Волга (историческая этнография) — под именем Ра, была известна уже древним географам, которые, впрочем, не имели о ней точных представлений. Геродот смешивал ее с рекой — А-рас (Аракс), Птолемей и Помпоний Мела полагали, что она имеет два устья: одно в Каспийское море, и другое в Азовское, смешивая таким образом В. и Дон. Последнее обстоятельство объясняется более теоретическими воззрениями древних, которые не допускали, чтобы большая река не имела истока в Океан, опоясывающий всю землю. У арабских писателей В. известна под именем Итиль, что значит река; с этим же названием она встречается и у византийских писателей. У западных средневековых писателей она называется то Волга (у Плано-Карпини, у Герберштейна), то Етимия (у Рубриквиса), то Ердиль (у Барбарини), то Ра (у Герберштейна). У мордвы она именуется Рау, у черемисов — Иуль, у татар — Идель. Что же касается названия: Волга, то происхождение его еще не выяснено. Иные усматривали еще сходство между звуками слов «Волга» и «Болгар». О. И. Сенковский видит здесь финский корень, который значит святой и до сих пор сохранился в черемисском языке; по его мнению, первоначально употреблялось название Волга-Итиль, что значит Святая река.
Низовье реки Волги лежит на пути из Азии в Европу. Здесь находятся Великие Ворота (между Уральским хребтом и Каспийским морем), которыми из Азии большая часть народов проходила в Европу. Этими естественными воротами проходили и некоторые из индоевропейских народов, но они тут не остановились. Из народов Алтайской группы некоторые издавна расположились на низовьях Волги и рано образовали общественные союзы, оставившие по себе следы в Поволжье (см. Хазары и Булгары). Верховья В. издавна заселены были финскими племенами — Весью (см. т. VI, стр. 125) и Мерей, обитавшей около озер Неро (Ростовского) и Клещина (Переяславского); но и славяне жили здесь задолго еще до начала Русского государства. Поселения кривичей захватывали верхнюю В., а первые события во вновь возникшем государстве указывают на старинную связь славян с инородческими племенами, занимавшими ее среднее течение. Начальная летопись знает, что В., начинаясь в Оковском (Воковском, Волоковском) лесу, течет в земли болгар и хвалисов и впадает в Хволынское море «семьюдесятью жерелы» (гирлами). Как путь сообщения, В. имела громаднейшее значение, ставя славянское Поднепровье и Озерную область в связь с тюркским Востоком с одной и финским Севером и Северо-востоком с другой стороны (см. Водные пути в древней Руси, т. VI, стр. 757—758). Вместе со своими притоками, В. с отдаленнейших времен служила путем для славянской колонизации верхнего Поволжья. Колонизационное движение никогда не было здесь общим для целого племени, или хотя бы более или менее значительной его части; но постоянство, с которым оно совершалось, зависело именно от выгодного расположения рек верхнего Поволжья. Колонизация этой области осталась почти незамеченною начальной летописью, гораздо внимательнее следящей за деятельностью князей. Юрия Долгорукого она представляет как создателя городов Поволжской Руси; но несомненно, что когда князья пришли на Волгу, здесь было уже славянское и довольно густое население. В 1076 г. верхнее Поволжье становится волостью пятого сына Ярослава — Всеволода Переяславского, и при этом называется уже Ростовскою землею, что, по замечанию некоторых исследователей, указывает на полное перерождение Мерянской земли, на полное торжество в ней славянского элемента. Сам Ярослав в начале XI в. построил здесь город Ярославль. По-видимому, появление князей встречено было здешним населением не особенно дружелюбно, тем более, что они несли с собою христианскую веру; по крайней мере некоторые туземцы Ростовской области и даже «языка словенского» ушли к болгарам, где они «кочевное житие татарское, веры бессерменския изволиша». В XIII ст. основаны города Кострома, Юрьевец, Нижний Новгород (1221) и др. Большая часть этих городов основывалась при слиянии рек и имели назначением, главным образом, служить для защиты от нападения новгородцев, болгар. Нашествие татар и утверждение их власти в Поволжье и над Русью надолго остановили колонизационное движение русского народа на Восток по Волге. Но колонизация правой стороны, до впадения Суры, по всей вероятности, продолжалась безостановочно. В начале XV века на реке Сундоваке уже существовало Лысково с московским наместником. Василием III, для защиты от вторжений казанцев, был основан при впадении в Волгу Суры — Васильсурск (см. т. V, стр. 618). С покорением Казани колонизация Поволжья значительно усиливается. Основывается несколько укрепленных городов: Свияжск (в 1551 году пред покорением Казани), Чебоксары, Кокшайск, Лаишев, Тетюши и др. В тоже время служилым людям и духовенству розданы были земли. Для привлечения населения на эти земли правительство предоставляло владельцам разные привилегии, которыми те в свою очередь старались привлечь на свою землю крестьян. Колонизация собственно казанской области значительно облегчилась еще тем, что здесь поселенцам не приходилось очищать почву от лесов, как на Севере, а можно было селиться по многочисленным пустым селам, оставшимся после туземцев, частью истребленных, частью бежавших во время опустошительных войн Ивана IV. По писцовым книгам Свияжского и Казанского уездов видно, однако ж, что, не смотря на все эти выгоды, русское население шло неохотно в казанскую область, где оно неизбежно подпадало под тоже государственное тягло, которое заставляло его бежать из родных мест. После Грозного московское правительство продолжает строить города в нагорной и луговой сторонах В. (Цивильск, Уржум, Царевококшайск), устраивает сторожи для наблюдения за движениями ногаев. Видимо колонизация шла впереди царских сторожей; по крайней мере, по преданию, уже при Грозном стали появляться поселки в нынешнем Сенгилеевском уезде, где ни городков, ни сторожевых пунктов в ту пору еще быть не могло. Особенно энергично принялось московское правительство за постройку городов после того, как на В. стали усиливаться грабежи и разбои казаков. Главнейшими пунктами, где преимущественно сосредоточивались волжские казаки (см. это сл.), была местность вблизи нынешнего Царицына (Переволока) и Самарская лука. Здесь и был построен в 1586 году, при впадении реки Самары в В., город Самара; а также в ограждение от ногайцев выстроен был город Уфа, на р. Белой. Вслед за Самарой построены были на В. Царицын и Саратов. В 1648 г. был основан Симбирск, в 1683 г. Сызрань, а спустя несколько лет — г. Кашпира, в 1697 г. на р. Медведице заложена была Петровская крепость, а вслед затем выстроен был г. Дмитриевск на речке Камышенке. Постройка последних двух городов находилась в связи с планами Петра I о соединении В. с Доном.
С устройством городов, движение населения по нижней В. и торговля, оживившаяся уже после присоединения Астрахани в 1553 г., должны были усилиться. Но заселение этой местности земледельцами собственно началось только после утверждения крепостного права и с появлением раскола. В значительном числе переводились на В. помещичьи и монастырские крестьяне из разных краев, но в несравненно больших размерах заселение края совершалось беглыми. С конца XVII в. стали появляться слободы малорусские. К этому присоединилось соседство инородцев финских и татарских. Что здесь происходило этнографическое смешение, в том не может быть сомнения. Средняя и нижняя Волга с окрестными землями пересыпаны финскими и татарскими названиями урочищ, сел и деревень. Наложили свою печать на приволжский тип русской народности и бурные исторические события, здесь разыгравшиеся: — бунт Стеньки Разина, волнение Пугачевщины или понизовой вольницы, последние деяния которой достигают до 30—40-х годов нынешнего столетия. Разные волжские местности, от Жигулевских гор и Самары до Царицына, доныне соединяются с именем Стеньки Разина, и преданья о нем еще не вымерли. Преданья со средней В. представляют любопытный образчик богатырско-разбойничьего эпоса. В то время, как старая киевская былина нашла себе последний приют в захолустьях Олонецкого края, в Приволжском крае традиционное богатырство растолковано было народной фантазией в духе нового быта, и старые богатыри породнились с новейшими народными любимцами — казацкими удальцами, Ермаком Тимофеевичем и Разиным, с атаманами и господами «разбойничками». Героическая эпопея перешла в разбойничью, и отсюда, с В., разошлась по другим краям. Этнография В. еще мало разработана. Немногие сборники песен и преданий, — как Варенцова («Сборник песен Самарского края», Спб., 1862), Садовникова («Загадки русского народа», Спб., 1875), Можаровского («Святочные песни, игры и гадания Казанской губ.», Каз., 1873) и др., как разные мелкие сборники, рассеянные в местных изданиях, — составляют, без сомнения, небольшую долю обширного материала, который может быть еще собран при более систематическом исследовании. Но много ценного и любопытного должно уже считаться потерянным для этнографии; песни, преданья, которые существовали еще лет 40—50 тому назад, теперь, вероятно, исчезли окончательно — как, напр., та бурлацкая поэзия и песенная музыка, какие жили на Волге, когда многие тысячи бурлаков стекались на летнюю работу. Она уступила место новой песне трактирно-фабричного изделия.
Ср. Фирсов, «Инородческое население прежнего Казанского царства в новой России до 1762 года» (Казань, 1869); Перетяткович, «Поволжье в XV и XVI вв.» (М., 1877); его же, «Поволжье в XVII и начале XVIII в.» (Одесса, 1882); Пыпин, «Волга и Киев» («Вестник Европы», 1885 г., № 7); Рагозин, «Волга от Оки до Камы» (Спб., 1889—1890). О древних лесах в Поволжье см. ст. Л. Майкова: «Заметки по географии древней Руси» (Спб., 1874).