Историография. Историческая литература во Ф. принадлежит к числу наиболее богатых во всем цивилизованном мире. Особенно богата она по отношению к самой Ф., хотя в некоторых случаях ее может дополнять историческая литература о Ф., существующая в других странах. В дальнейшем мы будем иметь в виду французскую (и изредка иностранную) литературу о самой Ф., оставляя в стороне громадные заслуги, оказанные французскими учеными изучению истории других стран и народов.
Назовем, прежде всего, тех историков, которые сделали предметом своего изучения прошлое Ф. на всем его протяжении. Из них заслуживают, конечно, быть отмеченными только стоящие на научном уровне, а таковыми являются лишь жившие после французской революции, так как самое начало современной научной французской историографии относится лишь к двадцатым годам XIX в. Именно в эти годы предпринял свою большую „Историю Ф.“ известный экономист и историк, отличавшийся большим свободолюбием, Сисмонди. Первый том его труда вышел в 1821 г., и за ним последовало еще тридцать томов, последний из которых помечен 1834 годом. Если мы примем в расчет, что в это время только начиналась научная разработка прошлого Ф., то уже по одному этому должны будем признать устарелость труда Сисмонди. Новое предприятие такого рода было начато в 1833 г., когда вышло в свет начало большой „Истории Ф.“ одного из знаменитейших французских историков в XIX веке, Мишле, силою своего творческого воображения воскресившего средневековое прошлое Ф., изложение которого им было окончено в 1846 г. в шестом томе, потому что в следующих годах он занимался уже изучением истории революции. К продолжению прерванного труда Мишле вернулся только через десять лет, закончив всю историю дореволюционной Ф. в 1867 г. Так в течение тридцати лет создалось одно из замечательнейших произведений новейшей французской историографии, бывшее потом дополненным тремя томами сравнительно слабой „Истории XIX века“, вернее только его начала (1872 и 1875). Следующим крупным историком, взявшим на себя труд дать французам полную историю их отечества, был Анри Мартен, отличавшийся свободолюбием своего непосредственного предшественника, но не обладавший его художественностью, зато более основательный и точный. Между 1836 и 1854 годами он издал, том за томом, свою „Историю Ф.“, дополнив ее позднее „Историей новейшей Ф.“ с 1789 г. до наших дней“, каковыми были уже семидесятые годы (1875). В общем получился колоссальный труд в двадцать пять томов. Писавшийся в годы уже развитой исторической науки, он стоял вполне на достигнутом ею уровне знания и понимания национального прошлого. „Общую историю Ф.“ написал Дарест де ла Шаванн (8 томов, 1865—73, и девятый дополнительный — 1879). При страшном разространии исторической литературы такие предприятия становились не по силам одному человеку. Во второй половине XIX века возникла форма сотрудничества нескольких ученых, разделявших между собою по частям общую работу. К этому способу коллективного творчества в 1892 г. прибегли профессора Лависс и Рамбо для издания обширной „Общей истории Европы с IV века до наших дней“, по окончании которой уже один Лависс организовал издание „Истории Ф.“, написанной в отдельных частях разными учеными. Этот коллективный труд, с обстоятельной библиографией трактуемых предметов, выходил в свет от 1900 до 1913 г., составив девять томов, из которых каждый состоит из двух частей. Завершением этой „Истории Ф.“, доведенной до эпохи революции, была также коллективная, написанная, впрочем, немногими лицами, под редакцией того же Лависса, „История современной Ф. от революции до мира 1919 г.“ (1920 и след.). Можно сказать, что оба эти предприятия, под общим руководством одного и того же лица, составляя одно целое, являются общим итогом современного состояния французской историографии. В обоих изданиях чрезвычайно важны указания на источники и пособия. Еще одно, тоже коллективное предприятие, относящееся к последнему времени, отличается совсем особым, своеобразным характером. Это — „История французской нации“ под редакцией Ганото, начатая в самое последнее время. Своеобразие ее заключается в том, что сотрудники разобрали между собою историю Ф. не по периодам, а на всем ее протяжении по разным ее сторонам, что дает ряд отдельных историй. За общим введением следует: география (Lepère), политическая история в 3-х т.т. (Эмбар де ла Тура, Маделена и Ганото), религиозная (Гойо), военно-морская (Ганото-сына и Манжена), дипломатическая и колониальная (Рене Пинона), экономическая и социальная (Муассе) и томы по истории искусства (Жилле), литературы (Рипар и Стровский) и наук (разных авторов). „История Ф., рассказанная всем“ под редакцией Функ-Бретано — только общий заголовок для серии монографий без общего плана. Нельзя здесь обойти молчанием и то, что французская историческая литература обладает превосходными общими компендиями. Один из лучших был составлен Дюрюи, оставившим после себя память своими заслугами, в качестве министра народного просвещения, в деле организации среднего образования. Другой бывший министр того же ведомства, Рамбо, написал очень содержательную и компактную „Историю цивилизации во Ф.“ (1885—1888) с древнейших времен до революции, прибавив к ней особый томик по истории французской цивилизации в новейшее время, в общем весьма полезный для первого ознакомления с предметом. Отличительная черта этих пособий — их объективизм. Нельзя этого сказать о недавней (1924) истории Ф. Бэнвиля, написанной в реакционном духе.
Дальнейшее изложение французской историографии делится на четыре части: 1) Средние века. 2) Новое время. 3) Революция и 4) Новейшее время.
I. Средние века. Прежней традицией было начинать историю Ф. с завоевания Галлии франками в исходе V века нашей эры. С этого времени действительно начинается история Франкского королевства, т.-е. государства, непосредственно продолжаемого Ф. Эта историографическая традиция постепенно уступила место другой, принимающей в расчет, что Ф., как страна, есть ни что иное, как Галлия, что французская нация — прямые потомки романизированных галлов с некоторою только примесью германцев, главным образом, франков и бургундов, и что многие учреждения и отношения римской эпохи пережили падение Западной Римской империи. Вот почему, наприм., названная „История Ф.“ под редакцией Лависса начинается с изложения истории Галлии, написанной Камиллом Блоком, и почему в историографии Ф. указывают на такие сочинения, как знаменитые „История Галлии до римского владычества“ (1829) и „История Галлии под римским управлением“ (1840—1847) Амедея Тьерри или новейший (1908 и сл.) труд Жюллиана „История Галлии“. По той же причине с Галлии же начинает свой классический труд Фюстель де Куланж. Но и прежняя традиция имеет известное основание, помимо государственной преемственности, в том, что только во франкскую эпоху начинается историческая литература о Ф., принимая за первый исторический о ней труд „Хронику франков“ Григория Турского, жившего во второй половине VI века и занесшего в хронику почти все, что мы только знаем о той эпохе по отношению к Галлии и основавшемуся в ней Франкскому государству.
Французская историография начинается, таким образом, с хроники, притом церковного характера, что подчеркивается названием ее в некоторых рукописях „Церковной хроникой франков“, и, наконец, на латинском языке, который оставался языком французской историографии почти до конца средних веков. Средневековые хроники являются главными повествовательными источниками для истории Ф. в течение целых столетий рядом с таким деловым материалом, каким являются „варварские правды“, капитулярии, всякого рода грамоты, описи (полиптики), формулы и пр. Продолжением хроники Григория Турского была обширная компиляция, за автором или, может быть, авторами которой в XVII в. утвердилось имя Фредегара и которая доводит изложение событий до середины VII века, будучи еще значительно дополнена несколькими лицами. Это были главные историки меровингской эпохи. При Каролингах произошло оживление историографической деятельности. Вероятно, с конца VIII века при королевском дворце стали вестись погодные записи (анналы), каковой обычай в первой половине следующего столетия усвоен был епископскими резиденциями и наиболее значительными монастырями. Бывшему близким к Карлу Великому советнику его Эйнгарду приписывается участие в этой анналистике, и, несомненно, ему принадлежит „Жизнь Карла“, бывшая первой в средние века биографией государя среди житий святых, которых так много тогда писалось. Он нашел и подражателей в лице биографов Людовика Благочестивого (Теган и анонимный автор). Другой аноним, известный под именем Санкт-Галленского монаха, тоже дал биографию Карла в виде сборника анекдотов. Сын дочери Карла, Нитгард, написал „Четыре книги историй“, где рассказал о распре сыновей Людовика Благочестивого с такими повествовательными приемами, что позднейшие историки выделили его из массы остальных, как редкого представителя чисто светской историографии. Но это „каролингское возрождение“, как его называют, было не особенно продолжительно, и при последних Каролингах во Ф. снова наступили мрачные времена, продолжавшиеся и при первых Капетингах. Новый культурный подъем Ф. при Капетингах XII века выразился в появлении таких важных произведений, как „Жизнь Людовика VI“ и „О делах своего управления“ настоятеля Сен-Денисского аббатства Сугерия, бывшего советником двух королей и даже регентом Ф. в отсутствие Людовика VII во время второго крестового похода. Это была именно эпоха крестовых походов, ведшихся преимущественно французами и нашедших своих историков среди французов же.
Вильгельм Тирский, родившийся и живший в Палестине, проповедовавший во Ф. третий крестовый поход и сам в нем участвовавший, написал „Историю священной войны, веденной христианскими государями в Палестине и на Востоке“ в 22 книгах, которые монах Герольд дополнил еще семью, а затем какой-то неизвестный автор довел до 1275 года. Участник четвертого крестового похода, феодальный сеньер и государственный деятель, Вильгардуэн оставил труд „О завоевании Константинополя“. Не умея сам писать, он продиктовал его от начала до конца на французском языке, что было первым случаем употребления национального языка во французской историографии. Из феодального же мира вышел Жуанвиль, сопровождавший Людовика IX в его крестовом походе в Египет, во время которого близко сошелся с этим королем, написав о пережитом свои воспоминания, одни из первых личных мемуаров. Он переработал их потом в историческое повествование о Людовике IX на франц. языке, очень важное для познания эпохи по массе бытовых и анекдотических подробностей („Книга о святых словах и добрых делах св. Людовика“). Кроме личных воспоминаний, Жуанвиль пользовался и существовавшими в то время хрониками.
Высшим достижением средневековой хроникерской литературы была знаменитая „Хроника Ф., Англии, Шотландии и Испании“ Фруассара, писавшего тоже по-французски. Он был современником большого периода „столетней“ англо-французской войны и свидетелем множества важнейших событий эпохи. Взяв пример с одного из старших своих собратов, хроникера Жегана Красивого, он собирал материал посредством опросов нужных лиц. Хроника его охватывает время от 1325 до 1400 года и уже представляет собой переход к истории, поскольку автор не только рассказывает, но и описывает, а рассказывая не довольствуется одною хронологическою последовательностью, но и располагает факты по группам, ища между ними внутренние связи и высказывая о них свои суждения. Вот почему Фруассару приписывается весьма важное значение во французской историографии позднего средневековья. У Фруассара были продолжатели в лице Монстреле, де Куси, дю Клерка и др. Последним крупным историком средневековой Ф. был Филипп Коммин, принимавший, в качестве дипломата, деятельное участие в политических событиях конца XV и начала XVI века, а потому и превосходно их знавший. Его „Мемуары“, которые просто называются его именем („Мемуары мессира Филиппа де Коммина“) признаются уже настоящим историческим произведением, далеким от простодушных приемов средневековых хроник, хотя часто автор этого труда не столько рассказывает, сколько доказывает, стараясь убедить читателей в верности своих мыслей, бывших очень пристрастными. Опубликованы были „Мемуары“ уже по смерти автора.
Бросая общий взгляд на французскую историографию в средние века, нельзя не отметить того, что наиболее важные ее произведения принадлежат участникам современных им событий. В то время, как хроникерами были обыкновенно монахи, собиравшие и записывавшие доходившие до них известия о событиях в тиши своих келий, наиболее видные повествователи сами переживали многое из того, о чем писали, и даже сами были историческими деятелями. Таким людям, как Жуанвиль, Фруассар, Коммин, Ф. и обязана тем, что ее историография, бывшая сначала по языку своему латинской, сделалась в в этом отношении национальной. Во всех этих „хрониках“ и „мемуарах“ постепенно создавался повествовательный материал, из изучения которого и исходили позднейшие историки средневековья.
С эпохи Возрождения, когда в литературный обиход вошли античные историки, когда изящная литература отошла от реальных и национальных традиций средневековья, когда последнее стало рассматриваться, как времена „готического“ варварства, в культурном обществе не могло быть интереса к этому далекому прошлому, все дальше и дальше отходившему в глубь веков. Если где не прерывалась средневековая культурная традиция, то, конечно, в церковных сферах. От средних веков осталась масса житий святых, которыми новейшие историки пользовались, как историческим источником, и даже создавались их собрания (уже у Григория Турского) или своды (у энциклопедиста XIII в. Викентия Бовезского в „Историческом Зерцале“). В эпоху католической реакции, последовавшей за реформацией, делом собирания, проверки текстов и их издания занялись иезуиты, по имени одного из которых, Болланда, жившего в XVII веке, стали называться болландистами ученые издатели разного агиографического материала. Правда, это была организация международная, но ее работы имели значение и во Ф. Не покидали средних веков и немногие французские эрудиты нового времени. Живший в XVII в. Дюканж, заслуживший своим трудом влияние и ученостью прозвище „светского доминиканца“, в 1678 г. издал свой знаменитый „Глоссарий (словарь) к писателям средней и поздней латыни“, представляющий собой целую энциклопедию ученых объяснений средневековых терминов, касающихся политической, социальной, юридической и культурной жизни тысячелетия, как раз в середине XVII века получившего название средневековья. Это издание, без которого невозможна была бы успешная работа над историей средних веков, перерабатывалось и дополнялось в последующих изданиях, вплоть до последнего, вышедшего в конце XIX века, что свидетельствует о его важности (предпринято и новейшее издание). Дюканж, кроме того, переиздавал труды Жуанвиля и Вильгардуэна, написал историю Амьена и собрал большие материалы для исторической географии Ф., соединив все эти занятия с византийскими штудиями. Важное значение для будущих историков средневековья получило и сделанное бенедиктинским монахом дом-Буке, в середине XVIII века, восьмитомное издание „Писателей о галльских и франкских делах“, продолжение которого было совершено братством св. Мавра, ветви Бенедиктинского ордена, пока за то же дело не взялась Академия надписей. К этой же конгрегации принадлежал во второй половине XVII века Мабильон, положивший начало критическому исследованию подлинности документов (дипломатике), а в комментариях к изданным им житиям святых Бенедиктинского ордена ряду чисто исторических справок, главным образом, о разных сторонах церковного и монастырского быта. Другой бенедиктинец, Монфокон, много сделал для латинской (и не одной латинской) палеографии, столь важной для изучения средневековья и т. д.
Только что названные писатели были учеными, державшимися далеко от общественной жизни и писавшими не для сколько-нибудь широкой публики, в которой не было ни малейшего интереса к средним векам. В XVII и XVIII веках в моде были греки и римляне, о которых было написано много исторических сочинений, между прочим и Монтескье („О причинах величия и упадка римлян“, 1374), но именно как раз этот знаменитый писатель в своем „Духе законов“ (1748) положил начало изучению средневековых учреждений, сделавшись родоначальником школы германистов в деле изучения средневекового феодализма. Эта сторона „Духа законов“ была оценена только медиевистами XIX века. Если в новое время и обращались к средневековому прошлому Ф., то делали это в интересах политической борьбы против королевского абсолютизма. Вел ее парижский парламент, члены которого хотели исторически оправдать свои притязания и в этом смысле составляли свои схемы истории французских учреждений с первых веков монархии. Сюда относятся „Исследования о Ф.“ (1561—1565) Этьена Пакье, „История управления Ф.“ (1743) Ле-Лабурера, „Исторические письма о существенных правах парламента“ (1753—1754) Лепежа и др., где проводилась идея узурпации королевскою властью прав у парламента, как представителя свободной нации. Эту теорию, заключавшую в себе целое построение средневековой и новой истории Ф., опровергали не только защитники королевского абсолютизма, но и сторонники политической свободы, полагавшие, что сам парламент узурпировал власть у нации, как мы это видим в „Франко-Галлии“ (1573) Готмана, возражавшего Пакье, в „Истории древнего правления Ф.“ (1727) графа Буленвилье, ярого защитника дворянских сословных прав, в „Наблюдениях над историей Ф.“ (1765) известного публициста и историка аббата Мабли, стоявшего на радикально-демократической точке зрения. Все эти писатели проводили взгляд, что основы монархической конституции Ф. были заложены в эпоху самого основания государства, но только по-своему толковали, в чем заключались эти основы, сообразно с чем и очень несходно построяли политическую эволюцию своего отечества, подыскивая в прошлом подходящие факты для оправдания того или иного тезиса. К остававшемуся спорным политическому вопросу присоединился и сословный — о происхождении и правомерности сословных привилегий. Упомянутый Буленвилье выводил дворянские права из факта завоевания Галлии франками: дворяне — потомки победителей, простой народ — потомки побежденных. Ему возражал аббат Дюбо в „Критической истории установления французской монархии в Галлии“ (1734), где проводится такая мысль, что никакого завоевания германцами не было, что они мирно заняли страну, подчинившись учреждениям и законам Римской империи, откуда делался вывод об исконной свободе населения. По данному вопросу с Дюбо разошелся Монтескье, стоявший, наоборот, за первенствующую роль германского элемента. Во взгляде Дюбо нельзя не видеть зародыш романистического объяснения феодальных учреждений. Таким образом, во французской литературе трех веков, предшествовавших революции, господствовало два направления, одно из которых можно назвать антикварным, другое — публицистическим. Одно ничего не обобщало, не построяло, другое целиком заключалось в предвзятых обобщениях и построениях, в целях оправдания тех или других политических стремлений. — Новое отношение к средним векам началось после революции, когда наступила реакция против огульного отрицания средних веков, как времени „готического“ варварства. В этой их реабилитации сыграла роль романтическая реакция против рационализма XVIII века, начиная с „Духа христианства“ Шатобриана, вышедшего в самом начале нового столетия. Но если романтизм в Германии заключил союз с политической реакцией, то во Ф. произошло сближение романтизма с либерализмом, провозглашенное в двадцатых годах Виктором Гюго. Историки двадцатых годов принадлежали к либеральному направлению. Из их среды вышли Минье и Тьер, апологеты революции, вышли и первые медиевисты, обратившиеся к средним векам, как к эпохе возникновения представительного правления, эпохе возникновения городских общин и среднего сословия, начавших борьбу с феодализмом. В их глазах французская революция была завершением борьбы народа с феодальной аристократией и осуществлением представительного правления. Эти историки очень интересовались прошлым Англии (Ог. Тьерри, „История завоевания Англии норманами“; Гизо, „История английской революции“; Арман Каррель, „История контр-революции в Англии“), так как там происходила такая же борьба; но больше всего они занимались самой Ф. и именно ее средними веками, где имело начало все, что их интересовало, как свободных граждан. Однако, эти историки занимались уже не так, как то делали эрудиты-антиквары и публицисты-полемисты дореволюционного времени, а как научные историки, сколько бы их труды ни были доступны для теперешней критики.
Во главе новейших французских медиевистов следует поставить Гизо. Он начал свою деятельность как университетский профессор, — обстоятельство, которое нужно принять в расчет, если только вспомнить, что дореволюционные университеты Ф., бывшие в упадке с конца средних веков, почти ничего не сделали для национальной историографии. Первый свой курс в Сорбонне (1820—1822) Гизо посвятил истории происхождения представительных собраний в средние века и напечатал его, не доведши, впрочем, до конца. Занявшись потом историей английской революции и изданием относящихся к ней мемуаров, он параллельно с этим приступил к изданию „Собрания источников, относящихся к истории Ф.“ до XIII века (1823 и сл.), после чего опубликовал свои знаменитые „Историю цивилизации в Европе“ и „Историю цивилизации во Ф.“, доведенную в 4-х томах до XIV века, — труд, в настоящее время, конечно, устарелый, но тогда бывший целым откровением. К сожалению, сделавшись политиком, Гизо не продолжал своих медиевальных занятий, и только в самом конце своей жизни издал „Историю Ф., рассказанную внукам“. Одновременно с Гизо работали братья Тьерри, Огюстен и Амедей. Первый из них, увлекавшийся в ранней молодости романтической литературой, потом планами социального переустройства, сознательно стал на точку зрения необходимости изучать историю не столько правящих, сколько управляемых, т. е. общества, его классовых отношений, борьбы рас и сословий. Одним из первых его исторических набросков была „Истинная история Яшки Простака“ (1820), как во Ф. с XIV века называли крестьянина. После „Истории завоевания Англии нормандцами“ (1825), он обратился к истории родной страны, выпустив одно за другим следующие произведения: „Письма об истории Ф.“ (1827), „Десять лет занятий историей“ (1835), „Рассказы из меровингских времен“, „Рассуждения о французской истории“ (1840). Между прочим, Ог. Тьерри осветил в своих „Письмах“ историю городского движения во Ф. в эпоху крестовых походов (тема, которою занимался и Гизо). Сделавшись министром народного просвещения, Гизо привлек его к участию в издании рукописных материалов по истории Ф., при чем на его долю выпали источники для истории третьего сословия. В связи с этой работой появился в 1853 г. его „Опыт истории образования и развития третьего сословия“. Ог. Тьерри был таким же историком социальных отношений, каким Гизо для политических учреждений. Амедей Тьерри находился вообще под сильным влиянием идей и научных приемов своего брата, но занимался, главным образом, галльским периодом (названия его трудов приведены выше) и последними временами Римской империи. Одновременно с названными историками выступил еще Барант, автор многотомной „Истории герцогов Бургундских из дома Валуа“ (1824 и сл.), где художественно пересказал содержание множества средневековых хроник, чем тоже немало содействовал образованию во Ф. вкуса к средним векам. Такой же характер имел труд Мишо „История крестовых походов“, начатый еще в 1812 г. и оконченный в 1824 г.; после им была еще издана „Библиотека крестовых походов“ (1830). Позднее Академия надписей предприняла издание „Сборника истории крестовых походов“ (1841), а сам Мишо издавал „Собрание мемуаров для истории Ф. с 13 века“ (1836 и сл.). Таково было начало французской медиевистики в XIX веке, которая сразу внесла в национальную историографию Ф. новые приемы исследования вместе с новыми выводами, совершенно упразднившими все написанное раньше. К этим же зачинателям французской медиевистики следует причислить и „Историю Ф.“ Мишле, лучшая часть которой (первые тома) посвящена средним векам. Тогда же (1821) была основана в Париже знаменитая Школа Хартий, столетний юбилей которой был недавно отпразднован. Задача, которая была поставлена этому учреждению, заключалась в технической подготовке к историческим занятиям средними веками, требующим основательных знаний в областях дипломатики и палеографии. Между прочим, она сделалась рассадником ученых архивистов, многие из которых впоследствии публиковали тексты или писали исторические исследования.
Характеризуя состояние исторической науки во Ф. в первой половике XIX века, нельзя не отметить, что историко-филологические ее факультеты, которые до конца прошлого столетия существовали, как совершенно отдельные учебные заведения, а не университетские отделения, ничего не делали для развития научных занятий, потому что читавшиеся в них курсы были предназначены для большой публики и никаких практических занятий для студентов не существовало. Только в 60-х годах на это было обращено внимание учебных властей, и в 1868 г. в Париже, в стенах Сорбонны, возникла так называемая „Практическая школа высших научных занятий“, в которой на смену старой, „ораторской“ истории начала складываться новая, „научная“. До известной степени это было пересаждением в высшую школу Ф. методов немецкой семинарской работы. Одним из самых ревностных деятелей в этом обновлении французской исторической науки был Моно, основатель впоследствии, в 1876 г., научного исторического журнала („Revue Historique“), хотя в данном деле инициатива была за десять лет перед тем проявлена иезуитами („Revue des questions historiques“, 1866). С семидесятых годов все пошло по новому. Историко-филологический факультет в Париже вошел в более тесную связь и с Школой Хартий и с Высшей нормальной школой, призванной готовить профессоров. Это мало-по-малу сказалось на росте цифры исторических исследований, а главное, на большей научности их исторического метода, тем более, что широко было поставлено и преподавание вспомогательных наук. Главные историки средних веков, о которых идет речь дальше, были профессорами реформированного парижского факультета. От этой реформы выиграло преподавание и новой истории.
Целым переворотом в изучении древнейшей истории Ф. было появление шеститомного исследования Фюстель де Куланжа „История политических учреждений Ф.“ (1874—1892). (О Фюстеле и вообще об участии французских ученых в разработке истории феодализма см. феодализм). Если не всегда по отношению к идеям, то во всяком случае в смысле метода Фюстель де Куланж явился создателем целой школы новейших французских медиевистов, будучи и замечательным преподавателем. Люшер явился как бы его продолжателем в своих трудах „История монархических учреждений Ф. при первых Капетингах“ (1883), „Французские коммуны при Капетингах“ (1890), „Учебник французских учреждений в средние века“ (1892), „Французское общество времен Филиппа-Августа“, и ему же принадлежит изложение истории Ф. в X—XIII вв. в сборном труде под редакцией Лависса. Одновременно с Люшером большой труд „Происхождение древней Ф.“ (1886 и сл.) предпринял Флак, по специальности юрист, взявший за исходный пункт X и XI вв., т. е. самый важный момент в истории феодализма. К тому же времени, когда выходили все эти труды, принадлежит менее, чем они, самостоятельная „История права и учреждений Ф.“ (1887—1902) Глассона.
В общем обзоре историографии по средним векам заслуживают быть выделенными некоторые специальные темы. Таков, прежде всего, феодализм (см. феодализм) и ряд других. По истории городов еще в 1829 г. Ренуар в своей „Истории муниципального права Ф. под римским владычеством и при трех династиях“ высказал мысль о римском происхождении средневекового городского устройства, что сказалось и на трудах Гизо и Тьерри, обративших внимание на значение коммунальной революции. Более поздние историки (Люшер, Флак) отошли от такой точки зрения, но мало-по-малу вопрос из стадии обсуждения в общей форме с конца XIX века перешел в стадию разработки истории отдельных городов. Менее посчастливилось во Ф. истории крестьян, по которой в середине XIX века вышли ныне устарелые труды Бонмера Дюселье, Дарест де ла Шаванна, Дониоля и Лемари, на чем дело и остановилось в смысле полной истории, уступив место детальным работам. Только в самом начале текущего века Анри Сэ издал „Историю сельских классов во Ф. в средние века“. К истории Генеральных штатов ученые обратились только в сороковых годах, когда вышли о них книги Тибодо и Ратери, после чего ими занялся Тьерри (в указанном выше опыте), и написал о них капитальный труд Пико (1876). С середины же XIX в. начинается серия историй французских парламентов, особенно парижского (Бастар д’Эстан, Бутарик, Мерильо, Ланглуа, Симонне, Фламермон и др.). Специально для экономической истории Ф. с конца средних веков важна по массе цифрового материала „Экономическая история собственности, заработной платы, предметов необходимости и вообще цен с 1200 по 1800 г.“ Авенеля (1894—1898).
С французской историографией о дофеодальных временах может конкурировать, в смысле научной разработки, только немецкая. Дело в том, что у Ф. и Германии до середины IX века, когда произошло распадение монархии Карла Великого на западно-романскую и на германскую части, у обеих стран была, так сказать, общая история. Эпохи Меровингов и Каролингов одинаково интересовали и французов и немцев. У последних об этих временах тоже имеется большая и серьезная литература, в которой особенно известны имена Вайца, Ф. Дана, Инама-Штернегга, Допша, Лампрехта и др. С их трудами не могли не считаться французские историки. Уже гораздо менее занимались немецкие ученые историей Ф. при Капетингах и при Валуа. Начало русской, впрочем небогатой, литературы по средневековой Ф. положил Т. Н. Грановский своей докторской диссертацией об аббате Сугерии (1849) и знаменитой лекцией о Людовике IX. Впоследствии меровингские времена изучал Г. Федотов (в ряде статей), феодализм во Ф. — И. Гревс, французское городское движение — И. Смирнов и Оттокар (1873—1919), ремесленные цехи — Грацианский, историю крестьян — Н. Кареев (общий очерк, 1881), Удальцов (каролингская деревня), Генеральные штаты XIV века — Н. Радциг, приходскую жизнь в XIII в. и культ Михаила Архангела во Ф. — О. Добиаш-Рождественская, вальденсов — Н. Осокин, Карсавин, Егоров, Вульфиус. К этой же литературе относится и диссертация Н. Бубнова о письмах Герберта, как историческом источнике.
II. Новое время. Рассматривая французскую историографию в средние века, мы остановились на Коммине, чтобы перейти прямо к историографии о средних веках в новое время. Теперь мы остановимся на исторической литературе XVI—XVIII веков и на новейшем изучении этих трех веков. Начиная с XVI в., французская историография характеризуется необычайным развитием мемуаров, являющихся не только произведениями с самостоятельным значением, но и важными историческими источниками, требующими к себе, однако, самого критического отношения. Стоит только перечислить главных мемуаристов XVI века, чтобы увидеть, как богата тогдашняя мемуарная литература (мемуары Брантома, герцога де Бульона, Маргариты Валуа, Вильруа, Дюплесси-Морне, Кастельно, Лану, Мержа, Монлюка, герцога де Невера, Агриппы д’Обинье, Таванна, Сюлли и др.). После XVI века писание мемуаров только усилилось, и можно уже не приводить имен их авторов, кроме, пожалуй, таких знаменитостей, как Бассомпьер, Ларошфуко, кардинал Ретц, кардинал Ришелье, Сен-Симон и сам Людовик XIV. Среди этих мемуаристов находится большое число государственных людей и полководцев. Вторая половина XVI века была во Ф. временем ожесточенной борьбы между католиками и гугенотами, и мемуары были оставлены одинаково представителями обеих партий. В 1580 г. знаменитый Беза издал „Историю реформированных церквей во Французском королевстве“. Очень важные труды по истории религиозных войн во Ф. принадлежат протестанту де ла Попелиньеру, автору „Истинной и полной истории смут, бывших как во Ф., так и во Фландрии от 1568 до 1570 г.“ (1571) и особенно „Истории Ф. с 1550 г. до 1577 г.“ (1581), навлекшей на автора, за его беспристрастие, гонения со стороны гугенотов же. Самым замечательным историком этого времени был де Ту (или Туан в латинизированной форме), автор большой „Истории своего времени“, написанной на прекрасном латинском языке и только впоследствии переведенной по французски. О таком труде думал еще его отец, собравший довольно значительное количество материалов. Сам автор тоже долгое время собирал материалы, чему много способствовали его дипломатическая служба, сопряженная с путешествиями, со встречами с государственными людьми, и участие в переговорах с враждовавшими между собою партиями. Между прочим, он был свидетелем Варфоломеевской ночи, вселившей в него отвращение к фанатизму; сам он был католик. Последние годы своей жизни, уже в начале XVII века, он всецело посвятил работе над своей историей, которую он предполагал создать в 143 книгах (в античном значении термина), но написал только 138, не успев закончить свой труд, писавшийся около тридцати пяти лет. История де Ту выходила в свет с 1604 по 1620 г., при чем последняя часть была уже посмертной, когда появились и личные его мемуары. Охватывается время от 1546 до 1607 г. Общий характер труда здесь уже отмечает большой прогресс, совершенный французской историографией под влиянием знакомства с образцами античной исторической литературы. Его беспристрастие тоже свидетельствует о сделанном вперед шаге. Современник де Ту — д’Обинье, принадлежавший к гугенотскому лагерю и участвовавший в войне с католиками, задумал уже большую „Всеобщую историю“, которую и издал в 1616—1620 годах. На нем тоже отразилась эпоха, но без той терпимости, какой отличается де Ту. После них наиболее значительным историком был Мезерэ, сделавший первую попытку, считаемую, однако, неудачной, написать историю Ф. с древнейших времен, но современники были в восторге от его „Истории Ф.“ (1640—1651), и он стал считаться чуть-ли не первым историком данной эпохи. Сократив этот большой труд под заглавием „Хронологическое сокращение истории Ф.“, Мезерэ немало содействовал распространению исторических знаний касательно Ф., и в ней самой и в соседних странах, благодаря переводам, сделанным на языки английский и немецкий. Общее направление истории Мезерэ было настолько политически-благонамеренным, что после выхода первого ее тома Ришелье тотчас же назначил ему пенсию и позволил работать в архивах, — первый пример во Ф. того, как для историка были открыты двери в хранилища официальных документов.
Являясь большею частью историками своего времени, а иногда и прямо только мемуаристами, писатели этого рода были поставлены в невозможное положение в эпоху полного развития королевского абсолютизма, особенно при Людовике XIV, когда, можно сказать, историография, сколько-нибудь свободная от официальных внушений, была в совершенном загоне. В тиши кабинетов писались мемуары, авторы которых не всегда могли надеяться видеть их в печати. Так случилось с трудом самого замечательного мемуариста конца царствования Людовика XIV, герцога Сен-Симона, „французского Тацита“, как его прозвали впоследствии за обличительный характер его мемуаров. Отличавшиеся интересным содержанием и блестящим изложением, его мемуары тотчас же после его смерти, уже при Людовике XV, были схвачены, спрятаны в государственном архиве и возвращены потомкам автора только в эпоху реставрации, вследствие чего могли появиться в печати впервые только в 1829 и сл. годах (21 том). Жизнь Ф. при последних Бурбонах была стянута к двору, происходившие при котором интриги возводились на степень исторических событий. Иногда это была сплошная скандальная хроника, попадавшая, несмотря ни на что, в мемуары, еще начиная с Брантома, жившего в конце XVI и начале XVII века и оставившего ряд биографий („Vies“) современников, наполненных часто неприличными подробностями. И они не могли появиться в печати при жизни автора. Оппозиционная литература могла развиваться только за границей.
Выше было уже упомянуто, что наиболее замечательные произведения французской историографии XVIII века относились к древнему миру или отчасти к средним векам. Сама эта эпоха не была предметом исторического описания. В XVIII веке, однако, исторической науке были поставлены новые задачи не только Монтескье, но и Вольтером. Еще при Людовике XIV Боссюэ в своем „Рассуждении о всемирной истории“ поставил задачу философии истории, но это была задача узко вероисповедная, католическая. Неизмеримо больше значения имеет мысль, высказанная Вольтером в „Опыте о нравах и духе народов“ о том, что самым главным в истории должна быть, выражаясь современным языком, культурная ее сторона, развитие просвещения и человечности, но это было только программой для будущего. Как историк, Вольтер, не бывший, впрочем, специалистом в этой области, сам далеко не соответствовал такому идеалу. Его „Век Людовика XIV“ и менее известный „Век Людовика XV“ стоят ниже репутации своего автора. Эпоха трех последних Людовиков на французском престоле не породила ни одного ее историка. Эпоха французской революции и Первой Империи тоже оказалась неблагоприятною для исторических занятий, а когда в эпоху реставрации последние сразу расцвели, главный интерес историков направился к средним векам. В этом отношении французы отстали от немцев, у которых Ранке уже в двадцатых годах приступил к изучению истории западно-европейских государств в новое время, указав на важность в этом деле такого архивного материала, как акты, переписка, донесения дипломатов. Своей „Историей Ф. в XVI и XVII веках“ (1853 и сл.), немедленно переведенной по французски, он даже в середине XIX века опережал самих французов. Если во Ф. мы и видим такие исключения, как работа Гизо над английской революцией, то касалась эта работа не своей, а чужой страны. Из французских событий нового времени историков эпохи реставрации захватила только революция, но притом так, что до середины XIX века не интересовались старым порядком. В эту эпоху и долго еще после за темы по новой истории Ф. вообще брались литераторы без достаточной научной подготовки, притом очень консервативного направления, каковым был весьма плодовитый и много в свое время читавшийся, за неимением других, Капфиг, автор трудов о реформации и религиозных войнах XVI века (1834—1835), о Ф. при Ришелье, Мазарини и Людовике XIV (1836 и сл.) и во время Консульства и Империи и даже в более близкие времена, начиная с реставрации. К таким же историческим писателям принадлежал, напр., Лемонтэ, книга которого о регентстве и малолетстве Людовика XV (1832) долго считалась выдающимся произведением. В таких книгах особенно ценились их литературные достоинства, легкость изложения, изящный стиль и т. п., как в знаменитой „Истории жирондистов“ поэта Ламартина (1847). Кроме литераторов, за темы новой истории брались еще публицисты и политические деятели, к каковым принадлежали среди историков революции Тьер и Луи Блан. Книга последнего об Июльской монархии (см. ниже) тоже была произведением более публицистическим, злободневным, нежели научным. Поэтому, в общем, можно сказать, что задуманные и исполненные в более научном духе труды по истории Ф. начали появляться гораздо позже таких же трудов по средневековой Ф. Как и в других отделах французской историографии, и здесь попытки охватить отдельные эпохи и явления в целом предшествовали специальной, монографической, детальной разработке. Реформа высшего исторического образования, произведенная около 1870 г., оказалась полезной не только для средневековой, но и для новой истории, когда со своими курсами и практическими занятиями выступили такие ученые, как Лависс, Рамбо, Олар, Сеньобос, не все, впрочем, работавшие над историей Ф. Важным моментом в развитии высшего исторического преподавания во Ф. было и основание (1872) „Вольной школы политических наук“, в которой центральным предметом была сделана история и именно, ближайшим образом, история нового времени. В этом учебном заведении с самого же его начала преподавали такие ученые, как Сорель, Вандаль, Анатоль Леруа Болье, из которых последний одним из первых не „по ораторски“, а научно стал трактовать вопросы самого близкого прошлого. Вот почему историческая литература по изучению нового времени при Третьей республике затмила все, что писалось о XVI-XVIII веках при прежних правлениях. Отсталость французской историографии в изучении XVI века еще в середине прошлого столетия выразилась в том, что наиболее научными произведениями о религиозной реформации во Ф. были немецкие труды: кроме указанного выше Ранке, заслуживает здесь упоминания „История протестантизма во Ф.“ Зольдана (1855), которая цитируется еще и теперь, „История французского кальвинизма“ Полленца и др. Даже в семидесятых еще годах русские работы Лучицкого о связи французского протестантизма с феодальной реакцией (три тома), — работы по архивным источникам, — были совершенною новостью в тогдашней историографии. Политическая сторона реформации едва стала разрабатываться в середине века в работах Анкеза о политических собраниях реформатов (1859) и Лабитта о демократии у проповедников лиги (1866). Все наиболее важные исследования в этой области уже сделаны были после, при чем большую роль в данном случае сыграли Общество истории французского протестантизма и десятитомное издание братьев Гааг „Протестантская Ф.“ (биографический словарь). Главным образом с конца XIX века началась разработка реформационного движения в отдельных городах и областях Ф. С того времени, когда написаны были XI и XII томы „Истории Ф.“ Мишле до появления второй половины пятого тома и первой половины шестого в „Истории Лависса“, написанных Лемонье и Марьежолем, французская историография сделала громадные успехи. Между прочим, новейшие историки движения обратили внимание на развитие в религиозной борьбе XVI века оппозиционных политических идей (после Лабитта работы Вейля, Меали и др.). Важны труды о главных деятелях французской реформации, особенно о Кальвине — Роже в 1870—1878, Думерга в 1899 и сл.
Только с середины XIX в. началось сколько-нибудь научное отношение к временам Ришелье и Людовика XIV в работах Клемана (о Кольбере, 1845 г., о правлении Людовика XIV, 1848 г. и др.), Жубло (о Кольбере, 1856), Моро де Жоннеса (об экономическом состоянии в первой половине XVII в., 1868), Деппинга (административная переписка при Людовике XIV) и т. п., но все это были только исследования частных сторон исторической жизни, не охватывавшие всей эпохи, если не считать, с одной стороны, соответственных отделов в общих историях, а с другой — компиляций, не дававших ничего нового. Самые важные работы по истории абсолютной монархии относятся только к концу столетия. Авенель в своем большом труде „Ришелье и абсолютная монархия“ (1884—1890) проводил ту мысль, что средневековая сословная конституция Ф. была способна к дальнейшему развитию, но что Ришелье уничтожением всех старинных вольностей создал положение, из которого Ф. полтора века спустя вышла только посредством революции. Много сделал для более обстоятельного и верного понимания происхождения французского абсолютизма Ганото в своих трудах: „Происхождение института провинциальных интендантов“ (1884), „Исторические очерки XVI и XVII веков во Ф.“ (1886) и „История кардинала Ришелье“ (1893—1903). Пользуются хорошей репутацией и труды Шерюэля, в которых автор в разное время изложил историю XVII века: „Ф. при Мазарини“ (1882—1883), „Малолетство Людовика XIV“ (1880), „Администрация Людовика XIV“ (еще 1849 года) и „Монархическая администрация во Ф. до смерти Людовика XIV“ (1855). Историю века Людовика XIV, бывшего вообще предметом большой литературы, совершенно переработал Лависс в VII томе выходившей под его редакцией „Истории Ф.“ (1906 и сл.). Это — самое новое, самое полное и самое точное изображение эпохи. Политические учреждения и социальные отношения старого порядка в последние его времена стали изучаться во Ф. только в середине XIX века в теснейшей связи с историей революции, начало чему было положено Токвилем (см. ниже). Самостоятельно царствования Людовиков XV и XVI изучались, преимущественно с шестидесятых годов прошлого века, в трудах герц. де Люина, Бутарика, Жобеза („Ф. при Людовике XV“, 1869), герц. де Бройля („Секрет короля“, 1879 и „Фридрих II и Людовик XV“, 1884), Вандаля („Людовик XV и Елизавета Российская“, 1882), причем наиболее известные из этих авторов были историками внешней политики. По истории Ф. при Людовике XVI до начала революции существует не особенно большая литература, начиная с устарелого труда Дроза (1839—1842). В ней обращают на себя внимание: „Ф. при Людовике XVI“, Жобеза (1877 и сл.); „Реформы при Людовике XVI“, Семишона (1876); „Провинциальные собрания при Людовике XVI“, Лаверня (1863). Особенно мало разработана социальная история XVI и XVII веков. „Мы, жалуется Лависс, знаем лучше французское общество средних веков, римское общество, общество древнего Египта, чем французское общество в XVII веке, оставшееся в тени за версальской декорацией“ („Hist. de France“, VII, А, 323). В немецкой литературе по истории Ф. в новое время, кроме названных уже (Ранке, Полленца), заслуживают еще внимания труды Филиппсона (о религиозных войнах и о веке Людовика XIV, оба труда в коллекции Онкена), Коха (о Людовике XIV). В русской литературе очень много сделали И. Лучицкий (см. выше), М. Ковалевский („Юрисдикция налогов во Ф.“, 1877) и Ф. Тарановский (см. ниже). Имеют значение работы М. Петрункевич (о Маргарите Ангулемской), Я. Гуревича („Война за испанское наследство и коммерческие интересы Ф.“), А. Трачевского („Международная политика в эпоху Людовика XIV“, в журн. Мин. нар. пр., 1888), В. Гольцева („Государственное хозяйство в XVII веке“, 1878), Г. Афанасьева („Условия хлебной торговли во Ф. в конце XVIII века“, 1892) и др. Сюда же можно причислить указанные ниже труды по старому порядку в связи с революцией. — Инициатива связать литературную историю Ф. XVIII в. с политической принадлежит, как известно, немецкому историку Шлоссеру, как другому немецкому ученому, Геттнеру, — первая общая история литературы XVIII века с общественной точки зрения, но главная заслуга в изучении политических и социальных идей XVIII в., конечно, выпадает на долю французов. Не называя здесь сочинений по истории собственно литературы, отметим только такие, в которых выясняется роль рационалистических и революционных идей, начиная с „Философии XVIII века“ бельгийского ученого Лорана (XII том его „Études sur l’histoire de l’humanité“) и швейцарца Барни („История моральных и политических идей во Ф. в XVIII веке“, 1863—1865). В 1878 г. Рокен издал книгу „Революционный дух до революции“, в которой проводит мысль о постепенном наростании во французском обществе XVIII в. оппозиционного направления на почве столкновений с властью, ее неумелости, скандальных ее поступков, столкновений, нашедших выражение в развитии памфлетной литературы. Специальная тема о появлении во Ф. социалистических идей еще до революции нашла историка в лице, главным образом, Лихтенберже (Lichtenberger), автора книги „Социализм в XVIII столетии“, хотя и не ему принадлежит эта тема. Не говорим уже о тех историях французской революции (Луи Блана, Тэна, М. Ковалевского и др.), которые в первых томах своих трудов рассматривают более или менее подробно политические теории XVIII века. В этой разработке истории идей, имеющих отношение к революции, принимали участие и некоторые русские авторы, как А. Алексеев („Этюды о Руссо“, 1887), А. Вульфиус („Очерки по истории веротерпимости во Ф. в XVIII в.), В. Герье (см. ниже), И. Иванов („Политическая роль французского театра в связи с философией XVIII века“, 1895) и др.
III. Революция. Историю французской революции начали писать в первые же ее годы, когда только что более или менее ясно наметился общий характер этого события и понято было его значение не только для самой Ф., но для всей Европы. Французская революция сразу вызвала большую литературу и во Ф. и за ее пределами, особенно в Англии и в Германии. Конечно, эта литература имеет преимущественно публицистический, в частности полемический или апологетический характер, состоя из рассуждений политического или морально-философского содержания, но в ней не мало было и таких произведений, в которых большую роль играет и исторический интерес, желание прагматически рассказать ее общий ход и связать причинною связью ее события с тем, что ей предшествовало. Конечно, и в произведениях этого рода субъективная оценка происходившего занимала очень видное место, но все-таки это были исторические произведения, в которых постепенно создавалось общее представление о происхождении революции, о последовательном ее ходе, о значении в ней отдельных событий. Под их влиянием создавалась и позднейшая историография с ее традициями, унаследованными из времен самой революции. К числу авторов подобных исторических попыток принадлежали, напр., Мунье, еще в 1792 году издавший „Изыскания о причинах, помешавших французам сделаться свободными“, Монжуа, автор „Истории революции во Ф.“ в двух томах (1797), Александр Ламет, написавший „Историю Учредительного Собрания“, которая была издана много позже; но особенно повлияли на первых историков последующего периода „История революции 1789 года двух друзей свободы“ (1790—1792), „Очерк французской революции“ Рабо Сент-Этьена (1792), написанные еще в начале революции, и труды еще двух современников революции — Лакретеля и Тулонжона, вышедшие в свет в 1801 г. и сл. годах. Все названные авторы были не только современниками, но в большей или меньшей мере и участниками революции, лично переживавшими ее события. Еще обширнее литература воспоминаний о революции, которыми отчасти уже пользовались и первые ее историки. Главным материалом для них были, однако, тогдашние газеты и брошюры, протоколы законодательных палат, сборники законов и т. п. Что касается до мемуаров современников, то необозримая их масса стала выходить в свет только в эпоху реставрации, когда даже была предпринята первая их коллекция под редакцией Бервиля и Баррьера. В течение XIX века появлялись все новые и новые мемуары вплоть до начала XX столетия (коллекция Пикара).
Наполеоновская эпоха с ее цензурными и полицейскими строгостями была неблагоприятна для занятий историей революции. Только с падением Империи и с установлением конституционной монархии сделалось возможным свободное отношение к событиям теперь уже и более далекого прошлого. Известно, что эпоха террора оставила по себе дурную память в обществе, но когда Бурбоны и эмигранты сделали попытку уничтожить все приобретения революции, то в передовой части общества началась реакция против отрицательного отношения к революции. Самое яркое свое выражение реакция эта нашла в вышедших в свет „Рассуждениях о главных событиях французской революции“ г-жи Сталь, оставшейся верною принципам 1789 года. Это обширное произведение, оставшееся неоконченным за смертью автора (1817), является апологией революции с точки зрения либеральной буржуазии, которая вела борьбу с представителями старой Ф. во имя новых порядков, созданных революцией. Заслуга революции, в глазах Сталь, состоит в том, что она дала Ф. свободу и благосостояние, при чем революция ставится в связь с судьбами политической свободы во Ф. в прежние времена. Книгой г-жи Сталь закрывается период, когда историю революции писали ее современники. Новый период ее историографии открывается с появлением в печати книг, авторы которых только родились в последние годы революции и в молодости испытали на себе влияние взглядов г-жи Сталь.
Этими новыми историками революции были Минье и Тьер, почти ровесники (род. в 1796 и 1797 гг.), связанные с юности тесною личною дружбою, единомышленники в политических вопросах, в частности очень сходно смотревшие на революцию. Первый из них написал краткий ее очерк, так сказать компендиум ее истории (1824), до сих пор не утративший значения, второй издал очень большой труд, выходивший в свет в течение четырех лет. Оба автора принадлежали к либеральной буржуазии, были сторонниками конституционной монархии, выше всего ставившими политическую свободу, хотя и оправдывавшими с точки зрения целесообразности героические деспотические меры ради спасения революции от внутренних и от внешних врагов. Все в их историях революции совершается с фаталистическою необходимостью, за что упрекали их (особенно Тьера) в историческом оппортюнизме. Что в частности отличает Минье от Тьера, это — его классовая точка зрения, постоянное противоположение „среднего класса“ массе (multitude). Оба эти произведения скоро заставили забыть и Лакретеля и Тулонжона.
Июльская революция 1830 года осуществила политические стремления либеральной буржуазии времен реставрации. В начале Июльской монархии Тьер был даже влиятельным министром, а если потом сделался вождем оппозиции, то лишь потому, что власть сильно „поправела“, и во всяком случае эта оппозиция не имела ничего общего с новой оппозицией, которая отличалась демократическим характером. Июльская монархия была, как известно, царством крупной буржуазии, вызвавшим против себя демократическую оппозицию. В последней, еще в середине тридцатых годов, наметилось два течения: одно было чисто политическим, стремившимся к демократической республике, другое — социальным, ставившим своею целью переустройство самого общества в его экономической первооснове. Оба эти направления нашли отражение и в историографии революции. Точка зрения Минье и Тьера, точка зрения либерально-буржуазной конституционной монархии, сказалась пережитой, и в трудах Мишле и Луи Блана мы наблюдаем возвращение к демократическому республиканизму первой революции, чисто политическому у первого, социальному у второго.
Великий национальный историк, успевший прославиться своей историей Ф., издал свою „Историю французской революции“ в 1847—1853 гг., уже воспользовавшись для нее и архивным материалом. Основной тон его труда, блестящего, хотя часто риторического по форме, восторженный, панегирический по адресу истинного, с его точки зрения, героя революции, какового он усматривает в самом французском народе. Мишле — настоящий народник, верующий только в народ, которому он противополагает не буржуазию, как Луи Блан, а образованный класс, интеллигенцию. Его идеал — демократическая республика, но не в якобинском ее понимании 1793 г., так как он — пламенный сторонник индивидуальной свободы, непримиримый противник террористических средств. Другая основная черта Мишле, это — его ненависть к клерикализму. В то время, как его современник Бюше (см. ниже) в революции видел исполнение обетов христианства, Мишле противополагает одно другому. Из всех направлений французской политической мысли труд Мишле наиболее характерен для зародившегося еще в тридцатых годах радикализма.
Еще до выхода в свет первого тома истории революции Мишле, одновременно с которым появился в печати и первый том аналогичного труда Луи Блана (1846), во Ф. была издана в сорока томах большая коллекция разного исторического материала под заглавием „Парламентская история французской революции“ под редакцией Бюшеза и Ру. Первый из них снабдил отдельные томы этого издания предисловиями, где развил свою точку зрения: истинная сущность революции заключается в якобинизме, который понимается автором, как своего рода социализм, с одной стороны, — осуществляющий обетования христианства, с другой — воплощающий в себе народный идеал. Якобинизму в таком понимании здесь противополагается идеология жирондистов, как буржуазная и атеистическая. Эта теория Бюшеза, с отделением только революции от христианства и заменою последнего деизмом, и легла в основу исторического взгляда Луи Блана, для которого вся суть революции тоже заключается в якобинизме, чуть что не отожествляемом с социализмом, а революционная борьба сводится к борьбе народа против буржуазии с их противоположными лозунгами индивидуализма, с одной стороны, и братства, с другой.
Луи Блан еще до появления первого тома его истории революции был известен как историк („История десяти лет“), именно как историк борьбы народа с буржуазией в тридцатых годах и как социальный реформатор, предлагавший план общественного переустройства демократически и республикански устроенным государством, что и подготовило его политическую роль в революции 1848 года. Издавши первый том своего большого труда перед самой революцией, он закончил его только через полтора десятка лет (1862) в Лондоне, где тогда жил политическим изгнанником, нашедшим, однако, богатый материал для себя в коллекциях Британского музея. У Луи Блана не было возможности, как у Мишле, работать в архиве, но это не помешало ему собрать громадный материал. Вообще оба эти историка превосходят Тьера и разносторонностью материала и широтой взгляда, но зато точки зрения обоих историков-демократов до такой степени были противоречивы, что они даже очень остро отзывались один о другом, несмотря на то, что оба были демократическими республиканцами, идеализировавшими народ в ущерб интеллигенции (Мишле) или буржуазии (Луи Блан). Революция 1848 г. не осуществила во Ф. ту демократическую республику, к которой стремились Мишле или Луи Блан. Вторую республику сменила Вторая Империя еще раньше, чем оба историка окончили свои труды о революции. Повышенное общественное настроение, нашедшее свое выражение в обеих республиканских историях революции, сменилось горьким разочарованием. Естественно возникал вопрос: почему, сделав три революции, пролив столько крови во имя политической свободы, французская нация не достигла этой вожделенной свободы и подпала под власть нового деспота? Этот вопрос требовал пересмотра тех взглядов, которые были в обществе и в литературе касательно хода французской истории, начиная с первой революции, которая ведь также не осуществила идеала свободы, а завершилась военным деспотизмом. Ответ на этот вопрос дали в эпоху Второй Империи Токвиль и Кине.
По истории революции от Токвиля осталась сравнительно небольшая книга, первый только том (от второго лишь отрывки) широко задуманного труда под заглавием „Старый порядок и революция“ (1856) и оставшегося неоконченным за смертью автора. В историографии французской революции эта книга совершила целый переворот. Если прежние историки ставили своею задачею оправдать революцию ее целью, то теперь ставилась задача объяснить ее из ее причин, а для этого нужно было заняться изучением старого порядка, который оставался известным прежним историкам только поверхностно или даже почти совсем неизвестным. Лишь будучи хорошо знакомым со старым порядком, можно понять не только то, почему и как произошла революция, но и то, почему ее ход и результаты получились такие, а не иные. Дело в том, что многое старое ожило в том новом, которое было создано революцией, как, с другой стороны, многое, кажущееся новым, в сущности уже было подготовлено при старом порядке. Для того же, чтобы основательно познакомиться с этим старым порядком, необходимо, говорил Токвиль, обратиться к архивам, к хранящимся в них деловым документам, в которых нашла свое отражение вся жизнь общества, к административной переписке, к протоколам разных собраний, к просьбам и жалобам обывателей. Токвиль это и сделал, собрав такой материал, какого до него ни у кого не было. В его книге часто одна какая нибудь страничка была результатом целого ряда архивных находок. Мишле обращался к архивному материалу, как к дополнительному, для Токвиля этот материал был основным. Этим автор „Старого порядка и революции“ дал толчок к появлению целого ряда трудов по истории старого порядка в административном, экономическом и др. отношениях. Между прочим, Токвиль положил начало научному анализу подлинных „наказов“ 1789 года, и уже в первой половине следующего десятилетия на их основании были написаны книги Шассена „Дух революции“ (1863—1865) и Понсена „Наказы 1789 г.“ (1866). Что касается вопроса о причине неудачи трех французских революций, то Токвиль увидел их в том воспитании, которое давала французской нации старая монархия, все нивеллировавшая, все централизовавшая, убивавшая в ней самый дух свободы, приучавшая ее к произволу. В то же время Токвиль вскрыл глубокие причины общего недовольства, приведшие к революции, и показал, что во Ф. только раньше, чем в остальной Европе, начался процесс разрушения остатков феодального строя и демократизации общества, могущей принимать и даже легко принимающей абсолютистские формы. Вообще влияние Токвиля на французскую историографию (не одной только революции) было громадным, историографию же самой революции позволительно делить на дотоквилевский и послетоквилевский периоды.
Значение другого труда о революции, вышедшего в эпоху Второй Империи, „Революции“ Кине, гораздо менее важно, но и он характеризует момент. Кине, бывший близким другом Мишле, выступает в своей книге благожелателем революции, желающим указать ошибки революционеров, чтобы ответить на вопрос, почему французы не сумели быть свободными. Подобно Токвилю, он видит причину этого в историческом воспитании нации, которую старая монархия не приучила уважать индивидуальную свободу. В paботах Токвиля и Кине проявляется, впервые во французской историографии, критическое отношение к революции не во имя отживших свой век идеалов старого порядка, а во имя принципа свободы, отношение критическое после того апологетического, какое мы находим у Минье и у Тьера, и даже панегирического, каким отличаются Мишле и Луи Блан. Таким образом, в середине XIX века в историографию революции начинает проникать научный дух, которому, однако, долго еще пришлось бороться с патриотическими легендами и партийными традициями, образовавшимися еще во время самой революции.
Следующим за работами Токвиля и Кине крупным трудом по истории французской революции было „Происхождение современной Ф.“ Тэна, отдельные тома которого выходили в свет в течение почти двадцати лет (1875—1893). Этот труд, написанный автором уже очень известным тогда своею талантливостью и своим вольномыслием, в духе крайнего пессимизма, произвел сильную сенсацию во французском обществе: многие поклонники Тэна от него отшатнулись, и, наоборот, горячими его поклонниками сделались его прежние враги. В своей книге этот новый историк революции сосредоточил все, что только можно было сказать отрицательного о ней, хотя в то же время не менее отрицательно его отношение и к старому порядку и к наполеоновскому режиму. Собирание и изображение грехов революции писателями, вовсе не бывшими сторонниками старого порядка или бонапартизма, далеко не было новостью во Ф. Например, этим делом в течение двадцати лет (1862—1881) занимался Мортимер-Терно в своей „Истории террора 1792—1794 годов на основании подлинных и неизданных документов“, которой вышло восемь томов, а могло бы быть и больше, если бы автор тогда не умер, но этот труд не возбудил никакой сенсации в обществе, так как Мортимер-Терно принимал самоё революцию, неприемлемым же для него был только террор. То же самое можно сказать о Валлоне, который в семидесятых-восьмидесятых годах опубликовал массу материалов о терроре и о революционном суде. Тэн, наоборот, не принимал самой революции ни в ее идеях, ни в поступках вообще ее деятелей и народных масс. Между тем он говорил, что хочет в своем исследовании происхождения современной Ф. уподобиться натуралисту, бесстрастно изучающему метаморфозы насекомого. На этой постановке задачи несомненнейшим образом сказалось влияние Токвиля. Тэн, как и он, изучает сначала старый порядок (т. I), потом революцию (т. II—IV) и, наконец, порожденный ею порядок новый (т. V—VI), но у него не было ни объективизма Токвиля, ни его государственных знаний, ни его социологического подхода: до работы над французской революцией Тэн занимался философией и психологией, литературой и искусством. Нужно добавить, что и Тэн считал необходимой архивную работу. В общем его труд можно назвать патологией французской революции, в которой во всяком случае много ценного материала, преподносимого читателю в блестящей форме.
Следующим крупным трудом по французской революции были восемь томов под общим заглавием „Европа и французская революция“ Сореля. Уже прежние историки, рассказывавшие события эпохи, не обходили молчанием и внешнюю ее историю, дипломатические сношения Ф. с другими державами и вызванные ею столкновения с ними. Сорель сделал из этой внешней истории центр тяжести своего исторического труда, следя постоянно за тем, как эта внешняя история отражалась на событиях внутренней. Данная сторона истории революционной эпохи уже ранее была исследована немецким историком Зибелем (см. ниже), но Сорель отнесся к своей теме по новому, усвоив точку зрения и метод Токвиля, который указал на то, что французская революция была только одним из проявлений процесса, совершавшегося во всей Европе, и что все новое имеет уже свои корни в прошлом, а старое продолжает тяготеть на новом. Как и Тэн, Сорель посвящает первый том своего труда нравам и традициям старого порядка, часто переживавшим революцию или в ней оживавшим.
К тому времени, когда начал выходить труд Сореля, подходило к концу первое столетие 1789 г. Оживление исторического интереса к старому порядку, вызванное книгой Токвиля и давшее в шестидесятых годах такие книги, как труды Шассена и Понсена о наказах (см. выше), очерк состояния Ф. в 1789 г. Буато (1861), „Провинциальные собрания при Людовике XVI“ Лаверня (1863) и т. п., с еще большею силою продолжалось и в семидесятых и восьмидесятых годах, когда неутомимый и плодовитый Бабо издавал свои, основанные на архивном материале, книги о городе Труа (1871 и 1873), о деревне и сельском быте при старом порядке (1877 и 1883), о городах при старом порядке (1880), о буржуа, ремесленниках и слугах тех же времен (1886), о Париже в 1789 г. (1889), о военном быте перед революцией (1889—1890) и пр. Но Бабо был только один из многих местных архивистов, начавших работать над историей провинциальной старины, рядом с которыми действовали историки разных учреждений дореволюционной Ф., между прочим и финансовых. Это было началом совершенно новой исследовательской работы, и к этой же эпохе относится начало издательской деятельности по опубликованию исторических материалов. В 1867 году было предпринято грандиозное издание „Парламентских Архивов“, как названо было собрание протоколов законодательных собраний и других документов (напр., наказов 1789 г. в первых семи томах первой серии). Теперь писались уже не только общие истории революции, но и частные монографии об отдельных предметах, имеющих к ней отношение. Приближался 1889 г., когда Ф. должна была отпраздновать столетний юбилей своей Великой революции. С восьмидесятых годов XIX века заметно стала расти литература об этом событии, в которой, между прочим, стали появляться и работы о ней историографического характера с критикой взглядов, высказывающихся о революции, как мы это видим в трудах Шампиона („Дух французской революции“, 1887) и Фежера („Французская революция и современная критика“, 1889), написанных, однако, с противоположных точек зрения: первый защищал революцию от ее „новейших хулителей“, другой как раз приветствовал „современную критику“. Самым, однако, важным показателем научного духа, начавшего проникать в историографию революции, была вышедшая в свет в 1884—1886 годах трехтомная книга Шерэ „Падение старого порядка“, в которой речь идет о двух годах, предшествовавших революции. Автор этой книги был консерватор, поставивший себе задачей показать, что революция была вовсе не нужна для Ф., но когда он стал изучать источники, то пришел к противоположному выводу о неизбежности революции при том положении, в каком очутилась страна вследствие политики правительства и привилегированных сословий и в частности начавшейся в то время феодальной реакции. Если Тэн, обещавший быть беспристрастным натуралистом, на деле оказался пристрастным публицистом, то с Шерэ случилось противоположное: труд, предпринятый с публицистической целью, вышел, наоборот, высоко научным.
Богатую юбилейную литературу 1889 г. можно охарактеризовать, как того заслуживают всякие юбилейные издания. Исключение представляют собой сравнительно немногие исследования, насыщенные фактами, как „История французского общества“, братьев Гонкуров, работа Левассера о населении Ф. перед 1789 г., „Париж в 1789 г.“ Бабо, „1789 г.“ Ипполита Готье, произведение интересное для истории тогдашнего быта. Гораздо более важное значение, чем вся эта юбилейная литература, имело то обстоятельство, что в связи с юбилеем революции возникли особое ученое Общество для изучения революции, посвященное работам о ней периодическое издание и специальная кафедра истории революции в Парижском университете. „Общество истории французской революции“ образовалось в 1880 г. из особого комитета, долженствовавшего подготовить юбилейное празднование. В следующем году начал выходить в свет исторический журнал „Французская революция“. В связи же с юбилеем парижский муниципальный совет основал в Сорбонне и кафедру истории революции. Всем трем новым учреждениям поставлена была одна и та же задача совершенно в духе французской историографии последней трети XIX века, т. е. научного исследования детальных вопросов и издания архивных документов, чему на помощь пришло и правительство. Мало по малу в этой работе выдвинулся Олар, сделавшийся профессором истории революции, и редактором посвященного ее изучению журнала, и председателем названного общества. Впоследствии основывались и новые общества и новые исторические журналы для изучения революции. Из них более прочным и продуктивным оказалось возникшее в 1907 г. „Общество робеспьеровских штудий“ с периодическим органом „Революционные Анналы“, позднее „Исторические Анналы французской революции“. Главным деятелем здесь явился проф. безансонского (потом дижонского) университета Матьез. Руководители обоих обществ, Олар и Матьез, сами много писавшие по истории революции, много еще издавали разных исторических документов.
С юбилейного года вообще издание исторического материала, касающегося революции, получило грандиозное развитие, особенно благодаря участию в этом деле министерства народного просвещения, города Парижа, указанных обществ и т. д. Наиболее важными публикациями в следующие годы были: „Собрание документов по истории Парижа во время революции“ (1889 и сл.), „Сборник документов для истории Якобинского клуба в Париже“ (1897 и сл.), „Акты Парижской Коммуны во время революции“ (1894 и сл.), сборник „Париж во время термидорианской реакции и при Директории“ (1898 и сл.), „Сборник документов по созыву Генеральных Штатов“ (1894 и сл.), „Сборник актов Комитета общественного спасения“ и др. Эта издательская деятельность продолжалась и в первые десятилетия XX века. К этому периоду относится возникновение „Собрания документов по экономической истории французской революции“ (1906 и сл.), „Сборник актов Директории“ (1910 и сл.), „Акты революционного правительства“ (1920 и сл.) и т. п. Продолжались и некоторые старые издания, как „Акты Комитета общественного спасения“, двадцать пятый том которых вышел в 1918 г.
Рядом с печатанием архивного материала большое развитие получила исследовательская деятельность целого ряда ученых во всей Ф. по части местных обстоятельств, отдельных событий и эпизодов, лиц и т. д., разных деталей и пр. и пр. Росли и историографические пособия в роде „Репертория рукописных источников по истории Парижа во время революции“ Тютэ, „Библиографии истории Парижа во время революции“ Турне, „Обзора работ по экономической истории французской революции“ Буассонада (1906), „Практического руководства для изучения французской революции“ Карона (1912) и др. Вообще при Третьей республике, особенно около юбилейного года, историческое изучение французской революции вступило в новый период, который характеризуется специальным и детальным изучением частностей, усиленным обращением к архивным источникам, соединением частных усилий для достижения общих целей, внесением в работу научного духа и развитием специального преподавания истории революции с университетских кафедр. В конце XIX века появилось и несколько капитальных монографий, кроме более ранней „Истории рабочих классов и промышленности во Ф. с 1889 г.“ Левассера, „Гражданское законодательство французской революции“ Саньяка (1898); „Финансы старого порядка и революции“ Стурма (1885), „Финансовые причины французской революции“ Гомеля (1892—1893). Отметим еще, что с середины XIX в. во Ф. необычайно развилась литература по истории революции в провинциях, а также литература биографическая об отдельных деятелях революции. В последнем отношении наиболее заслуживающими внимания авторами являются: Маделен о Фушэ (1905) и о Дантоне (1914), Барду о Лафайете (1892—1893), Ломени о Мирабо и Барту о нем же (1913), Добан о г-же Ролан, Амель о Робеспьере, Шевремон о Сен-Жюсте, Дюнуайе о Фукье-Тенвиле, Эррио о Марате и др.
В самом начале XX века историография французской революции обогатилась двумя капитальными трудами, авторами которых были Олар и Жорес. Первый, как мы видели, приобрел известность в качестве специального профессора истории революции в Сорбонне, редактора исторического журнала и председателя Общества истории французской революции. Под его редакцией вышло не мало изданий документов и из под его пера — ряд таких исследований, как: „Ораторы французской революции“ (1882), „Культ Разума и культ Верховного существа“ (1892), „Состояние Ф. в VIII и IX годах республиканской эры“ (1897) и др. В 1901 г. он издал „Политическую историю французской революции“ с подзаголовком „Происхождение и развитие демократии и республики“. Эта — исключительно внутренне-политическая история, т. е. история политического законодательства, политических партий, политических принципов, основанная на критическом пересмотре сложившихся обо всем этом представлений, опирающаяся только на документальные данные, и с принципиальным недоверием относящаяся к мемуарам. После выхода в свет этого труда Олар продолжал печатать разные специальные работы, из которых наибольший шум наделала его критика труда Тэна (1907).
В один год с „Политической историей“ Олара известный парламентский вождь социалистов Жорес выпустил в свет первый том своей громадной „Социалистической истории“, который со следующими тремя томами и еще одним, написанным Девиллем, составляет историю революции. Особенностью этого труда является стремление автора осветить экономическую сторону революции, для чего им собран был большой материал, касающийся преимущественно рабочего класса, промышленности и торговли. Жорес выступает в своей истории марксистом, но довольно-таки неправоверным, заявляя, что многое в его труде ведет начало из идеализма Мишле. Задуманный для чтения рабочих и крестьян, но слишком громоздкий для этого, труд Жореса совершенно лишен каких бы то ни было библиографических ссылок, что составляет его крупный недостаток.
Остается упомянуть о последних общих трудах о французской революции. Во Ф. никогда не было недостатка в небольших историях французской революции для самой широкой публики. Таковы были, напр., во второй половине XIX века книжки Карно (1870) и Рамбо (1883), из которых второй написал еще „Историю современной (французской) цивилизации“. К этой же категории относится „Революция“ Маделена (1912), написанная в очень критическом духе. Для большой же публики написаны два первые тома очень важной коллективной „Истории современной Ф. от революции до мира 1919 года“ под редакцией Лависса, составленные — один Саньяком, автором „Гражданского законодательства“ (см. выше) и „Революции 10 авг.“ (1910), другой — Паризэ. Наконец, в 1924 г. выпустил в свет два первых томика своей истории революции председатель другого исторического общества и редактор другого исторического журнала (см. выше) Матьез, автор большого количества работ о революции, из которых более важны посвященные религиозной стороне революции („Теофилантропия и декадарный культ“, „Происхождение революционных культов“, „Революция и церковь“, „Рим и французское духовенство при Учредительном Собрании“ и др.), а также Робеспьеру („Робеспьер-оратор“, „Робеспьер-террорист“ и самая последняя книга „Вокруг Робеспьера“, 1925). Наиболее видными монографическими трудами по революции из ближайшего к нам времени являются: „Религиозная история французской революции“ Дебидура, „Коммуна 10 августа“ Брэша, многочисленные книги Ленотра („Революционный Париж“, „Вареннская драма“, „Сентябрьские убийства“ и пр. и пр.). Матьез, кроме того, взял на себя общую редакцию написанных Жоресом четырех томов „Социалистической истории“ для нового издания этого труда (уже в двадцатых годах).
По французской революции существует литература и в других странах. В Бельгии и Италии, которые испытали на себе влияние революции во время их завоевания французами, разрабатывалась, главным образом, эта сторона тогдашней истории, но в Бельгии, кроме того, был написан большой труд о революции в самой Ф. в виде XIII и XIV томов известного произведения Лорана „Этюды по истории человечества“, выходившего в свет в шестидесятых годах прошлого века. Лоран был большим врагом клерикализма и относился к католицизму, как воинствующий деист в духе философии XVIII века, вследствие чего в его труде была разработана, главным образом, религиозная сторона французской революции, равно как ее международное значение, которым он интересовался с точки зрения права национальностей, провозглашенного революцией. В Англии интерес к французской революции вызвал в самом же ее начале большую публицистическую литературу как против (Берк), так и за (Маккинтош и др.), но историки ею занимались мало. Единственным крупным и оригинальным трудом в английской литературе в этом отношении является знаменитая „Французская революция“ Карлейля, изданная им еще в 1837 г. и переводившаяся потом на разные языки. Это — очень своеобразное произведение, которое многими характеризуется скорее, как поэма, нежели история, хотя факты в ней переданы верно, и общий дух революции схвачен с удивительной интуицией. Книгу Карлейля во французской историографии более всего напоминает история революции Мишле. Из общих трудов заслуживает еще внимания VIII том „Кэмбриджской новой истории“, под редакцией лорда Актона; отдельные главы тома принадлежат разным авторам, не всегда стоящим на высоте современной науки. Из монографических работ на английском языке для истории революции ценны следующие: Маган, „Влияние морской силы на французскую революцию и Империю“ (1893); Стефенс, „Главные речи государственных людей и ораторов французской революции“ (1892); Доуден, „Французская революция и английская литература“ (1897); Альджер, „Англичане во французской революции“ (1897); Э. Смит, „Английские якобинцы“ (1881). Кроме того, есть несколько английских биографий деятелей революции: Лафайета (Bayard-Tuckerman и Tower), Дантона (Beeslay, Belloc, Warwik), Талейрана (Marison), Барнава (miss Bradley) и др. Книга miss Ellery о Бриссо, вышедшая в 1915 г., — американская.
Гораздо больше англичан сделали для истории французской революции немцы, у которых тоже в самом же начале, как и у англичан, была о ней публицистическая литература (Фихте, Генц и др.) и которые, подобно бельгийцам и итальянцам, испытали на себе завоевательную политику революции, не говоря уже о культурном влиянии Ф. на Германию. Об этом влиянии и о франко-германских политических отношениях во время революции есть специальная литература. Немцы вообще рано начали писать историю французской революции (Шлоссер в „Истории XVIII в.“, Ваксмут и Шютц и др.), но первое вполне научное отношение к ней мы находим в первом томе книги Лоренца Штейна „История социального движения во Ф. от 1789 года до наших дней“ (1850), где была вскрыта социальная ее подоплека в борьбе классов. Лоренц Штейн уже писал под влиянием событий 1848 года, в которых такую видную роль играл социализм, уже раньше (1842) бывший предметом исследования Штейна, вследствие чего он и в самой революции искал первые проявления социалистических и коммунистических идей. Вскоре после этой книги вышел первый том громадной „Истории революционного времени“ Зибеля (1853), законченной только в 1879 году. Здесь французская революция изучается на фоне общеевропейской политики конца XVIII века и в связи с двумя другими крупными событиями того времени, а именно с падением Польши и разложением Священной римской империи германской нации. Зибель много работал в немецких и иностранных архивах, ввел в научный оборот много фактов, высказал немало важных соображений, но его труд портит его резко-прусская точка зрения, — обстоятельство, очень невыгодно отличающее его, Зибеля, от Сореля (см. выше), более объективного и широкого. Очень полезным в свое время и до сих пор не утратившим значения пособием является „История французской революции“ Гейсера, образовавшаяся из его курса университетских лекций (1867). Впрочем, таких второстепенных книг по истории французской революции немало, начиная хотя бы с двух томов В. Онкена, посвященных революции, Первой Империи и освободительным войнам в его многотомной „Всемирной истории в отдельных изложениях“ (1884—1887). С конца XIX века история французской революции стала изображаться и с марксистской точки зрения. Главными произведениями в этом отношении являются „Противоречия классовых интересов 1789 года“ Каутского (1889), популярная история французской революции Блосса и книга Кунова, получившая в окончательной редакции заглавие: „Партия великой французской революции и ее пресса“ (1908 и сл.).
Есть в немецкой исторической литературе также ряд работ, касающихся отдельных вопросов, каковы: „Консервативные элементы Ф. накануне революции“ Гуглия, „Попытки реформ и падение абсолютизма во Ф.“ Глогау (1905) и „Прелиминарии французской революции“ Адальберта Валя (1905—1907), „Очерки аграрных отношений и аграрных проблем во Ф. XVIII века“ Вольтерса, „О распределении поземельной собственности во Ф. перед 1789 г.“ Дармштеттера, „Декларация прав“ Иеллинека, книги Цинкейзена и Коха о якобинцах (1852—3, 1904), А. Шмидта и Эккарта о терроре и т. п. Из биографий отметим написанные Альфредом Штерном (Мирабо), Зельмой Штерн (Клоотс) и пр.
Русская литература о французской революции относится лишь к концу XIX века, но уже первые ее произведения обратили на себя внимание во Ф. и позволили таким ее ученым, как Олар и Жорес, говорить об особой „русской школе“ в историографии французской революции. Ее характерною чертою был признан преобладающий интерес к социально-экономической стороне истории, к аграрным отношениям и к крестьянству, равно как к рабочему классу. Если все главные общие истории революции, кроме Мишле, существуют в русском переводе, то таких же оригинальных трудов, которые могли бы итти в сравнение с книгами Карлейля в Англии или Зибеля в Германии, у нас не имеется, и вся сила „русской школы“ заключается в частных работах. Весь их ряд был открыт статьей В. И. Герье „Республика или монархия установится во Ф.“ (1873), за которою последовали другие: о политических теориях Руссо (1882) и Мабли (1883 и 1887) и о наказах 1789 г. (1884), изданные впоследствии в виде обобщающей книги „Идея народовластия и революция 1789 г.“. В течение нескольких лет (1878—1895) Герье следил за выходом отдельных томов Тэна, о которых давал критические отчеты, переделанные потом, но уже без критики, в особую книгу „Французская революция в освещении И. Тэна“ (1907). Свои статьи о Мабли он переделал во французскую книгу (1886). Первым начавшим архивную работу над специальной темой по данной эпохе был Н. И. Кареев, издавший в 1879 г. диссертацию „Крестьяне и крестьянский вопрос во Ф. в последней четверти XVIII века“, а позднее написавший несколько работ по экономической истории революции и особенно по истории парижских секций, за которыми последовали „Великая французская революция“ (1918) и трехтомный обзор „Историки французской революции“ (1924—1925). Особенно же много аграрной историей Ф. до и во время революции занимался И. В. Лучицкий, посетивший ради этого два с половиной десятка провинциальных архивов и напечатавший несколько книг и статей (главные из них: „Крестьянское землевладение во Ф. накануне революции“ (1900) и „Состояние земледельческих классов во Ф. накануне революции и аграрная реформа 1789—1793“ (1912). Много для этого вопроса сделал М. М. Ковалевский, который занялся также состоянием обрабатывающей промышленности и положением рабочих в своем широко задуманном и крупном „Происхождении современной демократии“ (1895), где дается общая картина старого порядка, в государственном, общественном и хозяйственном отношениях, излагаются политические, социальные и экономические теории эпохи, равно как конституционное и гражданское законодательства Учредительного Собрания. У Ковалевского есть и специальный этюд о происхождении мелкой поземельной собственности во Ф. (1912). Еще больше, чем Ковалевский, для истории французских промышленных рабочих сделал Е. В. Тарле в двух томах своей диссертации „Рабочий класс во Ф. во время революции“ (1909—1911), положив в основу этого труда архивные документы. Кроме всех этих трудов, заслуживают внимания следующие книги, некоторые из коих были написаны тоже по неизданным источникам: „Провинциальная администрация во Ф. в последнюю пору старого порядка“, П. Н. Ардашева (1900—1906); „Выборы 1789 г. во Ф. и наказы третьего сословия, с точки зрения их соответствия истинному настроению страны“, А. М. Ону (1908); „Догматика положительного государственного права во Ф. при старом порядке“, В. Ф. Тарановского (1911); вторая половина первого тома книги В. М. Устинова „Учение о народном представительстве“ (1912); „Руссо и Декларация прав“, Г. Д. Гурвича (1918), „Барнав“, Попова-Ленского (1924).
В заключении обзора литературы по французской революции остается указать книгу, написанную русским, но на французском языке, и переведенную по-русски только через несколько лет после появления оригинала. Это — „Великая французская революция“, П. А. Кропоткина, книга, своеобразие которой заключается в подходе к революции с точки зрения теоретического анархизма, что делает это произведение единственным во всей историографии революции.
IV. Новейшее время. Непосредственным продолжением революционной эпохи была наполеоновская, которая в одних отношениях была контр-революцией, в других — консолидацией приобретений революции и распространением многих ее принципов и учреждений вне Ф. Некоторые историки революции даже прямо включали наполеоновскую эпоху в свои книги (Минье, Бюше, Сорель), да и Олар относит ее первые пять лет в историю революции. В рассмотрении этой эпохи следует различать ее внешнюю (дипломатическую и военную) сторону, имеющую общеевропейское значение, и сторону внутреннюю, касающуюся только политических, социальных, экономических отношений в самой Ф. История Наполеона, давшего свое имя эпохе, начала писаться еще при самом Наполеоне, но это была исключительно история внешняя и притом чисто официальная. Только вне Ф. было возможно критическое отношение к личности Наполеона (Вальтер Скотт, Шлоссер и др.). Вся ранняя литература о нем решительно устарела вплоть до знаменитого труда Тьера „История Консульства и Империи“, начавшего выходить в свет в 1845 г. и оконченного только в 1862 г. Заключая свою „Историю французской революции“, Тьер по поводу 18 брюмера писал, что Наполеон приходил в мир с таинственной миссией для продолжения революции под монархическими формами, хотя бы и без свободы, для которой еще не настало время. Весь этот труд Тьера получил характер настоящего прославления Наполеона в духе той легенды, которая создалась о нем во Ф. в эпоху реставрации, и даже содействовал оживлению бонапартизма при Людовике-Филиппе. Окончилась „История Консульства и Империи“ при Наполеоне III, с своей стороны способствовавшем укреплению культа первого императора французов. Общий взгляд Тьера на Наполеона I вызвал в начале шестидесятых годов резкую оппозицию со стороны, — что характерно, — двух швейцарцев, которые могли свободно писать о Наполеоне. Один из них был Ланфре, который еще в 1861 г. критиковал сочинение Тьера, а потом вскоре, в противовес французскому историку, сам предпринял „Историю Наполеона I“, пять томов которой выходили один за другим от 1867 до 1875 года, но которую автор успел довести только до 1811 года. В изображении Ланфре Наполеон является врагом внутренней свободы и угнетателем других народов, создавшим систему официальной лжи и произвольного управления. Вся книга получила полемический характер против Тьера, нашедшего критика и в лице Барни, автора книжки „Наполеон I и его историк Тьер“ (1865), где подвергся уничтожающей критике не только автор „Истории Консульства и Империи“, но и его герой, как „первый контр-революционер“, по определению г-жи Сталь. Во Ф. эта книжка была строго запрещена. Здесь, наоборот, делалось все, что только было можно, для прославления Наполеона. Царствовавший во Ф. его племянник тщательно охранял государственные архивы от возможных разоблачителей, а официальное издание „Корреспонденции Наполеона I“ велось так, что в него не попадали сколько-нибудь компрометирующие документы, особенно из революционного периода. Полнее печаталась вторая серия „Парламентских архивов“ (см. выше), где нашли себе место протоколы законодательных учреждений Консульства и Империи. Только Третья республика открыла для исследователей государственные архивы, чем ранее других воспользовался Юнг, биограф Бонапарта до 18 брюмера в книге „Бонапарт и его время по неизданным документам“ (1878). Обличительная тенденция и этой работы явствует хотя бы из обвинения автором родителей Наполеопа в подлоге, будто-бы учиненном при помещении мальчика в школу на казенный счет. Из архивов стали извлекаться бывшие раньше секретными документы, а также появляться хранившиеся под спудом мемуары людей, знавших Наполеона и бывших не очень лестного о нем мнения. Одни такие мемуары (Шапталя) еще до своего опубликования в 1893 г. попали в руки Тэну, который работал тогда над пятым томом „Происхождения современной Ф.“, где он дал, к крайнему негодованию бонапартистов, блестящую, но очень нелестную характеристику Наполеона. Последний у него рисуется, как кондотьер, хотя и гениальный, но мало образованный, еще того менее моральный, грубый и насильственный, давший Ф. организацию казарменного типа. За поруганную честь Наполеона заступился один из членов династии, принц Наполеон, выпустивший в свет возражение под заглавием „Наполеон и его порицатели“ (1887). Но у основателя Первой Империи нашлись и защитники, одним из первых среди которых был Артюр Леви, занявшийся в своей книге „Наполеон в интимной жизни“ (1893) восхвалением своего героя, как воплощения всяких добродетелей, нужных и в приватной и в общественной жизни каждому порядочному человеку. Вскоре он издал и другую книгу под заглавием „Наполеон и мир“, где знаменитый воитель изображается, как миролюбивейший в мире государь, которого принуждали воевать его враги. Конец XIX века и начало XX века вообще были временем непомерного роста литературы о Наполеоне, что вызвало потребность в особых библиографических обзорах наполеоновской литературы итальянца Лумброзо (1894), основавшего в 1901 г. даже особый журнал „Наполеоновское обозрение“, и немца Кирхейзена, выступившего со своим пособием в 1902 году, а в 1925 г. выпустившего в свет уже пятый том своего труда „Наполеон I, его жизнь и его время“, а перед самым началом мировой войны и один француз Э. Дрио, автор многих работ об эпохе, предпринял издание периодического „Обозрения наполеоновских штудий“ (1912). Очень важное место в этой литературе заняли книги о самом Наполеоне, его воспитании, его характере, его семейных отношениях (многочисленные работы Массона в конце XIX в., а также произведения Шюке, Маркаджи, Колена, Депре и др. из начала XX столетия). Особыми научными и литературными достоинствами отличаются книги Вандаля „Наполеон I и Александр I“ в трех томах (1891—1896) и „Возвышение Бонапарта“, первый том которого вышел в 1902 г. Не исчерпывая здесь всех названий трудов о Наполеоне, мы назовем только некоторые имена: немцев, — Фурнье, издавшего в 1886—1887 г. компактную его историю, и Кирхейзена; англичан — Сили, Холленд Роза, Слона; итальянца Бельтрами; в России — А. Трачевского (1907), П. Ковалевского (1901), и т. д. Место Наполеона в истории Европы освещено в последних томах большого труда Сореля, в целом ряде работ Дрио и т. д.
Обращаясь к внутренней истории Консульства и Империи, можно назвать целый ряд работ, освещающих отдельные ее моменты и стороны. Внутреннее состояние Ф. 18 брюмера было изображено на основании архивного материала Рокеном в книге, которая так и называется (1874). В 1897 г. Олар издал сборник документов о состоянии Ф. в первое время Консульства (ср. выше). Но таких общих обзоров сравнительно мало, а разработаны, главным образом, специальные вопросы о законодательстве Наполеона, о его полицейском режиме, о конкордате с папой (между прочим, в капитальном труде Дебидура об отношениях между церковью и государством во Ф. с 1789 г.), о положении во Ф. печати и учебного дела, об экономической политике Наполеона (особенно в русской книге: Е. Тарле, „Континентальная блокада“, 1913). Особую отрасль литературы о наполеоновской эпохе представляют собой книги о падении Первой Империи.
После переходной эпохи от Первой Империи к реставрации, нашедшей среди новейших историков исследователя в лице Анри Уссэ (Houssay), во Ф. на время утвердилась старая династия Бурбонов. Эпоха реставрации характеризуется борьбою между представителями старого порядка и преемниками революции, что отразилось и на литературе об этой эпохе, поскольку изображения последней имели сочувственный по отношению к ней или отрицательный характер. Первые общие труды о реставрации старого историка революции — Лакретеля (четыре тома, 1829 и сл.) и Капфига (10 томов, 1831 и сл.) отличались еще некоторою умеренностью, но следовавшие за ними Любие (6 томов, 1837 и сл.) и Дюлора (8 томов, 1835) заняли крайние позиции, первый в роялистическом духе, второй в оппозиционном, пока Волабель (6 томов, 1844 и сл.) и отчасти Ламартин (8 томов, 1851 и сл.) не сделали попытку более беспристрастного отношения к своему предмету. Все эти авторы, писавшие столь объемистые произведения, кроме Лакретеля, не были профессиональными историками, а публицистами, более „доказывавшими“, нежели „рассказывавшими“. Более научный труд, совершенно упразднивший предыдущие, издал тоже в десяти томах между 1857 и 1871 годами Дювержье де Горанн под заглавием „История парламентского правления во Ф.“. Его намерением было включить в рассмотрение и Июльскую монархию, но он успел довести изложение только до 1830 г., собрав громадный материал и внесши в изображение эпохи некоторый объективизм, несмотря на свою принадлежность к либералам. Однако, критическое отношение этого историка к роялистической партии побудило одного из наиболее крайних ее представителей, Неттемана, написать свою историю реставрации, вышедшую в свет в восьми томах между 1860 и 1872 годами. Гораздо еще большую по размерам историю эпохи (в двадцати томах, 1860—1878) написали Вьель Кастель, занявший среднюю позицию между Дювержье де Горанном и Неттеманом, чему способствовало то, что автор ограничивается исключительно рассказыванием, ничего не пытаясь доказывать. После Вьель Кастеля уже никто почти не брал на себя труда столь подробно повествовать об эпохе реставрации. Ни двухтомная книга Дареста (1879), ни двухтомная же история Амеля (Hamel, 1887) не внесли в историографию реставрации ничего нового, не говоря уже об изображении эпохи в более общих трудах в роде „Социалистической истории“ Жореса (см. выше) или в „Истории Ф. с 1789 г.“ под ред. Лависса. С историей реставрации произошло то же, что и с историями двух предыдущих эпох, когда за периодами исключительно больших общих трудов наступали периоды разработки частных вопросов. Начало такому направлению было положено в семидесятых годах Тюро-Данженом в его книгах „Роялисты и республиканцы“ (1874) и „Либеральная партия при реставрации“ (1876) и Э. Додэ, автором книг о министерстве Мартиньяка (1875) и о белом терроре (1878), и общего обзора эпохи (1882), при чем оба историка проявили монархическую тенденцию. Особенно посчастливилось в начале XX века вопросу о введении во Ф. в 1814 г. парламентского строя, когда работы об этом сразу издали Бартелями (1904), Боннефон (1905), Мишон (1905), Симон (1906), после чего о том же в России писал А. С. Алексеев (1914). Около того же времени Вейль написал общую историю либеральной партии во Ф. (1900), а специально об этой партии в эпоху реставрации, притом на основании архивного материала, издал диссертацию В. А. Бутенко „Либеральная партия во Ф. в эпоху реставрации“, первый том которой вышел в 1913 г., а некоторые главы второго пока появились только отдельными статьями в разных сборниках. К числу монографических обработок эпохи принадлежит еще ряд выдающихся работ. Наприм., кроме общей истории печати во Ф. Атена (Hatin), о том же по отношению к реставрации есть работы Де-Гранжа, Брюле (1907), Кремье (1912) и др. Обширна также мемуарная и биографическая литература.
Общие истории Июльской монархии не так многочисленны и не так обширны, как истории реставрации. Первым, кто еще при Людовике-Филиппе взялся за историческое изображение эпохи, был Луи Блан, будущий автор „Истории французской революции“. В 1840 г. он выпустил в свет в пяти томах „Историю десяти лет“, произведшую большую сенсацию в обществе не только своим резким обличительным тоном, но и массою фактов, до того времени остававшихся неизвестными публике. Большого научного значения книга теперь не имеет, но ее историческое значение очень велико в том отношении, что автор в ней впервые обратил внимание на социальные отношения эпохи и стал на общую точку зрения борьбы классовых интересов. Остальные истории царствования Людовика-Филиппа писались уже после февральской революции и притом больше в монархическом духе, как это можно сказать о книгах Нувьона (1857—1861), Дю-Бле (1877), Тюро-Данжена (семь томов, 1887—1892). Исключения представляют собою популярная книга Грегуара и отделы об Июльской монархии в более общих трудах. Гораздо выше по своим научным достоинствам „История Ф. от вступления на престол Людовика-Филиппа“ немецкого ученого К. Гиллебранда, которая должна была охватывать время от 1830 до 1871 года, но была доведена только до февральской революции. Кроме того, этот автор издал отдельную книгу о перевороте 1830 г. („Июльская революция и ее подготовка“, 1881), самый обстоятельный анализ этого события. Других отдельных произведений об июльской революции, рассказывающейся обыкновенно в общих трудах, не существует. Для Гиллебранда в этой его работе вся реставрация является „Vorgeschichte“ июльской революции, — точка зрения, на какую стал в России к Июльской монархии и к февральской революции Э. Д. Гримм в первой части своей популярной книги „Революция 1848 года во Ф.“ (1908). Революцию 1848 года подготовляли республиканцы и их тайные общества (об этом — известный труд De la Hodde) и распространение социалистических идей. Еще в начале сороковых годов молодой в то время немецкий ученый, Лоренц Штейн, уже упоминавшийся выше среди историков французской революции, издал книгу „Социализм и коммунизм современной Ф.“, с которого начинается научно-историческое отношение к социальному движению, как к движению пролетарскому и, следовательно, вся литература по истории новейшего социализма.
Литература по истории революции 1848 года очень обширна. Подобно Великой революции революция февральская породила массу мемуаров, написанных ее участниками и свидетелями. Некоторые из первых сами же делали попытки изложения ее истории, которые не могли быть объективными. Таковы книги Ламартина (1859), Гарнье-Пажеса, Луи Блана, написавшего свою книгу по-английски в 1858 г. (франц. пер. 1870), и др., а также и то, что Луи Блан писал о знаменитой Люксембургской комиссии (1849) или Тома о национальных мастерских (1850). Все это в настоящее время устарело, чего отнюдь нельзя сказать о статьях Карла Маркса о французских событиях в „Рейнской Газете“ за 1850 год, изданных впоследствии (1895) в виде книги под заглавием „Классовая война во Ф. с 1848 до 1850“. Верное понимание происходивших событий проявил и Лоренц Штейн в труде, названном выше в обзоре историков Великой революции. Позднейшие обработки истории революции 1848 года Стерна, Робена, Ренара (в „Социалистической истории“ Жореса) не представляют собою ничего примечательного, как и книги о Второй республике Тьера (1873—1874), Де ла Горса (1887), Спюллера (1891).
О низвергшем Вторую республику перевороте 2 декабря 1851 года наибольшею известностью пользуются сочинения Паскаля Дюпра („Проскрипции Людовика Бонапарта, 1852), Тэно („Париж в декабре 1851 года“, 1868), Виктора Гюго („История одного преступления“, 1877), Карла Маркса („Государственный переворот Людовика Бонапарта“).
Одним из первых историков Второй Империи после ее падения был Таксиль-Делор, начавший издавать свой шеститомный труд в республиканском духе в 1868 году, т. е. уже когда Империя падала и делалось возможным писать о Наполеоне III всю правду. Издававшиеся в шестидесятых годах книги о Второй Империи (Жирара, Мюллуа, Мореля и др.) были полны официальной лжи. Установившаяся во Ф. свобода печати сделала возможными разоблачения того, что прежде было секретом или просто даже оставалось неизвестным, и в этом смысле выходили в свет такие сенсационные книги, как, напр., „Тайны царствования Наполеона III“ Бомона-Васси (1874) или „Секретные бумаги и корреспонденция Второй Империи“ Пюле-Малесси (1877). „Иллюстрированная история Второй Империи“ Амеля (Hamel, 1873) открывает собою целый ряд популярных изложений эпохи, к которым нужно причислить изложения Андлера и Эрра (Herr’а) в „Социалистической истории“ Жореса. Более научную задачу поставил для своей большой „Истории Второй Империи“ серьезный ученый, несколько, однако, консервативно настроенный Де ла Горс (1894 и 1896). Одновременно с ним начал издавать свою книгу „Либеральная империя“ бывший министр в конце царствования Наполеона III, Оливье, в сущности, представляющую собою апологию его собственной деятельности. Первый том „Либеральной империи“ вышел в 1894 году, последний (четырнадцатый) — в 1912, за год до смерти автора. В начале XX века тоже не было недостатка в новых работах о царствовании Наполеона III (Тувенеля, Тома, Реньо).
Одним из наиболее научных изложений Второй Империи считается то, которое дал немецкий историк Булле в посвященной этому периоду „Всемирной истории“ Онкена. Конечно, нет недостатка и в чисто биографических работах о Наполеоне III и в книгах о его внешней политике, занимавшей столь видное место в его царствовании. Не приводя здесь вообще библиографии по истории войн, отметим только, что в 1875 году сделавшийся потом историком революции Сорель издал в двух томах капитальную „Дипломатическую историю франко-германской войны“, события которой с наибольшим талантом были рассказаны в книге Шюкэ „Война 1870—1871 годов“. Прибавим к этому указание на ряд книг об осаде Парижа (Кине, Сарсе, Трошю, Тэна, Санье и др.). Об образовавшемся тогда правительстве национальной обороны имеются книги Жюля Фавра, Вальфрэ, Ривьера и др.
Говоря об историографии Третьей республики, нельзя не поставить на первое место восстания Парижской Коммуны весною 1871 г. Это движение имело не только политический, но и социальный характер, и именно его революционное, социалистическое значение придало ему особую важность в глазах современников н потомства. О Коммуне поэтому писали многие вожди социальной революции, как Карл Маркс, П. Л. Лавров, М. А. Бакунин, П. А. Кропоткин, В. И. Ленин, рассматривавшие ее, как важный момент или этап в революционном процессе мирового масштаба. Уже в 1871 году, вскоре после подавления Коммуны, появилось во Ф. множество рассказов о ней или об отдельных ее сторонах и эпизодах (Лефрансэ, Локруа, Ланжаля и Корье, Малона, Мендеса, Молинари и пр.), но и потом не переставали появляться воспоминания о ней ее участников или свидетелей или исторические этюды о ней, иногда очень объективные, как трехтомный труд Арну (1878) или пятитомный Максима Дюкана („Содрогания Парижа“). Первый из них, как и Лисгагарэ, автор одной из наиболее читавшихся книг о Коммуне, является ее сторонником, второй выступает, как критик. Не называя здесь множества других (самый последний труд Талеса в 1924 г.), сделаем исключение для новейших (после 1917 г.) русских изложений истории Коммуны: Быстрянского, Лукина, Молока, Степанова. Коммуне отводилось также более или менее значительное место в общих историях Третьей республики, в том числе и во второй части XII тома „Социалистической истории“ Жореса (автор — Дюбрейль).
Общих историй Третьей республики существует несколько, не считая тех ее изложений, которые имеются в „Социалистической истории“ Жореса или в „Современной истории Ф.“ под редакцией Лависса (а также в продолжении с VI тома „Истории французов“ Лавалле). Первый заслуживающий внимания труд об этом периоде был предпринят французским историком Зевором (1896 и сл.).
Самый же важный и капитальный по своей осведомленности принадлежит известному политическому деятелю и историку (писал о Ришелье и об интендантах, см. выше) Ганото, который в 1903 году издал первый том большой „Истории современной Ф.“ пока остановившейся в четвертом томе только на 1882 годе.
Дипломатическая история Третьей республики в первые два десятилетия ее существования изложена Иппо (Hippeau, 1888). В русской литературе имеются книги о Третьей республике (Инсарова и Кудрина). Сравнительная бедность в общих трудах по истории Третьей республики искупается чрезвычайным обилием работ об отдельных моментах, эпизодах, деятелях эпохи. Нашли своих историков попытки монархической реставрации в первой половине семидесятых годов (Э. Додэ, Де Жуайе, Де Кастелян, Дю Бург), республиканская конституция 1875 г. (Луи Блан и др.), политические партии Третьей республики (Жак, Тест, Ришар, Бюиссон и др.), министерства и министерские кризисы (Окур, Мюэль), экономическая жизнь (Левассер, Виаллат), социальное движение (Вейль, Поль Луи, Галеви, Шалле и мн. др.), отделение церкви от государства (Д’Эспанье, Вивер и др.), буланжизм (Верлю), антисемитизм и дело Дрейфуса (Лазар, Леруа-Болье, Леваньян, Рафаэль, Ж. Рейнак, Груссе, Бриссон, Дютре-Крозон и пр.) и многое еще другое. Никогда, равным образом, не достигала такого развития биографическая литература о современных политических деятелях, как при Третьей республике, иногда даже еще при их жизни, большею частью же вскоре после их смерти. Особенно много было биографов у Тьера и у Гамбетты, двух наиболее видных деятелей в период основания Третьей республики. Все это характеризует ту быстроту, с какою во Ф., еще со времени первой революции, политическая жизнь становилась достоянием исторической литературы. Мы видели, что последняя отзывалась на жизнь сначала произведениями более общего содержания, и синтетические обзоры предшествовали аналитическим исследованиям. С середины XIX века революцию начали изучать не только en bloc, но и в деталях, и эта манера монографических изучений начинает заметно преобладать в историографии Третьей республики, которая, кроме того, все более и более отказывается от публицистических приемов, чтобы в большей мере удовлетворить требованиям исторической научности.
Одну из черт новейшей национальной историографии во Ф. представляет собою обилие солидных исторических трудов, обозревающих ту или другую сторону общественной и культурной жизни Ф. на протяжении более или менее длинных периодов, преимущественно с 1789 г. Некоторые из этих трудов достигли большой известности. Левассер, который еще в середине XIX в. издал историю рабочего класса во Ф. до 1789 г., через несколько лет продолжил ее от революции, при чем в издании, вышедшем в свет в начале XX в., были сделаны дополнения, когда автор напечатал еще большой том о вопросах, касающихся рабочих и промышленности при Третьей республике. Такие же общие исторические обзоры существуют для взаимных отношений церкви и государства с 1789 г. до самого последнего времени (Дебидур), для судеб во Ф. индивидуальной свободы (Шалламель), для развития народного образования во Ф. тоже после революции (Греар) и высшего образования за тот же период (Лиар), для истории прессы (Атен, Шалламель, Авенель).
Современное состояние исторической науки во Ф. находится на очень высоком уровне. Можно сказать, что в работе над национальным прошлом участвует вся страна, поскольку местные деятели, преподаватели, архивисты, простые любители изучают прошлое своих провинций, своих городов и его место в истории всей Ф. Архивные документы издаются не в одном Париже, не одним правительством, не одними центральными организациями, но и на местах и местными силами. Университетские кафедры заполнены знающими специалистами, под руководством которых молодежь учится применять к историческому материалу строгие научные методы, постепенно вытесняющие прежние любительские приемы и более или менее публицистические подходы. Со второй половины XIX века существуют во Ф. специально исторические журналы, каковы: „Revue Historique“, „Revue des questions historiques“, „Revue du syntèse historique“, „La Révolution française“, „Annales historiques de la Révolution française“, „Revue Napoléonienne“ и мн. др., и даже в провинциальных городах существуют свои органы научного общения между местными историками. Такому блестящему состоянию исторической науки соответствует как популярная, так и учебная литература, заключающая в себе массу превосходных пособий.
Литература: A. Molinier. „Les sources de l’histoire de France“. 1901. G. Monod. „Bibliographie de l’histoire de France“. 1888. (Названо четыре с половиной тысячи сочинений по дореволюционной Ф.). Его-же. „Du progrès des sciences historiques en France depuis le XVI siècle“ (Rev. Hist 1876. I). C. Julian. „Extraits des historiens français du XIX siècle“. 1897. Chevalier. „Repertoire des sources historiques du moyen âge“. Ch. V. Langlois. „Manuel de bibliographie historiqne“. 1901—1904 и (в сотрудничестве c L. Stein’ом) „Les archives de l’histoire de France“ (1891—1893). Особенно см. „Le livre de cinquantenaire“, изданную редакцией „Revue historique“ в 1927 г. Füter, „Geschichte der neuren Historiographie“. 1910. A. Wolf. „Einleitung in das Studium der neuen Geschichte“. 1912. Gooch. „History and historians in the XIX century“. 1912. P. Herre. „Quellenkunde zur Weltgeschichte“. 1910. H. Петров. „Новейшая национальная историография в Германии, Англии и Ф.“. 1861. П. Г. Виноградов. „Очерки зап.-европ. историографии“ (Журн. мин. нар. пр., 1883 и сл.). И. М. Гревс и П. Д. Погодин. „Очерки современного исторического преподавания в высших учебных заведениях Парижа“ (Историческое Обозрение. 1892. IV). Р. Ю. Виппер. „Общественные учения и исторические течения XVIII и XIX веков“ (1900). О. А. Добиаш-Рождественская, „Зап. Европа в средние века“ („Введение в науку“. История. Вып. 10. 1920). Для эпохи французской революции и для XIX века см. следующие труды: P. Janet. „Philosophie de la Révolution française“ (1865). A. Le-Roy. „Les historiens de la Révolution française“. 1881. P. Boissonade. „Etudes relatives à l’histoire de la Révolution française“. 1906. Caron. „Manuel pratique pour l’étude de la Révolution française“. 1912 (пятый том серии „Manuels de bibliographie historique“). Mirkine-Guetzevitch. Статьи в „La Fr.“ за 1925 г. о русских работах по революции. Н. И. Кареев. „Новейшие работы по истории французской революции“ (Истор. Обозр. т. I. 1890); „Работы русских ученых по истории французской революции“ („Изв. Политехн. Инст.“ и отд. 1904); „Что сделано в исторической науке по вопросу о положении французских рабочих перед 1789 годом“ (там же и отд. 1911); „Эпоха франц. рев. в трудах русских ученых за последние десять лет“ (Истор. Обозр. и отд. 1912); три выпуска, №№ 16—18, отдела истории в серии „Введение в науку“, содержащие историограф. обзоры франц. револ., наполеоновской эпохи и новейшего времени, 1922—1923; „Историки французской революции“ (три тома), 1924—1925. Из литературы об отдельных французских историках см. книги и статьи: Jules Simon. „Thiers, Guizot et Rémusat“. 1885. Его-же. „Mignet, Michelet, Henri Martin“. 1889. G. Monod, „Les maîtres de l’histoire: Renan, Taine, Michelet“, 1876. О Гизо и Тьере больше писали, как о политических деятелях (о Тьере, как историке, Barni, о чем выше, Fonvielle в 1876 г. и Aulard в „La Rév. Fr.“ за 1914 г.), об Ог. Тьерри — Valentin (1895), о Фюстель де Куланже — Guiraud (1896, русск. пер. 1898), о Жоресе, как историке — Aulard („La Rév. Fr.“ 1902). Особенно богата литература о Тэне, в том числе полемическая книга Олара, о которой выше, и Mathiez в „Ann. Rév.“ 1908. Русские работы: В. П. Бузескул, статьи о Сореле („Истор. этюды“, 1911) и о Лависсе („Изв. Рос. Ак. Наук“, 1925). П. Г. Виноградов. „Итоги и приемы работы Фюстель де Куланжа“ („Рус. Мысль“, 1890). Р. Ю. Виппер о Тьерри в рус. пер. „Истории третьего сословия“. В. Н. Герье. „Народник во французской историографии“ (о Мишле, „Вестн. Евр.“, 1896) и статьи о Тэне, его методе, его значении (там же за 1878, 1889 и 1890). И. И. Иванов, ст. о Тэне („Русск. Б.“, 1901). Н. И. Кареев. „Сорель, как историк французской революции“ („Изв. Политехн. Инст.“ и отд. 1907). „Тэн перед судом Олара“ („Рус. Бог.“ 1902. II) и др.