ЗАМУЖНІЯ ДАМЫ
правитьФранкъ Берри и его супруга.
правитьГЛАВА I.
Битва при Бойнѣ.
править
Я очень люблю читать описанія сраженій и знаю, какъ свои пять пальцевъ, какимъ именно образомъ и цри какихъ обстоятельствахъ одержаны были главнѣйшія побѣды Марльборо и Веллингтона. Тѣмъ не менѣе самая жестокая битва, которую мнѣ когда-либо доводилось видѣть, — битва, о которой я вспоминаю съ гораздо большимъ интересомъ, чѣмъ о сраженіяхъ подъ Мальплаке и Ватерлоо (это послѣднее кстати сдѣлалось для меня положительно невыносимымъ, такъ много толкуютъ про него теперь англичане послѣ обѣда, неся самую отвратительную чепуху насчетъ того, что подъ конецъ явились на поле битвы пруссаки и т. п.), происходила между Берри и полнымъ пансіонеромъ Биггсомъ (человѣкомъ, котораго я считалъ тогда ростомъ, по меньшей мѣрѣ, въ семь футъ, а потому крайне удивился, узнавъ впослѣдствіи, что онъ не выше пяти футъ и четырехъ дюймовъ). Битва эта началась на мѣстности, извѣстной подъ названіемъ «Среднихъ кустовъ терновника», и лежащей посреди порослей, которые окаймляютъ одну изъ сторонъ рекреаціонной лужайки училища для мальчиковъ близъ Смитфильда въ Лондонѣ. Въ этомъ училищѣ, открытомъ на средства корпораціи мясниковъ, а потому называвшемся «Бойнею», вашъ покорный слуга имѣлъ честь пріобрѣсти, послѣ шести-лѣтнихъ усердныхъ занятій, громадный запасъ классическихъ свѣдѣній, такъ сильно пригодившійся ему впослѣдствіи.
Обстоятельства ссоры были слѣдующія: Пансіонеръ Биггсъ, ходившій въ форменномъ платьѣ, считался у насъ въ школѣ вторымъ силачемъ, или вторымъ «пѣтухомъ». Первымъ пѣтухомъ безспорно былъ здоровенный, добродушный, лѣнивый бѣлокурый парень Гаукинсъ старшій. Этотъ добродушный силачъ не троталъ никого даже и пальцемъ. Напротивъ того, Биггсъ былъ страшнымъ забіякой. У него въ отдѣленіи имѣлось съ полдюжины рябцовъ, которыхъ онъ колотилъ немилосердно. Кромѣ того, у него былъ братишка, жившій не въ главномъ корпусѣ школы, а въ Поткійскомъ флигелѣ. Само собой разумѣется, что- отъ Биггса старшаго всего хуже доставалось именно его младшему брату.
Разъ какъ-то Биггсъ младшій не подалъ своевременно брату лапту, — не поймалъ мяча во время игры въ крикетъ, или же учинилъ какую-нибудь иную подобную же провинность, но только Биггсъ старшій принялся такъ обработывать несчастнаго малыша, что Берри, прогуливавшійся но сосѣдству и видѣвшій, какъ безпощадно лупитъ старшій братъ младшаго своей тросточкой, почувствовалъ состраданіе къ мальчугану (можетъ быть, что Берри завидовалъ Биггсу и потому искалъ случая съ нимъ подраться, но я не смѣю утверждать на этотъ счетъ ничего положительнаго). Какъ бы ни было, но Берри, проходя мимо, остановился и сказалъ:
— Не думаете-ли вы, Биггсъ, что уже достаточно вздули мальчика?
Замѣчаніе это было сдѣлано самымъ вѣжливымъ тономъ, такъ какъ Берри не приходила даже и въ голову мысль о сколько-нибудь грубомъ вмѣшательствѣ въ священное право ученика старшаго класса колотить по благоусмотрѣнію ученика младшаго класса, а тѣмъ болѣе родного своего брата.
Какъ и слѣдовало ожидать, Биггсъ старшій принялся лупить вдвое сильнѣе тростью Биггса младшаго, такъ что бѣдняга подъ конецъ взвылъ отъ боли.
— Думаю, что дѣло это до васъ не касается, Берри, — пояснилъ Биггсъ, не только не прерывая экзекуціи, но даже, напротивъ того, стараясь все больнѣе и больнѣе хлестать своего братишку.
Подъ конецъ Берри (и, вѣроятно, также Биггсъ младшій) оказался не въ состояніи долѣе этого выносить. Бросившись къ Биггсу старшему, онъ выхватилъ изъ его рукъ тросточку и швырнулъ ее черезъ заборъ въ великому изумленію толпившихся на лужайкѣ учениковъ младшаго возраста, въ числу которыхъ принадлежалъ также и я. Мы смотрѣли на экзекуцію съ интересомъ малышей, которые всегда не прочь поглядѣть на здоровенную лупку, задаваемую одному изъ ихъ сотоварищей.
— Вотъ же вамъ, — сказалъ Берри, бросивъ на Биггса такой взглядъ, который говорилъ: — Я принимаю на себя всѣ послѣдствія моего поступка, а затѣмъ, обращаясь къ Биггсу младшему, добавилъ: «Улепетывайте поскорѣе, маленькій бездѣльникъ! На этотъ разъ я васъ избавилъ отъ дальнѣйшихъ побоевъ!»
— Стой! Не смѣй уходить, Биггсъ младшій, или я переломаю всѣ кости подъ окаянной твоей шкурой! — заревѣлъ Биггсъ старшій, приходя въ себя отъ изумленія.
Биггсъ младшій взглянулъ сперва на Берри, а потомъ на своего брата и началъ было подходить снова къ этому послѣднему за недополученными ударами, но, не выдержавъ характера, повернулся и принялся улепетывать во всю прыть маленькихъ своихъ ноженокъ.
— Ничего, я раздѣлаюсь съ нимъ въ другой разъ! — объявилъ Биггсъ. — Эй! Кто-нибудь изъ младшихъ, подержи мою куртку!
Мы всѣ собрались толпой около двухъ первоклассниковъ и окружили ихъ словно живою изгородью.
— Не лучше-ли намъ обождать до окончанія послѣобѣденныхъ уроковъ? — совершенно спокойно замѣтилъ Берри, казавшійся нѣсколько блѣднѣе обыкновеннаго. — Теперь осталось всего только пять минутъ до начала классныхъ занятій, и я сомнѣваюсь, чтобы вы успѣли за это время со мною покончить.
Биггсъ сдѣлалъ тогда крупную ошибку, позволивъ себѣ ударить Берри слегка по лицу тыльной частью руки и объявить: «Экій, подумаешь, трусишка!» На самомъ дѣлѣ Франкъ Берри ни чуточки еге не трусилъ, такъ какъ, въ отвѣтъ на оскорбленіе Биггса, онъ съ быстротою мысли изо всей силы хватилъ второго пѣтуха такъ кулакомъ въ носъ, что оттуда струею хлынула кровь, и означенный пѣтухъ свалился на земь, словно сраженный удачнымъ выстрѣломъ.
Въ слѣдующее затѣмъ мгновенье блѣдное его лицо, облитое и обрызганное кровью, и глаза, сверкавшіе зловѣщимъ огнемъ, представляли собою страшное зрѣлище. Тѣмъ временемъ Берри тоже скинулъ съ себя сюртукъ. Извѣстіе о дракѣ между Берри и Биггсомъ успѣло уже облетѣть всю лужайку и къ кустамъ терновника сбѣжалось по меньшей мѣрѣ сто двадцать молодыхъ джентльменовъ, до такой степени интересовавшихся зрѣлищемъ предстоявшей схватки, что они положительно взлѣзали другъ другу на плечи.
Берри былъ совершенно правъ, заявивъ объ умѣстности отложить поединокъ до вечера. Дѣйствительно, въ эту самую минуту младшій преподаватель Чиггъ, прошелъ какъ разъ мимо кустовъ, направляясь въ классъ. Взглянувъ на физіономію Биггса, онъ по обыкновенію усмѣхнулся и крикнулъ ему:
— Послушайте-ка, мистеръ Биггсъ, вы очевидно наткнулись носомъ на что-нибудь твердое (у насъ въ школѣ выраженіе «наткнуться на что-нибудь твердое» служило общеизвѣстнымъ техническимъ терминомъ, а потому мы всѣ расхохотались, какъ хохотали, впрочемъ каждый разъ, когда мистеръ Чиггъ отпускалъ какую-нибудь шутку или что-нибудь вродѣ шутки). — Ступайте-ка, лучше, сударь, подъ насосъ, да вымойтесь хорошенько и не попадайтесь доктору Боклю въ такомъ подозрительномъ видѣ!
Съ этими словами мистеръ Чиггъ отправился исполнять свои обязанности въ младшемъ отдѣленіи школы, куда послѣдовали за нимъ и мы всѣ, малыши.
Дѣло происходило въ среду. День этотъ считается у насъ въ Бойнѣ, какъ всѣмъ извѣстно, полупраздничнымъ, когда на обѣдъ подаютъ вареную говядину. Я столовался въ одномъ флигелѣ съ Берри, и всѣ мы внимательно наблюдали, будетъ-ли онъ ѣсть съ аппетитомъ. Нами руководило такое же чувство любознательности, съ какимъ публика расположена смотрѣть на человѣка, котораго собираются повѣсить. Припоминаю себѣ, что впослѣдствіи, въ бытность мою въ Германіи, я изумлялся мужеству одного изъ моихъ пріятелей, который, передъ тѣмъ какъ стрѣляться на пистолетахъ, съѣлъ за завтракомъ пятерыхъ жаворонковъ. Берри съѣлъ умѣренное количество вареной говядины (варенаго ребенка, какъ мы остроумно называли въ школѣ это блюдо). Онъ зналъ неумѣстность чрезмѣрно обременять желудокъ наканунѣ предстоявшаго серьезнаго состязанія.
Обѣдъ вскорѣ окончился, и мистеръ Чиггъ, все время весело бесѣдовавшій съ Берри и уговаривавшій его ѣсть побольше, увелъ его къ себѣ въ кабинетъ къ нашему величайшему разочарованію. Дѣйствительно, мы думали, что его преподобіе, Эдуардъ Чиггъ, хочетъ принять мѣры къ предотвращенію поединка. Вмѣсто того онъ заставилъ тамъ Берри выпить двѣ большихъ рюмки портвейна, далъ ему на закуску сладкій сухарикъ, потрепалъ его по плечу и ушелъ. Не сомнѣваюсь, что ему въ такой же степени, какъ и намъ всѣмъ, хотѣлось посмотрѣть на драку, но это шло бы слишкомъ уже въ разрѣзъ съ требованіями училищной дисциплины.
Выйдя на лужайку, мы застали тамъ Гаукинса старшаго, великаго Гаукинса, перваго силача въ школѣ. По выходѣ изъ училища мнѣ никогда не случалось его видѣть, и онъ представляется мнѣ до сихъ поръ какимъ-то, колоссальнымъ, таинственнымъ существомъ, внушающимъ къ себѣ благоговѣйный ужасъ. Мы воображали себѣ, что онъ можетъ поколотить каждаго, кого вздумаетъ, не исключая даже учителей, и зачастую ласкали себя мыслью, что онъ когда-нибудь вздуетъ самого доктора Бокля. Гаукинсъ не отличался блестящими способностями и не принадлежалъ къ числу первыхъ учениковъ. Письменныя работы дѣлались за него товарищами. Бокль зналъ все это, но считалъ умѣстнымъ снисходительно относиться къ добродушному силачу, — никогда не заставлялъ его читать вслухъ греческія трагедіи, — смотрѣлъ сквозь пальцы на многочисленные промахи и ошибки его въ отвѣтахъ, а въ полупраздники отпускалъ его послѣ классныхъ занятій въ городъ. Да и кто осмѣлился бы остановить это величественное, спокойное, великодушное и молчаливое воплощеніе силы? Говорили, будто Гаукинсъ состоитъ въ пріятельскихъ отношеніяхъ съ какимъ-то лейбъ-гвардейцемъ, интересно знать, ужь не съ тѣмъ-ли самымъ Шау, который подъ Ватерлоо убилъ столькихъ французовъ? Впрочемъ, нѣтъ! Извѣстно вѣдь, что Шау палъ тогда и самъ на полѣ чести. Несомнѣнно лишь, что останься Шау въ живыхъ, Гаукинсъ былъ бы непремѣнно первымъ его пріятелемъ. Мнѣ лично также извѣстно, что онъ состоялъ въ дружескихъ отношеніяхъ съ барочникомъ, жившимъ въ сосѣднемъ переулкѣ. Гаукинсъ старшій былъ слишкомъ лѣнивъ, чтобы играть въ крикетъ, а потому цѣлый день прогуливался по лужайкѣ, грѣясь на солнышкѣ въ сопровожденіи ученика шестого же класса, Типпинса, малорослаго юноши, который всегда старался забавлять и смѣшить Гаукинса и дѣлалъ для него всѣ письменныя работы.
Вмѣсто того, чтобы уйти по обыкновенію послѣ обѣда въ городъ, Гаукинсъ остался въ школѣ посмотрѣть на поединокъ между вторымъ и третьимъ силачами.
Отдѣльные флигеля нашей школы состояли въ вѣдѣніи учителей, именами которыхъ и назывались. Такимъ образомъ, у насъ имѣлись Поткійскій, Чиггскій, Уйкенскій, Пиннейскій и другіе флигеля. Площадка для игръ, или такъ называемая лужайка, была для всѣхъ флигелей общая. Ее называли зеленой лужайкой, не смотря на то, что единственными предметами зеленаго цвѣта были тамъ осколки бутылочнаго стекла на верхней окраинѣ каменнаго забора, отдѣлявшаго школьный дворъ отъ Заброшеннаго переулка и Госствелльской улицы (неоднократно случалось мнѣ видѣть мистера Пиквикка, выглядывавшаго изъ окна своей квартиры въ этой улицѣ, но мы, въ то время, не были еще знакомы съ этимъ джентльменомъ). Какъ уже упомянуто, лужайка признавалась общею для всѣхъ флигелей, но если бы кто-нибудь изъ воспитанниковъ Поткійскаго флигеля забрелъ въ Чиггскій домъ или хотя бы даже рискнулъ на попытку туда проникнуть, онъ неизбѣжно подвергся бы истязаніямъ самаго ужасающаго свойства. Я имѣлъ случай убѣдиться въ этомъ путемъ личнаго опыта.
Вообразите же себѣ наше изумленіе, когда мальчуганъ, ростомъ всего лишь въ какихъ-нибудь три фута, нѣкто Вилльсъ, одинъ изъ рябцовъ Гаукинса (оба они были поткійцы) вошелъ въ нашу львиную берлогу съ такимъ же безстрашіемъ, съ какимъ богатая и прелестная молодая дѣвица путешествовала, какъ увѣряютъ, по всей Ирландіи. Мы собирались уже броситься на этого мальчугана и пожрать его живьемъ, или же подвергнуть инымъ еще болѣе тяжкимъ пыткамъ, когда онъ воскликнулъ рѣзкимъ нахальнымъ голоскомъ:
— Скажите Берри, чтобы онъ ко мнѣ вышелъ!
Мы всѣ чуть не померли отъ смѣха. Берри былъ въ шестомъ классѣ и со стороны Вилльса или другого какого-нибудь ученика младшаго отдѣленія было столь же неумѣстно вызывать его къ себѣ, какъ, напримѣръ, съ моей стороны было бы неумѣстно требовать, чтобы герцогъ Веллингтонъ ко мнѣ въ гости зашелъ.
Маленькій Вилльсъ окинулъ насъ всѣхъ повелительнымъ взглядомъ и продолжалъ:
— Послушайте же, говорятъ вамъ, скажите Берри, что его зоветъ Гаукинсъ!
Ослушаніе Гаукинсу представлялось столь же немыслимымъ, какъ и неповиновеніе Юпитеру-громовержцу. Берри и Толмашъ, вызвавшійся ему въ бутылкодержатели, немедленно явились на зовъ и вышли на лужайку, гдѣ ожидалъ ихъ Гаукинсъ, который съ дерзостью, простительной развѣ только именно ему одному, позволялъ себѣ курить сигару, вопреки строжайшимъ запрещеніямъ школьнаго начальства. Подойдя къ нему, Берри и Толмашъ начали прогуливаться съ нимъ взадъ и впередъ на солнцепекѣ. Мы, ученики младшаго отдѣленія, внимательно поглядывали на нихъ издали. Гаукинсъ отъ времени до времени энергически жестикулировалъ руками, очевидно, излагая правила и пріемы усовершенствованнаго бокса. Кулаки его устремлялись впередъ съ быстротой молніи, словно нанося удары прямо въ лицо воображаемому противнику. Лѣвая рука подымалась, какъ бы обороняя собственную голову, въ то время, какъ чудовищный правый кулачище грозно билъ по воздуху, какъ бы сокрушая ребро злополучному врагу, Эта поучительная бесѣда длилась около десяти минутъ, по прошествіи которыхъ успѣли отобѣдать также и пансіонеры, обитавшіе въ главномъ корпусѣ школы. Означенные юноши, въ черныхъ своихъ форменныхъ курткахъ съ роговыми пуговицами и коротенькихъ брюкахъ, стянутыхъ у колѣнъ подвязками, вышли изъ дверей въ кусты, окаймлявшіе лужайку со стороны главнаго корпуса. Они не захватили съ собой никакихъ принадлежностей, употребляющихся для игры въ крикетъ или же иныхъ видовъ послѣобѣденнаго спорта, свойственнаго полупраздничнымъ днямъ. Впрочемъ, развѣ можно было помышлять о какой-нибудь игрѣ въ ожиданіи предстоявшаго нынѣ зрѣлища страшнаго состязанія между вторымъ и третьимъ силачами?
Возвышаясь чуть-ли не цѣлой головой надъ другими пансіонерами въ форменныхъ курткахъ, для которыхъ онъ былъ вождемъ и тираномъ, Биггсъ шелъ, опираясь на руку Бушби. Онъ былъ по обыкновенію въ черныхъ шелковыхъ чулкахъ, которыми всегда щеголялъ и въ красномъ шелковомъ платкѣ, стягивавшемъ ему талью вмѣсто пояса. Немного поодаль шла за нимъ цѣлая толпа любопытствовавшихъ блѣдныхъ, запуганныхъ мальчиковъ, одѣтыхъ въ подобные же форменные костюмы. Носъ Биггса распухъ отъ удара, полученнаго за нѣсколько часовъ передъ тѣмъ, по глаза сверкали огнемъ. Онъ смѣялся и подшучивалъ, бесѣдуя съ Бушби, и очевидно намѣревался искрошить Берри въ мелкіе куски.
Среди зрителей тотчасъ же организовались пари, результаты которыхъ свидѣтельствовали о недовѣріи къ Берри. Онъ былъ въ предложеніи по пяти за три на имбирные пряники. Я держалъ за него шесть противъ четырехъ на пирожное съ малиновымъ вареньемъ. Ученики старшихъ классовъ держали пари на деньги. У одного изъ нихъ, Сланга, запись по книгѣ доходила до четырехъ фунтовъ трехъ шиллинговъ, но слѣдуетъ замѣтить, что онъ, выражаясь техническимъ терминомъ, перестраховалъ значительную часть своихъ закладовъ. Что касается до Таттери, то онъ проигралъ семнадцать шиллинговъ Питтсу, который рискнулъ идти, какъ говорится, башъ на башъ.
Когда пансіонеры выходили на лужайку, я слышалъ, какъ Гаукинсъ говорилъ Берри:
— Ради Бога, голубчикъ, работайте хорошенько вашею правой рукой и берегитесь его лѣвой!
Средніе кусты оказались, за недостаткомъ тамъ мѣста для зрителей, негодными для побоища. Рѣшено было, что оно состоится въ тѣни, позади младшаго отдѣленія школы, куда мы всѣ и отправились. Гаукинсъ, обладавшій громадными серебряными охотничьими часами, состоялъ судьей при часахъ. Воду накачивали насосомъ, что возлѣ кондиторской Нотли. Хозяинъ этой кондиторской очень не долюбливалъ кулачныхъ боевъ въ полупраздники, такъ какъ эти поединки удерживали учащуюся молодежь отъ обычнаго посѣщенія его заведенія. На этотъ разъ одинъ только Бутлей остался вѣренъ кондитору. Эта жадная бестія примостилась за прилавкомъ и до поздняго вечера жрала пирожныя!
Достославный поединокъ между Берри и Биггсомъ длился, какъ это извѣстно каждому воспитаннику нашей школы, ровно два часа и двадцать девять минутъ по вѣрнымъ, какъ смерть, громаднымъ охотничьимъ часамъ Гаукинса. Въ теченіе всего этого времени воздухъ оглашался криками: «Ай, да Берри!» — «Молодецъ Биггсъ!.. Лупи его хорошенько!..» — «Катай его!»… и т. д. Слѣдуетъ-ли мнѣ описывать въ подробности сто двѣ схватки, изъ которыхъ состоялъ этотъ поединокъ? Нѣтъ, такое описаніе заняло бы слишкомъ много мѣста и наврлдъ-ли бы пришлось по вкусу современнымъ читателямъ!
Первая схватка: бойцы совершенно свѣжи и въ наилучшемъ порядкѣ. На сторонѣ пансіонера маленькое преимущество вѣса и роста. Берри храбро начинаетъ аттаку звонкимъ ударомъ по зубамъ своего противника. Биггсъ искусно орудуетъ лѣвой своей рукою. Берри падаетъ.
Четвертая схватка: Изъ носа пансіонера льется въ изобиліи кровь. Берри сильнымъ ударомъ сшибъ его съ ногъ и выбилъ у него передній зубъ, но при этомъ повредилъ себѣ кулакъ.
Пятнадцатая схватка: Биггсъ попадаетъ въ канцелярію, но выпутывается изъ нея, отчаянно обработывая лѣвой рукою ребра своего противника. Биггсу сильно досталось, но онъ все-таки оправляется, Берри валитъ его, однако, съ ногъ ловкимъ ударомъ, Тѣмъ не менѣе все еще обнаруживается увѣренность въ томъ, что побѣда останется на сторонѣ пансіонера. Пари за него держутъ по прежнему шесть противъ четырехъ.
Двадцатая схватка: Оба бойца жестоко пострадали. Берри какъ будто побаивается лѣвой руки своего противника.
Отъ двадцать пятой до сорокъ второй схватки: Чиггсовецъ все время подается передъ лѣвой рукой пансіонера и отражаетъ ея аттаки, припадая на одно колѣно. До сороковой схватки пари держатся шесть противъ четырехъ, начиная же съ сороковой, шансы обоихъ бойцовъ признаются равными …
Сто вторая и послѣдняя схватка: Въ теченіе почти получаса бойцы дерутся, но, повидимому, ослабѣли уже настолько, что не въ состояніи наносить особенно сильныхъ ударовъ. Лицо пансіонера распухло до неузнаваемости и все облито кровью. Чиггсовецъ въ подобномъ же положеніи и кромѣ того ребра его жестоко пострадали отъ лѣвой руки противника. Тѣмъ не менѣе онъ подъ конецъ изловчается нанести пансіонеру такой ударъ, что Биггсъ падаетъ. Берри валится на него. Биггсъ не въ состояніи подняться въ условленный промежутокъ времени, а потому объявляется побѣжденнымъ. Такимъ образомъ окончился знаменитый поединокъ между Берри и Биггсомъ.
Позвольте спросить, однако, какое соотношеніе съ «Нашими Женами» можетъ имѣть описаніе этой драки между школярами?[1]. Какое соотношеніе имѣетъ все это съ «Нашими Женами?» Гораздо большее, чѣмъ вы думаете, сударыня. Потрудитесь прочесть главу вторую, и вы сами въ этомъ убѣдитесь.
ГЛАВА II.
Версальскій бой.
править
Впослѣдствіи я поступилъ подъ непосредственное начало Берри. Онъ самъ колотилъ меня ежедневно, но не позволялъ никому другому до меня дотрогиваться, такъ что я въ концѣ концовъ получалъ побои въ количествѣ не большемъ того, какое могло оказаться для меня пользительнымъ. Благодаря этому, между мною и Берри возникли дружескія отношенія, сохранившіяся и послѣ того, какъ онъ, окончивъ курсъ въ нашей школѣ, поступилъ въ драгуны. Этотъ милѣйшій малый не забывалъ стараго своего пріятеля. Однажды онъ явился къ намъ на лужайку уже съ усами изъ мундирѣ, обшитомъ золотыми шнурами, причемъ подарилъ мнѣ золотую ручку для карандаша и пару совереновъ. Я покраснѣлъ, но тѣмъ не менѣе принялъ этотъ подарокъ. Изо-всего мною пережитаго врѣзалась у меня, повидимому, болѣе всего въ памяти слѣдующая картина: Берри усаживается въ кабріолетъ, запряженный громадной караковой лошадью, которую держитъ подъ уздцы изящно одѣтый маленькій грумъ. Кабріолетъ этотъ стоялъ въ переулкѣ возлѣ нашей школы. Берри приглашалъ меня погостить у него въ меблированномъ отелѣ Лонга, гдѣ временно остановился, но это приглашеніе было отклонено за меня докторомъ Боклемъ, объявившимъ, быть можетъ, не безъ нѣкотораго основанія, что я наврядъ-ли много выиграю, проведя праздникъ въ обществѣ такого сорванца, какъ Франкъ Берри.
Еще разъ послѣ того онъ зашелъ меня навѣстить въ университетскую коллегію Христа Спасителя. Мы обѣщали переписываться другъ съ другомъ и хотя не сдержали этого обѣщанія, все-таки сохранили сильнѣйшее взаимное расположеніе. Разставаясь мы не проливали горючихъ слезъ, но все-таки радовались, когда случай сводилъ насъ вмѣстѣ. Мало по малу, однако, мы потеряли другъ друга изъ вида. Какъ-то недавно мнѣ довелось услышать, что Берри женился и, къ стыду моему, я долженъ сознаться, что не заинтересовался даже узнать дѣвическое имя особы, съ которою онъ сочетался законнымъ бракомъ.
Въ прошломъ году, въ бытность мою въ Парижѣ, я поѣхалъ въ Версаль, разсчитывая встрѣтиться тамъ съ нѣсколькими знакомыми, въ томъ числѣ и съ молодою дѣвицей, къ которой я питалъ нѣжнѣйшую… Впрочемъ, рѣчь теперь не объ этомъ! Погода стояла дождливая, и мои знакомые сочли себя вправѣ не сдержать даннаго слова. Я долго бродилъ, зѣвая, по нескончаемымъ картиннымъ галлереямъ версальскаго дворца, а затѣмъ попытался закурить сигару въ дворцовомъ саду, за каковое преступленіе едва не былъ заколотъ штыкомъ часового, слишкомъ усердно уже принимавшаго къ сердцу свои обязанности. Въ концѣ концовъ я очутился волею судебъ на большой, мрачной, одинокой площади передъ дворцомъ, откуда идутъ дороги ко всѣмъ городамъ въ свѣтѣ, какіе только собирались завоевать Людовикъ XIV и Наполеонъ I. Тамъ я могъ курить сколько мнѣ заблагоразсудится и вмѣстѣ съ тѣмъ размышлять, слѣдуетъ-ли вернуться на обѣдъ къ Вафуру, или же отправиться въ Отель Резервуаровъ къ Дюбу, который хотя и хорошо кормитъ, но деретъ, что называется, въ три дорога. Пока я обсуждалъ эти важные вопросы, мимо меня проѣхалъ экипажъ, — щегольская низенькая коляска, запряженная парой караковыхъ лошадей, съ почтальономъ въ курткѣ темнаго сукна, сверкавшей безчисленнымъ множествомъ вызолоченныхъ пуговицъ. Я былъ слишкомъ погруженъ въ созерцаніе изящной конструкціи экипажа и необычайно узкихъ брюкъ почтальона для того, чтобы удостоить своего вниманія особъ, сидѣвшихъ въ коляскѣ. Изъ этого мечтательнаго созерцанія меня вывелъ громкій возгласъ: «Фицъ!» Возгласъ этотъ вырвался съ такою энергіей у джентльмена, сидѣвшаго въ коляскѣ, что почтальонъ остановилъ лошадей, — дама, сидѣвшая въ экипажѣ, пронзительно взвизгнула, а маленькая ея собаченка, изъ породы книгчарльзовъ, принялась отчаянно лаять и завывать. Джентльменъ, вызвавшій всю эту тревогу, проворно выскочилъ изъ экипажа и началъ энергически пожимать мнѣ руку.
— Поѣзжай домой, Джонъ, — сказалъ этотъ джентльменъ. — Я, милочка, покидаю тебя только на минуту! Видишь-ли, я встрѣтился съ моимъ стариннымъ пріятелемъ… Фицъ, позволь тебя представить г-жѣ Берри.
Дама эта привѣтствовала меня весьма любезнымъ наклоненіемъ черной бархатной своей шляпки и объявила:
— Прошу тебя, другъ мой, не забывать, что теперь какъ разъ обѣденная пора! А, впрочемъ, поступай какъ знаешь. Пожалуйста не стѣсняйся!
Затѣмъ, еще разъ кивнувъ головой, сперва мнѣ, а потомъ почтальону, она быстро умчалась отъ насъ въ своей коляскѣ. Пожимая руку стараго моего друга и товарища Берри, я еще нѣсколько мгновеній могъ наблюдать бѣлые лосиные брюки форейтора, прыгавшіе вверхъ и внизъ на сѣдлѣ.
Франкъ Берри давно уже покинулъ военную службу но все еще продолжалъ носить бороду и усы, придававшіе красивому его розовому лицу мужественное, энергическое выраженіе, напоминавшее словно физіономію льва. Онъ такъ обрадовался встрѣчѣ со мною, какъ могутъ радоваться только провинціалы, обитающіе въ маленькомъ городкѣ, или же люди, томящіеся смертельной скукой. Въ большой столицѣ, напримѣръ, въ Лондонѣ, человѣку некогда обращать вниманія на своихъ сосѣдей. Что касается до пріятелей, то, за великимъ множествомъ таковыхъ, утрачивается возможность интересоваться кѣмъ-либо изъ нихъ въ отдѣльности. Поэтому-то именно столичный климатъ до такой степени и вреденъ для дружбы.
Не переводя духа, Франкъ Берри разсказалъ мнѣ про свою женитьбу, — объявилъ, что чувствуетъ себя безпредѣльно счастливымъ и настаивалъ на томъ, чтобы я немедленно же у него отобѣдалъ и хорошенько познакомился съ Анжеликой.
— Она, кстати, пригласила, вѣдь, тебя къ обѣду. Развѣ ты этого не слышалъ? — спросилъ онъ у меня.
— Г-жа Берри песомнѣнно приглашала тебя, Франкъ, но я, право, не слышалъ, чтобы это приглашеніе распространялось также и на меня.
— Она не упомянула бы про обѣдъ, если бы не имѣла въ виду тебя пригласить. Я положительно считаю, что съ ея стороны сдѣлано было приглашеніе! — воскликнулъ Франкъ Берри. — Кромѣ того, чортъ возьми, я же вѣдь хозяинъ дома у себя! Поэтому ты непремѣнно долженъ явиться къ обѣду. Пожалуйста не церемонься, старый дружище. Никого постороннихъ за обѣдомъ у насъ не будетъ, кромѣ одного или двухъ близкихъ пріятелей, и мы потолкуемъ съ тобой за бутылкой краснаго винца о временахъ давно минувшихъ.
Я лично не находилъ противъ этой комбинаціи никакихъ возраженій, кромѣ того развѣ, что сапоги у меня были грязные и вмѣсто фрака или сюртука, требуемыхъ общепринятымъ англійскимъ обѣденнымъ церемоніаломъ, я былъ въ утреннемъ пиджакѣ. Въ виду очевидной невозможности съѣздить въ Парижъ и вернуться оттуда въ какія-нибудь четверть часа и крайней правдоподобности высказаннаго Франкомъ Берри предположенія насчетъ того, что человѣкъ можетъ пообѣдать съ большимъ комфортомъ и въ пиджакѣ, я счелъ себя не въ нравѣ отклонить изъ-за такихъ пустяковъ радушное, дружеское его приглашеніе.
При такихъ обстоятельствахъ мы дошли съ нимъ рука объ руку до маленькаго домика на Парижской Аллеѣ, гдѣ насъ впустили сперва въ маленькій садикъ, украшенный тротомъ, фонтаномъ и нѣсколькими гипсовыми нимфами. Затѣмъ мы поднялись по крутой, поросшей мхомъ, лѣстницѣ въ сѣни, гдѣ насъ привѣтствовали вѣчной своей глупой улыбкой статуи Купидона и Венеры. Оттуда насъ провели черезъ столовую, гдѣ накрытъ былъ уже столъ на шесть приборовъ, въ маленькую гостиную. Увидѣвъ насъ, собаченка Фидо принялась по своему обыкновенію бѣшено завывать.
Берри жилъ, какъ оказалось, въ одномъ изъ старинныхъ павильоновъ, сооруженныхъ въ тѣ времена, когда въ Версали заботились главнымъ образомъ о радостяхъ и назлажденіяхъ. Онъ очевидно предназначался спеціально для такихъ жизнерадостныхъ цѣлей. Объ этомъ свидѣтельствовали: изобиліе пострадавшихъ отъ времени амуровъ, — потрескавшіеся золотые карнизы, — старинныя зеркала, вдѣланныя въ стѣну и окруженныя бордюромъ, когда-то позолоченнымъ, а теперь выкрашеннымъ грязновато-бѣлою краской. Длинныя низенькія окна выходили на дворъ, гдѣ безостановочно журчалъ фонтанъ. Бассейнъ его окаймляло множество ползучихъ растеній и цвѣтовъ, но статуи посреди бассейна и постаменты ихъ позеленѣли, заплеснѣли и поросли мхомъ отъ недостаточнаго за ними ухода.
Я лично терпѣть не могу фонтановъ и статуи въ мрачной и уединенной обстановкѣ. Нескончаемое, однообразное журчаніе воды представляется мнѣ негостепріимнѣйшимъ изо всѣхъ возможныхъ звуковъ. Застывшая окаменѣвшая улыбка французскихъ статуй, равно какъ и безжизненные взгляды грацій Кановы, кажутся мнѣ нисколько не очаровательнѣе усмѣшки скелета, которой они несомнѣнно уступаютъ въ естественности. Я убѣжденъ, что эти маленькіе павильоны, въ которыхъ кутили и веселились старички-маркизы, герцоги и графы, никогда не посѣщались при дневномъ свѣтѣ своими владѣльцами, или же ихъ гостями. Вечеромъ тамъ зажигали сотню другую восковыхъ свѣчей, а что касается до фонтана на дворѣ, то онъ, безъ сомнѣнія, служилъ для охлажденія дорогихъ винъ, подававшихся за ужиномъ. Первое впечатлѣніе, произведенное на меня жилищемъ Берри, оказалось поэтому довольно тяжелымъ и неблагопріятнымъ. Тѣмъ не менѣе изъ столовой доносился звонкій гулъ откупориваемыхъ хозяиномъ бутылокъ, и эти звуки примиряли меня до извѣстной степени съ окружающей обстановкой. Изъ мебели, принадлежавшей самимъ Берри, бросились мнѣ въ глаза: арфа въ кожаномъ футлярѣ, фортепьяно, ящикъ для флейты и большіе пяльцы съ натянутой на нихъ канвой, по которой только что начали вышивать носъ сарацина. На столѣ лежало множество маленькихъ книжечекъ съ позолоченнымъ обрѣзомъ. Это были знакомыя мнѣ киижечки сантиментально-религіознаго пошиба, порожденныя въ такомъ множествѣ потребностями нашей эпохи, а также вкусами современныхъ дѣвицъ и дамъ. О вкусахъ, разумѣется, не спорятъ, преимущественно же съ особами прекраснаго пола, но все же, клянусь честью, мнѣ было бы пріятнѣе, если бы г-жа Фицъ-Будль читала взамѣнъ такихъ книжекъ хотя бы даже похожденія Гемфри Клинкера.
Кромѣ упомянутыхъ книжекъ, на столѣ лежала, разумѣется, также родословная англійскихъ пэровъ. Развѣ можетъ обойтись безъ нея какое-либо британское семейство, принадлежащее къ такъ называемому порядочному обществу?
Я направлялся уже къ дверямъ, чтобы полюбоваться зрѣлищемъ Франка, вытаскивающаго пробки изъ бутылокъ, когда милѣйшая собаченка, черномордый кингчарльзъ, ободренная тѣмъ, что я отвернулся, бросилась на меня съ злобнымъ лаемъ и вцѣпилась зубами мнѣ въ брюки. Она была награждена за это вѣжливымъ пинкомъ, заставившимъ ее съ визгомъ отлетѣть въ другой конецъ комнаты. Собаченка только что продѣлала это непроизвольное сальто-мортале, когда дверь внезапно отворилась и въ гостиную вошла сама хозяйка. Франкъ шелъ слѣдомъ за своей супругой и нѣсколько встревоженно глядѣлъ на меня изъ-за ея плеча.
Г-жа Берри показалась мнѣ чрезвычайно блѣдной и худощавой дамой, съ густыми бровями, которыя почти сходятся вмѣстѣ какъ разъ надъ носомъ, что, сколько извѣстно, считается зловѣщимъ признакомъ. Носъ у нея былъ греческій, а ротъ узенькій, почти безъ губъ, представлялъ собою что-то вродѣ маленькой складки на лицѣ. Изъ подъ бровей глядѣли большущіе глазища, имѣвшіе привычку постоянно обращаться въ потолку. Волосъ у Анжелики Берри было сравнительно немного, и она носила ихъ заплетенными въ косы, которымъ, съ помощью накладнаго шиньона, лавровой вѣточки, или же парочки цвѣтовъ, умѣла придавать характеръ строго классической прически. Она любила носить черныя платья и всегда щеголяла прелестнѣйшими шелковыми чулками и башмачками. Ножка у нея дѣйствительно хорошенькая. Немудрено, что владѣлица такой ножки всегда выставляетъ ее на показъ, глядитъ на эту ножку, притопываетъ ножкой и постоянно ею восхищается.
— Фидо, — говоритъ она собаченкѣ, — ты чуть не раздавила мнѣ ногу!.. Голубчикъ Франкъ, — продолжаетъ она, обращаясь уже къ мужу, — принеси-ка мнѣ скамеечку подъ ноги, — или: — Мнѣ что-то холодно ногамъ, — и т. п.
Вообще о чемъ бы ни шелъ разговоръ, она всегда съумѣетъ ввернуть въ него свои ноги.
Г-жа Берри неизмѣнно носитъ на шеѣ миніатюрный портретъ своего отца, сэра Джоржа Катакомба, лейбъ-аптекаря его величества короля Георга III. Она считаетъ этого монарха и его аптекаря величайшими изъ всѣхъ мужей, о которыхъ когда-либо упоминалось въ исторіи. Сама она родилась на углу Портманской площади и Бекерской улицы. Это обстоятельство само уже по себѣ характеризуетъ ее въ достаточной степени. Она такая же долговязая, мертвенно-приличная и непроходимо-скучная особа, какую долженъ былъ породить этотъ мертвенно-приличный лондонскій кварталъ. Съ ея стороны совершенно естественно носить въ качествѣ украшенія похоронную эмблему своего папеньки, какъ это принято на Векорской улицѣ въ девяти домахъ изъ десяти.
Никакъ нельзя придумать, что именно побудило такого веселаго молодца, какъ Франкъ Берри, жениться на миссъ Анжеликѣ Катакомбъ. Онъ говоритъ, что встрѣтился съ нею въ Гэмптонкуртѣ, гдѣ стоялъ тогда его полкъ и гдѣ живетъ до сихъ поръ ея тетка, леди Нашъ. Анжелика постоянно наводитъ разговоръ на эту высокородную леди. Если вы откроете въ «Родословной британскихъ пэровъ и дворянскихъ домовъ» страницу, снабженную закладкой, то увидите печатную замѣтку, сообщающую, что сэръ Джонъ Нашъ былъ женатъ на Анжеликѣ, дочери Гревса Катакомба, эсквайра, а въ выноскѣ приписано изящнымъ женскимъ почеркомъ: «И сестрѣ покойнаго сэра Джоржа Катакомба, жившаго на углу Портманской площади и Бекерской улицы». Выноска эта, разумѣется, украшена подписью А. Б. Удивительно до какой степени любятъ особы прекраснаго пола дѣлать выноски на поляхъ книгъ и украшать эти выноски прелестными своими иниціалами! Вышеупомянутыя уже книжечки съ золотыми обрѣзами, принадлежащія г-жѣ Берри, испещрены помѣтками ея карандаша, — восклицательными знаками на поляхъ, — заявленіями: "Да, справедливо! А. В. и т. п. Можно узнать многое относительно характера очаровательной особы прекраснаго пола изъ внимательнаго просмотра прочитанной ею книги. Вашъ покорный слуга пріобрѣлъ такимъ путемъ довольно обстоятельныя свѣдѣнія о г-жѣ Берри, проведя въ гостиной десять минутъ, пока она занималась своимъ туалетомъ въ сосѣдней спальнѣ.
— Ты часто слышала отъ меня про Джоржа Фица, — сказалъ Франкъ, бросивъ на жену умоляющій взоръ.
— Даже очень часто, — возразила его супруга тономъ, который давалъ понять, что вмѣсто очень слѣдовало бы, собственно говоря, употребить выраженіе слишкомъ. — Позвольте спросить васъ, однако, сударь, — продолжала она, устремивъ на мои сапоги пристальный взглядъ, — будете вы сегодня обѣдать у насъ?
— Разумѣется, милочка! Съ какой стати пришелъ бы онъ сюда въ противномъ случаѣ! Не ѣхать же ему, въ самомъ дѣлѣ, въ Парижъ за своимъ параднымъ костюмомъ?
— Надѣюсь, голубчикъ, что, по крайней мѣрѣ, ты одѣнешь на себя парадныя костюмъ и замѣнишь грязные сапоги чистыми? Леди Нашъ явится сюда черезъ пять минутъ, а Добусъ не уступитъ по части аккуратности лучшему изъ хронометровъ!
Затѣмъ, обращаясь ко мнѣ съ извиненіемъ, которое само по себѣ звучало столь же утѣшительно, какъ пощечина, — она добавила:
— У насъ сегодня обѣдаютъ кое-кто изъ хорошихъ знакомыхъ, обращающихъ большое вниманіе на общественныя приличія. Я убѣждена, впрочемъ, что они извинятъ вашъ утренній костюмъ, узнавъ, что вы попали сюда на обѣдъ совершенно неожиданно, какъ для насъ, такъ и для самихъ себя. Однако же, какъ здѣсь пахнетъ табачнымъ дымомъ.
Съ этими словами Анжелика Берри величественно усѣлась на диванъ, выставила впередъ ножку, позвала къ себѣ Фидо и снова погрузилась въ ледяное молчаніе. Франкъ давно уже ушелъ въ свою комнату, бросивъ на прощанье женѣ взглядъ кающагося грѣшника, не не осмѣливаясь взглянуть мнѣ въ глаза. Я сразу понялъ, въ чемъ дѣло. Бѣдняга оказывался львомъ, прирученнымъ укротительницей звѣрей. Онъ служилъ и носилъ поноску, выполняя всѣ приказанія Анжелики гораздо безотвѣтнѣе и покорнѣе, чѣмъ визгливая черномордая ея собаченка, Фидо.
Меня лично не такъ-то легко приручить. Въ данномъ случаѣ я рѣшился ни чуточки не смущаться и не обнаруживать дурного настроенія духа, а потому, чтобы завязать снова разговоръ, завелъ рѣчь про леди Нашъ.
— Вы, кажется, упомянули фамилію Нашъ? Я знакомъ съ одною дамой, носящей эту фамилію, и притомъ, очень некрасивою дамой.
— По всѣмъ вѣроятіямъ, она не изъ тѣхъ Нашей, о которыхъ я говорила, — возразила г-жа Берри, бросивъ на меня взглядъ, краснорѣчиво заявлявшій, что такой человѣкъ, какъ я, не можетъ имѣть чести быть знакомымъ съ столь высокопоставленными лицами.
— Это гэмптонкуртская старушка, леди Нашъ, дородная бѣлокурая женщина, — украшаетъ свою прическу аметистовой шпилькой, слѣпая на одинъ глазъ, — носитъ бѣлокурый парикъ и свѣтлозеленое платье.
— Леди Нашъ, сударь, доводится мнѣ родною теткой, — отвѣчала г-эка Берри,
Она, повидимому, не особенно на меня разсердилась, хотя и ожидала получить отъ старушки кое-какое наслѣдство. Дѣло въ томъ, что дурные отзывы о нашихъ пріятеляхъ доставляютъ намъ въ большинствѣ случаевъ извѣстнаго рода удовольствіе.
— Скажите на милость, — продолжалъ я, — она, вѣдь, родная дочь стараго виндзорскаго Катакомба, если не ошибаюсь, гробовщика. Мужа ея прозвали Калли-пашемъ, а ее самоё--Пишпашихой. Вы можете убѣдиться отсюда, сударыня, что я знаю всю ихъ семью — Г-нъ Фицъ-Симонсъ! — воскликнула Анжелика, вставая и выпрямляясь во весь ростъ. — Я не привыкла къ тому, чтобы меня, или моихъ родственниковъ, называли разными насмѣшливыми кличками. Если вы удостаиваете уже насъ чести вашего общества, то прошу васъ, сударь, по возможности, но оскорблять родственныхъ моихъ чувствъ. Мистеръ Катакомбъ, сударь, пользовался довѣріемъ своего монарха, а сэръ Джонъ Нашъ былъ представителемъ семьи, возведенной въ баронское достоинство еще королемъ Карломъ II. Онъ доводится мнѣ дядей, сударь, а мистеръ Катакомбъ мой дѣдушка!
— Очень сожалѣю, милостивѣйшая государыня, о невольномъ моемъ промахѣ и прошу у васъ извиненія. Впрочемъ, вы тоже должны извиниться передо мною, такъ какъ — я не Фицъ-Симонсъ, а Фицъ-Будль.
— Какъ! Фицъ-Будль изъ Будль-Голля? Старинный пріятель и товарищъ моего мужа? Изъ аристократической фамиліи, возведенной при Карлѣ I въ баронское достоинство? Ахъ, сударь, прошу у васъ тысячу разъ извиненія! Душевно рада видѣть у себя человѣка, про котораго слышала такъ много отъ Франка. Знаешь-ли, Франкъ, — добавила она, обращаясь къ мужу (который тѣмъ временемъ вернулся въ гостиную, облекшись уже въ бѣлый жилетъ и блистательнѣйшіе лакированные сапоги), знаешь-ли, душенька, что я по ошибкѣ приняла мистера Фицъ-Будля за мистера Фицъ-Симонса, противнаго ирландскаго лошадинаго барышника? Во вѣки вѣковъ не прощу я себѣ, что обошлась съ нимъ такъ грубо!
Большущіе раза приняли такое выраженіе, какъ если бы намѣревались убить меня наповалъ своей любезностью и добротою. Владѣлица ихъ перешла изъ состоянія величественно-презрительнаго спокойствія къ улыбающейся, веселой и даже слегка игривой довѣрчивости. Она сообщила мнѣ о томъ, что слышала, какое я ужасное созданіе, и хочетъ позаботиться о моемъ исправленіи, а потому проситъ заходить почаще къ ея Франку.
Фицъ-Симонъ, за котораго меня приняли, дѣйствительно, неважная птица. Онъ далеко не служитъ украшеніемъ своей родинѣ, городу Дублину. Удостоившись получить въ чьей-то арміи капитанскій чинъ, онъ обратился теперь въ профессіональнаго шуллера и барышника. При всемъ томъ, если бы я привелъ его домой и предложилъ г-жѣ Фицъ-Будль накормить его обѣдомъ, то мнѣ было бы пріятно, если бы эта воображаемая дама приняла съ подобающей вѣжливостью гостя, приведеннаго ея мужемъ и не позволяла себѣ его оскорблять. Послѣ того, какъ разъяснилось недоразумѣніе, со мной, разумѣется, обошлись съ самымъ обольстительнымъ радушіемъ, но я имѣлъ случай вскорѣ убѣдиться, что далеко не всѣ старые знакомые Франка удостоивались такого сердечнаго пріема. Дѣйствительно, г-жа Берри отнеслась совершенно иначе къ другому школьному товарищу ея мужа, явившемуся тоже въ ея гостиную. Это былъ Джекъ Буттсъ, избравшій себѣ профессіей живопись и торговлю картинами. Бѣдняга этотъ былъ приходящимъ ученикомъ въ школѣ, учрежденной корпораціей мясниковъ, въ то время, какъ мы состояли тамъ своекоштными пансіонерами. Онъ тогда уже оказывалъ намъ большія услуги, покупая для насъ въ городѣ и доставляя по принадлежности сосиськи, пикули и всевозможные другіе товары, которыхъ мы не могли бы себѣ инымъ образомъ раздобыть. Съ тѣхъ поръ бѣдняга исполнялъ, повидимому, все время обязанности фактора и состоялъ теперь въ этой должности у г-жи Берри. Къ нему безпрерывно обращались съ вопросами: «Окончили вы уже, мистеръ Буттсъ, картинку въ альбомъ для леди Нашъ?» (Буттсъ представлялъ означенную картинку); «Подобрали вы для меня шелка у Делилля?» (Бутсъ подавалъ шелка, купленные имъ, безъ сомнѣнія, на послѣднюю свою пятифранковую монету). «Заходили вы къ нашему мебельщику въ улицу Сенъ-Жакъ?», «Принесли вы мнѣ канареечнаго сѣмени?», «Освѣдомились вы, скоро-ли эта противная мямля, г-жа Фише, вычиститъ мою шаль?» «Принесли вы новый комплектъ струнъ для гитары?»
Оказалось, что Буттсъ не принесъ струнъ для гитары, вслѣдствіе чего на лицѣ у г-жи Берри появилось тоже самое грозное выраженіе, которое я замѣтилъ уже на немъ передъ тѣмъ и которое заставляло меня трепетать за участь Франка.
— Милѣйшая Аижелика, — замѣтилъ Франкъ, не безъ нѣкотораго остроумія, — ты, кажется, считаешь Джека Буттса чѣмъ-то въ родѣ вьючнаго верблюда и въ тоже время требуешь отъ него выполненія цѣлой массы разнообразнѣйшихъ порученій самаго хитраго свойства. Ты заставляешь его рисовать картинки въ альбомы знакомыхъ тебѣ дамъ, посылаешь его къ мебельщику, поручаешь покупать канареечное сѣмя, шелкъ для вышиванія и т. д., и т. д., а въ награду за все это злишься, оттого что онъ забылъ выполнить послѣднее твое порученіе.
— Я вовсе и не думала злиться, Франкъ, и не имѣю такой привычки, хотя ты мнѣ ее великодушно и приписываешь. Я очень, очень благодарна мистеру Буттсу за выполненіе моихъ порученій. Что касается до картинъ, на которыя ты такъ добродушно намекаешь, Франкъ, то я считала ихъ такими пустяками, о которыхъ не стоитъ даже и говорить. Если я ошибалась, то мнѣ доставитъ величайшее удовольствіе уплатить то, что за нихъ причитается. Я попрошу мистера Буттса представить мнѣ счегъ!
— Клянусь Юпитеромъ, Анжелика, ты слишкомъ уже забываешься! вскричалъ Берри, но маленькая супружеская буря, собиравшаяся уже разразиться, внезапно улеглась, такъ какъ французъ-камердинеръ Берри, распахнувъ двери настежъ, доложилъ о прибытіи лэди Нашъ и доктора Добуса, которые немедленно и вошли въ комнату.
Особа старушки Нашъ была уже описана въ общихъ чертахъ. Старушка эта рѣзко отличается темпераментомъ отъ мрачной своей племянницы и должна быть признана самой развеселой вдовушкой, когда-либо носившею трауръ. Она состояла въ какой-то должности при Дворѣ, а потому разсказываетъ множество анекдотовъ про покойнаго короля Георга III и августѣйшихъ его дочерей. Г-жа Берри никогда не упускаетъ случая величественно обратить вниманіе посѣтителей на эти анекдоты. Въ молодости леди Нашъ ѣзжала сама не разъ на королевскую охоту съ борзыми. Она заставила своего мужа записаться въ члены клуба «Правящихъ четвернею» и знала множество анекдотовъ про сэра Годфрея Вебстера, сэра Джона Лэда и другихъ стародавнихъ героевъ. Ей какъ-то довелось ссудить мелкими деньгами Дика Шеридана и она помнитъ лорда Байрона еще угрюмымъ, худощавымъ отрокомъ. Леди Нашъ утверждаетъ, что никогда не встрѣчала болѣе пріятнаго собесѣдника, чѣмъ Чарльзъ Фоксъ, и нисколько не стѣсняется сообщить, что одинъ изъ принцевъ былъ влюбленъ въ нее по уши. При всемъ томъ она утверждаетъ, что ей всего только пятьдесятъ два года, по я лично никакъ не могу уяснить себѣ ариѳметическихъ выкладокъ, путемъ которыхъ она приходитъ къ такому результату. Когда-то, въ давно минувшія времена, прежде, чѣмъ у нея вытекъ глазъ, а жемчужные зубки во рту оказались закрѣпленными въ золотой пластинкѣ, она была, вѣроятно, недурненькои женщиной. Несмотря на отсутствіе природныхъ зубовъ, леди Нашъ ежедневно предается обжорству. Впрочемъ, она и пьетъ больше чѣмъ бы слѣдовало, поднося трепетной, старческой рукою рюмку мараскина къ старческимъ своимъ губамъ. На каждомъ пальцѣ ея рукъ сверкаетъ, по меньшей мѣрѣ, дюжина колецъ и каждое изъ нихъ имѣетъ свою исторію. Все это, разумѣется, очень глупыя исторіи, но я лично нахожу нѣчто интересное даже и въ самыхъ глупыхъ семейныхъ исторіяхъ и убѣжденъ, что тѣ, кто ихъ разсказываетъ, непремѣнно люди добросердечные.
Что касается до г-жи Мечитъ, то о ней незачѣмъ здѣсь распространяться. Это компаньонка леди Нашъ, живущая у нея съ 1815 года. Милэди обращаетъ на нее нуль вниманія, называетъ своею бѣдняжкой Мечитъ и считаетъ чуть-ли не полуумной. Г-жа Берри, въ свою очередь, ненавидитъ компаньонку, подозрѣвая въ ней лицемѣрку, умышленно прикидывающуюся дурой, чтобы выманить себѣ у дяди Нашъ кругленькій капиталецъ. Во все продолженіе обѣда Анжелика не удостоила г-жу Мечитъ ни единымъ словомъ и не пригласила ее чего-нибудь покушать.
Мистеръ Добусъ отставной военный врачъ, участвовавшій въ кампаніяхъ на Пиренейскомъ полуостровѣ. Каждый, кому доведется встрѣтиться съ мистеромъ Добусомъ, не замедлитъ узнать это отъ него лично. Подобно большинству военныхъ врачей, онъ, по наружности и въ разговорѣ, оказывается не въ примѣръ воинственнѣе строевыхъ офицеровъ и нижнихъ чиновъ. Подобно многимъ англійскимъ ветеранамъ, онъ считаетъ умѣстнымъ подражать манерамъ герцога Веллингтона. Будучи на самомъ дѣлѣ самымъ мягкосердечнымъ и податливѣйшимъ человѣкомъ въ свѣтѣ, онъ говоритъ отрывисто и съ разстановкой, приправляя отъ времени до времени свою рѣчь излюбленными проклятіями великаго полководца. Кромѣ вышеупомянутыхъ обѣдали въ этотъ день у Франка: отставной капитанъ одного шотландскаго полка Гоффъ, его преподобіе Лемуель Ней, проповѣдникъ въ Сенъ-Жерменской англиканской церкви, маленькій Куттлеръ и неизбѣжный французъ, присутствующій на всякомъ англійскомъ званомъ обѣдѣ на материкѣ Европы. Послѣ нѣсколькихъ тщетныхъ попытокъ заговорить по англійски, такой французъ обыкновенно убѣждается въ тщетности своихъ усилій и умолкаетъ. Молодыя замужнія дамы и главы семействъ приглашаютъ его къ себѣ, обыкновенно въ качествѣ вальсера, онъ же въ свою очередь сообщаетъ своимъ пріятелямъ въ клубѣ или ресторанѣ, что покорилъ сердце очаровательной англичанки. Обращаюсь къ вамъ, семейные люди, съ совѣтомъ никогда не пускать въ себѣ черезъ порогъ француза-холостяка! Думаю, что этотъ совѣтъ самъ по себѣ уже вознаградитъ съ лихвою покупщика моей книги за понесенныя имъ издержки. Я вовсе не намѣренъ утверждать, чтобы упомянутому французу удавалось хотя бы въ одномъ случаѣ изъ тысячи дѣйствительно напакостить, но онъ постоянно замышляетъ учинить пакость. Французы бросаютъ на нашихъ англійскихъ Сусаннъ святотатственные и наглые взгляды. Потрудитесь когда-нибудь прислушаться къ болтовнѣ двухъ французовъ, которые, ухмыляясь другъ другу, фланируютъ по асфальту своихъ бульваровъ въ лакированныхъ сапожкахъ, фальшивыхъ прическахъ, нафабренныхъ усахъ и рубашкахъ съ отложными воротничками. Эти господчики, затянутые въ корсеты и замѣчательно ловко ворочающіе глазами, позволяютъ себѣ разсказывать, чортъ-знаетъ, что такое, про добродушную, наивную, тщеславную, глупенькую уроженку Бекерской улицы, разбираютъ ее по косточкамъ, показываютъ ея письма и дѣлаютъ при этомъ намеки… Нѣтъ, я положительно не могу равнодушно думать обо всемъ этомъ, точно также, какъ не могу слышать объ англичанкѣ, вышедшей замужъ за француза, безъ того, чтобы меня не охватило чувство состраданія къ ней и стыда за нее[2]!
Вернемся, однако, къ гостямъ. Его преподобіе Лемуель Ней принадлежитъ къ числу джентльменовъ, которыхъ замужнія дамы любятъ приглашать на свои чаепитія. Онъ спускаетъ себѣ локонъ волосъ на лобъ и опрыскиваетъ носовой свой платокъ самыми изысканными благоуханіями. Онъ повязываетъ съ неподражаемымъ искусствомъ свой бѣлый галстухъ, который не снимаетъ съ себя, повидимому, даже и ночью. Его преподобіе приноситъ съ собою всегда флейту, на которой, разумѣется, предпочитаетъ играть что-нибудь изъ Генделя, но можетъ также исполнить, при случаѣ, нѣсколько сантиментальныхъ, или даже веселенькихъ модныхъ романсовъ. Онъ не танцуетъ, но очевидно считаетъ это большимъ для себя лишеніемъ. Галоши свои онъ оставляетъ въ сѣняхъ, но въ сущности неизвѣстно чего ради ихъ носитъ, такъ какъ даже и въ самую грязную погоду у него на ногахъ никогда нельзя замѣтить пятнышка. Ней воспитывался въ Сентъ-Джонской коллегіи Кэмбриджскаго университета и въ теченіе одного или двухъ семестровъ позволялъ себѣ тамъ кутить, какъ и самъ въ этомъ сознается. Короче сказать, его преподобіе преисполненъ млекомъ и водицей пастырскаго благодушія, достопочтенное же его семейство обитаетъ близъ Гакнея.
Что касается до Гоффа, то онъ обладаетъ большимъ сіяющимъ лысымъ лбомъ и громадными щетинистыми красно-рыжими бакенбардами, носитъ бѣлыя замшевыя перчатки, здорово пьетъ, любитъ сыграть робберъ въ вистъ и разсказать послѣ обѣда исторію, начинающуюся словами: «Вы, разумѣется, помните, доктора Санди Макъ Леллона, прибывшаго къ нашему полку въ Вестъ-Индіи? Такъ видите-ли, сударь, и т. д.». Кромѣ того, въ числѣ обѣдающихъ былъ и маленькій Куттлеръ.
Быть можетъ, не всѣмъ читателямъ удалось это замѣтить, но люди, хорошо знакомые съ нравами и обычаями пишущей братіи, давно уже, надо полагать, догадались, что если бы за обѣдомъ у Франка Берри случилось что-нибудь особенно интересное, то авторъ счелъ бы долгомъ упомянуть такой казусъ страницами двумя раньше и не заставилъ бы почтеннѣйшую публику такъ долго смотрѣть на сервировку и украшеніе обѣденнаго стола.
Надо сознаться, однако, что за обѣдомъ и къ самомъ дѣлѣ не произошло ничего существеннаго, если не принять въ разсчетъ того факта, что я имѣлъ случай наблюдать за Анжеликой Берри и такимъ образомъ ознакомиться съ многоразличными сторонами ея характера. Несмотря на величайшую любезность, съ которой относилась ко мнѣ хозяйка дома, я, къ сожалѣнію, вынужденъ былъ составить объ этой прелестной дамѣ самое неблагопріятное впечатлѣніе. Если говорить всю правду, то мнѣ было бы гораздо пріятнѣе съ ея стороны вѣжливое обращеніе съ г-жею Мечитъ, чѣмъ слишкомъ уже подслащенная любезность съ вашимъ покорнѣйшимъ слугою. Она утверждала, будто не вѣдаетъ, что именно подадутъ намъ къ обѣду. При такихъ обстоятельствахъ съ ея стороны было бы гораздо естественнѣе не хмуриться, не кусать себѣ губъ и не жестикулировать такимъ отчаяннымъ образомъ каждый разъ, когда французъ-лакей, мосье Анатоль, незнакомый съ нравами и обычаями англійскихъ обѣденныхъ столовъ, ставилъ какое-нибудь блюдо не тамъ, гдѣ бы слѣдовало. Вмѣстѣ съ тѣмъ она позволяла себѣ дѣлать въ разговорѣ несмѣтное множество намековъ на Будль-Голль, а между тѣмъ нѣтъ ничего безтактнѣе какъ наводить человѣка на разговоръ о замкахъ и владѣніяхъ старшаго его брата. Ко мнѣ обращались также со множествомъ вопросовъ о вдовствующей леди Фицъ и шотландскихъ ея родственникахъ Плундуффахъ, съ которыми леди Нашъ была знакома, такъ какъ видѣлась съ ними при Дворѣ и у лорда Мельвилля. Понятно, что она могла видѣть тамъ не только Плундуффовъ, но и многія тысячи другихъ шотландцевъ. Не понимаю только, какое могло быть мнѣ до этого дѣло? Я вѣдь ни чуточки не интересуюсь вдовствующею леди Фицъ-Будль. «Когда будете писать ея сіятельству, сообщите, что видѣлись съ ея старой пріятельницей», — сказала заискивающимъ тономъ г-жа Берри, и я совершенно искренно далъ требуемое обѣщаніе, зная, что если бы почтовое вѣдомство вздумало даже платить за каждое письмо, опускаемое въ его ящикъ, то и въ такомъ случаѣ меня не подкупили бы никакими деньгами написать хоть строчку этой вдовствующей леди.
Короче сказать, я нашелъ, что Франкъ Берри, подобно многимъ простосердечнымъ добрымъ малымъ, выбралъ себѣ въ жены властолюбивую, дурно воспитанную бабу, съ гадкимъ характеромъ. Незачѣмъ было обладать большой наблюдательностью, чтобы убѣдиться въ такомъ очевидномъ фактѣ, какъ рабское подчиненіе Франка своей Анжеликѣ.
Подчиненіе это не было, впрочемъ, еще надлежаще упроченнымъ. Рабъ позволялъ себѣ иногда попытки возмущенія и сердито потрясалъ отъ времени до времени своими цѣпями. Объ этомъ свидѣтельствовала уже маленькая предобѣденная стычка. Также и за обѣдомъ мой пріятель позволилъ себѣ разъ или два рѣзко возражать женѣ. Желая по возможности загладить ея невниманіе къ Джеку и г-жѣ Мечитъ, онъ особенно ухаживалъ за ними обоими, --старался ихъ угощать и постоянно подчивалъ шампанскимъ, но самъ остерегался пить, такъ какъ очаровательная супруга все время не спускала съ него глазъ.
Къ концу дессерта, хозяйка, дувшаяся за обѣдомъ на мужа, внезапно стала до чрезвычайности любезной съ своимъ супругомъ и властелиномъ. Вслѣдъ затѣмъ она ласковымъ заискивающимъ тономъ освѣдомилась у меня, не считаю-ли я заслуживающимъ подражанія французскій обычай, въ силу котораго мужчины должны вставать изъ-за стола одновременно съ дамами?
— Клянусь честью, сударыня, — возразилъ я, — обычай этотъ кажется мнѣ изъ рукъ вонъ негоднымъ.
— Я держусь того же мнѣнія, — объявилъ Куттлеръ.
— Это изъ рукъ вонъ негодный обычай, слышите вы это, сударыня? — воскликнулъ Берри, разсмѣявшись и наливая себѣ стаканъ вина.
— Тѣмъ не менѣе, Франкъ, когда мы обѣдаемъ одни, ты всегда встаешь изъ-за стола вмѣстѣ со мною, рѣзкимъ тономъ возразила ему жена.
— Правда, душечка, я дѣлаю это, когда мы обѣдаемъ одни, но вѣдь теперь у насъ за столомъ, слава Богу, собралось маленькое общество! — замѣтилъ покраснѣвъ Берри и затѣмъ разсмѣявшись добавилъ: — Анатоль, бордоскаго!
— Я убѣжденъ, что на обѣдахъ въ Карльтонъ-гоузѣ кавалеры всегда оставались сидѣть за столомъ по уходѣ дамъ. Такъ вѣдь, леди Нашъ? — освѣдомился Добусъ, который былъ тоже не прочь отъ стакана хорошаго винца.
— Само собою разумѣется, — подтвердила миледи, весело кивнувъ ему головою.
— Припоминаю, — воскликнулъ капитанъ Гоффъ, — что на островѣ святого Маврикія мистриссъ Макъ-Уиртеръ, командовавшая шестьдесятъ вторымъ полкомъ, говаривала обыкновенно мужу: «Макъ, если ты хочешь привести себя только въ веселое настроеніе духа, то не совѣтую тебѣ сидѣть, послѣ ухода дамъ, болѣе двухъ часовъ за столомъ. Если же хочешь напиться, то не зачѣмъ было обѣдать дома. Ты могъ оборудовать это и въ офицерской столовой!» Какъ видите, сударыня, г-жа Макъ-Уиртеръ все-таки находила умѣстнымъ разрѣшать мужу двухчасовой отпускъ! Ха, ха, ха! Мистеръ Ней, потрудитесь передать мнѣ оливки!
Большинство, очевидно, было на нашей сторонѣ, но, не смотря на это, Анжелика Берри, въ качествѣ упрямой и злой бабы, рѣшилась надѣлать намъ возможно больше непріятностей, а потому начала собирать голоса. Бѣдняга Джекъ, разумѣется, сгрусилъ и подалъ голосъ, какъ ей было желательно. Пасторъ Ней объявилъ, скрѣпя сердце, что чашка чая, приправленная нѣкоторымъ количествомъ музыки, для него пріятнѣе бордоскаго вина. Что касается до француза, то на вопросъ г-жи Берри: «А вы, какого мнѣнія, г-нъ виконтъ?» г-нъ де-Благеваль въ продолженіе цѣлыхъ двухъ часовъ впервые прервалъ молчаніе и спросилъ:
— Вы что-то говорите? Вы, кажется, говорите со мною?
— Послѣ обѣда любите вы ходить съ дамами? — переспросила на ломанномъ французскомъ языкѣ хозяйка.
— Какъ съ дамами?
— Ходить съ дамами, какъ въ Парижѣ, или оставаться съ кавалерами, какъ въ Англіи?
— Ахъ, сударыня, развѣ можно задавать такіе вопросы? — воскликнулъ тщедушный виконтъ, мгновенно вскакивая со стула и съ театральнымъ жестомъ, протягивая руку г-жѣ Берри.
Анжелика, взявъ его за руку, вышла изъ столовой. Престарѣлая леди Нашъ, подъ руку съ пасторомъ Неемъ, двинулась слѣдомъ за племянницей, изумляясь новымъ обычаямъ, которые были совсѣмъ не въ модѣ въ царствованіе Георга III.
Г-жа Берри, удаляясь, бросила торжествующій взглядъ на своего супруга. Франку въ свою очередь была, очевидно, непріятна измѣна трехъ восьмыхъ всего наличнаго состава мужчинъ, обѣдавшихъ за его столомъ.
Представьте себѣ, однако, наше изумленіе и восхищеніе, когда минуту спустя они всѣ трое вернулись. Французъ казался до чрезвычайности изумленнымъ, пасторъ же и живописецъ имѣли нѣсколько сконфуженный видъ. Дѣло въ томъ, что старая прямодушная леди Нашъ никогда еще въ жизни не бывала до тѣхъ поръ въ Парижѣ и вовсе не была расположена жертвовать часочкомъ послѣобѣденнаго спокойствія и дремоты ради какихъ-то французскихъ нелѣпыхъ обычаевъ. Обратившись къ г-жѣ Берри, она сказала ей безъ всякихъ обиняковъ:
— Надѣюсь, милая Анжелика, что ты не намѣрена удерживать здѣсь этихъ трехъ кавалеровъ? Отошли ихъ обратно въ столовую. Мнѣ кстати надо переговорить съ тобою кое о чемъ.
Анжелика, разсчитывавшая получить послѣ тетки наслѣдство, поспѣшила исполнить ея желаніе, послѣ чего старушка опустилась въ кресло и немедленно же уснула. Выражаясь точнѣе, она уснула тотчасъ же, какъ только умолкли возгласы, вызванные возвращеніемъ трехъ упомянутыхъ кавалеровъ въ столовую.
Тѣмъ временемъ я имѣлъ съ маленькимъ Куттлеромъ конфиденціальный разговоръ о характерѣ г-жи Берри.
— Она сущая вѣдьма, — шепнулъ онъ мнѣ на ухо, — и властолюбива, какъ чортъ! Берри пробуетъ иной разъ защищаться и мнѣ случалось видѣть, какъ онъ въ продолженіе цѣлой недѣли настаивалъ на своемъ. Когда ему удается выпить надлежащую порцію вина, это придаетъ ему бодрости, и онъ становится послѣ обѣда не только собственнымъ своимъ господиномъ, но и властелиномъ жены. Поэтому-то Анжелика никогда и не позволяетъ ему пить.
Не знаю, была-ли это съ нашей стороны порочная, или, напротивъ того, добродѣтельная и честная мысль, но только у насъ обоихъ одновременно возникло намѣреніе освободить Франка Берри изъ цѣпей рабства. Дамы, безъ сомнѣнія, постановятъ намъ приговоръ, сообразный съ ихъ кроткой, всепрощающей натурою, ноия знаю напередъ, какъ отнесутся къ этому намѣренію мужчины, достойные такого имени, и совершенно довольствуюсь ихъ жизнерадостнымъ одобреніемъ.
Мы встрѣтили радостными привѣтствіями и возгласами трехъ заблудшихся агнцевъ, вернувшихся къ нашему невинному стаду. Мы заставили Берри (не оказывавшаго, впрочемъ, ни малѣйшаго сопротивленія) потребовать еще множество бутылокъ бордоскаго, — принудили француза пить, а бѣднягу Нея привели вскорѣ въ такое возбужденное состояніе, что онъ изъявилъ желаніе спѣть намъ пѣсенку, которую слышалъ когда-то въ Кембриджѣ на очень веселомъ ужинѣ и которая начиналась такъ:
«Сорока сидѣла на грушѣ,
Сорока сидѣла на грушѣ,
Сорока сидѣла на грушѣ,
Вотъ какъ, фить какъ,
на грушѣ, на грушѣ!..»
Можете представить себѣ выраженіе лица прелестной Анжелики, когда, встревоженная этимъ вакхическимъ припѣвомъ, она отворила двери и убѣдилась что означенный припѣвъ исходитъ изъ устъ его преподобія Лемуеля Нея!
— Это ты, милочка! — воскликнулъ Берри, чувствуя себя теперь мужественнѣе любого Петруччіо. — Войди-ка сюда; возьми себѣ стулъ и послушай пѣсенку Нея!
— Леди Нашъ уснула, Франкъ! — возразила ему жена.
— Тѣмъ лучше, милочка! Тебѣ теперь нечего дѣлать въ гостиной! Джекъ, сдѣлай милость, налей г-жѣ Берри стаканъ вина!
— Неужели вы хотите разбудить вашу тетку, сударь? — прошипѣла Анжелика.
— Пожалуйста не безпокойся обо мнѣ, голубушка, я не сплю и очень люблю веселыя пѣсни! — крикнула изъ гостиной леди Нашъ. — Пойте себѣ на здоровье, джентльмены!
Въ виду такого поощренія мы принялись пѣть хоромъ, а г-жа Берри вынуждена была со стыдомъ удалиться въ гостиную. Она заперла за собою двери, лишивъ такимъ образомъ свою тетку удовольствія слушать наши пѣсни.
Франкъ Берри, къ тому времени, дошелъ до состоянія сообщительности, въ какое третья бутылка всегда приводитъ хорошо уравновѣшенный умъ. Онъ чистосердечно сознался передъ Куттлеромъ и мною въ обидахъ и стѣсненіяхъ, которыя навлекла на него брачная жизнь. Ему не разрѣшалось обѣдать внѣ дома и рѣдко лишь дозволялось приглашать къ себѣ на обѣдъ пріятелей, зато строжайше воспрещалось курить не только дома, а даже и въ конюшнѣ. По утрамъ жена таскала его изъ одного магазина въ другой, а по вечерамъ его ожидало нескончаемое чаепитіе и чтеніе женѣ вслухъ глупѣйшихъ сантиментальныхъ поэмъ, или душеспасительныхъ посланій какого-нибудь миссіонера. Жена пичкала его лекарствами каждый разъ, когда ей казалось, будто онъ немного блѣднѣе обыкновеннаго. Но возвращеніи съ прогулки его заставляли всегда надѣвать на себя чистые чулки и сапоги.
— Мало этого, — воскликнулъ онъ, разстегивая жилетъ и потрясая кулакомъ по направленію къ доктору Добусу, — потрудитесь взглянуть, что сдѣлали со мною Анжелика и проклятый Добусъ!
Мнѣ пришло на мысль, что г-жа Берри надѣла на своего супруга фланелевую фуфайку. Оказалось, что я ошибся. Съ нимъ поступили несравненно хуже. Клянусь честью, что ему на грудь налѣпили дегтярный пластырь!
Вся наша компанія подняла страшный хохотъ и ревъ. Добусъ хохоталъ и ревѣлъ нисколько не тише другихъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ утверждалъ, что душой и тѣломъ неповиненъ въ дегтярномъ пластырѣ. Означенный пластырь былъ любимымъ домашнимъ средствомъ покойнаго придворнаго аптекаря сэра Джоржа Катакомба и заботливая Анжелика собственноручно приготовила его для своего муженька.
Когда Анатоль явился съ кофеемъ, Франкъ Берри чувствовалъ себя уже въ такомъ куражѣ, что послалъ его къ чорту съ такимъ глупымъ напиткомъ. Намъ пришлось увидѣть леди Нашъ только мелькомъ, да и то поздно вечеромъ, когда она, окутанная до самаго кончика носа, прошла сквозь столовую, чтобы усѣсться въ свою карету, въ которой обѣщала доставить въ Парижъ также доктора Добуса и достопочтеннаго пастора.
— Будь мужчиной, Франкъ, — сказала она, — и неподдавайся бабѣ! (Добросердечная старая леди очевидно принимала сторону своего племянника въ распрѣ его съ женой). А вы, г-нъ Фицъ-Будль, пожалуйста навѣщайте его почаще. Вы славный малый! Вѣрьте слову одноглазой старухи Кадлипашъ! Хотите, я отвезу васъ въ Парижъ?
Милая добрая Анжелика передала теткѣ все, что я говорилъ, до послѣдняго слова.
— Нѣтъ, не уѣзжай, Джорджъ, — говорилъ Франкъ, стискивая мнѣ руку.
Я объявилъ поэтому, что разсчитываю ночевать въ Версали, но что если она подвезетъ Джека Бутинса, то окажетъ ему этимъ большое одолженіе. Старушка Нашъ благосклонно отнеслась къ моему предложенію и, обратившись къ Джеку, сказала ему величественнымъ тономъ:
— Эй вы, какъ бишь васъ! Садитесь съ Джономъ на козла!
Дѣло въ томъ, что высокородная леди привыкла ставить живописца на одну доску съ портнымъ, или какимъ угодно другимъ ремесленникомъ.
Джекъ смиренно взобрался на козла. Докторъ крикнулъ намъ:
— Не забудьте же, въ субботу!
— Помните про четвергъ, — воскликнулъ пасторъ. — У насъ составится прекраснѣйшая холостая компанія!
Вслѣдъ затѣмъ лошади тронули съ мѣста крупной рысью и карета леди Нашъ быстро исчезла во мракѣ Старой Парижской аллеи.
Я и забылъ сказать, что французъ-виконтъ давно уже чувствовалъ себя до крайности нездоровымъ. Воспоминанія о четвергѣ и субботѣ, вызванныя Добусомъ и Неемъ, были, сказать по правдѣ, результатами интригъ, къ которымъ мы въ качествѣ заговорщиковъ сочли себя вправѣ прибѣгнуть. Пользуясь бодрымъ жизнерадостнымъ настроеніемъ духа, въ которое пришелъ Франкъ, мы заставили его обѣщать, что онъ перебываетъ у насъ всѣхъ по очереди на холостыхъ пирушкахъ, — у всѣхъ, за исключеніемъ капитана Гоффа, вспомнившаго, что онъ въ теченіе слѣдующихъ трехъ недѣль ангажированъ каждый день. Онъ дѣйствительно былъ ангажированъ на тридцатикопѣечные обѣды въ кухмистерской, которую этотъ храбрый офицеръ посѣщаетъ каждый разъ, когда его не пригласятъ куда-нибудь на обѣдъ.
Мы съ Куттлеромъ оставались послѣдними на полѣ брани и высказывались въ свою очередь за умѣстность отправиться по домамъ, но Берри, еще сильнѣе возбужденный прощальною сценою на чистомъ воздухѣ, настоялъ на томъ, чтобы вернуться къ нему и отъужинать съ нимъ вмѣстѣ.
Мы застали въ столовой сильный непріятный запахъ только что потушенной масляной лампы. Прелестная Анжелика сама гасила свѣчи, горѣвшія въ канделябрахъ на простѣночномъ столикѣ.
— Что съ тобой, милочка? Не торопись пожалуйста! — вскричалъ Берри. — Обожди маленько, мы еще не кончили…
— Неужели еще не кончили, мистеръ Берри? — простонала она глухимъ замогильнымъ голосомъ.
— Нѣтъ, мистриссъ Берри, еще не кончили: мы собираемся еще поужинать. Такъ вѣдь, Джоржъ?
— Ужь не пора-ли идти домой? — замѣтилъ Фицъ-Будль (который, сказать между нами, началъ не на шутку трусить).
— Думаю, сударь, что вы совершенно правы. Вы извините, джентльмены, если я прощусь съ вами. У меня сильно разболѣлась голова.
— Доброй ночи, душечка! — объявилъ ей дерзновенный Франкъ. — Анатоль, прикажи кухаркѣ зажарить цыпленка и подай намъ еще вина!
Если бы супружеская чета осталась въ эту минуту одна, или если бы Куттлеръ не состоялъ въ должности атташе при посольствѣ, передъ которымъ Анжелика не хотѣла себя компрометировать, то я увѣренъ, что она тутъ же на мѣстѣ упала бы въ обморокъ. Все мужество Франка пало бы бездыханнымъ рядомъ съ безжизненнымъ тѣломъ его супруги. Теперь же она довольствовалась тѣмъ, что бросила на насъ страдальческій взглядъ невинной мученицы и ушла изъ комнаты. Сидя за ужиномъ, въ которомъ на самомъ дѣлѣ ни мало не нуждались, мы имѣли удовольствіе слушать, какъ она пѣла въ сосѣдней комнатѣ священные гимны. Она пѣла ихъ, какъ говорится, съ чувствомъ, толкомъ и разстановкой, показывая, что не спитъ и находитъ въ религіи утѣшеніе для своихъ душевныхъ страданій.
Это мелодичное пѣніе, нельзя сказать, чтобы дѣйствовало особенно ободряющимъ образомъ на насъ съ Куттлеромъ, а въ особенности на нашего общаго пріятеля Жоржа. Цыплята казались намъ совершенно безвкусными, шампанское въ бокалахъ искрилось словно не такъ, какъ бы слѣдовало, и не приводило насъ въ жизнерадостное настроеніе. Дѣло въ томъ, что мы съ Куттлеромъ чувствовали себя оцѣпенѣвшими отъ ужаса. Мы поспѣшили поэтому схватиться за шляпы и, закуривъ въ сѣняхъ сигары, быстрыми шагами прошли черезъ маленькую зеленую лужайку, на которой купидоны и нимфы прислушивались въ журчанію фонтана.
— Будь я проклятъ, если тоже не выкурю сигару! — вскричалъ Берри, устремившись вслѣдъ за нами.
На крюкѣ возлѣ калитки висѣлъ ключъ величиной въ порядочную лопату. Онъ засунулъ часть этого ключа себѣ въ карманъ и принялся курить съ энергіей человѣка, давно уже лишеннаго этого наслажденія.
Проведя съ нами часика два, онъ вернулся домой въ наилучшемъ настроеніи духа, обязавшись честнымъ словомъ отобѣдать у насъ завтра. Мы проводили его до калитки. Онъ всунулъ громадный свой ключъ въ замокъ и отперъ его, но калитка все-таки не отворялась. Оказалось, что она была заперта извнутри на задвижку. Франкъ принялся тогда бѣшено звонить и стучать, громко вызывая неуча Анатоля и оглашая воздухъ проклятіями по адресу лакея на французскомъ и англійскомъ языкахъ.
Ему пришлось долго звонить, прежде чѣмъ сквозь щель парадныхъ дверей показалась полоска свѣта. Двери отворились, и на крыльцо вышла съ лампою въ рукѣ высокая, стройная фигура женщины, закутанная съ ногъ до головы въ бѣлое.
Это была Анжелика Берри. При видѣ ея мы съ Куттлеромъ обратились въ бѣгство и улепетывали такъ поспѣшно, какъ только могли упосить насъ ноги.
Франкъ Берри, глядя на насъ, хохоталъ, какъ сумасшедшій.
— Не забудьте, старые пріятели, — кричалъ онъ намъ вслѣдъ, — что я обѣдаю у васъ въ шесть часовъ по полудни!
Мы отбѣжали уже съ полверсты, когда, оглянувшись назадъ, увидѣли, что калитка, наконецъ, закрылась и маленькій павильонъ въ Парижской аллеѣ погрузился снова въ ночной мракъ.
На другой день мы съ Куттлеромъ играли на билліардѣ, и мой партнеръ, выглянувъ въ окно, увидѣлъ г-жу Берри, проѣзжавшую мимо въ коляскѣ. Партія затянулась довольно долго, но какъ только она закончилась, я рѣшился зайти и навести справки о злополучномъ моемъ пріятелѣ. Добравшись до павильона, я нашелъ тамъ, какъ это обыкновенно водится во Франціи, всѣ двери отпертыми, а потому вошелъ безъ доклада и увидѣлъ слѣдующую сцену:
Она играла на фортепіано, а онъ аккомпанировалъ ей на флейтѣ. Цѣлое утро она не говорила съ нимъ ни слова и уѣхала кататься, но вернулась черезъ какихъ-нибудь полчаса. Увидѣвъ Куттлера сквозь открытое окно билліардной, она заподозрила, что мы воспользуемся ея отсутствіемъ, а потому приказала кучеру немедленно ѣхать домой, бросилась рыдая въ объятія Франка, и объявила, что не смогла выдержать характера и что ссора съ нимъ выше ея силъ. Нѣсколько времени она сидѣла, рыдая, у него на колѣняхъ, а затѣмъ забыла всѣ нанесенныя ей обиды и простила ему все!
Подумаешь, какой въ самомъ дѣлѣ ангелъ! Я встрѣтилъ всего лишь вчера бѣднягу Франка въ Бондстритѣ, но онъ торопливо перешелъ на другую сторону улицы. Онъ ходитъ теперь въ галошахъ, страшно потолстѣлъ и поблѣднѣлъ, сбрилъ себѣ усы и взамѣнъ таковыхъ носитъ респираторъ. Франкъ вышелъ изъ всѣхъ клубовъ, въ которыхъ состоялъ прежде членомъ, и влачитъ скучную свою жизнь въ Бекерской улицѣ. Вы, милостивѣйшія государыни, вѣроятно, найдете, что онъ поступаетъ какъ должно. Какое вамъ дѣло до того, во что обходится вашимъ жертвамъ адское подчиненіе, котораго вы отъ нихъ требуете, если только вы сами чувствуете себя довольными сознаніемъ своего могущества?
- ↑ Многіе читатели найдутъ, пожалуй, описаніе поединка составленнымъ въ слишкомъ техническихъ, а потому не совсѣмъ понятныхъ выраженіяхъ. Предлагаю имъ перейти прямо къ слѣдующей главѣ и принять во вниманіе, что авторъ руководствовался стилемъ употребительнѣйшихъ органовъ спорта.
- ↑ Каждый, кому случалось жить за границей, разумѣется, можетъ указать штукъ двадцать блестящихъ исключеній изъ вышеозначеннаго общаго правила. Бываютъ смѣшанные браки, въ которыхъ французъ фактически дѣлаетъ честь англичанкѣ, предлагая ей свою руку и сердце. Слѣдуетъ, однако, принять во вниманіе, что во Франціи женитьба имѣетъ въ большинствѣ случаевъ характеръ погони за приданымъ. Объ уваженіи французовъ къ святости брака желающіе могутъ составить себѣ понятіе хотя бы, напримѣръ, на основаніи французскихъ романовъ.