Чудо
правитьК сожалению, есть люди, которые все еще желают добра французам. Это чудо, ибо кто желает им добра, тот нарушает священные должности свои и презирает человечество. Где хоть один раз побывали французские корпусы, там уже верно никто не захочет в другой раз видеть их. Гуситы, которые опустошали Пруссию в 1432 году, в свирепости далеко отстали от сих новых гуннов. Но где они еще не были, там иногда — и удивительнее, что люди добрые, друзья человечества — стараются защищать их. Отчего это? Весьма понятно, почему многие держали сторону французов, когда они бредили о вольности; честные немцы, принимая слова их за сущую истину, хотя и не одобряли мерзостей французских, однако думали, что сие смятение окончится благом для человеческого рода. Кто в простоте сердца своего ожидал счастливого события, и желал добра проповедникам вольности, того еще можно извинять; ибо он видел вдали прекрасную цель, хотя цель сия стояла в дымящихся развалинах. Но теперь что видно впереди? Праведный Боже! Всемирная монархия, затеваемая удальцом, который жестокостью своею и коварными обманами тысячу раз заслужил погибель, — который всякое средство, к достижению цели ведущее, почитает дозволенным, — которого престол походит на гробницу, при коей человечество рыдает под покрывалом. Для сего-то дерзкого удальца французы дерутся и расхищают. Отчего же есть еще люди, в которых не кипит ярость при одном наименовании жестокого тирана? — Рассмотрим.
Во-первых, есть множество таких людей, которые никогда не думали о различии между удивлением и почтением. Удивляться и почитать, по их мнению, есть одно и тоже. Но первое чувствование возбуждается необычайностью, а последнее основано на нравственном совершенстве. Таким образом нельзя не удивляться и Наполеону, который с беспримерною неустрашимостью ногами попирает мертвые трупы и добродетели. Однако, удивляясь редкому чуду сему, не должно забывать, что Бонапарт подавил возникавшее в Европе благонравие и что опять надобно будет ждать его очень долго; не должно забывать, что он людей девятнадцатого столетия отодвинул во мрак веков средних, и опять вселил в них гнусную мысль, будто сильному все возможно, и будто слабый только дорожит честностью .Так! Бонапарт в нравственном мире сделал гораздо более зла, нежели в вещественном. Опустевшие поля снова могут быть возделаны, на могилах убитых отцов новое поколение может сеять и собирать жатву: но беззаконный пример власти во зло употребляемой, но пример подлого раболепства, к несчастью, может простирать действие свое до отдаленных потомков, которые примут Бонапартово правило: «Все делай, ежели уверен, что избежишь наказаний».
Другое отделение приятелей французам состоит из тех людей, которые любят язык их и обычай, и тех еще, которые, как я сам, побывавши во Франции, видели, что французы по большей части любезны в их отечестве. В самом деле трудно понять, каким образом сии приятные собеседники над Сеною и Роною, пришедши на берега Эльбы и Вислы, становятся кровожадными, хищными разбойниками; истина сия от многих почитается выдумкою, или по крайней мере необыкновенным исключением из общего правила. Но, по несчастью, французы походят на те растения, которые на природной земле своей дают прекрасные цветы, а под чуждым небом в яд превращаются. Я нашел французов вежливыми, человеколюбивыми, благородными в их земле; в чужих государствах они по большей части высокомерны, самолюбивы, язвительны, а Бонапарт примером своим сделал их совершенно бесчеловечными.
Третье отделение французских поклонников есть самое презреннейшее, и состоит из дерзновенных молодых людей, превозносящихся нечестивою новою философиею, из которой они более ничему не научились, кроме как, подобно своим наставникам, презирать все, что ни окружает их, — из тех, которые увидевши, что правительство сего презрения не вменяет им в заслугу, почитают себя обиженными, и следственно при перемене надеются вознестись выше людей обыкновенных, — из тех, которые по зависти очерняют всякого благомыслящего гражданина, и даже злобно радуются несчастью государей за то, что государи не спрашивая их советов и не по их мыслям управляли народом. Эта сволочь, которой терять нечего, при всеобщем пожаре прыгает от радости, что есть случай — тушить? совсем не то — поживляться. Люди сии нетерпеливо желают как-нибудь сделаться известными в свете во что бы то ни стало; их высокомерие во многом сходствует с французским, и необузданное своевольство есть приятнейшая утеха сердца их. Первые два рода людей могут исправиться, ибо вся вина их состоит в заблуждении; последний род заслуживает строжайшее наказание, ибо состоит из умышляющих злодеев.
Примеч. изд. А тех несчастных к какому должно причислять отделению, которые по непонятной оплошности слабых родителей еще в колыбели невинно бывают осуждены сосать с французским молоком ненависть к своему отечеству, живучи у себя дома быть чужестранцами и французское невежество предпочитать своему просвещению?
Коцебу А. Ф. Чудо: [О причинах, заставляющих «все еще желать добра французам»] / Коцебу; [Пер. В. А. Жуковского] // Вестн. Европы. — 1807. — Ч. 33, N 12. — С. 271-275.