Я как-то читала, что уховёртки[1] высиживают свои яйца и ухаживают некоторое время за вылупившимися из них личинками. У насекомых это встречается очень редко; большинство из них обыкновенно не доживает до появления на свет своего нового поколения.
В одно прекрасное майское утро я долго бродила среди скал, каменьев, старых древесных пней и зарослей папоротников, разыскивая гнездо уховёртки. Много бегало там разных жуков, личинок и многоножек, но уховёрток не попадалось. Я хотела уже покончить мои розыски, как вдруг увидела, под отвёрнутым камнем, небольшое углубление, величиной с горошину, в котором лежало штук двадцать маленьких, круглых, прозрачных яичек, величиной с булавочную головку. Вслед затем прибежала уховёртка и уселась на гнездо. Я страшно обрадовалась: наконец-то желание моё исполнилось — я нашла высиживающую уховёртку-мать.
Однако, каким бы образом могла я лучше всего наблюдать за высиживанием? — Я решила выкопать гнездо и, прикрыв его мхом, снести к себе домой. Так я и сделала. Придя домой, я поместила гнездо в довольно глубокую плоскую чашку, которую затем прикрыла сетчатою проволочною крышкой. Таким образом я могла отлично следить за всем тем, что будет происходить в чашке.
Сначала госпожа уховёртка внимательно исследовала и осмотрела своё новое жилище, перещупав все камешки и кусочки земли своими щупальцами. Осмотревшись, она начала мастерить новое гнёздышко, прилежно и неутомимо копаясь в земле, пока всё не было сделано и налажено, как ей хотелось. Затем она начала перетаскивать во рту яички, одно за другим, и все их сложила в новое гнездо. Она долго возилась, ворочалась и копошилась, укладывая и переворачивая яички; наконец, успокоилась, прикрыв их своею грудью. Каждую ночь, а иногда и по два раза в день, выкапывала она новые ямочки и переносила в них все свои яички.
Чтобы предупредить сильное высыхание земли, я опрыскивала её слегка водой. Когда та или другая капелька падала при этом близко от гнезда, уховертка-мать каждый раз сильно волновалась: она бегала со своими яичками взад и вперёд, пока не находила для них вполне сухого местечка. Когда же я совсем прекратила опрыскивание, насекомое стало отыскивать самые сырые местечки для помещения яиц и, казалось, охотно даже встретило возобновлённое опрыскивание, причём само сосало ртом воду и ощупывало увлажнённую землю своими щупальцами.
В течение трёх недель была она таким образом неутомимо занята, причём питалась маленькими кусочками сырого мяса и комнатными мухами. Я в то время не знала, что уховёртки питаются главным образом растительною пищей. Что они могут переносить также и мясную пищу, это показал мой опыт. В первый раз я дала ей свежепойманную комнатную муху. Она долго её осматривала, тревожно обегая вокруг неподвижно лежавшего «чудовища», ощупывала щупальцами, схватывала челюстями и, наконец, убедившись, что «чудовище» это не способно причинить ей никакого вреда, начала медленно его поедать. По прошествии часа от мухи остались одни только крылышки.
Так как весна была лишь в самом ещё начале и трудно было добывать насекомых, то я направила мои поиски в оранжерею, где, однако, с большим лишь трудом отыскала одну тлю[2]. К большому моему удивлению и вопреки ожидания, уховёртка, вместо того, чтобы тотчас же проглотить это маленькое нежное насекомое, начала прежде всего высасывать из трубочек его тела сладкий медовый сок. Делала она это с таким же, по-видимому, удовольствием, с каким то же самое делают и муравьи. Три-четыре минуты продолжалось это удовольствие, и затем госпожа уховёртка скушала маленькую зелёную козявочку, как говорится, «с ножками и рожками»…
По прошествии трёх недель, в одно прекрасное утро, я нашла, к большой моей радости, яички уже высиженными. Хорошенькие, белые как снег, уховёрточки, с вполне развитыми щупальцами и челюстями, оживлённо ползали и копошились возле своей матери. Я положила к ним в чашку ломтик сочной груши, который был тотчас же облеплен этою мелюзгой; очевидно, он представил собою наиболее подходящую для них пищу.
В несколько дней мои уховёрточки выросли почти вдвое против первоначальной своей величины и приняли светло-коричневую окраску.
Так как моя любознательность была удовлетворена, то и не было больше основания лишать мою уховёртку, с её маленькою семьёй, свободы. Я не сомневаюсь, что она более чем охотно возвратилась в свой укромный уголок, под зарослями папоротника, и что всем им гораздо больше нравилось в их тёмном и сыром каменном жилище, чем в моём сухом и светлом домике.