Жил-был молодой человек; он усердно готовился в поэты и хотел стать поэтом уже к Пасхе, потом жениться и зажить творчеством. Это вовсе нетрудно; всё дело в том, чтобы придумывать, да придумывать, но что именно? То-то вот и есть! Опоздал он родиться! Все сюжеты уже были разобраны до его появления на свет, всё уже было описано, воспето в поэзии.
— То-то счастье было тем, что родились тысячу лет тому назад! — сказал он. — Им-то легко было обессмертить себя! Да, счастливы были и те, что явились на свет лет за сто до нашего времени, — и тогда ещё оставалось кое о чём писать. Но теперь всё на свете давно воспето и перепето, о чём же петь мне?
И он так усердно ломал себе голову, что, наконец, захворал бедняга. Никакой доктор не мог ему помочь, одна оставалась надежда на знахарку. Она жила в маленьком домике, у околицы, которую и должна была отворять для возов и проезжих. Но она годилась кое на что и поважнее — умом-то она, ведь, заткнула бы за пояс любого доктора, что ездит в собственном экипаже и платит государственный налог за чин!
— Надо пойти к ней! — решил молодой человек.
Жила знахарка в маленьком, чистеньком, но как будто скучном на вид домике: ни деревца вокруг, ни цветочка! Перед дверями только улей — вещь полезная, да картофельное поле — тоже вещь очень полезная, да ещё канава, обросшая кустами терновника. Терновник уже отцвёл и был осыпан ягодами, которые сводят рот, если вздумаешь есть их прежде, чем их хватит морозом.
«Точная картина нашего времени, лишённого всякой поэзии!» подумал молодой человек. Вот уж, значит, он и нашёл у дверей знахарки жемчужное зёрнышко, — у него блеснула идея!
— Запиши её! — сказала старуха. — И крошки, ведь, тот же хлеб! Я знаю, зачем ты пришёл! Ты не можешь ничего придумать, а всё-таки хочешь выйти к Пасхе в поэты!
— Все сюжеты уже разобраны! — сказал он. — Наше время — не доброе старое время!
— Нет! — ответила старуха. — В то время знахарок сжигали, а поэты разгуливали с пустым желудком, да с прорванными локтями. Наше время именно самое лучшее время! Но ты не умеешь смотреть на вещи, как следует, ты не изощрял своего слуха и мало читал по вечерам: «Отче наш!» Есть о чём петь и рассказывать и в наше время, умей только взяться за дело! Черпай мысли откуда хочешь — из трав и злаков земных, из стоячих и текучих вод! Но для этого, конечно, нужно обладать даром разумения, уметь — как говорится — поймать солнечный луч! На вот, попробуй-ка надеть мои очки, приставь к уху мой слуховой рожок, призови на помощь Господа Бога, да перестань думать о самом себе!
Последнее-то уж было чересчур трудно; некстати бы такой умной женщине и требовать этого!
Молодой человек вооружился очками, слуховым рожком, и знахарка поставила его посреди картофельного поля, вручив ему предварительно большую картофелину. Картофелина издавала звуки. Он прислушался и услышал целую песню о житье-бытье картофелины, «обыкновенную историю» в десяти частях. А и десяти строк было бы довольно!
Так о чём же пела картофелина?
Она пела о самой себе и своей семье, о прибытии первых картофелин в Европу и о тех испытаниях и мытарствах, через которые они прошли, пока их признали куда большею благодатью для края, нежели золотые самородки.
«Нас разослали, согласно королевскому приказу, по всем городским ратушам; всем было объявлено о нашем великом значении, но в него не верили, не знали даже, как обращаться с нами. Кто выкапывал яму и бросал в неё всю меру картофеля зараз, кто рассаживал картофелины там и сям по полю и ждал, что из них вырастут целые дерева, с которых можно будет отряхать картофелины! Ну, вот и вырастала зелень, на ней распускались цветы, потом появлялись водянистые плоды, но затем всё растение увядало, и никому в голову не приходило, что настоящая-то благодать лежит в земле — самые-то картофелины. Да, много мы перетерпели, вынесли, то есть не мы, а наши предки, но это всё едино!»
— Вот так история! — сказал молодой человек.
— Ну, теперь довольно! — сказала старуха. — Посмотри на терновник!
— У нас тоже есть близкая родня на родине картофеля, — заговорил терновник: — но несколько севернее, чем растёт он. Туда явились норманы; они плыли навстречу туманам и бурям и попали в неведомую страну, где под снегом и льдом нашли разные травы, растения и кусты с тёмно-синими ягодами, похожими на виноград, из которых тоже можно делать вино. То был терновник; его ягоды созревают на морозе, как и мои. И вся страна получила имя «Винной страны», «Зелёной страны», «Гренландии»!
— Да это целая поэма! — сказал молодой человек.
— Да, а теперь иди-ка вот сюда! — сказала знахарка и подвела его к улью. Он заглянул туда. Что за жизнь, какое движение! Во всех проходах сидели пчёлы и махали крылышками, чтобы проветрить эту огромную фабрику, — это была их обязанность. А в улей всё прибывали новые и новые пчёлы, нагруженные провизиею; они приносили на щёточках ножек цветочную пыль, отряхали её, сортировали, — часть шла на мёд, часть на воск. Пчёлы прилетали и улетали; царица тоже хотела было улететь, но за нею пришлось бы улететь и всем, а не время было, и вот они взяли, да и откусили её величеству крылышки, — пришлось ей остаться на месте!
— Подымись теперь на насыпь, что возле канавы! — сказала знахарка. — Погляди на дорогу и на добрых людей!
— Да там их тьма тьмущая! — воскликнул молодой человек. — Шум, гам! История на истории! Ох, у меня в глазах темнеет! Я упаду навзничь!
— Нет, смело иди вперёд! — сказала старуха. — Идя прямо навстречу жизни, в самую густую толпу, да насторожи и глаза, и уши, и сердце! Тогда живо придумаешь что-нибудь! Но сперва отдай мне мои очки и слуховой рожок, а там и ступай себе!
И она взяла у него и то, и другое.
— Теперь я ровно ничего не вижу! — сказал молодой человек. — И ничего не слышу!
— Ну, видно не сделаться тебе поэтом к Пасхе! — сказала знахарка.
— А когда же? — спросил он.
— Ни к Пасхе, ни к Троице! Тебе никогда ничего не придумать!
— Так за что же мне взяться, что делать, если я хочу жить творчеством?
— Ну, этого-то ты можешь добиться и к маслянице! Засади поэтов в бочку, да и колоти по ней![1] Колоти по их творениям, это всё одно, что колотить их самих! Только не падай духом, колоти хорошенько и сколотишь себе деньжонки! Хватит на прокорм и тебе, и жене!
— Вот что можно придумать! — сказал молодой человек и принялся колотить поэтов одного за другим, — самому-то ему не удалось сделаться поэтом.
Мы узнали всё это от знахарки; она-то уж знает, что можно придумать!