Чёрт в ратуше (По; Михаловский)/ДО
| ← Чорный котъ. | Чортъ въ ратушѣ. |
| Оригинал: англ. The Devil in the Belfry, 1839. — Перевод созд.: 1860, опубл: 1861. Источникъ: «Время», 1861, томъ I, № 1, с. 248—256. |
- Википроекты
Всѣмъ извѣстно, что самое лучшее мѣсто въ мірѣ есть — или лучше, увы! было — голландскій городокъ Вондервоттеймиттисъ. И лежитъ-то онъ неблизко отъ всѣхъ большихъ дорогъ, и такъ сказать, запрятанъ гдѣ-то въ сторонкѣ; вотъ почему, можетъ быть, очень не многіе изъ моихъ читателей туда заглядывали. Для небывавшихъ въ этомъ городкѣ будетъ нелишнимъ, если я войду въ нѣкоторыя подробности о немъ. Это тѣмъ болѣе необходимо, что въ надеждѣ возбудить всеобщую симпатію къ его жителямъ, я намѣренъ разсказать здѣсь исторію бѣдственныхъ событій, которыя такъ недавно произошли въ его предѣлахъ. Никто изъ знающихъ меня не станетъ сомнѣваться, что я выполню принятую на себя обязанность наилучшимъ образомъ какъ только могу, со всѣмъ строгимъ безпристрастіемъ, съ осторожною критикою фактовъ и съ тщательнымъ сличеніемъ авторитетовъ; словомъ — со всѣми качествами, необходимыми для человѣка, имѣющаго притязаніе на титулъ историка.
Опираясь на соединенную помощь медалей, манускриптовъ и надписей, я могу сказать положительно, что городокъ Вондервоттеймиттисъ съ самаго начала своего существованія находился совершенно въ томъ же видѣ, какой онъ сохраняетъ теперь. Впрочемъ о времени его основанія я къ сожалѣнію могу говорить не иначе, какъ съ тою неопредѣленною опредѣленностью, къ которой принуждены бываютъ иногда прибѣгать математики въ нѣкоторыхъ алгебраическихъ формулахъ. Такимъ образомъ я могу напр. сказать, что время его происхожденія, такъ какъ это было уже очень-очень давно, не можетъ быть менѣе какой-нибудь данной величины.
Относительно происхожденія названія Вондервоттеймиттисъ, я къ глубокому моему прискорбію долженъ признать себя столь же малосвѣдущимъ. Изъ множества мнѣній объ этомъ щекотливомъ пунктѣ — остроумныхъ, ученыхъ, тупыхъ и невѣжественныхъ — я не въ состояніи выбрать ни одного сколько-нибудь удовлетворительнаго. Можетъ быть, мнѣніе Грогсвигга, почти совершенно сходное съ мнѣніемъ Кроутаплентея, заслуживаетъ предпочтенія предъ другими. Вотъ оно: «Vondervotteimittiss — Vonder читай Donder (громъ); Votteimittiss читай und Bleitziz; Bleitziz — слово вышедшее изъ употребленія: оно значило то же что Blilzen (молнія).» Это словопроизводство подтверждается слѣдами электрическаго тока на вершинѣ шпица ратуши. Впрочемъ я не рѣшаюсь пускаться въ разсужденія о предметѣ такой великой важности и долженъ отослать читателей, желающихъ получить о немъ болѣе подробныя свѣдѣнія, къ «Oratiunculae de Rebus Praeter-Veleris», Дундергутца. См. также «De Derivationibus» Блундербуззарда, стр. отъ 27—5010, in folio готическое изданіе, буквы черныя и красныя, при чемъ слѣдуетъ также не упускать примѣчаній, написанныхъ на поляхъ собственною рукою Стуффундпуффа, съ комментаріями къ нимъ Грунтундгуззеля.
Не смотря на мракъ, скрывающій отъ насъ и время основанія Вондервоттеймиттиса и происхожденіе его имени, не можете быть, какъ я сказалъ выше, ни малѣйшаго сомнѣнія, что онъ всегда существовалъ въ томъ же положеніи, въ какомъ мы находимъ его въ настоящую эпоху. Самые старые изъ жителей городка не могутъ припомнить, чтобы видъ какой-нибудь части его представлялъ прежде хотя малѣйшую разницу съ нынѣшнимъ; даже намекъ на возможность подобнаго обстоятельства считается тамъ какою-то ересью. Городъ расположенъ въ котловинѣ, имѣющей около четверти мили въ окружности и совершенно замкнутой отлогими холмами, чрезъ которые жители никогда не рѣшались переходить. Они представляютъ тому очень основательную причину, именно: они не думаютъ, чтобы на другой сторонѣ было что-нибудь.
По краямъ долины (совершенно ровной и вымощенной вездѣ плоскою черепицей) выстроена непрерывная линія шестидесяти домиковъ. Стоя задами къ холмамъ, они лицомъ обращены къ центру долины, находящемуся ровно въ шестидесяти ярдахъ отъ лицевой двери каждаго жилища. Предъ каждымъ домикомъ есть небольшой садикъ съ круглою дорожкой, солнечными часами и двадцатью четырьмя кочанами капусты. Самые домики имѣютъ до такой степени близкое сходство между собою, что ихъ никакимъ образомъ нельзя отличить другъ отъ друга. Благодаря своей отдаленной древности, стиль архитектуры нѣсколько страненъ, но тѣмъ не менѣе необыкновенно живописенъ. Дома построены изъ крѣпко обожженныхъ маленькихъ кирпичей, красныхъ съ черными краями, такъ что стѣны представляютъ видъ шахматной доски въ большихъ размѣрахъ. Верхніе трехугольники домовъ обращены къ фронту, а окраины крышъ и крыльца украшены преогромными карнизами, такими же огромными, какъ и самый домъ; окна узки и глубоки, съ крошечными стеклами и множествомъ рамокъ; на крышѣ пропасть черепицы съ длинными загнутыми ушками. Деревянная работа имѣетъ вездѣ темный цвѣтъ; она покрыта рѣзьбою, представляющею очень мало разнообразія, потомучто рѣщики этого городка никогда не были въ состояніи изобразить что-нибудь другое, кромѣ часовъ и капусты. Но на этихъ двухъ предметахъ они таки набили руку и вырѣзываютъ ихъ съ удивительнымъ искусствомъ вездѣ, гдѣ только можно усадить часы или капусту.
Внутри жилища похожи одно на другое столько же, какъ и снаружи, и мебель вездѣ одного и того же фасона. Полы вымощены плоской черепицей, стулья и столы изъ темнаго дерева, всѣ съ кривыми ногами на собачьихъ лапкахъ. Верхняя часть каминовъ широка и высока и на ней красуются не только изображенія часовъ и капусты, но и настоящіе часы, которые страшно стучатъ. Они обыкновенно стоятъ посредине; съ боковъ же по обѣимъ сторонамъ непременно стоитъ по одному цвѣточному горшку съ капустой. Между каждымъ горшкомъ и часами стоитъ маленькій фарфоровый человѣчекъ съ толстенькимъ брюшкомъ, имѣющимъ круглое отверзстіе, сквозь которое опять таки торчитъ циферблатъ часовъ.
Камины широки и глубоки, съ мрачными и приземисто-брюхастыми таганами. Въ нихъ всегда горитъ огонь; надъ огнемъ всегда стоитъ горшокъ со свининой и кислою капустой, а надъ горшкомъ всегда наблюдаетъ заботливый глазъ доброй хозяйки. Это всегда маленькая толстенькая старушка съ голубыми глазами и краснымъ лицомъ; на ней огромный чепчикъ, похожій на сахарную голову и обшитый красными и жолтыми лентами. Платье ея шерстяное съ ниткой оранжеваго цвѣта, очень полно сзади, очень коротко въ таліи, и нельзя сказать чтобъ длинно спереди, потому что доходитъ только до колѣнъ. Нѣсколько толстыя ноги закрыты тонкими зелеными чулками. Башмаки изъ розовой кожи привязаны бантами изъ жолтыхъ лентъ, сложенныхъ въ видѣ кочана капусты. Въ лѣвой рукѣ у ней всегда маленькіе, но тяжолые голландские часы, въ правой — большая ложка для мѣшанія кислой капусты и свинины. Возлѣ нея жирная пестрая въ пятнахъ кошка; на хвостѣ у ней всегда гремятъ игрушечныя позолоченные часы съ репетиціей — обыкновенное баловство маленькихъ шалуновъ и шалуній.
А самые шалуны эти — всѣ трое въ саду, гдѣ они смотрятъ за домашней свиньей. Ростъ каждаго изъ нихъ — два фута. На нихъ всегда трехугольныя шляпы, красные жилеты, спускающіеся до ляшекъ, штаны изъ лосинной кожи, доходящіе только до колѣнъ, красные шерстяные чулки, тяжолые башмаки съ толстыми серебряными пряжками и длинныя фраки съ большими перламутровыми пуговицами. Во рту у каждаго трубка, а въ правой рукѣ маленькіе пузатенькіе часики; мальчикъ курнетъ изъ трубки и поглядитъ на часы, потомъ поглядитъ на часы и курнетъ изъ трубки. Свинья, жирная и лѣнивая, то подбираетъ опавшіе съ капусты листья, а то дрыгаетъ ногами, стараясь сбить игрушечные позолоченные часы съ репетиціею, привязанные шалунами къ ея хвосту для того, чтобы и она была также нарядна какъ кошка.
У передней двери, на обитомъ кожею креслѣ съ высокою спинкой и кривыми ногами на собачьихъ лапкахъ, сидитъ самъ старикъ-хозяинъ. Это — необыкновенно раздутый маленькій человѣчекъ, съ выпученными круглыми глазками и огромнымъ двойнымъ подбородкомъ. Платье его похоже на платье мальчиковъ, и мнѣ нѣтъ надобности распространяться объ этомъ предмете. Все различіе состоитъ въ томъ, что его трубка нѣсколько больше чѣмъ у нихъ и онъ можетъ производить больше дыму. Подобно имъ, онъ всегда при часахъ, но носитъ ихъ въ карманѣ. Сказать правду, у него есть дѣло поважнѣе карманныхъ часовъ, а въ чемъ состоитъ это дѣло — я сейчасъ объясню. Онъ сидитъ, положивъ правую ногу на лѣвую съ выраженіемъ важности на лицѣ, и покрайней мѣрѣ одинъ изъ глазъ его постоянно устремленъ на какой-то любопытный предметъ въ центрѣ равнины.
Этотъ предметъ находится въ башнѣ ратуши. Члены ратуши всѣ очень маленькіе, толстенькіе и умные человѣчки, съ выпуклыми и круглыми, какъ чайное блюдечко, глазами и жирными двойными подбородками. Фраки ихъ гораздо длиннѣе и пряжки на башмакахъ гораздо толще, чѣмъ у менѣе важныхъ жителей Вондервоттеймиттиса. Во время моего пребыванія въ городкѣ, они держали нѣсколько чрезвычайныхъ засѣданій, въ которыхъ постановили три важныя рѣшенія, именно:
- 1) Не должно измѣнять прежняго благополучнаго теченія дѣлъ.
- 2) Внѣ Вондервоттеймиттиса нѣтъ ничего порядочнаго.
- 3) Жители города должны оставаться при своихъ часахъ и капустѣ.
Надъ присутственною залою ратуши возвышается башня; на башнѣ устроена колокольня, гдѣ стоятъ и стояли съ незапамятныхъ временъ большіе часы городка Вондервоттеймиттиса. Вотъ къ этому-то предмету обращены глаза стариковъ, сидящихъ на обитыхъ кожею креслахъ.
Большіе часы имѣютъ семь циферблатовъ, по одному въ каждой изъ семи сторонъ башни, такъ что они могутъ быть видны со всѣхъ кварталовъ. Эти циферблаты велики и бѣлы; стрѣлки ихъ массивны и черны. Къ колокольнѣ приставленъ смотритель, но его обязанность — бездѣлье въ полномъ смыслѣ слова. Ему ровно нечего дѣлать, потомучто башенные часы Вондервоттеймиттиса никогда не портились. До послѣдняго времени даже предположение о возможности чего-либо подобнаго считалось ересью. Съ самаго отдаленнаго періода, на который сохранились указанія въ архивахъ, часы регулярно отбивали время своимъ тяжолымъ колоколомъ. Совершенно тоже можно сказать и обо всѣхъ другихъ часахъ въ городкѣ, стѣнныхъ и карманныхъ. Нигдѣ время не было указываемо съ такою вѣрностью. Когда большой колоколъ находилъ нужнымъ прозвонить — «двѣнадцать!» то всѣ покорные послѣдователи его вдругъ открывали свои горлушки и отвечали ему, какъ самое рабское эхо. Короче — добрые жители городка очень любили свою кислую капусту, часами же своими просто гордились.
Всѣ люди, имѣющіе бездѣльныя должности, пользуются бо́льшимъ или ме́ньшимъ уваженіемъ; а такъ какъ колокольный смотритель Вондервоттеймиттиса обладаетъ самою лучшею изъ синекуръ, то его уважаютъ болѣе всѣхъ людей въ мірѣ. Онъ — важнѣйшій сановникъ городка; даже свиньи смотрятъ на него съ чувствомъ глубокаго уваженія. Хвостъ его фрака гораздо длиннее, его трубка, пряжки на башмакахъ, глаза и брюхо гораздо массивнѣе чѣмъ у всѣхъ остальныхъ стариковъ города, а его подбородокъ уже не двойной, а тройной.
Я описалъ блаженное состояніе Вондервоттеймиттиса. Увы! такая прекрасная картина должна была скоро измѣниться.
Между мудрѣйшими изъ жителей Вондервоттеймиттиса издавна была въ ходу поговорка, что «ничего путнаго не можетъ придти изъ-за холмовъ.» И въ самомъ дѣлѣ казалось, что эти слова имѣютъ въ себѣ что-то пророческое. Третьяго дня, когда стрѣлка показывала двенадцать часовъ безъ пяти минуть, на вершинѣ хребта съ восточной стороны появился какой-то очень странный предметъ. Разумеется, подобное явленіе привлекло на себя всеобщее вниманіе, и каждый маленькій старичокъ, на обитомъ кожею креслѣ, повернулъ одинъ изъ своихъ глазъ съ удивленіемъ и ужасомъ на этотъ феноменъ, не спуская однако же другаго глаза съ часовъ колокольни.
Когда до полудня недоставало только трехъ минуть, всѣ заметили, что вышеупомянутый предметъ былъ крошечный молодой человѣкъ, съ виду похожій на иностранца. Онъ очень поспешно сбѣжалъ съ холма, такъ-что каждый теперь могъ хорошо разсмотрѣть его. Никогда подобнаго, въ высшей степени жеманнаго маленькаго франта не было прежде видно въ Вондервоттеймиттисѣ. Лицо его было темно-табачнаго цвѣта, носъ — крючкомъ, глаза — въ видѣ горошинъ, ротъ широкій и зубы превосходные, которые онъ какъ-будто нарочно старался выказывать, потомучто смѣясь раскрывалъ ротъ отъ уха до уха. За усами его и бакенбардами не видно было ничего изъ остальныхъ частей лица. Голова открытая, волосы завитые въ папильотки. Одежда его состояла изъ чорнаго узкаго фрака, съ полами въ видѣ ласточьяго хвоста (изъ одного кармана торчалъ длинный конецъ бѣлаго носоваго платка), изъ черныхъ казимировыхъ штановъ до колѣнъ, черныхъ чулокъ и неуклюжихъ башмаковъ, съ огромными пучками черныхъ атласныхъ лентъ вмѣсто бантовъ. Подъ одною мышкою онъ держалъ огромную шляпу, а подъ другою — скрыпку, которая была чуть не впятеро больше его самаго. Въ лѣвой рукѣ у него была золотая табакерка, изъ которой онъ, сбѣгая внизъ по холму со всевозможными прыжками, понюхивалъ съ видомъ необыкновеннаго наслажденія. О, это было по истинѣ изумительное зрѣлище для достойныхъ жителей Вондервоттеймиттиса!
Говоря откровенно, незнакомецъ, несмотря на зубоскальство, имѣлъ дерзкую и злую физіономію; а когда онъ дѣлалъ прыжки, чтобы спуститься прямо въ городъ, то странный, неуклюжій видъ его башмаковъ возбудилъ немалое подозрѣніе. Многіе бюргеры, видѣвшіе его въ этотъ день, охотно бы посмотрѣли, что скрывалось у него подъ бѣлымъ батистовымъ платкомъ, который такъ нахально выглядывалъ изъ кармана его острохвостаго фрака. Но справедливое негодованіе болѣе всего было возбуждено тѣмъ, что этотъ негодный франтикъ, то отплясывая фанданго, то вертясь какъ волчокъ, по видимому не имѣлъ ни малѣйшаго понятія о соблюдение такта въ своей походкѣ.
Но добрые жители городка едва успѣли совершенно открыть свои глаза, какъ въ двѣнадцать часовъ безъ полминуты негодяй былъ уже между ними. Онъ сдѣлалъ chassé направо и balancé налѣво, потомъ — pirouette, потомъ pas de zéphyr и взлетѣлъ какъ голубь на колокольню ратуши. Тамъ сидѣлъ смотритель во всемъ величіи своего сана и курилъ, поражонный удивленіемъ и ужасомъ. Маленькій проказникъ тотчасъ же дернулъ и потрепалъ его за носъ, потомъ надѣлъ ему на голову свою огромную шляпу и прихлопнулъ ее, такъ что она закрыла смотрителю глаза и ротъ; затѣмъ, своею тяжолою скрипкою сталъ дубасить его такъ долго в сильно, что слыша эти удары пустой скрыпки по жирному тѣлу несчастнаго, вы бы поклялись, что цѣлый полкъ барабанщиковъ бьетъ въ басовые барабаны адскую тревогу на колокольнѣ Вондервоттеймиттиса.
Неизвестно, до какой отчаянной мести могло бы довести жителей это безчестное нападеніе, если бы ихъ не удерживалъ тотъ важный фактъ, что теперь только полсекунды недоставало до полудня. Для колокола подходила пора звонить и всякъ долженъ былъ взглянуть на свои часы, — дѣло абсолютной и важнѣйшей необходимости. Однако же было видно, что въ этотъ самый моментъ незнакомецъ на колокольнѣ дѣлалъ надъ часами что-то такое, чего ему вовсе не слѣдовало дѣлать. Но такъ-какъ они начали бить, то никто не имѣлъ времени наблюдать за его продѣлками: всѣ должны были считать удары часоваго колокола.
— Разъ! сказалъ колоколъ.
— Рассъ повторили всѣ маленькіе старички Вондервоттеймиттиса на своихъ обитыхъ кожею креслахъ. «Рассъ!» сказали ихъ карманные часы; «рассъ» сказали часы ихъ хозяекъ. «Рассъ!» сказали часы мальчиковъ и позолоченныя маленькія репетиціи на хвостахъ свиньи и кошки.
—- Два! продолжалъ большой колоколъ.
— Тфа! повторили всѣ часы съ репетиціей.
— Три! четыре! пять! шесть! семь! восемъ! девять! десять! сказалъ колоколъ.
— Дри! шетыре! бять! жесть! ссемь! фоссемь! тефять! тессять! отвѣчали маленькія эхо.
— Одиннадцать! сказалъ колоколъ.
— Отинасать! согласились его маленькіе товарищи.
— Двѣнадцать! сказалъ колоколъ.
— Тфенассать! отвѣчали они, совершенно удовлетворенные и понижая голосъ.
— И полтень (полдень) ! сказали всѣ старички, кладя часы въ карманъ. Но колоколъ еще не кончилъ.
— Тринадцать! прозвучалъ онъ.
— Der Teufel! простонали они, трынассать! трынассать! Mein Gott, трыпассать шисофъ!
Но какъ описать страшную сцену, которая за тѣмъ послѣдовала? Весь Вондервоттеймиттисъ былъ приведенъ въ самое плачевное замешательство.
— Что сталось съ моимъ желудкомъ? заревѣли всѣ мальчишки, мнѣ ужь съ часъ какъ ѣсть хочется.
— Что сталось съ моей капустой? вскричали всѣ старухи, она ужь съ часъ какъ вся разварилась.
— Что сталось съ моей трубкой? Завопили всѣ старички, кромъ и мольніи! она съ часъ ужь какъ потухла. И они опять съ бѣшенствомъ наполнили свои трубки и, сѣвъ, начали такъ скоро и свирѣпо дымить, что вся долина вдругъ покрылась непроницаемымъ дымомъ.
Между-тѣмъ всѣ кочаны капусты вдругъ покраснѣли, и казалось самъ дьяволъ завладѣлъ всѣмъ, что имѣло видъ часовъ. Часы вырѣзанные на мебели вдругъ заплясали какъ заколдованные, а стоявшіе на каминахъ едва могли удерживаться отъ бѣшенства и подняли такой продолжительный стукъ, отбивая тринадцать, причемъ маятники ихъ такъ стали подпрыгивать и подскакивать, что страшно было слушать и смотрѣть. Но хуже всего было то, что ни кошки, ни свиньи не могли болѣе выносить поведенія маленькихъ репетицій, привязанныхъ къ ихъ хвостамъ; онѣ бѣгали какъ угорѣлыя, брыкались и царапались, кричали, визжали и мяукали, бросались подъ ноги и производили ужаснѣйшій шумъ и ужаснѣйшую суматоху, какіе только можетъ вообразить себѣ здравомыслящій человѣкъ. Къ довершенію бѣдствія, маленькій негодяй въ колокольнѣ работалъ до нельзя. По временамъ можно было видѣть злодѣя сквозь дымъ. Онъ сидѣлъ на смотрителѣ, который лежалъ, вытянувшись на спинѣ. Въ рукахъ своихъ негодяй держалъ веревку колокола и дергая ее, подымалъ такой звонъ, что онъ и теперь раздается въ ушахъ моихъ при одномъ воспоминаніи о немъ. На колѣняхъ у него лежала огромная скрыпка, на которой онъ пилилъ обѣими руками всевозможныя ноты со всевозможными тактами, показывая видъ — вотъ-то олухъ! — будто бы онъ играетъ «Judy O’Flannagan и Paddy O’Raferty.»
При такомъ жалкомъ положеніи дѣлъ, я съ отвращеніемъ оставилъ городъ, и теперь взываю о помощи ко всѣмъ любителямъ точнаго времени и прекрасной капусты. Пойдемте туда цѣлою массою и, сбросивъ негодяя съ колокольни, возстановимъ прежній порядокъ вещей въ Вондервоттеймиттисѣ!