Шумит кустарник… На утес (Скотт; Пушкин)
| ← На Булгарина (Не то беда, что ты поляк…) | Шумит кустарник… На утес… | К вельможе → |
| Оригинал: англ. «The Lady of the Lake» («Дева озера»), созд.: 1810. — См. Стихотворения 1830 / Переводы Пушкина. Перевод созд.: 1830, опубл: «Русская Старина», 1884, май, стр. 351. Источник: ФЭБ ЭНИ «Пушкин»[1] • Перевод фрагмента из первой песни поэмы. |
|
|
|
|
Примечания
(Стр. 216 и 804)
- При жизни Пушкина напечатано не было.
- Черновой автограф в тетради ЛБ № 2367, л. 49 и 48 об.
- Опубликовано В. Е. Якушкиным в описании рукописей Пушкина — «Русская Старина», 1884, май, стр. 351. Правильная композиция наброска начиная со слов: «Шумит кустарник...» (а не со слов: «Глядит на светлые луга…») дана Морозовым в его втором издании собрания сочинений Пушкина, т. II, 1903, стр. 38. Транскрипция текста, сделанная Д. П. Якубовичем и H. В. Измайловым, опубликована в статье Якубовича «К пушкинскому наброску „Шумит кустарник"» — «Пушкин и его современники», вып. XXXVIII— XXXIX, 1930, стр. 122—123.
- Печатается по автографу.
- Датируется предположительно 12 марта — 23 апреля 1830 г.
- Опубликовано в 1884 г. (см. выше).
- В собрания сочинений Пушкина входит, начиная с первого издания под ред. Морозова, 1887. (Т. З.)
Ссылки
- Вплотную под черновиком — рисунок: медведь на привязи, на задних лапах. Подобный рисунок можно было бы ожидать где-нибудь в черновиках «Цыган». Дата написания отрывка может быть определена только очень приблизительно положением между черновиками «Египетских Ночей»; по замечанию П. О. Морозова «по содержанию м. б. отнесено к кавказским впечатлениям» (1829). Написание слова «олень», а не «елень» ведет, как будто, скорей к 1828—1829 гг., когда это слово встречается у Пушкина с такой, а не церковно-славянскои огласовкой, между тем как в первую половину 20-х гг. обычно у Пушкина — «елень».1
- Каково происхождение и смысл пушкинского наброска? Нам представляется, что в нем можно видеть близкую вариацию одного места из поэмы Вальтер-Скотта «Дама Озера». Ряд соображений заставляет склоняться к этому предположению.
- Образ оленя, вообще, любим Пушкиным, но в других местах встречается у него как шаблонно-эпизодический штрих, чаще всего кавказского горного пейзажа. В «Кавказском Пленнике»
(1820 г.—февраль 1821 г.)
- Уже приюта между скал
- Елень испуганный искал,2
- или ближе («Кавказ»):
- Там ниже мох тощий, кустарник сухой;
- А там уже рощи зеленые сени,
- Где птицы щебечут, где скачут олени.
- На фоне Кавказа в «Путешествии Онегина»: «Стоит олень, склонив рога» (кстати рядом рифмы: утеса — черкеса). В стихотворении «Ты прав мой друг» и в «Сказке о Зензевее» около ключей кавказских «бьется лань пронзенная стрелой» и царевна «резва как лань кавказских гор». Позже, опять-таки на фоне «бездн» и «крутых скал» Кавказа, дважды появляется в «Галубе» сравнение с «пойманным оленем», который «Все в лес глядит, все в глушь уходит», и с «раненым оленем», который «бежит, тоскуя безотрадно».3 Однако, во всех этих примерах, олень, сам по себе, так же мало интересует поэта, как, скажем, лань в выражениях «И лани быстрые стремленья», или «коня и трепетную лань», или «как лань лесная боязлива».
Не то в интересующем нас отрывке, — здесь олень не отвлеченный образ, не сравнение, не беглая экзотическая деталь, кладущая «couleur locale» на фон «романтической поэмы», но — самоцель. Олень — так мог бы называться отрывок. Олень на вершине, спасающийся от врага, — такова подсказываемая тема.
- Подобным пластический образ в русской литературе, хронологически близкой, встречается у двух поэтов: у Лермонтова и Жуковского.1 Поэма Лермонтова («Измаил Бей») не могла быть известна Пушкину — 19 строк ее, посвященных оленю — «царю лесов» «с ветвистыми рогами»,2 были написаны значительно позже. Строки об олене у Жуковского, несмотря на их текстуальную близость к пушкинским, также появились лишь в 1831 г. Но знаменательно, что и эти два, кажется, единственные, образа оленя восходят к поэме Вальтер-Скотта. Жуковский, в заключительных стихах своего перевода из II песни «Marmion» (о котором Пушкин писал: «Жуковский написал пропасть хорошего и до сих пор все еще продолжает переводить одну песнь из Marmion; славно»), давал такую картину:
- В Шевьотскую залегший тень,
- Вскочил испуганный олень,
- По ветру ноздри распустил,
- И чутко ухом шевелил,
- И поглядел по сторонам
- И снова лег...3
- Вот эти то образы оленей, с неизбежностью исходящие от английской литературы, заставляют внимательнее присмотреться и к наброску Пушкина. У Вальтер-Скотта олень неотъемлемая, характерная краска шотландских гор и, поэтому, неотъемлемый «персонаж» почти всех его поэм и романов. После «Мармиона» (1808) шотландский поэт возвращается к нему постоянно: охота на оленей в «Уоверли»; охотники гонят оленя сквозь кустарники в сравнении «Квентин Дорварда»; символ оленя играет особую сюжетную роль в «Пертской Красавице»; мотив погони за оленем встречается в «Сен-Ронанских водах»; в «Карле Смелом» герцог говорит пословицами об олене; момент погони за оленем поэтизирован в драме «Halidon-Hill»; в стихотворении «Дикий Охотник» оленю на крутизнах и вершинах посвящен ряд строф, а в «Опасном Замке» олень выростает в образ раненой, но восстающей Шотландии. Но особенно внимательно и длительно остановился на грациозном образе Вальтер-Скотт в «Lady of the Lake» (1810) и, кажется, именно оттуда этот силуэт «горного короля» на вершине запомнился Пушкину, пленив его и сказавшись на его собственной русской вариации. Привожу аналогичные строфы:
- Вальтер-Скотт:
|