорили они ему, вы живете по видимому для другихъ. — «Это правда, отвѣчалъ имъ Графъ: живу для другихъ, потому что я эгоистъ.»
Это имя, которымъ онъ славился, имя, ненавистное для всѣхъ, такъ называемыхъ мудрецовъ, сдѣлало его непріятелемъ всѣхъ добродѣтельныхъ людей, которые, предавши анаѳемѣ секту философовъ, были увѣрены, что нѣтъ ничего на свѣтѣ ужаснѣе эгоизма. При Дворѣ, гдѣ судятъ только по словамъ и по слуху, бранили безъ милости нашего эгоиста; не было ни одного придворнаго., который не называлъ бы его человѣкомъ ужаснымъ, вреднымъ, достойнымъ висѣлицы или ссылки. Но какъ, по нещастію, не удалось еще ему сдѣлать ничего такого, за что бы можно было наградить его петлею, то и позволяли ему очень спокойно вести обыкновенный образъ жизни, a наконецъ и совсѣмъ его забыли, какъ будто бы онъ въ самомъ дѣлѣ оказалъ великія услуги отечеству — въ войнъ побѣдами, или въ мирной время искусными переговорами.
Но одинъ изъ придворныхъ, вспомнивъ объ немъ при случаѣ, спросилъ: огорченъ ли Графъ Бонваль тѣмъ, что сказано объ немъ Государю, и тѣмъ, что думаетъ объ немъ Государь?" — Онъ смѣется, отвѣчали любопытному. — «Новый порокъ! этотъ человѣкъ не имѣетъ чувства!»
Графъ Бонваль вспомнилъ, что онъ когда-то встрѣтился съ пріятною, осьмнадцати лѣтнею дѣвушкою, дочерью отставнаго Полковника, его сосѣда, человѣка уединеннаго. Онъ приказалъ спросить, не согласится ли она быть его женою? Она согласилась, Священникъ благословилъ супруговъ и прочиталъ имъ проповѣдь, сочиненную имъ самимъ и только переправленную Графомъ Бонвалемъ. Молодыя садовницы плясали къ свадьбѣ съ молодыми солдатами, которые начинали; по немногу собирать разтерянные свои члены; a старыя пѣли пѣсни, можетъ быть слишкомъ веселыя для ихъ лѣтъ.
Графиня смотрѣла за молодыми садовницами, a отецъ ея не давалъ лѣниться молодымъ работникамъ. Она получила хорошее воспитаніе, и слушать ея разговоры было отдохновеніемъ для Графа. Когда удавалось ему сдѣлать что-нибудь доброе, то узнавали объ этомъ по его веселому виду. — Какое щастіе не быть эгоистомъ! восклицалъ тесть. — «Прошу меня извинить, отвѣчалъ Графъ, я эгоистъ!» — Не вѣрю! Развѣ не знаете, какъ разтолковано слово эгоистъ въ Лексиконъ? — «Какое мнѣ дѣло до вашего Лексикона! я имѣю свой; не ищите во мнѣ добродѣтелей, я эгоистъ! Я дѣлаю добро для себя, и естьли пользуются имъ другіе, то это всё для меня же. И такъ не трудитесь быть благодарными, естьли вамъ въ моемъ домъ лучше, нежели въ какомъ нибудь другомъ мѣстѣ. На что увеличивать вещи? Добродѣтели, соединенныя съ пожертвованіемъ или борьбою, мучительны. Думай о себѣ, и тогда не захочешь имѣть передъ глазами ни бѣдности, ни страданія, иначе ты будешь собственнымъ своимъ непріятелемъ!» — Но, Государь мой, значеніе слова эгоистъ! — «Но, Государь мой, слово эгоистъ значитъ личность, a я имѣю собственную, какъ видите сами».
Графиня два или три раза была беремянною, и Графъ, человѣкъ весьма бережливый, никогда не тратилъ денегъ на Акушеровъ и Лѣкарей, онъ самъ былъ порядочный Медикъ; онъ даже умѣлъ изрядно бросать кровь. Благодаря эгоизму, удвоилъ онъ въ нѣсколько лѣтъ свои доходы; ибо дѣлая добро своимъ крестьянамъ, онъ, можно сказать, отдавалъ деньги въ процентъ; они работали: на него лучше, нежели ихъ сосѣди на своихъ Господъ, которые, желая быть эгоистами, не имѣли чести быть ими, ихъ обманывали, и они обманывались, потому что сами хотѣли обманывать…. Эти господа были сухи, мрачны, заботливы, заняты собою и безъ причины; a Графъ Бонваль былъ веселъ, здоровъ, имѣлъ полное и свѣжее лице, глаза блестящіе, сердце его было спокойно — и все отъ того, что онъ былъ эгоистъ.
Боже мой! сказала ему однажды Графиня, какъ испугали меня этимъ именемъ! или вы не эгоистъ, или я не знаю, что говорю! — «Я эгоистъ, отвѣчалъ Графъ; a вы очень хорошо знаете, что говорите. Но мой Лексиконъ не во всѣмъ сходствуетъ съ вашимъ. Иногда называютъ добродѣтелью то, что не есть добродѣтель» — На примѣръ вѣрность жены — «Всегда необходима для ея щастія» — Благотворительность! — «Потребность души!» — Дружба! — «Ктожь захочетъ быть одинокимъ!'* — Мужество! — „Кому весело потерять честь!“ — Любовь къ истиннѣ! — „Развѣ не хотите, чтобы вамъ вѣрили?“ — Справедливость; — „Нужна для спокойствія совѣсти“. — Любовь къ ближнему! — „Желайте ему добра и дѣлайте ему добро, естьли имѣете способы: вотъ вся любовь къ ближнему! Но любить можно только того, въ комъ увѣренъ; иначе добродѣтель была бы простотою, a добродѣтель, между нами сказать, весьма не худое дѣло. На примѣръ, вы говорите: надобно прощать обиды. Я согласенъ, что это добродѣтель; но я съ своей стороны забываю обиды. Мщеніе мнѣ противно: я не могу ни мститъ, ни прощать! Сперва полюбилъ я васъ по склонности сердца, послѣ началъ любить, потому, что узналъ васъ коротко; a теперь люблю, ибо желаю вашего щастія для моего собственнаго — и все это отъ того, что я эгоистъ“.
Этотъ же эгоизмъ былъ причиною и скупости Графа Бонваля: онъ не имѣлъ управителя, за то имѣлъ обыкновеніе похищать нѣкоторую часть изъ собственныхъ доходовъ своихъ, какъ должно истинному управителю: на примѣръ, возобновляя условіе съ откупщиками, или отдавая въ наймы свою купальню, онъ говорилъ: столько то денегъ потребовалъ бы съ меня стряпчій: я имѣю право отложить такую же сумму въ запасную шкатулку. Столько бы надобно было мнѣ ежегодно платишь моему Лѣкарю, естьлибъ я самъ не умѣлъ лѣчить — столько Акушеру — столько учителю, когда бы я самъ, не былъ учителемъ своихъ дѣтей — всѣ эти деньги принадлежатъ шкатулкѣ. Такъ поступалъ онъ во время малолѣтства дѣтей своихъ; но когда они пришли въ возрастъ, то есть, когда старшему сыну было уже тринадцать лѣтъ, a младшему двенадцать: то и сохранную шкатулку, которую прежде изрѣдка отпирали, чтобъ выдать за мужъ молодую садовницу, или угостить на лугу поселянъ обѣдомъ, заперли на замокъ, и она уже болѣе не отворялась.
Какой примѣръ всѣхъ пороковъ подаетъ дѣтямъ своимъ Графъ Бонваль! говорили всѣ, и знакомые и незнакомые нашего эгоиста» Какой онъ ужасный скупецъ! — Однимъ словомъ, Графъ Бонваль былъ очень замаранъ въ свѣтъ — старайтесь послѣ этого заслужить доброе имя! уважайте людское мнѣніе! Но Графъ Бонваль и не думалъ о томъ, что думали объ его характеръ: онъ смѣялся! — Новый порокъ — говорили свѣтскіе люди — онъ нечувствителенъ, онъ не дорожитъ честію.
Но что бы сказали, желаю знать, естьли бы онъ поступалъ совсѣмъ иначе? — «Онъ ввѣряетъ дѣтей своихъ наемникамъ, онъ никогда ихъ не видитъ; онъ не знаетъ цѣны деньгамъ; онъ хочетъ казаться чувствительнымъ; онъ всѣмъ надоѣдаетъ своимъ знакомствомъ; онъ филантропъ — надобно его остерегаться.!»
Дѣти Графа Бонваля росли не по годамъ, a по часамъ — они были такъ счастливы! дышали такимъ здоровымъ воздухомъ! мать ихъ была такъ довольна своею участью! около ихъ все было такъ спокойно, все прыгало и пѣло! Графъ не принималъ на себя труда быть веселымъ; но онъ хотѣлъ, чтобы другіе веселились для его забавы.
Записавъ дѣтей своихъ въ военную службу, онъ имъ сказалъ: будьте храбры, мои друзья, и любите болѣе всего справедливость! поступая иначе, вы огорчите меня, a я не люблю огорченія. Богъ съ вами! поѣзжайте въ полкъ. — И тотъ и другой были красавцы: ихъ принимали вездѣ очень хорошо, но всѣ кричали: это дѣти эгоиста! — «Слѣдовательно эгоизмъ дурное дѣло!» говорили они другъ другу.
Прекрасная дѣвушка, съ нѣжнымъ голосомъ; игравшая роли Агнесъ на театрѣ того провинціальнаго городка, въ которомъ находился полкъ нашихъ Графовъ, вздумала увѣрить младшаго, что она любитъ его страстно — и онъ повѣрилъ. Добрая Жюльета — говорилъ онъ въ своемъ восторгѣ — какъ нѣжно ея сердце! какъ она умѣетъ любить! Онъ скоро замѣтилъ, что Директоръ театра давалъ очень малое жалованье, и разсудилъ его утроить. Жюдьета имѣла небольшія прихоти, на примѣръ, она любила прекрасныя шали, золотыя цѣпочки, кружева, алмазы; молодой Графъ входилъ въ долги, чтобы удовлетворять прихотямъ Жюльеты. Можно ли жить для одного себя? — думалъ онъ. — назовутъ эгоистомъ!
Братъ его, старшій Графъ Бонваль, встрѣтился на улицъ съ офицеромъ, который показался ему необыкновенно печальнымъ. Что съ тобою сдѣлалось? спросилъ онъ — «Проигрался!» — Вотъ сто червонцевъ! Офицеръ взялъ деньги, и черезъ четверть часа были они проиграны. — Другой изъ его товарищей продалъ ему дурную лошадь за тройную цѣну: это я принужденъ сдѣлать — говорилъ онъ — отъ того что родные давно не присылали мнѣ денегъ" — «Онъ правъ! подумалъ молодой Бонваль, и я также! Не надобно жить для одного себя; хорошо быть полезнымъ и для другихъ.»
Отецъ, не употребляя шпіоновъ, зналъ очень хорошо, что дѣлали его дѣти. Онъ подослалъ къ нимъ одного своего сосѣда, ихъ знакомца. Этотъ человѣкъ долженъ былъ назвать себя разореннымъ и просить у нихъ помощи. Онъ очень хорошо съигралъ свою ролю: и тотъ и другой были добросердечны, разплакались, стали искать денегъ, нигдѣ не могли найти, пришли въ отчаяніе. Притворный бѣднякъ, увидя ихъ горесть, бросился къ нимъ на шею и сказалъ: друзья мои! не огорчайтесь, я васъ обманулъ! Вашъ батюшка долженъ былъ заплатить мнѣ порядочную сумму за то, чтобы я притворился на время нищимъ, ибо я его ученикъ въ эгоизмѣ. Вотъ двѣ тысячи червонцевъ, которыя онъ вамъ даритъ, чтобы научить васъ быть нѣсколько эгоистами." Всѣ трое плакали, всѣ трое смѣялись, и за ужиномъ всѣ трое напились до пьяна за здоровье добраго отца; бранили, цѣловали, били милаго обманщика, и наконецъ дали ему слово исправиться.
И въ самомъ дѣлѣ они жили нѣсколько времени очень порядочно: и великодушіе и любовь стоили имъ очень дешево; въ одномъ только случаѣ отступили они отъ правила бережливости; старшій далъ сто червонцевъ молодой дѣвушкѣ, которая, для прокормленія своей бѣдной семьи, хотѣла выдти замужъ за стараго урода; a младшій отдалъ половину всѣхъ денегъ своихъ одному изъ офицеровъ, который имѣлъ нещастіе убить на дуэлѣ своего соперника, и принужденъ былъ спасаться бѣгствомъ,
И Графъ и Графиня радовались своею жизнію: деревня ихъ, сады, садовники и садовницы, все разцвѣтало и веселилось. Всѣ окружавіше ихъ были щастливы; сосѣди не знали, что думать объ эгоистъ. Уже не казался онъ имъ человѣкомъ ужаснымъ; не будучи основателемъ секты (что очень опасно даже и въ добрѣ), онъ имѣлъ многихъ учениковъ: всякой возвращался отъ него и веселѣе и довольнѣе; мнѣнія его признавали софизмами, парадоксами; толковали ихъ криво и косо, такъ называемые безпристрастные люди пожимали плечами, а тѣ, которые болѣе всего любили свои выгоды, говорили: мы знаемъ свою пользу, и хотимъ подражать Графу Бонвалю.
Дѣти его отличились на многихъ сраженіяхъ: они были человѣколюбивы, мужественны, великодушны; ихъ уважали и любили. Многіе догадывались, что отецъ ихъ, при всѣхъ ужасныхъ своихъ правилахъ, далъ имъ хорошее воспитаніе.
Правду сказать, они менѣе занимались метафизическимъ разсматриваніемъ понятій о добрѣ и злѣ, нежели онъ; но они дѣлали добро по чувству и привычкѣ: Натура дала имъ прекрасную душу. Узнавши на опытѣ, что можно жить для другихъ только тогда, когда умѣешь жить для себя, они разливали вокругъ себя щастіе: оказывали уваженіе и подавали помощь старымъ солдатамъ; были наставниками молодыхъ, изцѣлителями раненыхъ, и желая быть довольными собою, исполняли, какъ не льзя лучше, обязанности своего званія.
Естьли они не будутъ довольствоваться теперешнимъ своимъ жалованьемъ и тѣми деньгами, которыя даетъ имъ отецъ (говорилъ Графъ Бонваль), то со временемъ и жалованье Фельдмаршала будетъ для нихъ недостаточно.
Но вотъ бѣда: честолюбіе разстроило голову и обстоятельства одного, a философія свела съ ума другаго; къ нимъ присоединились любовь и супружество: четыре нещастія, вышедшія изъ Пандорина ящика. Одна великая Принцесса дочь какого-то маленькаго владѣтельнаго Князя, плѣнилась старшимъ Графомъ; и онъ, въ свою очередь, плѣнился ею; a слава быть мужемъ великой Принцессы, и слѣдственно зятемъ маленькаго Владѣтельнаго Принца, вскружила ему голову. Но тесть лишилъ свою дочь наслѣдства, a зятю своему приказалъ въ двадцать четыре часа выѣхать за границу маленькаго княжества — но это приказаніе исполнено было менѣе нежели въ пять часовъ. Любовь нашихъ любовниковъ: усилилась отъ нещастій, за то хозяйство было очень худо. Великая Принцесса продала все, что удалось ей унести изъ родительскаго дома, оставивъ у себя одну только шубу, которую принуждена была носить цѣлое лѣто, не имѣя другаго убора; шуба износилась къ началу зимы, и Принцесса принуждена была, въ трескучіе морозы, надѣть на себя кисейное платье, которое купила по случаю за два флорина. Не взирая на эти маленькія непріятности, супруги жили порядочно; они могли кормиться, покупая съѣстные припасы въ долгъ: a это главное, когда мы хотимъ быть и здоровы и веселы
Младшій, который, повидимому, вообразилъ, что любовь есть пламя неугасимое и жребій неизбѣжный, и не подумалъ противиться своей привязанности къ одному пріятному личику, привязанности, которая показалась ему полною страстію. Едва позволилъ онъ себѣ спросить, кому принадлежали тѣ пламенные глаза, которые зажгли такой пожаръ въ его сердцѣ; едва онъ далъ себѣ время узнать, что побѣдительница его была дочь мѣщанина, которая просто носила продавать на рынокъ вишни. Очень хорошо! сказалъ онъ: чемъ болѣе между нами неравенства, тѣмъ болѣе доказательствъ моей безкорыстной любви. Онъ сочинилъ дурные стихи на глаза и вишни своей торговки: мать назвала ихъ сумасшедшими; онъ написалъ другіе на однѣ только вишни: отцу показалось, что они слишкомъ вольны. Но маленькая торговка, которая очень часто посѣщала одну пирожницу, свою сосѣдку и подругу, и разбирая иногда отъ скуки обвертки сладкихъ пирожковъ, находила между ими нѣжныя пѣсни, элегіи, мадригалы, умѣла цѣнить поэзію, и радовалась, что молодой Графъ сравнивалъ ее съ гвоздикою, розою, незабудкою, персикомъ; одно только было ей нѣсколько непонятно: для чего въ нѣжныхъ своихъ стихахъ упоминалъ онъ о терніяхъ. — Милая непорочность! воскликнулъ Графъ. Жребій брошенъ! она будетъ моею. Одинъ молодой Священникъ, восхищенный миловидностію и вишнями прекрасной торговки, согласился ихъ обвѣнчать; а мать и отецъ указали имъ двери.
Такимъ образомъ младшій Графъ Бонваль былъ нѣсколько сутокъ въ восхищеніи отъ великодушной жертвы, принесенной имъ философіи; онъ наговорилъ много сумасброднаго о прямомъ благородствѣ, о равенствѣ состояній и правъ:, о любви, которая одна даетъ истинное щастіе — но тесть и теща, имѣя другаго рода правила, и разсудивъ что возвышатьcя значило себя унижать, вздумали съ нимъ поссориться, и такъ разстроили ихъ кредитъ, что ни одинъ двоюродный братъ и ни одна двоюродная ceстра, не давали новобрачнымъ въ долгъ тѣхъ бездѣлокъ, которыя были нужны для ихъ пропитанія. Шутка ли, умирая отъ любви, умирать и съ голоду!
Бонваль отецъ, узнавши, что невѣстка его Принцесса въ жестокомъ насморкѣ, и что невѣстка его Лизета начинаетъ худѣть, поспѣшилъ къ нимъ на помощь. Это разстроило нѣсколько его намѣренія. Та тысяча червонцевъ, которую онъ принужденъ былъ дать каждому сыну своему на свадьбу, отложена была въ запасную шкатулку и назначена для отдѣлки канала, который украсилъ бы его садъ, и между тѣмъ доставилъ бы ему великій доходъ: извиваясь по лугу, покрытому стадами, и орошая сѣнистыя рощи, онъ соединилъ бы его владѣнія съ моремъ.
Узнавши о женидьбѣ своихъ дѣтей, онъ сперва пожалъ плечами, потомъ засмѣялся; услышавъ, что они терпятъ голодъ и холодъ, онъ топнувъ три раза ногою, воскликнулъ: какая досада! потомъ — опять засмѣялся. Тѣмъ лучше! сказалъ онъ наконецъ, семейство мое умножилось двумя дочерьми; онѣ сдѣлаютъ меня счастливымъ; потому что я самъ намѣренъ составить ихъ счастіе. Знакомые и незнакомые говорили въ одинъ голосъ: какъ жаль, что онѣ дѣти эгоиста! ибо это имя все еще непріятнымъ образомъ отзывалось въ ушахъ; но какъ же удивились знакомые и незнакомые, когда оба Графа, одинъ съ своею Принцессою, другой со своею торговкою, явились опять въ свѣтъ, какъ будто бы съ ними ничто не случилось и когда отецъ великодушно простилъ имъ — одному то, что онъ взобрался слишкомъ высоко, a другому то, что онъ опустился слишкомъ низко!
Онъ сумасшедшій — возопили знакомые и незнакомые — онъ поступаетъ несходно съ своими правилами; онъ не довольствуется собственными пороками, онъ оправдываетъ и укореняетъ чужіе. Для чего не посадилъ онъ дѣтей своихъ въ желтой домъ? — Одинъ изъ его откупщиковъ, желая избавить себя отъ платежа денегъ, завелъ съ нимъ тяжбу, сочинилъ ложное условіе, подписался подъ его руку — Графъ Бонваль велѣлъ его отыскать; доказалъ ему, что онъ бездѣльникъ, и убѣдивши его своимъ, краснорѣчіемъ взять прозьбу свою назадъ, возобновилъ съ нимъ прежнее условіе и не захотѣлъ его сдѣлать нещастнымъ. Могъ ли бы я найти какое-нибудь утѣшеніе въ горести и раззореніи цѣлаго семейства? думалъ онъ; я былъ великодушенъ для собственнаго моего спокойствія.
Впрочемъ не должно воображать, чтобъ Графъ Бонваль неумѣлъ поддерживать права помѣщика. Одинъ изъ ближайшихъ сосѣдей его дѣйствовалъ совсѣмъ иначе: войдя во владѣніе деревень, имъ купленныхъ и смежныхъ съ Графскими, онъ уступилъ всѣ свои права крестьянамъ; онъ называлъ себя Философомъ и филантропомъ. Какая разница между этимъ человѣкомъ и эгоистомъ! говорили знакомые и незнакомые. Правда и то, что этотъ человѣкъ, при всей любви своей къ человѣчеству и справедливости, богатѣлъ одинъ и разорялъ своихъ свободныхъ крестьянъ. Онъ не прощалъ ни малѣйшей вины, и строго взыскивалъ всѣ недоимки; крестьяне его могли лѣниться, сколько хотѣли, могли шататься изъ трактира въ трактиръ, могли входить въ большіе долги, и даже могли для уплаты ихъ продавать помѣщику за безцѣнокъ и домы свои и скотину — все это было очень согласно съ правилами Филантропіи.
Любя человѣчество, говорилъ онъ, я долженъ не упущать безъ наказанія ни малѣйшаго проступка. Свобода и равенство сдѣлали мало по малу то, что каждый началъ мѣшаться не въ свое дѣло; a это разорило республику. Филантропъ, имѣлъ болѣе другихъ денегъ, скупилъ у республиканцевъ послѣднее ихъ имущество, и оставилъ имъ пользоваться одними правами ходить съ нищенскою сумою по большимъ дорогамъ.
Садъ эгоиста часъ отъ часу становился лучше, a садъ философа былъ не иное что, какъ маленькая липовая роща, и посреди ея бюстъ Ж. Ж. Руссо. Надобно имѣть самое жестокое сердце, чтобы заставлять своихъ братьевъ копать въ ужасные жары землю. Братья эгоиста работали въ потѣ лица — это правда; за то они хорошо были накормлены, пили прекрасное вино, и приходили въ больницу его лѣчиться, когда случалось имъ занемочь. Братья философа читали, писали, дѣлали опыты экономическіе по журналамъ — и при всемъ томъ умирали съ голоду.
Правительство, узнавши о притѣсненіяхъ добраго помѣщика, о нѣкоторомъ чудовищъ, извѣстномъ подъ именемъ эгоиста, о разореніи нѣсколькихъ деревень, захотѣло исправить сіе злоупотребленіе. Въ домъ друга людей является Комисаръ. Очень радуюсь, что вижу своими глазами плоды эгоизма, говорилъ онъ. Государь мои! требую отъ васъ именемъ Правительства отчета въ вашихъ поступкахъ! — «Вы ошибаетесь! не меня зовутъ эгоистомъ, это мои сосѣдъ Бонваль. Я другъ человѣчества».
Комисаръ началъ разспрашивать. Такъ точно, отвѣчали ему, этого человѣка называютъ другомъ людей. — «Гдѣ же деревня эгоиста?» — Вотъ она — «Я вѣрно найду въ ней толпу нещастныхъ». Онъ скачетъ къ Графу Бонвалю. Подъѣзжаетъ къ его деревнѣ, видитъ прекрасныя хижины, свѣтлыя, опрятныя и веселыя, и посреди ихъ на зеленомъ лугу домъ помѣщика, въ одинъ этажъ, самой пріятной архитектуры. Передъ нимъ обширная площадь съ четырьмя прекрасными фонтанами, каждый окруженъ густыми липами. --«Здѣсь живутъ щастливые и веселые люди, подумалъ Комисаръ. Далеко ли до деревни эгоиста?» — Ему никто не умѣлъ отвѣчать, ибо никто не зналъ, что такое эгоистъ: ни одинъ изъ веселыхъ поселянъ не умѣлъ ни читать, ни писать. — Мы не знаемъ господина эгоиста, отвѣчали они Комисару: конечно это иностранецъ. — «Какъ фамилія вашего помѣщика?» — Мы не имѣемъ помѣщика, у насъ есть добрый отецъ. Не подалеку отъ этой деревни есть господинъ, у котораго множество братьевъ, умирающихъ съ голоду; нашъ Господинъ, напротивъ, имѣетъ не братьевъ, a дѣтей, которые всѣ очень веселы и сыты. Имя его Графъ Бонваль.
Комисаръ изумился. Бонвалемъ называли и того эгоиста, который представленъ ему былъ, какъ ужасное чудовище. Онъ не осмѣлился показаться ему на глаза, и поскакалъ назадъ, чтобы отдать Правительству вѣрный отчетъ во всемъ томъ, что онъ слышалъ и видѣлъ.
Другъ человѣчества, котораго всѣ подданные разсудили промѣнять свободу свою на ужасные налоги, обременявшіе крестьянъ эгоиста, скоро совсѣмъ лишился способовъ удовлетворять благородной потребности своего сердца: корыстолюбію, и богатѣть на счетъ бѣдныхъ. Онъ поселился въ городѣ и началъ наживать деньги, описывая наслажденія сельской жизни и щастіе поселянъ, принадлежащихъ Филантропу, который умѣетъ цѣнить свободу и права человѣчества.
Но щастіе можетъ ли продолжаться вѣчно? Сыновья Графа Бомваля имѣли много успѣха въ службѣ; они всякіе три мѣсяца посѣщали одинъ разъ своего добраго отца, вмѣстѣ съ Принцессою, торговкою и двумя здоровыми внуками, Наконецъ поспѣлъ и каналъ — и Графъ былъ щастливѣйшимъ человѣкомъ въ мірѣ, ибо около десяти квадратныхъ миль населяли такіе люди, которые своимъ щастіемъ были ему одному обязаны. Онъ занимался всемъ, какъ я уже говорилъ. Наконецъ захотѣлось ему быть и Капитаномъ собственнаго своего корабля. Въ одинъ прекрасный день прогуливался онъ по морю съ сыновьями, невестками и внуками — поднялась ужасная буря: это разстроило нѣсколько праздникъ на палубѣ. Капитанъ бросилъ якорь, но его сорвало сильнымъ вѣтромъ; онъ разсчелъ, что ему одному извѣстно было то мѣсто, гдѣ находилась свая, имъ самимъ вбитая, съ большимъ кольцомъ для корабельнаго каната. — «Я умѣю плавать, сказалъ онъ самому себѣ! И чтоже могу я дѣлать одинъ на свѣтѣ, естьли все милое моему сердцу погибнетъ! Съ Богомъ!» — Онъ бросается въ море, борется съ волнами, спѣшитъ привязать корабельный канатъ къ кольцу, которое одинъ только онъ могъ найти подъ водою; привязываетъ, но самъ выбивается изъ силъ, видитъ неизбѣжную погибель, посылаетъ изъ глубины волнъ послѣднее благословеніе женѣ, дѣтямъ и внукамъ, и утѣшая себя мыслію, что смерть избавляетъ его можетъ быть отъ ужаса быть свидѣтелемъ какого-нибудь нещастія милыхъ ему людей, погибаетъ въ нѣдрѣ блаженства почти съ наслажденіемъ, и съ тѣмъ же самымъ эгоизмомъ, какой имѣлъ онъ во всѣ минуты своей жизни. В.