Аристотель, великий греческий философ, род. в 384 г. до P. X. в колонии Стагире, близ Афона. 17 лет он прибыл в Афины и сделался учеником Платона. В 343 г. Филипп Македонский пригласил А. в воспитатели к своему знаменитому сыну Александру. Около 10 лет пробыл А. в Македонии, a затем вернулся в Афины, где и основал свою философскую школу в Ликее — гимназии, окруженной аллеями. Так как А. обыкновенно беседовал со своими учениками, прогуливаясь по этим аллеям, то школа его и получила название перипатетической. Хотя в конце жизни Александра Македонского его отношения к А. были очень обостренные, все-таки последнего считали в Афинах приверженцем Македонии, и потому он подвергался всяческим преследованиям, так что, опасаясь испытать на себе участь Сократа, он бежал из Афин в Халкиду, где и умер в 322 г.
Необыкновенная разносторонность знаний и широта философской мысли, по существу примирительной и трезвой, побуждали А. отзываться на все умственные интересы и запросы своего времени: он написал множество работ, из которых до нас дошла только небольшая часть, да и то не в полном виде („Категории“, „Метафизика“, „Этика“, „Поэтика“, „Политика“). Он питал свое мышление точными фактами, был тщательный исследователь природы, собрал и систематизировал целый ряд эмпирических данных изо всех областей естествознания; и в то же время эта наклонность к опыту и наблюдению, эта строгость натуралиста сочеталась в нем с глубоким даром отвлечения и формального анализа. Именно А. является творцом дедуктивной логики (совокупность его логических сочинений была объединена под общим именем „Органона“; важнейшие из них, „Аналитики“, имеются и на русском яз.). В своих трактатах по логике А. изображает не все процессы мышления в их целом, — он только исследует формы и законы научного доказательства, вырабатывает строгую технику логических приемов. Доказать какое-нибудь научное положение, это значит свести его к тому, что в свою очередь доказательства уже не требует, обладая для нашего сознания непосредственной достоверностью; такие самоочевидные истины, или аксиомы существуют в нашем уме, и мы по методологическим ступеням умозаключения, или силлогизма спускаемся от них к частным фактам и выводам. Учение об аксиомах и силлогизмах и составляет центр аристотелевской логики. Оно разработано у него с такой обстоятельностью и глубиной, что дедуктивная логика на протяжении своей дальнейшей истории немногое прибавила к нему, и А. неограниченно царил в этой науке до тех пор, пока великие усилия Бэкона Веруламского и, впоследствии, Д. С. Милля не привели к установлению нового отдела в логике — индукции. Впрочем, А. понимал все значение и этой последней, т. е. перехода от единичных явлений к общим выводам; но только он думал, что такой переход, основанный на опыте, дает лишь знание вещей вероятных, между тем как дедукция, умозрение, открывает достоверность необходимую и действительную, представляет собою ключ к истинной мудрости, к „первой философии“.
Эта философия, или, как ее впоследствии назвали, метафизика состоит в знании последних, высших причин бытия. Она исследует бытие как таковое, а не в тех или других его частных определениях; она рассматривает сущее, поскольку оно неизменно в своей природе. Что же такое сущее, что такое настоящая реальность? А. отвергает то решение, какое дал этому вопросу Платон, который и истинную сущность мировых вещей полагал вне их, отводил в трансцендентную область умопостигаемых идей. С Платоном А. согласен только в том, унаследованном от Сократа, убеждении, что реальность каждой вещи, ее основной и подлинный корень, заключается не в ее индивидуальных и чувственных признаках, а в ее всеобщей идеальной сути, которую мы выражаем в родовых и видовых понятиях своего ума. Но в противоположность своему учителю, А. оставался на почве имманентной и эту идеальную сущность каждой вещи не отделял от самой вещи. Умопостигаемая сущность вещи, то, что Платон называл идеей, не есть нечто самостоятельное, независимое от внешней природы, — нет, она внутренне пребывает в самом предмете; таким образом, вместо двух миров Платона А. воздвигает только один мир. Ближе сущность вещей А. определяет как форму последних, как то, что каждую вещь делает именно тем, что она есть. Но форма объясняет только неизменное и устойчивое в предметах, их вечную суть; откуда же беспрестанные изменения вещей, где источник того неудержимого процесса, который совершается в природе и на протяжении любого промежутка времени все меняет и меняет облик предметов? Дело в том, что, кроме формы, есть еще и некая текущая основа частных явлений, некий субстрат, или подлежащее мировой реальности, из которого все возникает и в которое все возвращается, — есть некая первичная материя. Бесформенная и неопределенная, без свойств и признаков, она представляет собою пассивный и равнодушный материал, на который зиждительно воздействует форма, как начало активное. Все в мире создано из материи и формы, — но какая же связь существует между ними, и есть ли примирение для этого дуализма? Да, дуализм материи и формы разрешается в том, что всякое возникновение и творчество, всякий процесс сводится к переходу от возможности к осуществлению, от потенциального к реальному, и вот материя, это — возможность, а форма, это — реальность. Силы природы не нашли себе раз навсегда законченного осуществления; если бы в мире не лежали неисчерпаемые возможности новых проявлений, жизнь мира остановилась бы. Но бесконечно развертывается свиток возможностей, и они в такой же бесконечной постепенности встречают себе полную реализацию (энтелехию). В материи дремлет потенция, возможность того, что̀, входя в нее, пробуждает, актуализирует, осуществляет форма: потенция и акт, материя и форма — понятия соотносительные, внутренне связанные. Таково общее соотношение формального и материального начал во вселенной. При этом то, что уже получило форму, может быть материей для формы высшей; например, семя — это уже некоторая определенная элементарная форма бытия, но в то же время оно — только материя, потенция для высшей формы — дерева. Если жизнь и развитие мира состоит в непрерывном переходе от возможного к действительному, если кругом совершается бесконечное воплощение формы в материю, то, значит, неизбежным условием космического бытия является вечное движение. Что же движет мир? Всякое движение предполагает двигателя, который представляет собою воплощенную деятельность, энергию, чистый акт. В пределах самого мира такого перводвигателя найти нельзя, и ряд соображений заставляет нас выводить его по ту сторону мира, как божество. Так как оно — безусловная энергия и актуальность, то в нем и нет никакого следа матерьяльной стихии, — иначе материя внесла бы в него начала потенциальности, только пассивной возможности, а божество — вечная действенность. Бесстрастное, бестелесное, неизменное, источник всякого движения, но само не движущееся, божество движет тем, что, будучи прекрасно и совершенно, оно, как предмет любви, как идеальная цель и великий духовный магнит, влечет к себе все мировые вещи. Они образуют собою космическую лестницу, ведущую от божества к бесформенности грубых сил; чем больше в каком-нибудь предмете форма преобладает над материей, тем более высокую ступень в природе он занимает. Природа внутренне едина, как един ее перводвигатель — божество. Она возникла не по случайной игре и капризу стихий, — в ней царит разумный план и мудрое соотношение частей. Природа, вся в совокупности и в каждом своем проявлении, стремится к цели; над миром властвует телеологический закон. Форма вещи есть в то же время ее цель; вещь имеет такую именно форму, какая соответствует ее внутреннему назначению. Высшие цели мира, красота и добро, осуществлены в нем настолько, насколько это позволило вечное упорство косной материи, ее роковое сопротивление воздействиям идеальн. принципа. Вселенная по своему внешнему виду представляет совершенную сферу, шар; поэтому, для своего движения она не нуждается в пустом пространстве и движется в самой себе.
Борьба двух вселенских начал, материи и формы, особ. резко выражается на земле; и так как всякая борьба ведет к расчленению, дифференциации, то именно благодаря ей возникло разнообразие мирового населения, великая сокровищница форм. И начиная от существ неорганических, восходя к царству растений и животных, природа своего кульминационного пункта достигает в человеке. Живые существа от мира неорганического отличаются своей одушевленностью; каждое из них в самом себе носит источник своего движения — душу. По А. душа, это — форма тела, т. е. его смысл, его цель, его конечная причина. Душа имеет три ступени. Низкий вид психического бытия, это — душа растительная, не сосредоточенная в каком-нибудь определенном органе, лишенная объединяющего центра (растения живут и в том случае, если их разделить на части, — значит, каждая часть растения имеет свою особую душу); функции растительной души сводятся только к питанию и воспроизведению. Несравненно выше стоит душа животная — источник внешних восприятий мира, источник всяческих ощущений, удовольствия и страдания (А. вообще первый разработал психологию восприятия и ощущения). То, что объединяет показания внешних чувств и дает нам общую картину и понимание действительности, это — душа разумная; правда, и в разуме надо отделять две стороны — страдательную, в которой проявляется естественная ограниченность человеческ. существа, и творческую, кот. представляет собою чистую божественную энергию и которая одна бессмертна; как энергия тела, душа умирает вместе с последним, — но не вся: разум, божественный элемент человека, после смерти отделяется от него и сливается с единством чистого божественного разума. Не высшую, а скорее пассивную сторону разума имеет в виду А. в своей этике. Она, в противоположность платоновской, носит характер не идеальный, а житейски-эмпирический, и касается всех отношений человека к человеку. Высшее благо лежит для А. не по ту сторону жизни, как это было у Платона, а в самой жизни. Центральный вопрос этики сводится к тому, как устроить эту жизнь достойным разумного и свободного существа образом. Цель поведения — счастье; оно является не одним из благ, а благом высшим. Для человека, как существа действенного, счастье заключается в проявлении его природы, т. е. в деятельности. Но деятельны и растения, и животные, — очевидно, специфически-человеческая деятельность отличается своим разумным характером, состоит в осуществлении разума. Склонность души усвоить себе подобную деятельность и есть добродетель. Этика не требует полного отречения от земных удовольствий и приманок, от всех благ, кроме добродетели, — А. придерживается как бы душевной гигиены, стоит за принцип золотой середины, который требует для нравственной деятельности известных приятных стимулов и заставляет человека сохранять равновесие между излишествами и лишениями.
Так как человек — „животное общественное“, то свою нравственную деятельность он может осуществлять не в одиночку, а только в государстве, которое и обеспечивает ему счастье. Государство не только союз людей на определенной территории, заключенный в целях взаимной помощи и безопасности, но и воспитательное учреждение, способствующее нравственной жизни. А. различает шесть форм государства: монархию, аристократию, республику и тираннию, олигархию, демократию, причем последние три являются только извращениями первых. В „Политике“ А. рассеяно очень много интересных мыслей, носящих на себе отпечаток общегреческого духа (например, А. считал рабство явлением нормальным, хотя и стоял за гуманное обращение с рабами). Значительный свет на историко-политические убеждения А. пролило открытие в начале 90-х годов прошлого века его сочинения „Афинская полития“.
Вообще нет той области человеч. интересов и знаний, в которой энциклопедист — А. не сказал бы своего веского слова. Даже поэзия, которой его анализирующий ум, в противоположность Платону, на практике был совершенно чужд, нашла в нем своего глубокого теоретика, и это он первый указал на облагораживающую роль искусства, на достижимое посредством него подавление аффектов. А. был великий систематизатор и классификатор мировых явлений и с необыкновенной ясностью умел ориентироваться в природе. Вдохновенные полеты фантазии, столь свойственные его учителю Платону, были далеки от него: он привязан был к земному и конкретному, — но свою теоретическую мысль, свою способность удивительных определений он вносил и в сферу идеального. И только еще дороже в нем то, что это идеальное он не разлучал от физического. Влияние А. перешло далеко за пределы его эпохи, и, например, средние века долгое время исключительно питались именно его мудростью; после церкви он был высший авторитет, и средневековая философия даже работала над тем, чтобы примирить и синтезировать церковные догматы с учением А. Об А. существует, конечно, огромная литература; из новейших популярных работ, посвященных ему, укажем Siebeck, „Aristoteles“ (1899, есть рус. пер.). Ha рус. см. А. Казанский, „Учение А. о значении опыта при познании“ (1891).