Часы.
правитьРобертъ былъ еще очень молодъ, когда лишился родителей. Оставшись сиротою, и притомъ въ бѣдности, но получивъ хорошее воспитаніе и имѣя нѣкоторые пріятные таланты, возпользовался онъ ими, и началъ обучать Музыкѣ. Робертъ былъ хорошъ собою и очень любезенъ: онъ пѣлъ со вкусомъ и мастерски игралъ на гитарѣ; ему не было недостатка въ упражненіи, и онъ былъ, такъ сказать, душею обществъ, которыя умѣли цѣнить дарованія его. Въ числѣ ученыхъ своихъ отличалъ онъ Полину, молодую сироту, воспитываемую старою теткою, которая любила ее, какъ дочь, Полина, съ своей стороны, не равнодушно смотрѣла на своего учителя; такимъ образомъ сіи молодые люди любили другъ друга, не смѣя признаться во взаимной склонности. Сіе продолжалось до кончины тетки. Тогда законный наслѣдникъ, которому всегда было очень непріятно видѣть издержки, дѣлаемыя доброю старухою для своей племянницы, вступилъ во владѣніе и былъ такъ жестокосердъ, что велѣлъ сей любезной дѣвушкѣ выѣхать изъ его дома. Полина, съ заплаканными глазами, встрѣтила Роберта, которой, по обыкновенію, пришелъ къ ней для преподанія урока въ Музыкѣ: «Вы лишились одной ученицы, сказала она ему: состояніе мое не позволяетъ мнѣ болѣе пользоваться вашими наставленіями, и я должна теперь сама трудиться, чтобъ имѣть пропитаніе. Я умѣю вышивать, и прибѣгну къ этому маловажному таланту. Прошу васъ постараться о доставленіи мнѣ работы, такъ какъ я была столько щастлива, что доставляла намъ иногда ученицъ.» — Какъ, сударыня! не ужьли родственникъ вашъ такъ жестокосердъ?… — «Родственникъ мой корыстолюбивъ и безчеловѣченъ. Онъ получилъ наслѣдство послѣ матери своей — это очень натурально; но онъ гонитъ меня отъ себя и оставляетъ безо всякой помощи — это ужасно!»…
Робертъ старается утѣшить нещастную Полину, проситъ ее пользоваться его уроками, и клянется ей въ вѣчномъ почтеніи и приверженности, Полина, страстно любящая музыку, принимаетъ наконецъ безкорыстное предложеніе своего учителя, съ тѣмъ однако же условіемъ, чтобъ со временемъ заплатить за его труды, ибо она такъ разборчива и нѣжна, что никогда не согласилась бы употребить во зло драгоцѣнныя для сего Артиста минуты.
Полина наняла небольшую комнату, и тамъ безпрестанно работая, не принимая никого, не имѣла она инаго друга, хромѣ Роберта, не имѣла инаго утѣшенія, кромѣ посѣщенія его и пріятныхъ разговоровъ. Такое короткое обхожденіе довело молодыхъ людей до взаимныхъ признаній. Они открыли другъ другу склонность свою и, будучи ни отъ кого независимыми, начали скоро говорить о вѣчномъ союзѣ — о бракѣ. Предложеніе сдѣлалъ Робертъ. Полина! сказалъ онъ ей: милая Полина! я обожаю тебя и, къ несказанному щастію моему, вижу, что и тебѣ я не противенъ. Удостой принять мою руку. Все мое богатство состоитъ въ моемъ талантѣ, но, съ помощію его, можемъ мы жить пристойнымъ образомъ. Есть ли ученица моя согласится сдѣлаться моею повелительницею, то я почту себя щастливѣйшимъ изъ смертныхъ. — «Робертъ! предложеніе твое безъ сомнѣнія лестно для меня; но тебѣ извѣстны мои правила; ты знаешь, что я всегда почитала бракъ тяжелою цѣпью, которую обыкновенно одна жена носитъ. Домашнія заботы, попеченія о дѣтяхъ и капризы мущинъ ужасаютъ молодую, робкую и чувствительную женщину. Ты меня любишь, Робертъ! но кто поручится мнѣ, что сердце твое не перемѣнится? Безпокойства и хлопоты, сопряженныя съ недостаточнымъ состояніемъ, разрываютъ часто и самыя крѣпчайшія сердечныя связи, и ты, можетъ быть, станешь со временемъ упрекать меня союзомъ, которой будетъ тебѣ въ тягость.» — Въ тягость? мнѣ, Полина! какъ могла ты это сказать? Возможно ли, чтобъ я перемѣнился и пересталъ любить женщину, любезнѣйшую сердцу моему? женщину, достойную олтарей? Нѣтъ, Полина! ты и сама и такъ обо мнѣ думаешь, и столько знаешь меня, что вѣрно отдаешь мнѣ въ сердцѣ своемъ справедливость и не имѣешь такихъ ненавистныхъ подозрѣній. Удостой согласиться на благополучіе мое, и тогда увидишь, что щастіе твое пребудетъ навсегда единственнымъ и сладчайшимъ предметомъ всѣхъ моихъ попеченій и заботъ.
Полина, не меньше Роберта желавшая сего союза, скоро согласилась, но съ тѣмъ договоромъ, чтобъ ей продолжать шить, и сею работою дѣлать хотя небольшое пособіе въ хозяйствѣ. Робертъ не хотѣлъ даже и слышать о семъ условіи, и говорилъ, что онъ не для того женится, чтобъ заставить жену свою работать. Онъ доказалъ, что получаетъ довольно доходу, для порядочнаго обоихъ ихъ содержанія. Полина не стала болѣе упорствовать, и они обвѣнчались безъ всякихъ церемоній, подъ единымъ благопріятствованіемъ любви и нѣжности.
Робертъ, жившій до женитьбы въ маленькой комнатѣ, нанялъ квартиру попросторнѣе; но у него не было почти никакихъ мебелей, и онъ началъ покупать ихъ по немногу, будучи не въ состояній сдѣлать вдругъ большія издержки. Кроткая, вѣрная, чувствительная Полина занималась хозяйствомъ, между тѣмъ какъ Робертъ ходилъ давать свои уроки и, не взирая на недостаточное состояніе, были они щастливы по тому, что умѣли довольствоваться малымъ. Черезъ годъ Полина родила прекрасную.дѣвочку, которую сама стала кормить, и сей даръ Природы увеличилъ блаженство ихъ такъ, что къ совершенству онаѵо недоставало имъ только порядочнаго до хода. У Роберта было, правда, довольно учениковъ; но Артисты сего рода получаютъ весьма невеликую за труды свои плату. Иногда имѣлъ онъ много учениковъ, иногда мало; съ нѣкоторыхъ даже не могъ получить денегъ. Такимъ образомъ Робертъ, сколько ни былъ бережливъ и разчетливъ, однакожъ никогда не могъ пріобрѣсти себѣ ничего болѣе, кромѣ какъ сколько нужно было ему на необходимыя потребности жизни.
Онъ убралъ очень опрятно скромное свое жилище; въ немъ не было одного только украшенія, хотя и не совсѣмъ необходимаго, но которое имѣть у себя желалъ онъ страстно, а именно: столовыхъ часовъ. Милая Полина! говорилъ онъ часто женѣ своей: думай обо мнѣ, какъ хочешь; называй меня робенкомъ; но признаюсь тебѣ, что часы на этомъ каминѣ сдѣлали бы мнѣ несказанное удовольствіе. Это вещь полезная и которая сверхъ того, дѣлаетъ большое украшеніе комнатѣ. Не уже ли вѣчно не буду я въ состояній купить себѣ часы?
Такъ говорилъ Робертъ нѣжной своей подругѣ, и безпрестанно почтя твердилъ о сей толико желаемой имъ вещи, которую недостаточное его состояніе не позволяло имѣть ему. Въ одно утро Полина пошла со двора за нѣкоторыми домашними потребностями; а Робертъ, не имѣя въ тотъ день въ городѣ никакого дѣла, остался дома и занялся списываніемъ нотъ для учениковъ своихъ. Въ половинѣ десятаго часа Полина возвратилась и, отирая потъ съ лица своего, на которомъ изображалась живѣйшая радость, отступила на нѣсколько шаговъ отъ удивленія, увидя мужа своего. «Какъ! ты никуда не ходилъ, другъ мой!» сказала она ему. — Никуда, милая! но къ чему этотъ вопросъ? — «Я хотѣла было»… — Ты тревожишься? — «Это правда; я не думала найти тебя дома, и желала сдѣлать тебѣ пріятное удивленіе' при возвращеніи твоемъ къ обѣду; но теперь…. Такъ и быть…. войди сюда!»
Полина сказала сіи послѣднія слова незнакомому человѣку, которой дожидался на лѣстницѣ; онъ входитъ, держа въ рукахъ прекрасныя столовыя часы, ставитъ ихъ на каминъ и откланивается. Что это значитъ? спросилъ изумленный Робертъ. — «Ты самъ видишь, отвѣчала Полина, улыбаясь: ты всегда желалъ имѣть часы — не правда ли? и такъ вотъ тебѣ часы, мой другъ! они твои.» Но какъ это сдѣлалось?.. — «Какъ не пріятно мнѣ, что ты хочешь все знать! Послушай, любезный Робертъ: желая безмѣрно доставитъ тебѣ этотъ подарокъ, Полина твоя занималась тайно отъ тебя вышиваніемъ разныхъ вещей, которыя продала за такую цѣну, что могла купить эту вещь. Не брани меня. Знаю, что я, выходя за тебя, обѣщалась не работать никогда на постороннихъ, но, другъ мой! это совсѣмъ другое дѣло: я трудилась не для доставленія себѣ пропитанія, но для того, чтобъ сдѣлать тебѣ удовольствіе. Эта вещь безъ сомнѣнія будетъ для тебя драгоцѣнна, милой мой, когда вѣрная твоя Полина доставила ее тебѣ.» — Женщина безподобная! несравненная Полина! какъ могла простираться такъ далеко твоя ко мнѣ нѣжность? но когда же ты работала? Я видѣлъ тебя безпрестанно здѣсь, занимающуюся дочерью и хозяйствомъ. — «Я работала только тогда, мой другъ! когда не было тебя дома; но какъ скоро услышу, что ты идешь, то въ ту же миуту прятала пяльцы, чтобъ не подать тебѣ ни малѣйшаго подозрѣнія. О! я боялась тебя, какъ огня! Не знаю, какъ ты не примѣтилъ, что я всегда, встрѣчая тебя, краснѣла. Работая для тебя, находила я неизъяснимую сладость въ трудахъ моихъ!» — Милая Полина! какое небесное блаженство имѣть такую подругу. — «Чтожь такое, мой другъ? Въ моемъ поступкѣ нѣтъ ничего чрезвычайнаго, ты честной и доброй человѣкъ, нѣтъ у тебя никакихъ страстей, нѣтъ тайныхъ издержекъ; мудрено ли же, что я захотѣла доставить тебѣ это небольшое удовольствіе? Какъ бы то ни было, наконецъ имѣешь ты часы, мой другъ! каковы они тебѣ кажутся?» — Прекрасны! прекрасны!… Что ты за нихъ заплатила? — «Угадай.» — Не знаю. — «Сто рублей.» — Боже мой! какого труда стоило тебѣ выработать столько денегъ! — «Я работала болѣе полугода, но съ такимъ удовольствіемъ!» — Полина!…. какая прекрасная вещь! какъ украсила она нашу комнату!… какая богатая позолота! Бьютъ ли они? — «Безъ сомнѣнія, и ты скоро услышишь: теперь безъ пяти минутъ десять часовъ.»
Люди свѣтскіе, изобилующіе во всемъ и привыкшіе ко всему, съ трудомъ повѣрятъ, чтобы разсудительной человѣкъ, каковъ былъ Робертъ, могъ такъ ребячиться и почти прыгать отъ радости, что имѣетъ часы. Однакожъ это естественно всякому человѣку, которой въ первый разъ получитъ нѣсколько драгоцѣнную вещь, и сія радость, можетъ быть малодушная, всегда служитъ доказательствомъ простаго, откровеннаго и неизпорченнаго сердца.
Робертъ, облокотясь на каминъ, дожидался съ нетерпѣніемъ, чтобъ часы его стали битъ. Пять минутъ кажутся ему цѣлымъ вѣкомъ, онъ считаетъ ихъ и, по изтеченіи послѣдней минуты, вскрикиваетъ, какъ настоящій робенокъ: часы хотятъ бить!
Часы пробили дѣйствительно десять часовъ. «Слышалъ ли ты? сказала Полина, улыбаясь: десять часовъ; теперь ровно два года, какъ въ этотъ самой часъ родилась дочь твоя. Такъ точно; я родила ее въ десять часовъ по утру. Какая щастливая нечаянность напомнила мнѣ объ этой блаженной минутѣ!» — Ахъ, Полина! перервалъ Робертъ: этотъ часъ ознаменовала тогда Природа, а теперь любовь. Милая моя подруга! вотъ часъ сладчайшій въ моей жизни! Никогда не забуду, что я обязанъ имъ тебѣ. Полина моя! естьли когда нибудь нещастіе, или смерть разлучатъ меня съ тобою, пусть этотъ часъ напоминаетъ мнѣ всегда о красотѣ твоей, добродѣтеляхъ и сладкихъ минутахъ, которыя услужливая нѣжность твоя умѣла доставлять мнѣ! — «Другъ мой! какая печальная мысль пришла тебѣ въ голову? на что говорить о нещастіи, о смерти!» — Полина! я могу тебя лишиться, и естьли это бѣдствіе меня постигнетъ, я умру съ отчаянія, — «Перестанешь ли ты огорчать себя и меня такими химерами? что это за дурачество?» — Правда, Полина! станемъ только заниматься щастіемъ существовать другъ для друга; но повторяю, клянусь тебѣ, что естьли бы я когда нибудь могъ сдѣлаться невѣрнымъ тебѣ, или хотя мало огорчить тебя, то этотъ часъ да призоветъ меня къ должности — къ любви моей! — «Робертъ! ты не имѣешь нужды давать клятвы; я и безъ того увѣрена, что ты честнѣйшій человѣкъ въ свѣтѣ, и больше любовникъ, нежели мужъ Полины.» — Такъ! конечно я твой любовникъ, вопреки нравамъ нынѣшняго вѣка; пускай смѣются надо мною, но я останусь твоимъ любовникомъ — вѣчно!
Супруги осыпали другъ друга нѣжнѣйшими ласками и сладкія слезы умиленія текли изъ глазъ ихъ, малютка бросилась въ ихъ объятія, и Природа усугубила силу любви. Какъ пріятно, какъ мило видѣть толь нѣжныхъ супруговъ! Они небогаты — но любятъ, обожаютъ другъ друга, и малѣйшее вниманіе, или услужливость того или другаго, крѣпитъ узелъ, связующій ихъ. Какая трогательная картина! Увы! для чего должна она скоро перемѣниться? для чего буду я принужденъ описывать читателямъ произшествія печальныя, горестныя?… Но станемъ продолжать.
Въ первые дни Робертъ не могъ отойти отъ своихъ часовъ, и всякой разъ, какъ они били, чувствовалъ сладостное трепетаніе сердца. Наконецъ привыкъ онъ къ нимъ, такъ какъ и къ другимъ своимъ мебелямъ, и не болѣе началъ заниматься ими, какъ и всѣ, имѣющіе у себя такія вещи.
Въ домѣ, гдѣ жили наши любовники-супруги? было нѣсколько пустыхъ комнатъ, которыхъ долго никто не нанималъ. Наконецъ Гжа. Дерсили, пригожая и весма богатая вдова, переѣхала въ оныя. Любопытство, свойственное всѣмъ въ такихъ случаяхъ, побуждало прочихъ постояльцевъ стараться увидѣть сію новую сосѣдку. Робертъ, часто встрѣчаясь съ нею на лѣстницѣ, находилъ ее очень пріятною, что весьма печалило Полину, для которой неизвѣстное мрачное предчувствіе возвѣщало наступающее нещастіе. Полина, разговаривая съ Робертомъ, нарочно старалась выискивать недостатки въ чертахъ лица Гжи. Дерсили; а Робертъ, досадуя на несправедливость, которую приписывалъ онъ Полинѣ, сердился и превозносилъ да небесъ красоту своей сосѣдки.
Гжа. Дерсили жила подъ самою Робертовою комнатою; она часто слышала, какъ онъ игралъ на гитарѣ и пѣлъ, пріятный видъ и таланты молодаго человѣка прельстили сію склонную къ распутству женщину. Однажды, встрѣтясь съ нимъ на лѣстницѣ, сказала она ему: «Любезный сосѣдъ! извините мое любопытство, не вы ли играете на гитарѣ и поете? Я всякой день съ несказаннымъ удовольствіемъ слушаю эту пріятную музыку.» — Точно такъ, сударыня! — «Я страстно люблю гитару, и очень бы желала найти учителя, которой бы захотѣлъ принять трудъ…..» — Я даю уроки, сударыня, и почелъ бы за особливое щастіе имѣть такую ученицу. — "Какъ! въ самомъ дѣлѣ вы даете уроки? Это безподобно!… имѣть въ одномъ домѣ… Пожалуйте же потрудитесь войти въ мои комнаты. У меня есть гитара; но, помнится, безъ струнъ. Посмотрите, годится ли она? "
Робертъ входитъ къ Гжѣ. Дерсили, исправляетъ и настроиваетъ гитару, играетъ на ней, и сосѣдка его восхищается, осыпаетъ его вѣжливостями и похвалами: по ея словамъ, онъ Орфей, Ангелъ! Наконецъ предлагаетъ она ему очень большую цѣну за ею уроки, и дѣлаетъ съ нимъ условіе, чтобъ онъ ходилъ къ ней всякой день.
Полина съ сердечною скорбію слышитъ о семъ приращеній доходовъ, которому Робертъ напротивъ того радуется. Полина весьма предусмотрительна и, бывъ увѣрена, что Гжа. Дерсили есть распутная женщина, очень бы желала, чтобъ мужъ ея пересталъ посѣщать ее; во какъ это сдѣлать? Робертъ станетъ обвинять ее въ ревности, къ которой никогда не подавалъ онъ ей причины; Полина возмутитъ его спокойствіе; нѣтъ, она не будетъ ничего говорить и станетъ только примѣчать поступки своего мужа.
Между тѣмъ проходитъ нѣсколько мѣсяцевъ. Робертъ чрезвычайно доволенъ новою своею ученицею, которая успѣваетъ нарочито въ Музыкѣ. Онъ бываетъ у нее почти съ утра до вечера; къ ней часто съѣзжаются подобныя ей женщины и молодые повѣсы. Всѣ они ласкаютъ Роберта и доставляютъ ему такого же разбора ученицъ, какова была Гжа. Дерсили; словомъ, Робертъ попалъ въ самое дурное общество. Онъ все еще любитъ Полину; но возвращается домой всегда съ пасмурнымъ видомъ и съ мрачнымъ расположеніеѵіъ духа; спѣшитъ какъ можно скорѣе опять уйти: простота уборовъ смиреннаго жилища оскорбляетъ зрѣніе его, привыкшее къ блеску великолѣпныхъ залъ, въ которыхъ онъ ежедневно бываетъ. Нравъ его очевидно перемѣняется: онъ не тотъ уже, которой былъ прежде; и Полина, тайно стенящая, рѣшилась наконецъ предложить ему перемѣнить квартиру, подъ предлогомъ тѣсноты. Робертъ осердился. Что это за капризъ? вскричалъ онъ: на что намъ переѣзжать? Развѣ для того, что я имѣю въ этомъ домѣ хорошихъ учениковъ? или, чтобъ заставить меня съ угара до вечера бѣгать по городу? Я и такъ довольно тружусь. — «Другъ мой!…» — Прошу тебя, Полина, не говори мнѣ больше объ этомъ никогда. Я вижу твои умыслы: знаю, что ты ненавидишь Гжу. Дерсили; а я тебѣ сказываю, что люблю ее; она мнѣ нравится, и я нахожу ее прелестною. Сверхъ того знакомство съ съ нею снабжаетъ меня деньгами, и мнѣ кажется, что тебѣ не противно, когда я ихъ приношу.
Полина замолчала, скрывъ слезы свои, которыя въ отсутствіи Роберта изобильно проливала. Между тѣмъ Гжа. Дерсили старалась всѣми средствами развратить Роберта; но видя, что онъ принимаетъ за шутки всѣ ея старанія прельстить его и продолжаетъ любить жену свою, перемѣнила она планъ и вознамѣрилась оклеветать Полину, которая была единственною препоною ея желаніямъ и жестоко оскорбляла ея самолюбіе явнымъ презрѣніемъ. Въ слѣдствіе сего сказала она однажды Роберту съ веселымъ видомъ: «Этотъ молодой бѣлокурой мущина, которой такъ часто у васъ бываетъ, вѣрно братъ жены вашей? онъ удивительно какъ на нее похожъ!» — Какой молодой мущина, сударыня? — "Тотъ, которой всякой день по нѣскольку часовъ проводитъ съ вашей Полиною. Знаетъ ли онъ Музыку? Для чего не познакомите вы меня съ нимъ? Можетъ быть, онъ еще болѣе придастъ веселости нашимъ вечерамъ, " — Я васъ не понимаю….. Жена моя ни съ кѣмъ не знается, и ни одинъ молодой человѣкъ къ ней не ходитъ, особливо безъ меня. — «Ахъ!…. какъ я неосторожна!… я право думала…. Можетъ быть, это тайна, которая….. Но оставимъ это.»
Гжа. Дерсили перемѣнила разговоръ; а Робертъ, возвратясь домой, спросилъ, не приходилъ ли кто безъ него? — «Никого не было, мой другъ!» отвѣчала Полина. Робертъ задумался; онъ былъ твердо увѣренъ въ добродѣтели жены своей; но въ сердцѣ его вкралась искра ревности, которая вскорѣ долженствовала произвести сильной пожаръ, Въ одинъ вечеръ увидѣлъ онъ идущаго съ лѣстницы — изъ того этажа, гдѣ онъ жилъ — молодаго бѣлокураго человѣка — и затрепеталъ. Къ тому же услышалъ онъ голосъ жены своей, которая затворяла дверь, какъ будто проводивъ кого нибудь. Онъ входитъ, и задыхаясь отъ сильнаго волненія, спрашиваетъ у Полины: кто сюда приходилъ? — «Никто не приходилъ, мой другъ! но для чего дѣлаешь ты мнѣ всегда этотъ вопросъ?» — Какъ! я сію минуту встрѣтился на лѣстницѣ съ какимъ-то мущиною. — «Такъ; это правда; какой-то молодой человѣкъ спрашивалъ Гжу. Дерсили. Онъ уже не въ первой разъ ошибается и приходитъ къ нашимъ дверямъ». — Очень хорошо…. однакожъ мнѣ извѣстны всѣ знакомые Гжи. Дерсили, и я увѣряю тебя, что никогда не видалъ у нее этого молодаго человѣка. — «Можетъ быть, другъ мой, но что значитъ этотъ вопросъ и это смятеніе?…. Я ужасаюсь.»
Робертъ не отвѣчалъ ничего, и только ходилъ долго по комнатѣ скорыми шагами, а наконецъ легъ спать, не сказавъ ни слова бѣдной Полинѣ, которая не могла понять, что съ нимъ сдѣлалось.
Черезъ нѣсколько дней Гжа. Дерсили сказала Роберту: «Конечно вчера у васъ обѣдали гости въ то время, какъ мы съ вами были у моей родственницы?» — Нѣтъ, сударыня! но кто вамъ это сказывалъ? — «Люди мои слышали въ вашей комнатѣ пѣсни и громкой смѣхъ. Но какая же въ этомъ бѣда? Жена ваша хорошо дѣлаетъ: она молода, прекрасна, для чего ей не веселиться? Я очень бы желала познакомиться съ молодымъ человѣкомъ, котораго почитала ея братомъ: сегодня по утру онъ у нее пѣлъ, и должно признаться, что у него превосходной голосъ.»
Гжа. Дерсили опять перемѣнила разговоръ. Легковѣрный Робертъ, кипя гнѣвомъ, вошелъ къ Полинѣ и требовалъ отъ нее непремѣнно, чтобъ она сказала ему имя дерзновеннаго, который всякой день приходитъ къ ней во время его отсутствія. Бѣдная Полина залилась слезами; она клянется въ своей невинности и, видя, откуда поражалъ ее сей ударъ, увѣряетъ его, что будетъ принуждена его оставитъ, естьли онъ не разорветъ пагубнаго знакомства съ Гжею. Дерсили. Робертъ упорствуетъ въ томъ, что Гжа. Дерсили очень почтенная и любезная женщина. Ссора ихъ продолжалась до глубокой ночи.
На другой день Гжа. Дерсили изъявляетъ Роберту сожалѣніе свое о немъ. «Я слышала, какъ вы шумѣли, сказала она ему: меня, право, это очень огорчило….. Однакожъ, по виду, жена ваша кажется такою доброю и тихою; но молодыя женщины часто бываютъ такъ своенравны, что мужья не всегда могутъ быть расположены угождать ихъ прихотямъ….. Я вчера видѣла на ней прекрасную розовую шляпку….» — Вы ошиблись, сударыня! у жены моей нѣтъ розовой шляпки. — «Вотъ, хорошо! вы станете со мною споритъ; а я видѣла своими глазами. На что таите вы отъ друзей вашихъ подарки, которые дѣлаете женѣ своей? это нехорошо.»
Гжа. Дерсили, по обыкновенію своему, заговорила о другихъ предметахъ. Робертъ, пришедъ домой, бросился прямо къ небольшому шкапу, въ которомъ лежало платье и головные уборы Полины. Какъ онъ удивился, нашедъ тамъ дѣйствительно розовую шляпку, которой прежде никогда у нее не видалъ. Что это за уборъ? спросилъ онъ у Полины. — «Ты самъ вчера мнѣ его прислалъ; но ты былъ такъ сердитъ во весь вечеръ, что я не могла сыскать минуты поблагодарить тебя за этотъ подарокъ.» — Что это за вздоръ, сударыня? я не присылалъ тебѣ никакого подарка. — «Какъ-же? вчера приходилъ сюда мальчикъ и сказалъ мнѣ: вотъ, сударыня, шляпка, которую прислалъ вамъ Г. Робертъ; онъ не хотѣлъ заносить ее къ ученикамъ своимъ. Я думала…..» — Какія басни! нѣтъ, сударыня, не думай меня обмануть; я знаю, что эту шляпку подарилъ тебѣ молодой человѣкъ…. — «Опять молодой человѣкъ! но не ужь ли въ самомъ дѣлѣ не ты мнѣ ее прислалъ?…» — Не я, сударыня! еще разъ тебѣ повторяю, что не я; и ты могла бы найти увертку получше этой, сказавъ мнѣ на примѣръ, что ты купила эту шляпу на выработанныя деньги.
Опятъ сцена, опять страшной шумъ, на которой пришла Гжа. Дерсили, чтобъ помирить супруговъ, желая показать себя доброю сосѣдкою и услужливою пріятельницею. «Стыдно, сказала она имъ, стыдно такъ ссориться…. Вы виноваты, Гжа. Робертъ! мужъ вашъ такъ тихъ и добръ! вамъ бы должно стараться угождать ему и дѣлать его щастливѣйшимъ изъ смертныхъ.»
Присутствіе Гжи. Дерсили усугубляетъ огорченіе Полины, которая не скрываетъ отъ нее своихъ подозрѣній и проситъ ее, не принимать впредь труда посѣщать ее, Робертъ, напротивъ того, заклинаетъ ее приходить ежеминутно, и Гжа. Дерсили уходитъ, говоря ему: « Ахъ! Богъ мой! какая у тебя злая жена'»
Робертъ пошелъ къ Гжѣ. Дерсили и, Богъ знаетъ, чего не говорили тамъ о бѣдной Полинѣ, которая, между тѣмъ, въ уединеніи своемъ предавалась отчаянію.
Подъ вечеръ Робертъ оставляетъ Гжу. Дерсили, чтобъ идти къ другимъ ученикамъ, и находитъ на лѣстницѣ записку, худо запечатанную, въ которой читаетъ слѣдующне:
«Полина! бѣги отъ своего мужа, которой рано, или поздно узнаетъ связь нашу; спѣши къ любовнику, тебя обожающему, и котораго удостоиваешь ты любить взаимно. Завтра, въ десять часовъ по полудни, будетъ дожидаться тебя у воротъ карета, въ которой найдешь ты любовника своего; и мы удалимся отъ ревнивыхъ и завистливыхъ.»
«П. П. Надѣнь розовую шляпку, которую я тебѣ подарилъ, и надѣнь ее какъ можно глубже, чтобъ никто не могъ тебя узнать. Прости; ты не увидишь меня прежде той минуты, которой должна соединить насъ навѣки.»
Между тѣмъ, какъ Робертъ, пораженный симъ чтеніемъ, не знаетъ, во снѣ, или наяву это ему представляется, видитъ онъ молодаго бѣлокураго человѣка, которой, взошедъ на лѣстницу, съ заботливымъ видомъ началъ чего-то искать. "Не вы ли, сударь, спросилъ у него Робертъ, потеряли эту записку, и не отъ того ли такъ тревожитесь? " — Ахъ! такъ точно, сударь…. — «Постойте немного: знаете ли вы меня?» — Вы конечно Г. Робертъ? — «Такъ, сударь и безъ сомнѣнія вы должны чувствовать, какого рода удовольствія я отъ васъ требую». — Перестаньте, Г. Робертъ, вы вѣрно шутите; за бездѣлицу! за шалость молодаго человѣка!… — «Вы называете это бездѣлицею!»…
Молодой человѣкъ побѣжалъ съ лѣстницы такъ скоро, что Робертъ не могъ его догнать и скоро потерялъ его изъ виду. Онъ возвращается не домой, но къ Гжѣ. Дерсили, блѣдный, почти бездыханный, такъ что насилу могъ выговоришь: "Прочитайте, сударыня! «
Гжа. Дерсили, прочитавъ записку, вскричали: „Боже мой! это ужасно!… замужняя женщина, мать!…“
Робертъ не хотѣлъ идти домой: Гжа. Дерсили велѣла приготовить для него постелю, и онъ провелъ тутъ ночь, терзаемый жесточайшимъ отчаяніемъ.
По утру написалъ онъ коротенькую записку къ Полинѣ, которую отсутствіе Робертово несказанно безпокоило, слѣдующаго содержанія:
„Жена, недостойная моего имени! вѣроломная Полина, которую гнусный порокъ наконецъ поработилъ себѣ! я имѣю ясное доказательство твоихъ преступленій!… Намъ не льзя болѣе жить вмѣстѣ; надобно непремѣнно, чтобъ одинъ изъ насъ выѣхалъ изъ дому; избирай! Я останусь у пріятельницы моей, Гжи. Дерсили, до тѣхъ поръ, пока ты на что нибудь рѣшишься.“
Бѣдная Полина! сколько слезъ заставила тебя пролить сія бѣдоносная записка! Сколь жестоко твое отчаяніе, нещастная Полина! Что станешь ты дѣлать? Неужели пойдешь къ злодѣйкѣ своей, и будешь оправдываться передъ женщиною, которая тебя погубила, которая похитила у тебя сердце твоего супруга? Онъ теперь у нее; она напаяетъ его желчію противъ тебя и удержитъ у себя до тѣхъ поръ, пока выѣдешь ты изъ дому. Оставь этотъ домъ, Полина! оставь неблагодарнаго, и дай ему время узнать твою невинность; но возьми съ собою дочь свою: не оставляй имъ сего живаго подобія красоты твоей и добродѣтели. Пусть непостоянный плачетъ въ свою очередь и пусть крушится онъ долго о лишеніи матери и милаго дитяти!
Такъ разсуждала Полина, и таково было принятое ею намѣреніе. Она беретъ малютку свою на руки и приказываетъ въ отвѣтъ Роберту съ человѣкомъ, принесшимъ записку, что она отъ него навѣки удаляется, ничего не требуетъ, и беретъ съ собою только дочь хотя для нѣкотораго услажденія горестей своихъ. „Скажи ему, примолвила она, заливаясь слезами: скажи ему, что онъ со временемъ отдастъ мнѣ справедливость, и что я желаю ему щастія, естьли можетъ онъ быть щастливымъ, сдѣлавъ Полину свою злополучной!“
Полина выходитъ изъ дому; Гжа. Дерсили торжествуетъ и старается потушить въ сердцѣ Роберта послѣднюю искру любви къ нещастной его супругѣ, доказывая ему новыми клеветами вѣроломство ея; но не смотря на всѣ усилія, не могла она ни мало разсѣять печали и глубокой задумчивости его, хотя и не пускала его отъ себя цѣлые два дни.
Наконецъ Робертъ приходитъ домой. Какую ужасную пустоту видитъ онъ вокругъ себя! Жилище, украшавшееся прежде любовію, нѣжною улыбкою милаго младенца, сдѣлалось печальною и единообразною пустынею. Робертъ кидаетъ устрашенный взглядъ на предметы, окружающіе его. Тщетно ищетъ онъ Полины; ее нѣтъ уже тамъ!
Однажды, поутру, Гжа. Десили входитъ къ нему въ самомъ щегольскомъ утреннемъ платьѣ. За нею несутъ завтракъ для двухъ человѣкъ. Необыкновенные взгляды и ужимки ея показываютъ, что она имѣетъ нѣкоторыя намѣренія въ разсужденіи Роберта. „Что это значитъ? сказала она ему, опять томные глаза? опять не спалъ?…. Долго ли тебѣ сокрушаться о женщинѣ, не достойной вниманія честнаго человѣка? Какое малодушіе! Ты имѣешь тысячу способовъ утѣшиться: развѣ одно женщинъ на свѣтѣ? Посмотри на меня: къ лицу ли я сего дня причесана? не ужь-ли ты думаешь, что я не способна утѣшить друга?…. Будь же повеселѣе, смѣйся; рѣзвись со мною. Я требую этого непремѣнно: слышишь ли?“
Въ глазахъ Ржи. Дерсили блисталъ такой огонь, что Робертъ изумился и смотрѣлъ на нее пристально; она заключила изъ сего, что онъ находитъ ее прелестною и удвоила безстыдство. Робертъ, не видавъ ее прежде никогда толь наглою, вышелъ наконецъ изъ терпѣнія, и сказалъ ей съ неудовольствіемъ: „Эхъ, сударыня! развѣ забыли вы, что я люблю боготворю Полину, не взирая на ея проступки? Все здѣсь мнѣ ее напоминаетъ: а вотъ часы, которыя она мнѣ подарила, сама теперь, оставленная жестокосердымъ супругомъ, проливаетъ, можетъ быть, горькія слезы отчаянія!“ — Какая мысль! Скажи лучше, что она утѣшается съ тѣмъ пригожимъ молодымъ человѣкомъ…. Но онъ меня не слушаетъ, все глядитъ на свои часы, какъ будто никогда ихъ не видывалъ.
Робертъ дѣйствительно смотрѣлъ пристально на часы, которыя, какъ нарочно, въ самую сію минуту пробили десять часовъ. „Боже мой! вскричалъ онъ, вставъ опрометью со стула: вотъ часъ рожденія моей дочери! Дочь моя и Полина!….. Такъ! вотъ часъ, въ которой я клялся быть ей вѣчно нѣжнымъ и страстнымъ! Бѣдоносныя часы! сколь жестоко укорили вы меня въ моей лютости!… Нѣтъ, я не вѣрю, чтобъ Полина была преступница — это не возможно. Полина! гдѣ ты? Возвратись въ объятія твоего супруга!“
Сказавъ сіе, бросился онъ изъ комнаты, какъ изступленный, оставя Гжу, Дерсили въ крайнемъ изумленіи и великой досадѣ, что всѣ труды ея пропали,
Робертъ бѣгаетъ по улицамъ, повторяя: „Нѣтъ, она не виновата; ее оклеветали, очернили; безчинные со мною поступки Гжи. Дерсили открыли мнѣ глаза; я вижу наконецъ адскіе происки этой развратной женщины. Но естьли Полина и сдѣлала проступокъ, я прощаю ее, и прощаю отъ чистаго сердца. Я самъ не больше ли въ тысячу разъ виновнѣе, оставя ту, которая такъ долго составляла все блаженство мое?“
Погрузясь въ сіи размышленія, увидѣлъ онъ себя на пространномъ полѣ, подлѣ человѣка, лежащаго на землѣ и плавающаго въ крови своей. Робертъ всматривается въ лицо его, которое показалось ему знакомымъ. „Боже мой! вскричалъ онъ наконецъ: это тотъ молодой вѣтреникъ, которой обезчестилъ Полину!“ — Это вы, Г. Робертъ? прерываетъ молодой человѣкъ, открывъ умирающіе глаза: посмотрите, до какого состоянія довело меня распутство: я дрался на поединкѣ, и умираю…. Но прежде хочу по крайней мѣрѣ возвратить честь вашей супругѣ: она невинна! — „Невинна?“ — Да! гнусная Дерсили склонила меня принять на себя роль, которую я игралъ. Супруга ваша меня не знаетъ; она не болѣе двухъ, или трехъ разъ меня видѣла, когда я нарочно приходилъ къ ней спрашивать о Гжѣ. Дерсили. Розовая шляпка была послана къ ней нами будто отъ васъ, и записка, которую вы читали, была съ умыслу подкинута на лѣстницѣ, чтобъ попалась вамъ въ глаза. — „Нещастный!“ — Ахъ! довершите лишить меня жизни! Вы имѣете на это право; но по крайней мѣрѣ умру я нѣсколько спокойнѣе, оправдавъ любезную Полину, почтеннѣйшую и злополучнѣйшую изъ женщинъ.
Молодой человѣкъ изпустилъ духъ послѣ сего признанія. Отчаянный Робертъ требуетъ Полины у всей Природы. Ему не извѣстно убѣжище ея; нещастный бѣгаетъ по всему городу, по всѣмъ предмѣстіямъ, спрашиваетъ у всѣхъ о женѣ своей, о дочери: его щитаютъ безумнымъ, и никто ему не отвѣчаетъ.
Начало уже смеркаться, какъ одна старуха, въ бѣдномъ рубищѣ, подходитъ къ нему и говоритъ; „Скажите мнѣ, сударь, не Гжу ли Робертъ выищете?“ — Такъ точно, возврати мнѣ жизнь, возврати ее! — „Она, сударь, живетъ у меня со времени своего нещастія. Вы меня не узнали; я однакожъ часто къ вамъ хаживала съ ягодами и со всякою мѣлочью. Однажды по утру пришедъ къ вамъ, увидѣла я супругу вашу въ слезахъ; она ввѣрила мнѣ свои горести: я предложила ей свою квартиру, и съ тѣхъ поръ она у меня.“ — Ради Бога! скажи мнѣ, гдѣ ты живешь? — „Ступайте за мною.“
Добрая старушка ведетъ Роберта черезъ пять этажей на чердакъ, гдѣ горестнѣйшій предметъ поражаетъ зрѣніе его: Полина блѣдная, утопающая въ слезахъ, лежала на скамьѣ и держала дочь свою, которая, казалось, хотѣла утѣшить ее, лаская своими рученками. Темная и вонючая лошадка освѣщала сію картину бѣдности и скорби.
Робертъ бросается къ Полинѣ, называетъ ее супругою своею, прижимаетъ ее къ сердцу. „Полина! говоритъ онъ съ нѣжнѣйшимъ чувствомъ: Полина моя! узнай своего жестокаго, безразсуднаго супруга, которой однакожъ искренно разкаевается, и умретъ у ногъ твоихъ, естьли ты не простишь его!“ — Чего вы хотите, сударь? отвѣчала Полина слабымъ голосомъ.» — «Твоей любви и моего прощенія!» — Какъ могу я вѣрить такой скорой перемѣнѣ вашего сердца? Я готовилась умереть, оставьте меня, пусть буду я жертвою несправедливыхъ вашихъ подозрѣній! — «Мой ненавистныя подозрѣнія изчезли; я узналъ наконецъ, что гнусная Дерсили всему причиною. Мнѣ извѣстна твоя добродѣтель, твоя невинность; и я прошу тебя, заклинаю возвратить мнѣ мою супругу, такъ какъ я возвращаю тебѣ мужа.» — Правду ли ты говоришь, Робертъ?…… Не мечта ли обольщаетъ ослабѣвшія мои чувства? — «Ахъ! какъ желалъ бы я, чтобъ проступокъ мой былъ мечта!» — Робертъ!… спѣши!… въ мои объятія.
Супруги обнялись съ нѣжностію, и добрая старуха, видя сію трогательную картину, плакала отъ умиленія.
Робертъ немедленно ведетъ къ себѣ Полину и дочь свою. Онъ разточаетъ нѣжнѣйшія попеченія бѣдной матери, и на другой же день переѣзжаетъ изъ дому, чтобъ навсегда удалиться отъ ненавистной Дерсили, которая очень удивилась, узнавъ, что безчестныя хитрости ея обнаружились. Спустя нѣсколько времени Полиція открыла еще другія подобныя дѣла сей порочной женщины, и сыскала ей такое мѣсто, изъ котораго не могла она болѣе вредить обществу.
Полина и Робертъ служили, съ сего времени, образцемъ супружескаго согласія. Робертъ не могъ никогда себѣ простить недостойныхъ своихъ поступковъ противъ обожаемой супруги. Въ послѣдствіи былъ онъ всегда нѣженъ, услужливъ, покоренъ, и сдѣлался по прежнему щастливъ. Онъ часто смотрѣлъ на часы, говоря женѣ своей: «Полина! эти часы напоминали мнѣ мои клятвы; они дали мнѣ почувствовать мое преступленіе? и я обязанъ имъ теперешнимъ моимъ блаженствомъ!»…..