Черточка, проведенная мѣломъ.
правитьНа дверяхъ дома одного изъ моихъ пріятелей, всего лишь на нѣсколько дюймовъ выше ручки, кому-то вздумалось провести поперекъ косяка черточку мѣломъ. Это, должно быть, была выходка какого-нибудь шалуна-мальчишки и если я обратилъ на нее вниманіе, то потому лишь, что она остается невытертой ровнехонько уже двѣ недѣли, хотя служанка, на обязанности которой лежитъ содержаніе параднаго подъѣзда въ чистотѣ и опрятности, давнимъ давно должна была бы уже ее уничтожить. У меня имѣлось, впрочемъ, и другое основаніе замѣтить означенную черту. Дѣло въ томъ, что упомянутый мой пріятель былъ никто иной, какъ я самъ лично. Припоминаю себѣ, что въ бытность мою въ школѣ, у одного изъ маленькихъ мальчиковъ, безъ сомнѣнія, не обращавшаго особеннаго вниманія на свою наружность, красовалась на лицѣ въ теченіе трехъ недѣль чернильная клякса. Помню, что я самъ лично считалъ ее тогда весьма предосудительной. При такихъ обстоятельствахъ, повидимому, я имѣю въ данномъ случаѣ законное право замѣтить мѣловое пятно на лицѣ моего дома. На чьей именно обязанности мыть это лицо? Не будетъ-ли умѣстно мнѣ самому, взявъ щеточку и немножко горячей воды, смыть его, во избѣжаніе всякихъ непріятностей и недоразумѣній.
Допустимъ, что я учинилъ бы это и въ самомъ дѣлѣ; но если я разъ взялъ на себя трудъ смыть мѣловое пятно, отчего же не сдѣлать еще и дальнѣйшаго шага? Я могъ бы, вѣдь, вставать ежедневно въ шесть часовъ утра и мыть самъ парадное крыльцо. Очень можетъ быть, что раннее вставанье и гимнастика оказались бы для меня очень полезными. Служанка имѣла бы тогда, въ свою очередь, возможность полежать подольше въ постели, особенно если бы могла выкушать въ постели чашечку чая и прочесть утреннюю газету. Разумѣется, что тогда лакей Ѳома счелъ бы себя вправѣ ожидать, что ему будетъ оказано надлежащее содѣйствіе въ чисткѣ ножей и сапогъ. Кухаркѣ понадобилась бы помощница, а для горничной потребовалась бы подкамеристка, чтобы вынимать у нея изъ волосъ папильотки и приготовлять ей ванну. Такимъ образомъ пришлось бы обзавестись прислугою для прислуги, а эта прислуга второго порядка, въ свою очередь, нуждалась бы въ рабахъ третьяго порядка. Въ результатѣ получилось бы нѣчто въ родѣ королевскаго придворнаго штата. Король приказываетъ дежурному при его особѣ старшему лорду пожелать, чтобы второй лордъ поручилъ господину церемоніймейстеру потребовать, дабы дворцовый пажъ далъ старшему камеръ-лакею нижеслѣдующее порученіе: «Пусть младшій камеръ-лакей попроситъ капитана-гардеробмейстера доложить, черезъ посредство камеръ-фрейлины, статсъ-дамѣ, завѣдывающей кладовою, чтобы прислали его величеству нѣсколько кусочковъ сахара, котораго не хватило ему къ кофе». Весьма вѣроятно, что, пока велись эти переговоры, королевскій кофе успѣвалъ порядкомъ простыть. Впрочемъ, всѣ мы въ маленькихъ нашихъ дворцахъ разыгрываемъ роль царьковъ. Вездѣ, гдѣ имѣется на лицо нѣкоторый штатъ прислуги, устанавливается въ немъ извѣстная іерархія и градація. На кухняхъ и въ лакейскихъ существуютъ тайны, неизвѣстныя господамъ. Я не намѣренъ вдаваться въ обсужденіе избитаго вопроса о появляющейся иногда на кухняхъ неоффиціальной челяди: двоюродныхъ братцахъ, пріѣхавшихъ изъ деревни, — влюбленныхъ полисменахъ, пожарныхъ или даже гвардейцахъ. Замѣчу только, что во многихъ отношеніяхъ прислуга напоминаетъ собою дѣтей. И тѣ и другія находятся на положеніи подвластнаго люда, — должны выносить выговоры и упреки, терпѣть на себѣ дурное расположеніе духа власть имущихъ, нерѣдко выражающуюся мелочной требовательностію и глупымъ деспотизмомъ, доходящимъ до тиранства. И тѣ и другія, поэтому, интригуютъ, составляютъ заговоры, притворятся и лицемѣрятъ. «Мальчикамъ не прилично дремать на стульяхъ!» — «дѣвочки должны держать себя такъ, чтобы ихъ видѣли и слышали!» и т. п. мудрыя стариковскія изрѣченія, врѣзавшіяся у насъ въ память въ молодости, словно машинально повторяются нами потомъ, когда мы становимся отцами семействъ. Одинъ изъ воспитателей Итонской школы, преломляя на дняхъ копье за честь ввѣренныхъ ему питомцевъ, объявилъ, что сами отцы семействъ не имѣютъ должнаго понятія о необычайной искренности и чистосердечіи, свойственныхъ уже отъ природы благовоспитанному англійскому мальчику. Нѣтъ-съ, почтеннѣйшій воспитатель! Вы сильно увлекаетесь, полагая, что отношенія между учителями и ввѣренными имъ молодыми джентльменами могутъ быть искренними и чистосердечными! Неужели вы думаете, что мальчикъ станетъ откровенничать съ человѣкомъ, которому предоставлено право драть его розгами? — что онъ не списываетъ у своихъ товарищей, — не поручаетъ имъ сочинять за него стихи, — рѣшать ариѳметическія задачи? Развѣ онъ никогда не позволяетъ себѣ преступать школьный уставъ и не дозволяетъ себѣ ни малѣйшей лжи, хотя бы даже дозволяемой ученической честью? Знаете-ли что, господинъ воспитатель? Если бы я зналъ такого мальчика, я совѣтовалъ бы моимъ сыновьямъ съ нимъ не связываться! Если бы директоръ училища сталъ меня увѣрять совершенно серьезно, что во ввѣренномъ ему заведеніи имѣется нѣсколько сотъ такихъ мальчиковъ, я счелъ бы долгомъ усомниться въ его правоспособности и заявилъ бы объ этомъ во всеобщее свѣдѣніе. «Кто тутъ шумѣлъ?!» — «Не знаю, сударь!» — отвѣчаетъ мальчикъ, какъ нельзя лучше зная, что шумѣлъ ближайшій его сосѣдъ. — «Кто лазалъ черезъ заборъ?!» — "Не знаю, сударь! — отвѣчаетъ отъ природы правдивый юный джентльменъ, хоть собственные его штанишки жестоко изодраны осколками бутылочнаго стекла, которыми предусмотрительное школьное начальство приказываетъ украшать верхушки училищныхъ заборовъ. Такую же самую искренность обнаруживаетъ по отношенію къ своимъ господамъ и прислуга. — «Кто съѣлъ трехъ голубей, оставшихся сегодня утромъ въ паштетѣ отъ завтрака!» — «Ахъ, Господи, сударь! Должно быть ихъ съѣлъ Джонъ, что отошелъ отъ насъ въ прошломъ мѣсяцѣ; но, вѣрнѣе, что ихъ изволила скушать канарейка миссъ Мери: она сегодня вылетала изъ клѣтки и очень любитъ голубей; она навѣрное ихъ скушала. Да! во всемъ виновата канарейка! Спросите хоть у Лизы!» Дѣйствительно, Лиза изъявляетъ полную готовность клятвенно подтвердить тотъ фактъ, что канарейка летала по комнатѣ и скушала трехъ голубей. Понятно, что такія заявленія весьма далеки отъ истины, но все-таки было бы неумѣстно называть ихъ ложью. Это не ложь, а единственно лишь обязательное голосованіе за свою партію. Людямъ, связаннымъ общностью интересовъ, другъ друга выдавать не слѣдуетъ. Откровенность была бы при такихъ условіяхъ неблагородной и равносильной фискальству, которое въ наше время не поощрялось между школьными товарищами. Они поэтому обыкновенно и не фискалятъ другъ на друга; между ними устанавливается соглашеніе не знать, кто именно шумѣлъ, — разбилъ стекло въ окнѣ, --съѣлъ голубей и т. п. Они никогда не скажутъ, что дворецкій отливаетъ для собственнаго употребленія джинъ и ликеръ изъ бутылокъ, ввѣренныхъ его надзору, и скорѣе будутъ утверждать, что означенныя жидкости испарились изъ бутылокъ въ поры стекла, или какъ-нибудь иначе; впрочемъ, допустимъ, что какой-нибудь лакей вздумалъ бы явиться къ вамъ съ доносомъ на буфетчика. Быть можетъ, что вслѣдствіе этого доноса вы уволили бы буфетчика, но я посовѣтовалъ бы вамъ прежде всего разсчитать самого доносчика.
Замѣтьте себѣ, что если прислуга удовлетворительно исполняетъ свою обязанность, то вы не вправѣ ожидать отъ нея полной искренности и правдивости. Лакею, горничной или кухаркѣ приходится зачастую лгать, если такъ можно выразиться, по обязанности службы. Они могутъ быть разстроены душевно или тѣлесно, и все-таки, обязаны не обнаруживать этого передъ вами. Да и что было бы толку, если бы они вздумали откровенничать? Вообразите себѣ, что вы требуете газету, а вамъ швейцаръ Джемсъ отвѣтитъ: «Я читаю ее теперь самъ и прошу мнѣ не мѣшать!» Положимъ также, что вы спросили себѣ стаканъ поды, а лакей откровенно выскажетъ, что вы человѣкъ достаточно уже взрослый и здоровый для того, чтобы не безпокоить его изъ-за такихъ пустяковъ. Несомнѣнно, что если бы вы обратились съ подобнымъ предложеніемъ къ лицу равноправному съ вами, то оно отвѣтило бы вамъ именно такимъ образомъ. Вообще откровенность мыслима лишь тамъ, гдѣ существуетъ равноправность, а потому, достопочтенный воспитатель, не разсказывайте мнѣ объ искренности и чистосердечіи ввѣренныхъ вамъ питомцевъ, а не то я вынужденъ буду составить не особенно лестное мнѣніе о вашей собственной искренности или же разсудительности. Боцманъ Томъ можетъ быть честнѣйшимъ человѣкомъ и доказалъ это, сохраняя неизмѣнную вѣрность черноокой своей Сусаннѣ, но неужели вы думаете, что онъ позволялъ себѣ полную откровенность и задушевную искренность въ бесѣдахъ съ своимъ командиромъ, адмираломъ Нельсономъ? Ручаюсь, что въ отношеніямъ между Томомъ и адмираломъ было много недомолвокъ, лжи и, если угодно, даже мошенничества. Нѣчто подобное существуетъ въ каждомъ домѣ, разсматриваемомъ какъ корабль. Между его капитаномъ и матросами немыслимо сколько-нибудь искреннее, сердечное отношеніе. Слѣдуетъ заранѣе уже разсчитывать, что нанимаешь за столько-то гиней въ годъ добропорядочныхъ, чистоплотныхъ, благообразныхъ на видъ, сознательныхъ лицемѣровъ и лицемѣрокъ, обязанныхъ исполнять тѣ или другія работы. Если бы надлежащаго лицемѣрія у нихъ не оказалось, пришлось бы немедленно попросить ихъ о выходѣ. При такихъ обстоятельствахъ, если моя прислуга солжетъ иной разъ въ собственныхъ своихъ интересахъ, я лично не считаю себя въ нравѣ особенно на нее гнѣваться.
Лѣтъ десять, двѣнадцать тому назадъ, моя семья уѣхала далеко на дачу въ провинцію, меня же лично дѣла задержали въ столицѣ. Я жилъ тамъ въ собственной своей квартирѣ съ тремя прислугами, получавшими усиленное жалованье съ условіемъ столоваться на свой счетъ. Я самъ только завтракалъ дома, и потомству, безъ сомнѣнія, интересно будетъ знать, что. мой завтракъ неизмѣнно состоялъ тогда изъ чая, полуторо-копѣечной булочки, масла, въ количествѣ необходимомъ, чтобы приготовить изъ нея бутерброды, а иной разъ также одного куринаго яйца. Прислуга еженедѣльно подавала мнѣ счетъ ровнехонько въ пятьдесятъ шиллинговъ[1]. Такъ какъ я никогда не обѣдалъ дома, то каждый мой завтракъ, состоявшій изъ вышеупомянутыхъ утонченныхъ яствъ и напитковъ, обходился, среднимъ числомъ семь шиллинговъ и три пенса. Надо полагать, что стоимость этого завтрака исчислялась слѣдующимъ порядкомъ:
Четверть фунта чая (примѣрно) — 1 шил. 3 пен.
Полуторыкопѣечная булка (примѣрно) — 1 " — "
Фунтъ масла (примѣрно) — 1 " 3 "
Фунгъ колотаго сахара — 1 " — "
Свѣжее яйцо — 2 " 9 "
Итого — 7 " 3 "
Инымъ способомъ, очевидно, такую сумму составить было бы нельзя.
Мнѣ пришлось захворать при такой діетѣ и если бы не докторъ, котораго распорядился пригласить одинъ изъ хорошихъ моихъ пріятелей, мнѣ, вѣроятно, не пришлось бы разсказывать вамъ теперь объ этомъ казусѣ. Я прохворалъ около семнадцати днеи и въ теченіе всего этого времени прислуга ухаживала за мной до чрезвычайности внимательно и заботливо. Особенно безукоризненно велъ себя мой камердинеръ Джонъ. Онъ, повидимому, совсѣмъ не спалъ, и по цѣлымъ ночамъ не отходилъ отъ моей постели, постоянно выказывая себя веселымъ, благодушнымъ, неутомимымъ, почтительнымъ, однимъ словомъ, наилучшимъ изъ Джоновъ и превосходнѣйшей изъ сидѣлокъ. Въ продолженіе семнадцатидневной моей болѣзни мнѣ случилось два или три раза требовать себѣ стаканъ сахарной воды. Положимъ поэтому, что я, примѣрно выпилъ дюжину стакановъ. Болѣе сильный естественный приростъ могх бы, повидимому, казаться сверхъестественнымъ; вообразите себѣ, однако, что превосходный, бдительный, веселый преданный Джонъ представилъ мнѣ счетъ на семнадцать фунтовъ сахара, израсходованные якобы за время моей болѣзни! «Вы сударь, изволили тогда частенько пить сахарную воду. Каждый разъ ее требовали!» — объяснялъ самымъ серьезнымъ тономъ Джонъ, величественно покачивая головой. Ты давно уже покоишься въ могилѣ, почтеннѣйшій Джонъ, такъ терпѣливо, благодушно и внимательно ухаживавшій за твоимъ бариномъ, лежавшимъ въ горячкѣ. Гдѣ ты теперь и чѣмъ занимаешься, бѣдняга Джонъ? Надѣюсь, что во всякомъ случаѣ ты не станешь теперь запираться, что хватилъ слегка черезъ край, употребивъ семнадцать фунтовъ сахара на два стакана воды? Подумаешь, какъ чистосердечно, искренно и мужественно лгалъ, бывало, при жизни покойникъ Джонъ! Въ періодъ моего выздоровленія мы съ нимъ жили въ Брайтонѣ. Я помню, что однажды вечеромъ мой камердинеръ что-то пошатывался, странно посмѣивался и говорилъ слегка заплетающимся языкомъ. Мнѣ надо было принимать хининъ, а Джонъ, вмѣсто того, чтобы поднести своему паціенту рюмку съ лекарствомъ ко рту, ударилъ его довольно больно таковою по глазу. Докторъ Уилліамсонъ, прописавшій мнѣ хининъ, безъ сомнѣнія, не имѣлъ въ виду ставить мнѣ съ помощью этого лекарства фонари подъ глазомъ. Укоризненно обративъ подбитое око на камердинера, я осмѣлился намекнуть, что онъ, должно быть, напился пьянъ. Отвѣтъ Джона былъ какъ нельзя лучше разсчитанъ на то, чтобы возбудить во мнѣ угрызенія совѣсти и такимъ образомъ отмстить за мою несправедливость. «Я-то, пьянъ!? Господи, спаси и помилуй меня, сударь! Я выпилъ всего лишь одну кружку пива въ первомъ часу, за обѣдомъ». Съ этими словами онъ, придерживаясь за стулъ, вышелъ изъ комнаты. Само собою разумѣется, что существуютъ такіе случаи, въ которыхъ самыя условія обстановки заставляютъ уже лгать. Такъ, напримѣръ, если Джонъ подвыпилъ, то онъ неизбѣжно долженъ поклясться всѣми святыми, что пропустилъ всего лишь за галстухъ полъ кружки пива часовъ шесть тому назадъ. Всѣ его товарищи по кухнѣ и людской охотно подтвердятъ подъ присягою справедливость его заявленія. Подобнымъ же образомъ, если на корабль провезли контрабандой какую-нибудь Машку или Палашку, никто не позволитъ себѣ довести объ этомъ до свѣдѣнія вахтеннаго лейтенанта Если въ дортуарѣ закрытаго учебнаго заведенія рѣжутся ночью въ карты и выставленный часовой изъ рябцовъ доложитъ, что идетъ воспитатель, свѣчи мгновенно тухнутъ, карты исчезаютъ подъ подушками и всѣ ученики тотчасъ же погружаются въ глубочайшій сонъ. «У кого же, спрашивается, горѣла свѣча въ дортуарѣ?» — «Богъ съ вами, господинъ надзиратель, вамъ, что-нибудь, вѣроятно, причудилось!» Вѣдь эти невинные мальчики не только спятъ, но даже храпятъ. Да-съ, каждый изъ нихъ храпитъ и каждое такое храпѣніе является ложью, произносимой черезъ носъ! Положимъ, что кто-либо изъ вашихъ или моихъ сыновей оказывается участникомъ въ означенномъ страшномъ преступленіи. Наврядъ-ли наши сердца станутъ изъ-за этого особенно надрываться? Разумѣется, мы скорчимъ серьезную гримасу, укоризненно покачаемъ головою и постараемся не показать вида, что намъ самимъ продѣлка нашихъ юнцовъ представляется до чрезвычайности забавной.
Между мною и моими ближними, проживающими въ людской, существуютъ, по истинѣ, странныя и какъ нельзя болѣе изумительныя отношенія. Мы встрѣчаемся другъ съ другомъ во всякое время дня, безпрерывно обмѣниваемся взаимными услугами, обезпечивающими намъ необходимый комфортъ и такимъ образомъ живемъ цѣлыми годами вмѣстѣ, совершенно не зная другъ друга. Голосъ, какимъ отвѣчаетъ мнѣ Джонъ, совершенно не тотъ, которымъ онъ бесѣдуетъ съ товарищами своими въ людской. Встрѣтивъ свою Аннушку на улицѣ въ шляпкѣ, я очень можетъ быть даже ее не узнаю. Между тѣмъ, всѣ эти люди, рядомъ съ которыми я живу въ теченіе многихъ лѣта, имѣютъ собственныя свои заботы, интересы, — имѣютъ друзей и родственниковъ, задаются своими планами и соображеніями, испытываютъ общечеловѣческія страсти, томятся желаніями и надеждами, являются дѣйствующими лицами въ трагедіяхъ, разыгрывающихся тамъ внизу, въ людской, отдѣленной отъ моего кабинета лишь ковромъ, нѣсколькими досками и балками. Когда мы купались лѣтомъ на взморьѣ, наша горничная Елена была до чрезвычайности блѣдна. Чуть бывало почтальонъ дернетъ за колокольчикъ, она уже бѣжитъ отворять двери, — поспѣшно выхватываетъ у него письмо, написанное крупными каракулями, читаетъ его и плачетъ, уткнувшись куда-нибудь въ уголъ. Развѣ мы, ея господа, могли тогда знать, что сердце бѣдняжки обливается кровью? Она накрывала на столъ, разглаживала ленты, чистила платья и приносила мнѣ утромъ чашку чая къ завтраку, совершенно такъ, какъ если бы у нея не было собственнаго горя и забота, не позволявшихъ ей ночью сомкнуть глазъ. У одного изъ моихъ пріятелей, жившаго въ меблированныхъ комнатахъ, имѣлся приходящій лакей Генри. Онъ прислуживалъ однажды за обѣдомъ; столъ былъ прекрасно сервированъ, шампанское надлежаще заморожено и Генри безукоризненно прислуживалъ всѣмъ гостямъ. Послѣ обѣда онъ подалъ дессертъ съ бордоскимъ, тщательно разлитымъ въ графины, и цѣлой батареей запасныхъ, не раскупоренныхъ бутылокъ. Тогда только онъ сказалъ: «Не будете-ли вы такъ добры, сударь, отпустить меня домой!» Его, видите-ли, извѣстили, что домикъ, въ которомъ онъ жилъ съ семьею, загорѣлся; поэтому, исполнивъ свои обязанности за обѣдомъ, онъ позволилъ себѣ обратиться къ барину съ покорнѣйшею просьбою отпустить его домой посмотрѣть, что сталось съ дѣтьми и домашнимъ скарбомъ. Но, вѣдь, ливрея такого человѣка является своего рода почетнымъ мундиромъ; пуговицы ея, украшенныя гербами, могутъ считаться равноцѣнными орденамъ, дающимся за отличіе?
Подъ вліяніемъ своеобразныхъ условій обстановки, намъ со стороны можетъ показаться, будто къ трагизму въ людской всегда примѣшивается комическая нотка. Сердце Элленъ обливалось кровью изъ-за красавца Джемса съ Веклейскаго сквера, длинныя ноги котораго становятся теперь на колѣни уже не передъ ней, а передъ другою дѣвушкой, съумѣвшей вскружить напудренную его голову. Генри готовитъ соусъ къ дикимъ уткамъ своего барина, въ то время какъ пожарныя трубы окачиваютъ его собственное гнѣздышко и его малышей. Попробуйте поднять этихъ дѣйствующихъ лицъ всего лишь этажемъ выше, перенеся ихъ изъ кухни и людской — въ первый этажъ и весь комизмъ положенія мигомъ исчезнетъ. Передъ нами будетъ тогда настоящая, заправская трагедія. Элленъ чего добраго умретъ, скандируя свой послѣдній вздохъ бѣлыми стихами, въ которыхъ будетъ призывать благословеніе Божіе на измѣнившаго ей вертопраха Джемса. Генри обратится въ героя съ эполетами и при шпорахъ, твердо рѣшившагося исполнять свой долгъ ad qui sciebat и какія муки его ожидаютъ.
Во всякомъ случаѣ, не подлежитъ сомнѣнію; что въ обоихъ упомянутыхъ мною трагедіяхъ можно подмѣтить легко оттѣнокъ юмора. Чѣмъ же обусловливается, однако, этотъ оттѣнокъ? Неужели тѣмъ, что идея о прислугѣ сама по себѣ уже почему-то смѣшна. Въ Англіи можно приписать этотъ комическій оттѣнокъ великолѣпнымъ ливреямъ, въ которыя богачи и аристократы наряжаютъ свою прислугу. Мы сами носимъ, напримѣръ, черные костюмы, а заставляемъ своихъ ближнихъ облачаться въ розовыя, зеленыя или канареечно-желтыя брюки, приказываемъ имъ присыпать волосы мукой, хотя сами уже болѣе полувѣка назадъ отбросили эту глупую моду. Нѣкоторые изъ наиболѣе знатныхъ англійскихъ баръ украшаютъ своихъ кучеровъ париками съ какихъ-то альбиносовъ и прикалываютъ имъ къ груди громадные букеты цвѣтовъ. Понятно, что наряженный до такой степени странно человѣкъ кажется намъ съ непривычки смѣшнымъ.
Обращаясь затѣмъ къ женскому персоналу прислуги, отмѣтимъ прежде всего, что онъ постоянно служилъ и служитъ для барынь неистощимой темой разговора: «Представьте себѣ! Моя Сусанна непремѣнно должна вырядиться въ шелковое платье, а Лиза надѣть шляпку съ цвѣтами, когда идутъ по воскресеньямъ въ церковь! Слыхано-ли гдѣ-нибудь такое безстыдство!»
На самомъ дѣлѣ бѣдняжка Сусанна получаетъ грошовое жалованье, кормятъ ее плохо и не даютъ хорошенько выспаться, но за то прилежно отчитываютъ и гоняютъ съ разными порученіями словцо извощичью лошадь по всему городу. Если она мимоходомъ вздумаетъ перекинуться ласковымъ словомъ съ приказчикомъ въ зеленной лавкѣ, сидѣльцемъ изъ портерной, или же мясникомъ — это вызоветъ цѣлую бурю негодованія. «Не знаю, право, госпожа Тоддльсъ, чѣмъ это кончится! Вѣдь это положительно развратъ, — открытый развратъ! а между тѣмъ эта негодяйка смѣетъ требовать еще прибавки жалованья! Какъ вы думаете, госпожа Доддльсъ, до чего дойдутъ, наконецъ, наглыя ихъ требованія?»
Не угодно-ли вамъ будетъ, милостивѣйшая государыня, взглянуть на нижеслѣдующее объявленіе, вырѣзанное мною нарочно для васъ изъ сегодняшняго номера «Таймсъ»:
«Госпожа желаетъ пріискать для весьма порядочной молодой женщины мѣсто старшей кухарки при поварѣ; она состояла уже четыре года кухаркой подъ руководствомъ хорошаго повара и экономки. Мастерица изготовлять всяческія печенія и мороженое. Соглашается поступить не иначе, какъ въ очень хорошее семейство, гдѣ ей будетъ предоставлена возможность усовершенствоваться въ своей спеціальности и, если возможно, пробыть на мѣстѣ два года. Просятъ обращаться письменно и т. д., и т. д.»
— Ну-съ, госпожа Доддльсъ. что скажете вы на счетъ этого объявленія? Уяснили-ли вы себѣ всю его злокозненность? — Ну, а вы, госпожа Тоддльсъ? Неужели и вы не усматриваете въ немъ ничего подозрительнаго? «Приличная молодая женщина ищетъ мѣста старшей кухарки при поварѣ, въ очень хорошей семьѣ, гдѣ могла бы пробыть два года». Потрудитесь, сударыня, принять во вниманіе всѣ эти условія и разобрать ихъ по пунктамъ:
1) Означенная молодая женщина желаетъ быть старшей кухаркой; отсюда слѣдуетъ заключить, что вамъ придется обзавестись цѣлымъ штатомъ кухарокъ, надъ которыми она могла бы командовать.
2) Она желаетъ состоять не иначе, какъ при поварѣ, при чемъ, однако, не выяснено, долженъ-ли этотъ поваръ быть непремѣнно французомъ и можетъ-ли онъ исповѣдовать какую-либо религію, кромѣ протестантской?
3) Означенная приличная женщина соглашается поступить единственно только въ очень хорошую семью, — Что именно слѣдуетъ подразумѣвать подъ этимъ эпитетомъ? Какова должна быть семья, удовлетворяющая такимъ требованіямъ? Должна-ли она вести свою родословную съ самаго завоеванія Англіи норманнами, или же можетъ принадлежать и къ денежной аристократіи? Иначе сказать, удовлетворится достопочтенная старшая кухарка семьею банкира, или же ей нуженъ, по крайней мѣрѣ, баронетъ? Какъ жаль, что объявленіе не составлено болѣе обстоятельнымъ образомъ! Не говоря уже о томъ, что неизвѣстно, какимъ, именно, рангомъ въ спискѣ англійскихъ пэровъ можетъ числиться очень хорошая семья, не выяснено также, какого она должна быть вѣроисповѣданія, — дозволительно-ли ей имѣть въ своей средѣ холостыхъ сыновей и вправѣ-ли эти сыновья заработывать себѣ деньги какой-либо профессіей? Не упомянуто также о максимальномъ числѣ дочерей и о томъ, могутъ-ли означенныя барышни заниматься музыкой? Жаль также, что не опредѣлено въ точности, сколько званыхъ обѣдовъ должна давать очень хорошая семья въ недѣлю? Ихъ, вѣроятно, должно быть не слишкомъ много, такъ какъ это было бы утомительно для старшей кухарки, но въ тоже время и не слишкомъ мало, такъ какъ она должна имѣть надлежащую практику (NB. Лица госпожъ Тоддльсъ и Доддльсъ вытягиваются и принимаютъ изумленное выраженіе).
4) Старшая кухарка желаетъ остаться на мѣстѣ два года и усовершенствоваться подъ руководствомъ повара, а затѣмъ, выудивъ изъ подъ его колпака все для себя нужное, намѣревается бросить мѣсто, о чемъ и предупреждаетъ заранѣе.
Не прикажите-ли, милостивѣйшія государыни, безотлагательно послать извощичій кабріолетъ за этой особой? Впрочемъ, зачѣмъ же посылать кабріолетъ: барыня, напечатавшая означенное объявленіе въ газетѣ, безъ сомнѣнія, отправитъ къ вамъ старшую кухарку въ собственной своей каретѣ, на парѣ лошадей, съ старшимъ кучеромъ на козлахъ и съ лакеемъ на запяткахъ. Вы сами видите, какъ она заботится объ этой особѣ, — условливается обо всемъ, не исключая и срока службы, по минованіи котораго, надо полагать, пришлетъ опять таки за старшей кухаркой карету, чтобы увести ее отъ васъ въ свой собственный сіятельный домъ.
Если дѣло дойдетъ до этого, то клянусь честью, милостивѣйшія государыни, госпожи Тоддльсъ и Доддльсъ, что я самъ предпочту подняться наверхъ, взять себѣ оттуда лохань и губку, затѣмъ спуститься въ кухню за горячей водой и отправиться на парадное крыльцо, чтобы собственноручно смыть черточку, проведенную мѣломъ, на моихъ дверяхъ.
Теперь она благополучно стерта. На этомъ я и закончу свой разсказъ
- ↑ Около двадцати пяти рублей.