Что такое любовь? (Потапенко)/ДО
| ← Постная колбаса | Что такое любовь? : Разсказъ отца діакона | Двѣнадцатый → |
| Источникъ: Потапенко И. Н. Въ деревнѣ. — Одесса: Типографія «Одесскаго Листка», 1887. — С. 34. |
— Вотъ вы удивляетесь нашимъ деревенскимъ бракамъ, говорите, что у насъ браки происходятъ безъ любви!.. Не согласенъ я съ вами, нѣтъ, не согласенъ; я думаю, что у насъ самая настоящая любовь и есть. Конечно, у насъ не такъ, совершенно не такъ, какъ у васъ. У васъ… гм… Сначала это онъ около нея похаживаетъ, да разные разводы разводитъ, а она ломается… Потомъ это она, значитъ, сдалась уже и съ полгода этакъ его за носъ водитъ, а по нашему — голову морочитъ… Дескать — и молода я очень, и страшно мнѣ, и въ чемъ дѣло не знаю, и чего вы отъ меня хотите, не понимаю… Вретъ она, бестія, врательски вретъ… Все она даже очень хорошо понимаетъ, и чего отъ нея хотятъ, давно соображаетъ. Ну, а нельзя же безъ мороченья!.. А онъ-то думаетъ, что и въ самомъ дѣлѣ такъ, и млѣетъ, по душѣ у него жаръ разливается… А конецъ все тотъ-же. И скажу вамъ, что хотя-бы онъ около нея три года ходилъ, а все-же не знаетъ, что найдетъ. Женится, вотъ тогда она ужь и покажетъ ему товаръ лицомъ, проявится въ настоящемъ свѣтѣ… И бываетъ такъ, что человѣку пять лѣтъ голову морочили, а глядишь — обвѣнчались, анъ онъ уже и пятки показалъ, потому настоящей-то она ему только теперь предстала. У насъ этого мороченья не бываетъ, потому — некогда. А между прочимъ — живемъ и плодимся и наполняемъ землю. Да вотъ я вамъ про себя разскажу, коли вамъ не лѣнь послушать!..
Такъ говорилъ о. діаконъ деревни Бѣлорѣчки, угощая меня ухой изъ свѣжихъ окуней. О. Парфентій отличался завиднымъ тѣлосложеніемъ, имѣлъ животъ такихъ большихъ размѣровъ и столь круглаго вида, что отъ такого живота, пожалуй, не отказался-бы и самъ протодіаконъ при соборной церкви въ губернскомъ городѣ. Рука, одна кисть руки о. Парфентія вѣсила по крайней мѣрѣ фунтовъ шесть. Замѣтьте, что о. Парфентій былъ строгихъ правилъ, аккуратно справлялъ всѣ посты, пилъ не болѣе трехъ рюмокъ водки за обѣдомъ, и больше напиралъ на квасъ, не курилъ, и только поспать любилъ — да, вотъ этотъ грѣхъ водился за о. Парфентіемъ. И все это не мѣшало ему занимать мѣсто въ пространствѣ и вѣсить не менѣе 12 пуд. Такъ какъ мнѣ слушать было не лѣнь, то о. Парфентій и началъ.
— Это было лѣтъ — какъ-бы вамъ не соврать — восемьнадцать тому назадъ. Я только что вышелъ изъ семинаріи. Нужно вамъ знать, что въ семинаріи я побывалъ немного, всего съ полъ годика… Приняли меня въ риторику — такъ тогда первый классъ назывался — «до усмотрѣнія», ну, значитъ, если окажу успѣхи. А успѣховъ я не оказалъ. Угодно вамъ знать почему? Гм… Довольно сказать, что тогда мнѣ было уже восемьнадцать лѣтъ, я имѣлъ усики и уже пробивалась бородка… А ко всему этому — былъ знакомъ съ соборной просвирней… Теперь уже она чуть не старуха, а тогда была — хотя оно и грѣхъ вспоминать — для нашего брата бурсака обольстительна!.. Ну, это старое. У кого, знаете, грѣха нѣтъ?! Однако возрастъ былъ такой, что риторика въ голову не лѣзла, а лѣзло совсѣмъ другое, въ родѣ просвирни… Взяли это меня родители изъ семинаріи и стали думать-подумывать, куда со мною сунуться… Думали было въ народные учителя, такъ опять-же тамъ экзаменъ нуженъ, а я не охотникъ былъ до этихъ штукъ… Ну и придумали… чтобы вы полагали? А придумали — женить меня. На комъ? Ни одной женщины я не зналъ, кромѣ развѣ просвирни. Да вѣдь это не бѣда!.. Былъ около насъ, видите-ли, монастырь, а въ томъ монастырѣ было этакъ въ родѣ пансіона для сиротъ-дѣвицъ духовнаго званія. Сидѣли тамъ эти дѣвицы, обучались больше хозяйственнымъ предметамъ, выростали и ждали жениховъ. Пріѣдетъ — хорошо, не пріѣдетъ — сидятъ да вздыхаютъ. Житье имъ было тамъ не Богъ знаетъ какое, сиротское — извѣстно… Ну, и рада-радешенька, ежели кто просватаетъ. Сиротская доля! Разбирать ужь тутъ нечего!.. Иной лохматый да плюгавый пріѣдетъ, ничего, идутъ и за этакихъ… Да иной лохматый бываетъ лучше облизаннаго!.. А былъ такой обычай, что ежели кто женится на монастырской сироткѣ («монастырками» ихъ называли), того сейчасъ діакономъ дѣлали, и мѣсто ему предоставляли, хотя-бы онъ дальше риторики и не нюхалъ, примѣрно какъ я. Вотъ повезли и меня туда. Пріѣхали это мы: я, мои родные и еще сватъ — знакомый священникъ, пріѣхали, да прямо въ классъ. Ужь, конечно, онѣ это знали, что женихъ пріѣхалъ, вырядились въ чистенькія платья, бѣлые передники надѣли и сидятъ рядышкомъ, душъ ихъ восемь было — иная шьетъ, иная вышиваетъ… Входимъ мы, я, разумѣется, позади семеню, потому — какъ хотите — странно какъ-то… Пришелъ человѣкъ, неизвѣстно откуда, и долженъ подругу себѣ на всю жизнь выбрать… Прошлись мы по комнатѣ раза два, я все смотрю имъ въ лица, хотя голову и опустилъ, а изъ-подлобья смотрю. Вотъ мать моя и подходитъ ко мнѣ и говоритъ: «Мой совѣтъ тебѣ, Парфентій, вонъ ту взять, которая съ русой косой за вышиваньемъ сидитъ!..» Нѣтъ, не нравилась мнѣ русая коса, а сидѣла этакъ въ уголку черненькая такая, взглянулъ я на нее и, не знаю почему, сердце такъ и застучало… «Ну, — думаю, — должно быть — это и есть судьба моя!» И говорю матери: «нѣтъ, — говорю, — не русая, а черная коса… Вонъ та!» А мать говоритъ: «Что-жь, это твое дѣло, не мнѣ съ нею жить, а тебѣ». Съ тѣмъ мы и вышли. Сейчасъ пошли къ о. Исидору на закуску — о. Исидоръ — тамошній священникъ, — гляжу, и моя черная коса здѣсь; чай разливаетъ, раскраснѣлась вся, вижу — въ волненіи. Насъ, разумѣется, отрекомендовали, я узналъ, что зовутъ ее Анной Егоровной. Только пили это всѣ чай, вдругъ смотрю — никого въ комнатѣ нѣтъ, всѣ куда-то исчезли, остался только я, да Анна Егоровна. Сидитъ она на диванѣ и въ окно смотритъ. Понялъ я, что насъ нарочно оставили, чтобы, значитъ, объясниться… Скажу вамъ, что трепетало мое сердце, струсилъ я; однако подошелъ и говорю: «Анна Егоровна, вамъ вѣдь все извѣстно, объясняться нечего. Желаю, — говорю, — имѣть васъ женой, и діаконское мѣсто, — говорю, — преосвященнѣйшій владыка въ деревнѣ Бѣлорѣчкѣ обѣщалъ мнѣ!..» А она глаза опустила: «мнѣ, — говоритъ, — извѣстно… Я согласна!» Тутъ я даже руку у нея поцѣловалъ…
На другой день обвѣнчались, и вотъ я уже 18 лѣтъ діаконствую. И повѣрите — живемъ душа въ душу… Ни она мнѣ, ни я ей — чтобы что-нибудь злобное, ни-ни! Восьмерыхъ дѣтей наплодили и никогда по настоящему не ссорились. А все отчего? Да оттого, что я работаю и она день-деньской въ трудѣ состоитъ — и коровъ доитъ, и кухню ведетъ, и дѣтей одѣваетъ, и просвиры печетъ… Ну, такъ какъ мы оба постоянно въ трудѣ-то мы и понимаемъ другъ дружку, и ссориться намъ невозможно. Или развѣ кто скажетъ, что я не люблю Анну Егоровну, или она меня? Брехня это будетъ, ежели кто скажетъ. Такъ вотъ она въ чемъ любовь по моему — въ трудѣ. Ежели другъ для друга трудятся, другъ друга поддерживаютъ, завсегда будетъ любовь, повѣрьте!..
Тутъ въ комнату вошла Анна Егоровна съ «макитрой» въ рукахъ и вся засыпанная мукой. А вслѣдъ за нею, держа ее за платье, крича и кувыркаясь, высыпало многочисленное потомство о. Парфентія. О. Парфентій подозвалъ къ себѣ двоихъ и принялся вытирать имъ носы полой своего обширнаго кафтана.