| Дїог. |
Полид. Конечно, Дїогенъ, я все ему скажу, да по чему я узнать могу Мениппа? каковъ онъ лицемъ?
Дїог. Старъ, плѣшивъ, плащъ на немъ весь въ дирахъ съ заплатами разныхъ цвѣтовъ, которой поднимается, откуду бы вѣтеръ ни вѣялъ; онъ смѣется всегда, и ругается хвастовствомъ Философовъ.
Полид. Очень хорошо: по симъ примѣтамъ я его легко найду.
Дїог. Я бы желалъ охотно сказать чрезъ тебя нѣчто и самимъ тѣмъ Философамъ, когда тебѣ угодно.
Полид. Говори, ето мнѣ ни малаго труда не здѣлаетъ.
Дїог. Скажи имъ отъ меня, чтобъ они перестали врать, и спорить о существѣ всѣхъ вещей; чтобъ не дѣлали другъ друга быками и крокодилами, и невозможныхъ вещей не постигали бы своимъ разумомъ.
Полид. Да они скажутъ, что я не ученъ и невѣжа, какъ я начну обличать ихъ премудрость.
Дїог. А ты имъ отъ меня не позабудь на то отвѣтствовать, чтобъ они со всѣми своими спорами сквозь землю провалились.
Полид. Скажу, Дїогенъ, не позабуду.
Дїог. Еще, любезный Полидевкъ, прошу тебя, и богатымъ объявить сїи моѝ слова̀: Что вы, глупцы, такъ суетитесь, и не усыпно богатство ваше стережете? на что сами себя мучите, считая безпрестанно прибыльныя съ росту деньги, и тысячи къ тысячамъ собирая? в скоромъ времени не надобно вамъ будетъ больше ничего, кромѣ одного пѣнязя, съ которымъ къ намъ придете.
Полид. Хорошо, объявлю.
Дїог. Красавцовъ и храбрых, наипаче Мегилла Коринѳянина и Димоксена Борца пожалуй увѣдоми, что здѣсь у насъ нѣтъ ни хорошихъ волосовъ, ни сѣрыхъ или черныхъ глазъ, ни краски на лицѣ, ни тугихъ жилъ, ни крѣпкихъ мышцъ; но все в прахъ обращается, остаются одни кости лишенныя красоты.
Полид. Скажу имъ конечно.
Дїог. На послѣдокъ бѣднымъ и убогимъ, которыхъ великое множество, и всѣ изъ нихъ негодуютъ на свое состоянїе, и скорбятъ о бѣдности, вели моимъ именемъ перестать плакать и воздыхать, расказавъ напередъ, что здѣсь у насъ равенство между всѣми, и что они пришедши къ намъ увидять тамошнихъ своихъ богачей ничѣмъ себя не лучше. Да и Лакедемонянамъ, твоимъ землякамъ, есть ли хочешь, здѣлай отъ меня выговоръ за то, что они оставивъ прежнюю свою̀ умѣренность, или лучше сказать, строгость, впали въ сластолюбїе.
Полид. О Лакедемонянахъ, Дїогенъ, не говори ничего худаго; я тебѣ терпѣть не стану. А что ты мнѣ поручилъ другимъ сказать, то вѣрно исправлю.
Дїог. Пускай такъ будетъ, естьли тебѣ угодно; Лакедемонянамъ ничего не сказывай, а прочимъ всѣмъ мой рѣчи, не упуская ни одного слова, перескажи.
| Крезъ. |
Плут. Чѣмъ онъ васъ обижаетъ, будучи мертвъ также какъ и вы.
Крез. Когда мы стонемъ и воздыхаемъ, воспоминая прежнее наше въ жизни состоянїе; Мидъ о златѣ, Сарданапалъ о великой роскоши, a я о сокровищахъ своихъ: то онъ все смѣется и ругаеть насъ, называя рабами, извергами и другими поносными именами: иногда поетъ и мѣшаетъ намъ въ нашемъ плачѣ: однимъ словомъ, онъ намъ несносенъ.
Плут. Что, Мениппъ, правду ли на тебя доносятъ?
Менип. Они правду говорятъ, Плутонъ: я ихъ ненавижу, какъ подлыхъ и пагубныхъ, которымъ того недовольно, что они беззаконно жили на томъ свѣтѣ, но и теперь еще здѣсь поминаютъ жизнь свою и печалятся, лишившись оной. Для того я весьма радуюсь, когда имъ чемъ нибудь досадить могу.
Плут. Однако етого не надобно дѣлать: печаль ихъ немала, потому что великихъ они благъ лишились.
Менип. И ты, Плутонъ, безумїя ихъ сопричастникомъ быть хочешъ, согласуясь на ихъ стенанїе?
Плут. Никакъ. Мнѣ только неприятно, когда я вижу между вами раздоры.
Менип. Знайте, беззаконнѣйшїя Лидскїя, Фригїйскїя и Ассирїйскїя твари, знайте, что я никогда сего моего предприятїя не оставлю. Куда вы ни пойдете, я буду за вами слѣдовать, безпрестанно вамъ досаждать, припѣвать, и насмѣхаться.
Крез. Развѣ ето не явная обида.
Менип. Нѣтъ. То была обида, что вы дѣлали, требуя, чтобъ васъ, какъ боговъ почитали, на всѣхъ неправедно нападая, и не помышляя никогда о смерти. Плачте теперь, и воздыхайте, лишившися всего.
Крез. Правду говоришъ, Мениппъ. О Боги! какого лишился я богатства.
Мидъ. Сколько золота у меня пропало!
Сарданапалъ. В какой я жилъ роскоши! коль не сносно потерять такїя увеселенїя!
Менип. Вот теперь хорошо вы дѣлаете! рыдайте такъ всегда, а я повторяя часто сїи слова̀: Знай себя, припѣвать вамъ стану. Я думаю, что такимъ стенанїямъ безъ припѣва быть не должно.
| Менип. |
Троф. Виноваты ли мы въ томъ, когда они отъ безумїя умершихъ людей въ боговъ превращаютъ?
Менип. Не дѣлали бы они сего никогда, естьли бы вы будучи еще живыми, не притворялись, и не обманывали людей тѣмъ, что вы будущее предвидѣть, и вопрошающимъ васъ пророчествовать можете.
Троф. Мениппъ, пускай тебѣ Амфилохъ за себя отвѣтствуетъ, какъ хочетъ; а что до меня касается, то я Герой, и пророчествовать могу тѣмъ, которые у меня требуютъ отвѣта. Знать ты не бывалъ николи в Левадїи, а то бы ты конечно о семъ не сомнѣвался.
Менип. Что ты говоришь? развѣ когда я въ Левадїю не пойду, и обязанъ пеленами, смѣшно держа в рукахъ кусокъ мя́са, не влѣзу тѣснымъ тѣмъ отверстїемъ въ пещеру, то не могу и знать, что ты мертвъ, такъ какъ и мы, и различествуешъ отъ насъ однимъ только волшебствомъ. Однако заклинаю тебя твоимъ прорицанїемъ, скажи мнѣ, что ето такое Герой? я право не вѣдаю.
Троф. Герой есть нѣчто сложенное изь человѣка и бога.
Менип. Не то ли ты думаешъ, что Герой есть ни человѣкъ ни богъ, да оба вмѣстѣ? гдѣжъ теперь та твоя половина бога? куда она дѣвалась?
Троф. Въ Вїотїи, Мениппъ, она отвѣты даетъ вопрошающимъ.
Менип. Не разумѣю я, Трофонїй, что ты говоришъ. А что ты весь смертный, то я подлинно вижу.
| Ерм. |
Хар. Хорошо, Ермїй, таким образомъ мы лучше раздѣлаемся и съ меньшимъ трудомъ.
Ерм. За якорь далъ я пять драхмъ.
Хар. Очень много, естьли ты столько далъ, сколько сказываешъ.
Ерм. Кленусь Адомъ, что за пятъ драхмъ я якорь купиль, а канать за два шеляга.
Хар. Хорошо, отмѣть пять драхмъ и два шеляга.
Ерм. За парусную иглу пять шеляговь.
Хар. Приложи къ прежнимъ еще пять шеляговъ.
Ерм. Конопать и смола намазывать нашу лодку, гвозди и веревка, которую ты к парусу привязалъ, все сто́итъ двѣ драхмы.
Хар. Ето дешево ты купилъ.
Ерм. Воть весь тебѣ счетъ. Мнѣ кажется, что я ничего больше не покупалъ. Когда есть у тебя деньги, то заплати мнѣ сей должекъ.
Хар. Теперь я не в состоянїи уплатить, а есть ли откуда моровая язва или война пошлютъ къ намъ много мертвыхъ, въ то время можно будетъ отъ толь великаго числа̀, что нибудь выбарышничать, взявъ лишнее за перевозъ.
Ерм. И так я здѣсь сидя стану всякаго зла земнымъ жителямъ желать для моей прибыли.
Хар. Инако не льзя и быть, Ермїй; вить ты видишъ, какъ мало къ намъ приходятъ, для того, что теперь мирное время.
Ерм. Правду говоришъ. А въ противномъ случаѣ долго буду я ждать, покамѣстъ ты мнѣ долгъ выплатишъ. Въ старину, Харонъ, самъ знаешъ, какїе къ намъ люди приходили: многїе храбрые и сильные, всѣ въ крови и въ ранахъ: а теперь очень мало приходитъ, да и то когда кого или сынъ отравою опоитъ, или жена, или кто отъ безмѣрной роскоши съ раздутымъ брюхомъ, и съ претолстыми ногами едва в Адъ приползетъ: всѣ блѣдны и нѣжны, не похожи ни мало на древнихъ нашихъ пришельцевъ. Большая часть изъ нихъ за деньги пропадаютъ, когда по ихъ обыкновенїю другъ друга за оные во гробъ гонятъ.
Хар. Не вѣдаю, Ермїй, есть ли кто таковъ, кто бы такъ дорогой вещи любить не хотѣлъ.
Ерм. Для того мнѣ кажется, что и я въ томъ никакой погрѣшности не здѣлаю, когда стану нахально отъ тебя требовать, чтобъ ты мнѣ мой долгъ немедлѣнно отдалъ.