Тимон Афинский (Шекспир; Кетчер)/ДО

Тимон Афинский
авторъ Уильям Шекспир, пер. Н. Х. Кетчер

Оригинал: англ. The Life of Timon of Athens, опубл.: 1623. — Перевод опубл.: 1858. Источникъ: Драматическія сочиненія Шекспира. Переводъ съ Англійскаго Н. Кетчера, выправленный и пополненный по найденному Пэнъ-Колльеромъ старому экземпляру in-folio 1632 года. Изданіе К. Солдатенкова и Н. Щепкина. Часть 5. Москва, 1858. az.lib.ru

ТИМОНЪ АѲИНСКІЙ.

ДѢЙСТВУЮЩІЕ

Тимонъ, благородный Аѳинянинъ.

Люцій, Лукуллъ, Семпроній, Вентидій, ложные друзья Тимона.

Апемантусъ, брюзгливый философъ.

Алкивіадъ, аѳинскій полководецъ.

Флавій, дворецкій Тимона.

Фламиній, Люцилій, Сервилій, слуги Тимона.

Кафисъ, Филотасъ, Титъ, Люцій, Гортензій, слуги заимодавцевъ Тимона.

Слуги Варрона и Изидора, двухъ заимодавцевъ Тимона.

Купидонъ и другія маски.

Три чужестранца.

Поэтъ.

Живописецъ.

Брилліанщикъ.

Купецъ.

Старикъ Аѳинянинъ.

Пажъ.

Шутъ.

Фрина, Тимандра, любовницы Алкивіада.

Вельможи, Сенаторы, Вожди, Воины, Разбойники и Служители. Мѣсто дѣйствія: Аѳины и сосѣдственный лѣсъ.

ДѢЙСТВІЕ I.

СЦЕНА I.

Аѳины. Зала въ домѣ Тимона. Входитъ съ разныхъ сторонъ: Поэтъ, Живописецъ, Брилліанщикъ, Купецъ и другіе.

ПОЭТ. (Живописцу). А, здравствуйте, почтеннѣйшій.

ЖИВ. (Поэту). Очень радъ, что вижу васъ здоровымъ.

ПОЭТ. Давно не видалъ я васъ. Что свѣтъ?

ЖИВ. Вѣтшаетъ по мѣрѣ того какъ старѣется.

ПОЭТ. Это не новость; нѣтъ ли чего особеннаго, необыкновеннаго, такого, что не сдѣлалось еще достояніемъ стогласной молвы? Посмотрите, какъ чародѣйственна щедрость; вѣдь это она вызываетъ сюда всѣхъ духовъ этихъ. Этотъ, я знаю, купецъ.

ЖИВ. А этотъ брилліанщикъ; я знаю обоихъ.

КУП. (Брилліанщику). О, онъ предостойный человѣкъ.

БРИЛ. Нѣтъ никакого сомнѣнія.

КУП. Несравненный человѣкъ; человѣкъ, такъ сказать, неистощимой, безконечной доброты; образецъ совершенства.

БРИЛ. Я вотъ добылъ брилліантъ —

КУП. Ахъ, покажите пожалуста. Разумѣется, для благороднаго Тимона?

БРИЛ. Если онъ согласится дать настоящую цѣну. Впрочемъ —

ПОЭТ. (Декламируя):

Хвалебный гимнъ глупцу, корыстью возбужденный,

Темнитъ и самый звучный стихъ,

Которымъ доблесть мы такъ дивно воспѣваемъ!

КУП. (Разсматривая брилліантъ) Грань прекрасная.

БРИЛ. Богатый камень; посмотрите, что за вода.

ЖИВ. (Поэту). Вы заняты какимъ нибудь новымъ сочиненіемъ, новымъ приношеніемъ великому мужу?

ПОЭТ. Да, это такъ невольное изліяніе. Поэзія, я вамъ скажу, какъ камедь, сочится изъ источника своего питанія сама собою^[1]. Огонь скрытый въ кремнѣ не показывается, пока его не вызовутъ ударомъ; но нашъ дивный пламень вызываетъ себя самъ и летитъ, какъ потокъ, черезъ всѣ препоны, которыя только усиливаютъ его. Это что у васъ?

ЖИВ. Картина. — А скоро выдетъ въ свѣтъ ваша книга?

ПОЭТ. Вслѣдъ за представленіемъ. Позвольте полюбоваться вашимъ произведеніемъ.

ЖИВ. Оно нельзя сказать, чтобъ неудалось.

ПОЭТ. Превосходно! какъ все отдѣляется!

ЖИВ. Да, довольно.

ПОЭТ. Удивительно! Сколько граціи въ положеніи, сколько души въ глазахъ, сколько ума въ устахъ! какъ краснорѣчивъ безмолвный жестъ этотъ!

ЖИВ. Порядочная, кажется, поддѣлка подъ жизнь. Но какъ нравится вамъ вотъ эта черта?

ПОЭТ. Да у васъ, скажу смѣло, могла-бы поучиться на этотъ разъ сама природа; въ этихъ чертахъ борьба искуства живѣе даже жизни.

Нѣсколько Сенаторовъ проходятъ черезъ сцену во внутренніе покои.

ЖИВ. Какъ много друзей у благороднаго.

ПОЭТ. Это аѳинскіе сенаторы, — счастливцы!

ЖИВ. Еще!

ПОЭТ. Вы видите это стеченіе, этотъ огромный приливъ посѣтителей. Въ моемъ, далеко еще несовершенномъ сочиненіи я представляю именно человѣка, который дѣлается предметомъ ласкъ и угожденій всего подлуннаго міра. Частности не останавливаютъ, впрочемъ, моей свободной фантазіи: безпрепятственно движется она по обширному морю стиховъ^[2]; во всемъ теченіи ея ни одна занятая не отравляется злонамѣреннымъ намекомъ, подобно орлу летитъ она смѣло, и все впередъ, не оставляя никакого слѣда за собою.

ЖИВ. Какъ понять это?

ПОЭТ. Я сейчасъ объясню вамъ. Вы видите, какъ всѣ сословія, всѣ умы, начиная отъ созданій пустыхъ и поверхностныхъ до натуръ болѣе строгихъ и почтенныхъ, — какъ все это ухаживаетъ за благороднымъ Тимономъ. Огромное богатство, облекающее его добрую, возвышенную душу, покоряетъ ему все, усвоиваетъ любви его всѣ роды сердецъ. Не только зеркало-ликій льстецъ — нѣтъ, даже Апемантусъ, въ которомъ любви столько же, сколько ненависти къ самому себѣ, даже и онъ преклоняетъ передъ нимъ колѣна, и счастливъ, когда Тимонъ кивнетъ ему головою.

ЖИВ. Я видѣлъ, онъ разговаривалъ съ нимъ.

ПОЭТ. Я представляю Фортуну сидящей на высокомъ, цвѣтистомъ холмѣ. У подошвы его толпятся люди всѣхъ родовъ и достоинствъ, все, что въ этомъ мірѣ хлопочетъ объ улучшеніи своего состоянія; — взоры всѣхъ прикованы къ богинѣ. Но вотъ, бѣлая, какъ слоновая кость, рука ея манитъ одного, которому я придалъ черты Тимона, и въ тоже мгновеніе всѣ соперники его дѣлаются его рабами и поклонниками.

ЖИВ. Превосходно! Тронъ, Фортуна, холмъ и одинъ изъ толпы, загнувъ голову назадъ, взбирается, по мановенію богини, на крутизну — какой богатый предметъ для моего искуства.

ПОЭТ. Слушайте далѣе. Всѣ эти люди, которые такъ недавно были его товарищами, а нѣкоторые стояли даже и выше его, — всѣ эти люди, говорю я, бѣгаютъ теперь по стопамъ его, толкутся съ рабской угодливостью въ сѣняхъ его, дождятъ въ уши его обоготворяющимъ шопотомъ, освящаютъ даже стремя его, только имъ и дышатъ.

ЖИВ. Чтожъ за тѣмъ?

ПОЭТ. За тѣмъ — столкнетъ Фортуна, по прихоти, по свойственному ей непостоянству, послѣдняго изъ любимцевъ своихъ, и вся эта толпа, которая карабкалась, ползла на четверенькахъ вслѣдъ за нимъ на вершину, оставитъ его, и никто не раздѣлитъ съ нимъ его участи.

ЖИВ. Конецъ самый обыкновенный. Я могу показать вамъ тысячу картинъ, которыя представляютъ эту измѣнчивость счастія несравненно сильнѣй и разительнѣй словъ. Впрочемъ, оно все таки недурно, что вы намекаете Тимону, что и бѣдняки видали эти полеты верхъ-ногами.

Трубы. Входитъ Тимонъ, разговаривая съ Служителемъ Вентидія.

ТИМ. Въ тюрьмѣ, говоришь ты?

СЛУЖ. За пять талантовъ. Онъ несостоятеленъ, а должники настойчивы, и потому онъ проситъ, чтобъ ты поручился за него; откажешь — лишишь его послѣдней надежды.

ТИМ. Бѣдный Вентидій! Хорошо; я не таковъ, чтобъ оттолкнулъ отъ себя друга, когда онъ наиболѣе во мнѣ нуждается. Онъ благородный человѣкъ, онъ стоитъ помощи, и я помогу. Я заплачу долгъ его.

СЛУЖ. Ты навсегда обяжешь его.

ТИМ. Кланяйся ему; я сей-часъ-же пришлю выкупъ. Да когда освободится, попроси чтобъ зашолъ ко мнѣ. — Поднять слабаго мало еще — надо затѣмъ и поддержать его. — Прощай!

СЛУЖ. Желаю тебѣ всякаго счастія. (Уходить).

Входить Старикъ Аѳинянинъ.

СТАР. Выслушай меня, благородный Тимонъ.

ТИМ. Говори.

СТАР. У тебя есть служитель Люцилій —

ТИМ. Есть.

СТАР. Прошу, позови его сюда.

ТИМ. Не здѣсь ли, Люцилій? — Люцилій!

Входить Людцилій.

ЛЮЦ. Что тебѣ угодно?

СТАР. Этотъ рабъ твой, благородный Тимонъ, таскается по ночамъ въ мой домъ. Я всю жизнь мою пріобреталъ и, наконецъ, скопилъ состояніе, заслуживающее наслѣдника получше человѣка бѣгающаго съ подносомъ.

ТИМ. Хорошо; чтожъ далѣе?

СТАР. У меня одна дочь и болѣе никакой родни, которой бы я могъ передать нажитое мной. Дочь моя прекрасна, невѣста, воспитана какъ нельзя лучше, потому что я ничего не жалѣлъ для нея, а этотъ рабъ преслѣдуетъ ее своей любовью. Прошу тебя, благородный Тимонъ, запрети ему ходить къ ней; меня онъ не слушаетъ.

ТИМ. Онъ честный человѣкъ.

СТАР. Такъ пусть и награждаетъ себя за это самой честностью, а не моей дочерью.

ТИМ. Любитъ она его?

СТАР. Она молода, способна увлекаться; мы по себѣ знаемъ, какъ неразумна юность.

ТИМ. (Люцилію). А ты любишь эту дѣвушку?

ЛЮЦ. Люблю, и она любитъ меня.

СТАР. Если она выйдетъ замужъ безъ моего согласія, клянусь богами, я сдѣлаю моимъ наслѣдникомъ перваго встрѣчнаго нищаго: лишу ее всего.

ТИМ. А что ты дашь въ приданое, если она выдетъ за человѣка равнаго съ ней состоянія?

СТАР. Три таланта тотчасъ-же, и все остальное по смерти.

ТИМ. Этотъ молодой человѣкъ служитъ мнѣ такъ давно, что я почитаю себя обязаннымъ устроить его счастіе. Отдай ему дочь свою; онъ получитъ отъ меня столько же, сколько ты дашь за ней — я уровняю состоянія ихъ.

СТАР. Обезпечь меня честнымъ словомъ, и она его.

ТИМ. Вотъ моя рука и мое слово.

ЛЮЦ. О, какъ благодарить мнѣ тебя! Все что ни пошлетъ мнѣ счастіе въ послѣдствіи — все твое! (Уходитъ со Старымъ Аѳиняниномъ).

ПОЭТ. Удостой принять слабый трудъ мой и да даруетъ тебѣ небо долгіе, долгіе дни!

ТИМ. Благодарю и докажу тебѣ благодарность мою самымъ дѣломъ. Не уходи. — (Живописцу). Что это у тебя, другъ мой?

ЖИВ. Посильное произведеніе моей кисти; молю, прими его благосклонно.

ТИМ. Я люблю живопись. Живопись передаетъ почти настоящаго человѣка, потому что, съ тѣхъ поръ, какъ безчестье начало торговать природой его, онъ сдѣлался рѣшительно одной внѣшностью; эти фигуры именно то, что представляютъ. Твое произведеніе прекрасно; подожди немного, и ты убѣдишся, что оно нравится мнѣ.

ЖИВ. Да хранятъ тебя боги!

ТИМ. Благодарю, друзья; руку! Вы нынче непременно у меня обѣдаете. — (Брилліанщику). А твой брилліантъ далеко ниже похвалъ.

БРИЛ. Неужели опороченъ?

ТИМ. Напротивъ, превознесенъ до невѣроятія. Заплати я за него соразмѣрно похваламъ — я разорился бы совершенно.

БРИЛ. Я назначилъ ему обыкновенную торговую цѣну; но вѣдь ты знаешь, что вещи цѣнятся еще и но владѣльцу. Точно такъ и этотъ камень, сдѣлавшись твоей собственностью, сталъ еще драгоцѣннѣе.

ТИМ. Лесть!

КУП. О, нѣтъ, благородный Тимонъ; это только повтореніе общаго говора.

ТИМ. Вотъ и Апемантусъ. Хотите быть обруганными?

Входитъ Апемантусъ.

БРИЛ. Почемужъ и намъ не перенести того, что переносишь ты?

КУП. Онъ никого не щадитъ.

ТИМ. Здравствуй, любезный Апемантусъ.

АПЕМ. Побереги свое здравствуй до поры, когда въ самомъ дѣлѣ сдѣлаюсь любезнымъ; а это будетъ, когда ты сдѣлаешся собакой Тимона, а эти бездѣльники — честными.

ТИМ. Почемужъ бездѣльники? Ты не знаешь ихъ.

АПЕМ. Развѣ они не Аѳиняне?

ТИМ. Аѳиняне.

АПЕМ. Такъ я и не ошибся.

БРИЛ. Ты знаешь меня, Апемантусъ?

АПЕМ. Ты знаешь, что знаю; вѣдь я назвалъ тебя по имени.

ТИМ. Какъ ты гордъ, Апемантусъ.

АПЕМ. Гордъ болѣе всего тѣмъ, что не похожъ на Тимона.

ТИМ. Куда идешь ты?

АПЕМ. Выбить мозгъ изъ башки честнаго Аѳинянина.

ТИМ. За такое дѣло тебѣ не миновать смертной казни.

АПЕМ. Разумѣется, если и за невозможное законъ наказываетъ смертью.

ТИМ. Какъ нравится тебѣ эта картина, Апемантусъ?

АПЕМ. Чрезвычайно, потому что безвредна.

ТИМ. Неправда ли, что это произведеніе отличнаго живописца?

АПЕМ. Тотъ кто произвелъ живописца еще искуснѣе, а произведеніе его все таки дрянь.

ЖИВ. Собака!

АПЕМ. Твоя мать, кажется, одной породы со мной: ктожъ она, если я собака?

ТИМ. Ты вѣрно останется у меня обѣдать, Апемантусъ? Я весь къ твоимъ услугамъ.

АПЕМ. Спасибо, я не ѣмъ вельможъ.

ТИМ. И хорошо дѣлаешь; иначе на тебя страшно взъѣлись бы жены.

АПЕМ. Онѣ сами лакомятся знатными; отъ того животы ихъ и вспухаютъ такъ часто.

ТИМ. Какое скверное понятіе!

АПЕМ. Какъ понимаешь, такъ и принимай.

ТИМ. Нравится тебѣ этотъ брилліантъ?

АПЕМ. Далеко не такъ, какъ честность, которая не стоитъ человѣку и полушки.

ТИМ. А какъ ты думаешь, чего онъ стоитъ?

АПЕМ. Не стоитъ и того, чтобъ я думалъ о немъ. — Ну что, поэтъ?

ПОЭТ. Ну что, философъ?

АПЕМ. Ты лжешь.

ПОЭТ. Развѣ ты не философъ?

АПЕМ. Философъ.

ПОЭТ. Стало быть не лгу.

АПЕМ. Развѣ ты не поэтъ?

ПОЭТ. Поэтъ.

АПЕМ. Стало быть лжешь; загляни въ свое послѣднее произведеніе, въ которомъ ты сплелъ, что онъ достойный человѣкъ.

ПОЭТ. Я не сплелъ это; онъ дѣйствительно таковъ.

АПЕМ. Да, онъ достоинъ тебя, и долженъ платить тебѣ за трудъ твой. Кто любитъ, чтобъ ему льстили — стоитъ льстеца. О, если бы я былъ вельможей!

ТИМ. Чтожъ бы тогда было?

АПЕМ. Тоже, что и теперь. Я и тогда, отъ всей души, ненавидѣлъ бы вельможъ.

ТИМ. Какъ и себя самого?

АПЕМ. Да.

ТИМ. За что же?

АПЕМ. За алчное желаніе быть вельможей^[3]. — Вѣдь ты, кажется, купецъ?

КУП. Купецъ.

АПЕМ. Да погубитъ же тебя торговля, если не погубятъ боги!

КУП. Погибну отъ торговли — погибну отъ боговъ.

АПЕМ. Оно такъ и будетъ; вѣдь твой богъ торговля — твой богъ и погубитъ тебя.

Трубы. Входитъ Служитель.

ТИМ. Что возвѣщаютъ намъ, эти трубные звуки?

СЛУЖ. Прибытіе Алкивіада съ нѣсколькими всадниками, такъ же знатными.

ТИМ. Встрѣтьте и проводите ихъ къ намъ. (Нѣсколько служителей уходятъ). — Вы непремѣнно обѣдаете нынче со мною; прошу не уходить, пока не отблагодарю васъ какъ должно. Послѣ обѣда ты еще разъ покажешь намъ свою картину. Я такъ радъ вамъ.

Входитъ Алкивіадъ, съ своими товарищами.

Милости просимъ, друзья! (Здороваются.)

АПЕМ. Ну, пошло! — Да сведетъ и окостѣнитъ ваши гибкіе суставы жесточайшая ломота! — Любви въ этихъ льстивыхъ бездѣльникахъ ни искры — однѣ только учтивости. Человѣчество переродилось въ обезьянъ и мартышекъ.

АЛК. Любезный Тимонъ, я такъ жаждалъ видѣть тебя; теперь я вполнѣ могу насладиться твоимъ лицезрѣніемъ.

ТИМ. Я душевно радъ тебѣ. — Повеселимся же мы нынче! Идемъ, друзья мои. (Уходятъ всѣ, кромѣ Апемантуса).

Входятъ еще два Гостя.

1 гос. Который теперь часъ, Апемантусъ?

АПЕМ. Часъ быть честнымъ.

1 гос. На это всегда есть время.

АПЕМ. Тѣмъ ты гнуснѣе, потому что постоянно пропускаешь его.

2 гос. А ты, тоже на пиръ къ доблестному Тимону?

АПЕМ. Да, хочу посмотрѣть, какъ кушанье наполняетъ бездѣльниковъ, а вино горячитъ глупцовъ.

2 гос. Счастливаго пути, счастливаго пути.

АПЕМ. Какъ же ты глупъ, что пожелалъ мнѣ его цѣлыхъ два раза.

2 гос. Почемужь, Апемантусъ?

АПЕМ. Потому что другой-то могъ бы поберечь для себя; вѣдь я никогда не пожелаю тебѣ того же.

1 гос. Такъ ступай же, повѣсься!

АПЕМ. Нѣтъ, я ничего не сдѣлаю для тебя; обратись съ этимъ предложеніемъ къ другу своему.

2 гос. Убирайся, злая собака, или я ногами вытолкаю тебя отсюда.

АПЕМ. Не безпокойся, я, какъ собака, бѣгу копытъ осла. (Уходитъ),

1 гос. Онъ врагъ всего человѣческаго. Войдемъ однакожъ; насладимся гостепріимствомъ Тимона. Доброта его превосходитъ всякое вѣроятіе.

2 гос. Онъ воплощенная щедрость; Плутусъ, богъ золота, просто казначей его. Каждую услугу онъ вознаграждаетъ седмерицей, каждый ничтожный подарокъ отдариваетъ такъ, что лишаетъ всякой возможности поквитаться съ нимъ.

1 гос. Благороденъ, какъ ни одинъ человѣкъ.

2 гос. Да даруютъ ему боги долгую и счастливую жизнь! — Чтожъ, идемъ?

1 гос. Идемъ.

СЦЕНА 2.

Великолѣпная зала въ домѣ Тимона Музыка. — Флавій и другіе служители хлопочутъ около великолѣпно накрытаго стола. Входятъ: Тимонъ, Алкивіадъ, Люцій, Лукуллъ, Семпроніи и другіе аѳинскіе Сенаторы, съ Вентидіемъ и служителями. За ними появляется и мрачный Апемантусъ.

ВЕН. Благородный Тимонъ, богамъ было угодно припомнить лѣта моего отца и призвать его на долгій покой. Онъ отошелъ безмятежно, оставивъ меня богатымъ, и потому, помня какъ много обязанъ я твоему великодушію, возвращаю даровавшіе мнѣ свободу таланты, удвоивъ ихъ благодарностью и готовностью служить тебѣ.

ТИМ. Нѣтъ, честный Вентидій, ты унижаешь мою дружбу. Я далъ ихъ навсегда; кто беретъ назадъ — не можетъ сказать, что даетъ въ самомъ дѣлѣ. Если это дѣлаютъ и богатѣйшіе насъ — изъ этого не слѣдуетъ еще, чтобъ мы были обязаны подражать имъ, потому только, что и дурныя дѣйствія богатыхъ кажутся прекрасными.

ВЕН. Какое благородство!

ТИМ. Чтожъ вы стоите, любезные друзья мои? Церемоніи выдуманы только для прикрытія сердечной пустоты, притворнаго расположенія, радушія, въ которомъ каются прежде, чѣмъ показали его; истинная дружба не нуждается въ нихъ. Прошу садиться; для моего счастія вы необходимѣе моего богатства. (Всѣ садятся).

1 гос. Доблестный Тимонъ, мы всегда сознавали это.

АПЕМ. Сознавали и пользовались; не такъ ли?

ТИМ. Я, Апемантусъ, — очень радъ.

АПЕМ. Нѣтъ, ты не будешь радъ мнѣ; я пришелъ съ тѣмъ, чтобъ заставитъ тебя вытолкать меня вонъ.

ТИМ. Стыдись, можно ли быть такъ невѣжливымъ; ты поддался рѣшительно не приличной мужу брюзгливости, и за это нельзя не порицать тебя. — Друзья, говорятъ: ira furor brevis est^[4], а этотъ человѣкъ вѣчно сердится. — Накройте ему особый столъ; онъ не любитъ общества, да и самъ не годится для общества.

АПЕМ. Пожалуй и не выталкивай, если не боишся меня. Но я все таки предостерегаю тебя, Тимонъ: я пришолъ наблюдать.

ТИМ. Какое мнѣ до этого дѣло: ты Аѳинянинъ, и я радъ тебѣ. Самому мнѣ не хотѣлось бы, такъ пусть же мое кушанье зажметъ тебѣ ротъ.

АПЕМ. Я гнушаюсь твоимъ кушаньемъ; оно станетъ у меня въ горлѣ, потому что никогда не рѣшусь льстить тебѣ. — О, боги! сколько людей пожираютъ Тимона, и онъ ничего не замѣчаетъ. Больно видѣть, что такое множество мокаетъ кусокъ свой въ кровь человѣка, который — о, верхъ безумія, — поощряетъ ихъ еще къ этому. Удивляюсь, какъ осмѣливаются люди довѣряться людямъ; пусть бы еще приглашали другъ друга безъ ножей^[5]: тогда и кушанью было бы не дурно, да и жизнь ихъ не подвергалась бы такой опасности. Мало ли примѣровъ! Кто поручится, что, вотъ тотъ, что сидитъ теперь подлѣ него, что дѣлитъ съ нимъ хлѣбъ свой, что пьетъ его здоровье изъ одной съ нимъ чаши — не будетъ первымъ изъ убійцъ его? Бывало и это. Будь я великимъ человѣкомъ — я ни за что не сталъ бы пить на пиру, изъ опасенія, что они высмотрятъ опасныя мѣста моей глотки; великимъ надо пить съ панцыремъ на шеѣ.

ТИМ. Твое здоровье, другъ; — теперь, пускай въ круговую.

2 гос. Пускай сюда!

АПЕМ. Молодецъ! мастеръ пользоваться всякимъ приливомъ. Не поздоровится, однакожъ, отъ этихъ здоровьевъ ни тебѣ, Тимонъ, ни твоему имуществу. — Мой напитокъ невинная вода; слишкомъ слабая, чтобъ быть огнемъ^[6], она и въ грязь никого не сваливала еще. Каковъ напитокъ, такова и пища моя: они никогда не разногласили. — Пиры такъ надменны, что не допускаютъ даже и молитвы: — Безсмертные боги, я не прошу богатства: я молю только за себя — ни за кого болѣе. Не дайте мнѣ обезумѣть до того, что повѣрю когда нибудь клятвамъ и увѣреніямъ человѣка, или воплямъ развратницы, или притворному сну собаки, или тюремщику моей свободы, или другу, если онъ понадобится мнѣ. Аминь. — Пусть богачи грѣшатъ — я буду ѣсть мои коренья. (Ѣстъ и пьетъ). На здоровье, добрый Апемантусъ!

ТИМ. Любезный Алкивіадъ, ты и теперь носишся мыслію на какомъ нибудь полѣ битвы?

АЛК. Я весь твой; ты всегда можешь располагать мной.

ТИМ. И все таки завтракъ съ врагами, ты предпочелъ бы обѣду съ друзьями.

АЛК. Въ самомъ дѣлѣ никакое кушанье не сравнится со врагомъ истекающимъ кровью. Это такой пиръ, какого я не могу не пожелать лучшему другу моему.

АПЕМ. Такъ я желалъ бы, чтобъ всѣ эти льстецы сдѣлались твоими врагами, чтобъ ты перебилъ ихъ и за тѣмъ пригласилъ меня на этотъ пиръ.

1 гос. (Тимону). О, еслибъ когда нибудь привелось тебѣ прибѣгнуть къ нашей помощи, — еслибъ ты далъ намъ возможность доказать тебѣ хоть частичку любви нашей — мы были бы счастливѣйшими изъ смертныхъ.

ТИМ. Нѣтъ никакого сомнѣнія, добрые друзья мои, что сами боги предъопредѣлили уже такъ, что и вамъ выдетъ еще случай помочь мнѣ, и вы поможете; иначе, для чегожъ бы и быть вамъ моими друзьями? Я не называлъ бы васъ этимъ священнымъ именемъ предпочтительно передъ тысячами, еслибъ вы не были ближе всѣхъ къ моему сердцу. Я высказалъ себѣ о васъ все, чего вы сами, но скромности, никогда не скажете про себя: я вполнѣ увѣренъ въ васъ. О, боги, думаю я иногда, какая же бы надобность была намъ въ друзьяхъ, еслибъ они никогда намъ не надобились? Еслибъ мы никогда не пользовались дружбой ихъ — они были бы безполезнѣйшими созданіями; они были бы тогда похожи на прекрасные инструменты, запертые въ ящикахъ, на инструменты, которые хранитъ свою гармонію только для себя. Нерѣдко я желалъ даже быть не такъ богатымъ, чтобъ сблизиться съ вами еще болѣе. Мы рождены дѣлать добро; и что же можемъ мы назвать своею собственностью, вѣрнѣе и приличнѣе, какъ не достояніе нашихъ друзей? И какъ отрадно видѣть столько людей братски располагающихъ достояніемъ другъ друга! О, зачѣмъ же исчезаетъ радость прежде, чѣмъ успѣетъ разродиться! Глаза мои не въ силахъ удержать слезъ; чтобъ загладить вину ихъ — пью ваше здоровье!

АПЕМ. Ты плачешь, Тимонъ, дли того, чтобъ они пили.

2 гос. И въ нашихъ глазахъ только что зародилась радость, и ужъ вырывается плачущимъ младенцемъ.

АПЕМ. И притомъ незаконнорожденнымъ.

3 гос. Клянусь, ты такъ растрогалъ меня.

АПЕМ. Ужасно! (За сценой трубы).

ТИМ. Это что еще за трубные звуки?

Входитъ Служитель.

Что тамъ?

СЛУЖ. Какія то жены просятъ позволенія войти.

ТИМ. Жены? Что имъ нужно?

СЛУЖ. Съ ними глашатай, которому онѣ поручили объяснить желаніе ихъ.

ТИМ. Проси.

Входитъ Купидонъ.

КУП. Благо тебѣ, доблестный Тимонъ, благо и всѣмъ, вкушающимъ отъ щедротъ твоихъ! Пять благороднѣйшихъ чувствъ признаютъ тебя своимъ покровителемъ и служатъ тебѣ съ радостной готовностью. Слухъ, вкусъ, обоняніе и осязаніе удовлетворены уже твоей трапезой; теперь остается усладить только зрѣніе.

ТИМ. Душевно радъ — проси! Музыка, привѣтствуй ихъ! (Купидонъ уходитъ).

1 гос. Видишь, какъ ты любимъ, Тимонъ.

Музыка.-- Купидонъ возвращается съ женщинами, одѣтыми Амазонками. У каждой въ рукѣ лютня; онѣ играютъ и пляшутъ.

АПЕМ. Ну, еще рой суетностей! — Онѣ пляшутъ? Безумныя! Да не такое же ли безуміе и весь блескъ этой жизни, и вся эта роскошь передъ этимъ небольшимъ количествомъ масла и кореньевъ? Мы дѣлаемъ себя шутами для собственной потѣхи, расточаемъ ласкательства, пьемъ здоровье людей, на старость которыхъ наплюемъ потомъ съ ядовитой злобой и ненавистью. Ктожъ изъ живущихъ не развращенъ, или не развращаетъ? ктожъ изъ умершихъ не захватилъ въ могилу хоть однаго оскорбленія отъ друзей своихъ? Можетъ быть и эти, что теперь пляшутъ передо мною, попрутъ меня когда нибудь ногами; бывали такіе случаи. Приблизилось солнце къ закату, и всѣ запираютъ двери!

(Гости Тимона встаютъ и разсыпаются въ привѣтствіяхъ и благодареніяхъ и, чтобы еще больше угодитъ ему, берутъ по Амазонкѣ и пляшутъ).

ТИМ. (По окончаніи пляски). Прекрасныя, вы украсили нашъ пиръ; безъ васъ, онъ и въ половину не былъ бы такъ полонъ, такъ изященъ; вы придали ему особенную прелесть, совершенное очарованіе. Вы изумили меня моей собственной выдумкой; я много обязанъ вамъ.

1 жен. Благородный Тимонъ, ты слишкомъ ужъ много приписываешь намъ.

АПЕМ. Разумѣется! Безъ этой приписки вы просто грязь.

ТИМ. Тамъ ждетъ васъ легкая закуска — прошу!

ЖЕНЩИНЫ. Благодаримъ. (Уходятъ съ Купидономъ).

ТИМ. Флавій!

ФЛАВ. Что тебѣ угодно?

ТИМ. Принеси маленькой ящичекъ.

ФЛАВ. Слушаю. — (Про себя) Пойдетъ опять сыпать брилліантами! А перечить его прихотямъ и не думай; иначе я сказалъ бы ему — право, сказалъ бы. Вѣдь, когда расточитъ все, станетъ же пенять, что не останавливали? Экая жалость, что у щедрости нѣтъ глазъ и на затылкѣ: тогда не гибли бы люди отъ излишней доброты. (Уходитъ и вскорѣ возвращается съ ящичкомъ).

1 гос. Гдѣжъ наши служители?

СЛУЖ. Здѣсь, мой повелитель.

2 гос. Подводите лошадей.

ТИМ. Постойте, мнѣ надобно еще кой что сказать вамъ. — (Одному изъ гостей). Любезный другъ, у меня есть до тебя просьба: возвысь, сдѣлай одолженіе, цѣну этого камня — прими и носи его, какъ знакъ любви моей.

1 гос. Я и безъ того въ долгу у тебя, всѣ. Да и всѣ мы.

Входитъ Служитель.

СЛУЖ. Нѣсколько сенаторовъ остановились у твоего дома и слѣзаютъ съ лошадей.

ТИМ. Очень радъ — проси!

ФЛАВ. (Тихо Тимону). Добрый господинъ мой, позволь сказать тебѣ нѣсколько словъ о дѣлѣ, очень для тебя важномъ.

ТИМ. О дѣлѣ? въ другое время. Теперь похлопочи какъ бы хорошенько угостить ихъ.

ФЛАВ. (Про себя). Я почти не знаю какъ.

Входитъ другой Служитель.

2 сл. Благородный Люцій, въ знакъ своего расположенія, прислалъ тебѣ четырехъ, бѣлыхъ, какъ молоко, коней, въ серебряной сбруѣ.

ТИМ. Принимаю ихъ съ удовольствіемъ. Отблагодарить приличнымъ образомъ.

Входитъ третій Служитель.

Что скажешь?

3 сл. Благородный Лукуллъ приглашаетъ тебя поохотиться съ нимъ завтра и, вмѣстѣ съ тѣмъ, посылаетъ въ даръ двѣ своры борзыхъ.

ТИМ. Сказать, что непремѣнно буду, а за даръ отдарить какъ слѣдуетъ.

ФЛАВ. (Про себя). Чѣмъ же все это кончится? И угощай, и отдаривай — и все изъ пустыхъ сундуковъ! Онъ и знать не хочетъ въ какомъ состояніи кошелекъ его; не позволяетъ объяснить, что сердце его такъ уже обнищало, что не можетъ удовлетворять его желаній. Его обязательность такъ перехватываетъ за состояніе, что все что ни скажетъ — новый долгъ; что должаетъ каждымъ словомъ. За свою же доброту онъ платитъ теперь проценты, потому что всѣ его земли у нихъ же въ залогѣ. — Какъ бы я былъ радъ, еслибъ онъ избавилъ меня отъ моей проклятой должности прежде, чѣмъ обстоятельства заставятъ его сдѣлать это поневолѣ! — И что въ друзьяхъ, когда они разорительнѣй враговъ? лучше ужъ совсѣмъ не имѣть ихъ! Сердце такъ вотъ кровью и обливается какъ обо всемъ этомъ подумаешь. (Уходитъ).

ТИМ. Вы несправедливы къ самимъ себѣ; вы не хотите знать своихъ собственныхъ достоинствъ. Любезный другъ, прими это ничтожное доказательство любви моей.

2 гос. Принимаю съ благодарностью болѣе, чѣмъ обыкновенной.

3 гос. Онъ душа щедрости.

ТИМ. Да — я вспомнилъ — нѣсколько дней тому назадъ ты хвалилъ гнѣдаго, на которомъ я тогда ѣхалъ. Онъ нравится тебѣ — возьми его.

2 гос. Нѣтъ — это ужъ слишкомъ.

ТИМ. Не отвергай, другъ, моего предложенія; я знаю, искренно хвалятъ только то, что нравится. О любви друзей я всегда сужу по своей собственной — право такъ. А между прочимъ, я собираюсь и къ вамъ.

ВСѢ. Ничье посѣщеніе не можетъ быть пріятнѣе.

ТИМ. Всякое посѣщеніе, а ваше въ особенности, такъ для меня дорого, что, не знаю, можно ли отблагодарить за него какимъ нибудь подаркомъ; мнѣ кажется я никогда не усталъ бы раздавать друзьямъ даже и царства. — Алкивіадъ, ты воинъ, а воители рѣдко бываютъ богаты; это не будетъ для тебя лишнимъ. Вѣдь твой доходъ — трупы, твои земли — поля битвъ.

АЛК. Это самыя безплодныя земли, любезный Тимонъ.

1 гос. Мы такъ одолжены гобой —

ТИМ. А я — вами.

2 гос. Ты такъ привязалъ насъ къ себѣ —

ТИМ. Какъ вы меня — къ себѣ. Огня! свѣтите!

1 гос. Богатство, честь и счастіе да будутъ вѣчнымъ удѣломъ благороднаго Тимона!

ТИМ. Всегда готоваго служить друзьямъ своимъ. (Алкивіадъ и другіе гости уходятъ).

АПЕМ. Сколько шуму, поклоновъ, шарканья! А я все таки сомнѣваюсь, чтобъ ноги ихъ стоили того, что переплачено за нихъ. Дружба преисполнена дрожжей! Но моему, лживыя сердца никогда не должны бы имѣть здоровыхъ ногъ: они рѣшительно разоряютъ простодушныхъ глупцовъ своимъ шарканьемъ.

ТИМ. Не будь ты такъ брюзгливъ, Апемантусъ, я и тебя не обошолъ бы.

АПЕМ. Мнѣ ничего не надо. Подкупишь и меня — некому будетъ смѣяться надъ тобой и тогда ты примется дурить еще больше. Ты такъ давно все только даешь, Тимонъ, что — боюсь — скоро отдашь и самого себя, какъ какое нибудь письменное обязательство. Ну, скажи, къ чему вся эта глупая роскошь, всѣ эти пиры, праздники?

ТИМ. Послушай, я поклялся не слушать твоихъ нападковъ на мою общительность, и потому — прощай! Приходи, когда настроишься повеселѣе. (Уходитъ).

АПЕМ. А! ты не хочешь слушать меня — такъ и не услышишь; я замыкаю двери твоего спасенія. О, зачѣмъ же ухо человѣка глухо только для совѣтовъ, а не для лести!

ДѢЙСТВІЕ II.

СЦЕНА 1.

Аѳины. Комната въ домѣ Сенатора. Входитъ Сенаторъ, съ бумагами, въ рукѣ.

СЕН. Недавно онъ занялъ еще пять тысячъ; Изидору и Варрону онъ долженъ девять тысячь; съ тѣмъ, что я далъ ему прежде, это составитъ двадцать пять тысячь. — Бѣшеная расточительность его ростетъ безпрестанно. Долго это не можетъ продолжаться; не продолжится. Нѣтъ денегъ — украдь у перваго нищаго собаку, подари ее Тимону, и собака вычеканитъ тебѣ золото. Вздумалось продать лошадь и купить двадцать другихъ, гораздо лучшихъ — подари ее Тимону: не проси ничего, подари просто, и она тотчасъ же ожеребится тебѣ отличнѣйшими конями, на цѣлую конюшню. У воротъ его стоитъ не привратникъ, а человѣкъ вѣчно улыбающійся, приглашающій всѣхъ проходящихъ^[7]. Нѣтъ, долго это не можетъ продолжаться; полагаться на его благосостояніе просто безуміе. — Кафисъ! эй, Кафисъ! не слышишь, что ли?

Входитъ Кафисъ.

КАФ. Что прикажешь?

СЕН. Накинь плащъ и бѣги скорѣй къ Тимону; требуй отъ него всей, занятой у меня суммы. Легкимъ отказомъ ты не удовлетворяйся; не отставай и въ томъ случаѣ, когда скажетъ: «кланяйся твоему господину» — и правая рука его заиграетъ шапкой, вотъ такъ. Скажи ему, что меня самого тѣснятъ, — что и я, въ свою очередь, долженъ платить, — что срокъ платежа прошолъ давно, — что излишней довѣрчивостью я повредилъ даже собственному кредиту, — что я люблю и уважаю его, но что не сломить же мнѣ шею изъ того, чтобъ помочь его мизинцу, — что нужды мои не терпятъ никакой отсрочки, — что словами мнѣ не поможешь, — что мнѣ необходимы деньги, и тотчасъ же. Ступай! будь какъ можно настойчивѣе, придай лицу своему самое требовательное выраженіе; потому что, возвратись каждое перо въ крыло свое — я, право боюсь, что благородный Тимонъ, сіяющій теперь какъ Фениксъ, обратится тотчасъ же въ голую чайку. Ступай же!

КАФ. Бѣгу.

СЕН. Бѣгу! — возьми прежде обязательства, да замѣть сроки ихъ.

КАФ. Слушаю.

СЕН. Ступай.

СЦЕНА 2.

Тамъ же. Комната въ домѣ Тимона. Входить Флавій, со множествомъ счетовъ въ рукахъ.

ФЛАВ. Ничто не тревожитъ и не останавливаетъ его. До того беззаботенъ, что и знать не хочетъ: есть ли какая возможность продолжать этотъ образъ жизни, не пора ли пріостановить бѣшеный потокъ расточительности. Соритъ безъ счета, и не подумаетъ, откудажь, наконецъ, брать. До такого безумія доброта, навѣрное, никогда не доводила еще человѣка^[8]. Что тутъ дѣлать? Онъ не послушается, пока не почувствуетъ; но все таки — воротится съ охоты, я скажу ему, скажу все: на прямки! — Охъ, дурно, дурно!

Входятъ: Кафисъ, Слуга Изидора и Слуга Варрона.

КАФ. Здравствуй, Варронъ^[9]. Ты вѣрно за деньгами?

СЛ. ВАР. Да и ты, кажется, за тѣмъ же.

КАФ. Кажется. А ты, Издоръ?

СЛ. ИЗ. За деньгами же.

КАФ. Хорошо, еслибъ всѣмъ намъ заплатили.

CЛ. ВАР. Сомнительно.

КАФ. Вотъ и самъ Тимонъ.

Входятъ: Тимонъ, Алкивіадъ и другіе вельможи.

ТИМ. Пообѣдаемъ, любезный Алкивіадъ, и опять на коней. Вы ко мнѣ? что вамъ надо?

КАФ. Я съ заемными письмами —

ТИМ. Съ заемными письмами? — ты откуда?

КАФ. Изъ Аѳинъ.

ТИМ. Ступай къ моему управителю.

КАФ. Да онъ, вотъ ужъ цѣлый мѣсяцъ, кормитъ меня все завтраками. Тяжкая необходимость заставляетъ моего господина требовать немедленной уплаты; онъ покорнѣйше проситъ тебя и въ этомъ случаѣ не измѣнить благородству твоей души и удовлетворить его какъ слѣдуетъ.

ТИМ. Завтра, любезный; завтра утромъ.

КАФ. Но онъ —

ТИМ. Я сказалъ тебѣ: завтра.

СЛ. ВАР. Благородный Тимонъ, я служитель Варрона —

СЛ. ИЗ. А я отъ Изидора; онъ покорнѣйше проситъ уплатить ему немедленно —

КАФ. Еслибъ ты зналъ крайность моего господина —

СЛ. ВАР. Вотъ ужь шесть недѣль, или и болѣе, какъ срокъ платежа миновалъ —

СЛ. ИЗ. Твой управитель все отказываетъ, и мой господинъ приказалъ обратиться прямо къ тебѣ —

ТИМ. Постойте, вы совсѣмъ оглушили меня. — (Гостямъ). Друзья, прошу, войдите! я сейчасъ явлюсь къ вамъ. (Алкивіадъ и другіе уходятъ).-- Поди сюда, Флавій; что это значитъ, что меня осаждаютъ громкими требованіями уплаты, и по обязательствамъ — къ стыду моему — давно уже просроченнымъ?

ФЛАВ. (Служителямъ). Прошу васъ, поймите, что теперь не время; подождите хоть до окончанія обѣда. Дайте мнѣ объяснить его милости, почему вамъ не заплачено еще.

ТИМ. Да, подождите, друзья мои. — Угости ихъ хорошенько. (Уходитъ).

ФЛАВ. Прошу, за мной. (Уходятъ).

Входятъ: Апемантусъ и Шутъ.

КАФ. Постойте! вотъ шутъ, и съ Апемантусомъ — позабавимся.

СЛ. ВАР. Ну его къ чорту! онъ обругаетъ еще.

СЛ. ИЗ. Чтобъ очумѣть ему, собакѣ!

СЛ. ВАР. Ну что, дуракъ?

АПЕМ. Ужъ не съ своей ли тѣнью разговариваешь ты?

СЛ. ВАР. Я не съ тобой говорю.

АПЕМ. Разумѣется не со мной, а съ собой. — (Шуту). Идемъ.

СЛ. ИЗ. (Служителю Варрона). Вотъ, дуракъ-то и повисъ у тебя на вороту.

АПЕМ. Врешь, не повисъ; вѣдь ты не на немъ еще.

КАФ. Ктожъ теперь дуракъ?

АПЕМ. Кто это спрашиваетъ. Жалкіе бездѣльники, рабы ростовщиковъ, сводники нужды съ золотомъ!

СЛУЖИТЕЛИ. Кто? мы?

АПЕМ. Ослы.

СЛУЖИТЕЛИ. Почему же?

АПЕМ. Да потому что спрашиваете меня кто вы; потому что не знаете самихъ себя. Говори ты съ ними, дуракъ.

ШУТЪ. Какъ поживаете, господа?

СЛУЖИТЕЛИ. Спасибо, добрый дуракъ. — Что госпожа твоя?

ШУТЪ. Кипятитъ воду на ошпарку циплятъ, вамъ подобныхъ. А намъ, право, было бы пріятнѣе встрѣтить васъ въ Коринѳѣ^[10].

АПЕМ. Хорошо! Спасибо тебѣ.

Входитъ Пажъ.

ШУТЪ. Вотъ и пажъ госпожи моей спѣшитъ сюда.

ПАЖЪ. (Шуту). Что это, дядя, какъ попалъ ты въ такое мудрое общество? — Какъ поживаешь, Апемантусъ?

АПЕМ. Какъ жалко, что у меня нѣтъ во рту розги, чтобъ дать тебѣ отвѣтъ вполнѣ поучительный.

ПАЖЪ. Ты вотъ лучше прочти мнѣ надписи этихъ писемъ, чтобъ я зналъ которое къ кому.

АПЕМ. Развѣ ты не умѣешь читать?

ПАЖЪ. Не умѣю.

АПЕМ. Не много же погибнетъ учености, когда тебя повѣсятъ. Это къ Тимону, а это къ Алкивіаду. — Пошолъ, ты родился незаконнорожденнымъ и умрешь сводникомъ.

ПАЖЪ. Ты родился собакой и окалѣешь собачьей смертью. Да не отвѣчай — я ушолъ ужъ. (Убѣгаетъ).

АПЕМ. Такъ бѣжишь ты и всего добраго! — Пойдемъ, дуракъ, къ Тимону.

ШУТЪ. Ты оставишь меня тамъ?

АПЕМ. Если Тимонъ останется дома. А вы — вы служите ростовщикамъ.

СЛУЖИТЕЛИ. Да, хоть бы и хотѣлось, чтобъ они служили намъ.

АПЕМ. Мнѣ и самому хотѣлось бы этого; хотѣлось бы, чтобъ они служили вамъ, какъ палачь — вору.

ШУТЪ. Такъ вы слуги ростовщиковъ?

СЛУЖИТЕЛИ. Да, дуракъ.

ШУТЪ. Стало-быть и не сыскать ростовщика, у котораго не было бы дурака въ услугахъ? Вотъ и моя госпожа тоже ростовщица, а я дуракъ ея. Но когда случится надобность въ вашихъ господахъ — къ нимъ приходятъ, обыкновенно, печальные, а уходятъ веселые; къ моей же госпожѣ приходятъ веселые, а уходятъ печальные. Какая бы этому причина?

СЛ. ВАР. Я знаю какая.

АПЕМ. Такъ говори, чтобъ мы видѣли, что ты не только бездѣльникъ, но и блудникъ. Впрочемъ, это нисколько не измѣнитъ нашего мнѣнія о тебѣ.

СЛ. ВАР. А скажи-ка, дуракъ, что такое блудникъ-то?

ШУТЪ. Дуракъ въ хорошемъ платьѣ, отчасти похожій и на тебя. Это духъ, который является иногда вельможей, иногда законникомъ, иногда философомъ съ двумя камешками, кромѣ камня мудрости. Часто принимаетъ онъ и видъ воина, и вообще всѣ виды человѣка отъ восьмидесяти до тринадцати лѣтъ.

СЛ. ВАР. Ты не совсѣмъ глупъ.

ШУТЪ. А ты не совсѣмъ мудръ; ты такъ же уменъ, какъ я глупъ.

АПЕМ. Да такъ отвѣтить хоть бы и самому Апемантусу.

СЛУЖИТЕЛИ. Оставимъ ихъ. Тимонъ идетъ сюда.

Входитъ: Тимонъ и Флавій.

АПЕМ. Идемъ, дуракъ! идемъ!

ШУТЪ. Я не всегда хожу за любовникомъ, за старшимъ братомъ, за женщиной; иногда я хожу и за философомъ. (Уходитъ съ Апемантусомъ).

ФЛАВ. (Служителямъ). Оставьте насъ; я сейчасъ приду къ вамъ. (Служители уходятъ).

ТИМ. Ты изумилъ меня. Отчегожъ ты прежде не открылъ мнѣ моего настоящаго положенія? Я соразмѣрилъ бы расходы средствамъ.

ФЛАВ. Сколько разъ ни заговаривалъ я о немъ, ты никогда не хотѣлъ выслушать меня.

ТИМ. Можетъ, одинъ какой нибудь разъ, ты выбралъ мгновеніе, когда я былъ въ дурномъ расположеніи, и теперь думаешь оправдаться этимъ?

ФЛАВ. О, нѣтъ! много разъ приходилъ я къ тебѣ со счетами, просилъ просмотрѣть; но ты всегда бросалъ ихъ, говоря, что моя честность вѣрнѣе всякаго счета. Когда, за какой нибудь ничтожный подарокъ, ты приказывалъ мнѣ отдарить по твоему, я качалъ головою, плакалъ — мало этого: просилъ, забывая приличіе, быть побережливѣе. Сколько вытерпѣлъ я отъ тебя выговоровъ — часто довольно жесткихъ — за напоминовеніе объ отливѣ твоего богатства и страшномъ приливѣ долговъ! Теперь, мой добрый господинъ, хоть ты и готовъ выслушать меня — поздно ужъ; теперь и всѣмъ что имѣешь не уплатить и половины того, что долженъ.

ТИМ. Продай всѣ мои земли.

ФЛАВ. Да онѣ всѣ заложены, а нѣкоторыя просрочены и совсѣмъ отошли ужъ. Того, что осталось, едва ли хватитъ и на уплату долговъ уже взыскиваемыхъ, а сколько ихъ еще впереди! Чѣмъ же, между тѣмъ, существовать намъ и чѣмъ же, наконецъ, заплатить ихъ?

ТИМ. Но земли мои простирались до Лакедемона?

ФЛАВ. О, добрый господинъ мой, вѣдь и вселенная одно только слово; владѣй ты ею, да и отдай въ одно мгновенье, и она исчезнетъ какъ разъ.

ТИМ. Правда.

ФЛАВ. Если ты подозрѣваешь, что я хозяйничалъ дурно, или даже нечестно — выбери самыхъ строгихъ счетчиковъ, и пусть ихъ считаютъ и повѣряютъ меня. — Боги свидѣтели, когда всѣ наши столовыя и кухни кишали жадными объѣдалами, — когда подвалы наши плакали потоками вина, проливаемаго пьяными, — когда всѣ комнаты горѣли свѣчами, гремѣли музыкой — я уходилъ въ уединенный чуланъ мой и заливался слезами.

ТИМ. Довольно, прошу тебя!

ФЛАВ. О, боги! говорилъ я, какъ же добръ господинъ мой! Сколько лишняго поглощено въ одну эту ночь рабами и всякой сволочью! И ктожъ не слуга Тимона? чье сердце, чья голова, чей мочь, чьи силы, средства не посвящаются Тимону — великому, благородному, доблестному, царственному Тимону? И чтожъ? исчезнутъ средства, которыми покупаютъ похвалы эти — исчезнетъ и дыханіе изъ котораго онѣ составляются. Пріобретены пирами — постомъ утрачены. Одно зимнее дуновеніе, и всѣ эти мухи спятъ сномъ смерти!

ТИМ. Полно же, кончи наставленія. Моя расточительность была, покрайней мѣрѣ, чужда всего порочнаго: я раздавалъ безразсудно, но не безчестно. — Не плачь. Неужели ты не увѣренъ въ друзьяхъ моихъ? Успокойся! захоти я только открыть сосуды любви моей, испытать содержаніе сердецъ ихъ займами — и мнѣ, повѣрь, можно будетъ располагать и людьми и достояніемъ людей также свободно, также легко, какъ заставить тебя сказать что нибудь.

ФЛАВ. О, еслибъ твоя увѣренность оправдалась самымъ дѣломъ!

ТИМ. Отчасти я радъ даже, что дошолъ до такой крайности; радъ, потому что она даетъ мнѣ случай испытать друзей моихъ. Ты увидишь какъ ты ошибается: я богатъ друзьями. — Эй, Фламиній! Сервилій!

Входятъ: Фламиній, Сервилій и другіе служители.

СЛУЖИТЕЛИ. Что прикажешь?

ТИМ. Мнѣ надобно послать васъ. — Ты ступай къ Люцію; ты къ Лукуллу — я нынче же охотился съ нимъ; а ты — къ Семпронію. Кланяйтесь имъ и скажите, что я такъ счастливъ, что могу, наконецъ, доставить имъ случай одолжить меня, — что мнѣ нужны пятьдесятъ талантовъ.

ФЛАМ. Слушаемъ.

ФЛАВ. (Про себя). Къ Люцію? къ Лукуллу? — Гмъ!

ТИМ. Ты сходишь къ сенаторамъ — я столько сдѣлалъ для государства, что и отъ нихъ вправѣ ожидать помощи, — и попросишь ихъ прислать мнѣ сейчасъ же тысячу талантовъ.

ФЛАВ. Добрый господинъ мой, я былъ такъ смѣлъ — потому что ничего не могъ придумать лучше, — что ходилъ уже къ нимъ отъ твоего имени и съ твоей печатью; но они покачали только головами, и я возвратился нисколько не богачѣ.

ТИМ. Не можетъ быть!

ФЛАВ. Всѣ они заговорили въ одинъ голосъ: что сами въ нуждѣ, что кошельки ихъ пусты, что не могутъ, какъ ни хочется; — что имъ досадно, — что ты вполнѣ заслуживаешь, — что не смотря на то, — что они не знаютъ, — что тутъ что-то не такъ, — что и благороднѣйшій человѣкъ спотыкается, — что они желали бы, чтобы все уладилось, — что это жалость, и за тѣмъ, перешли къ другимъ, по ихъ мнѣнію, болѣе важнымъ предметамъ. Этими отрывистыми фразами, сердитыми, полными презрѣнія взглядами и какимъ-то особеннымъ, холоднымъ, едва замѣтнымъ киваньемъ, они оледѣнили языкъ мой.

ТИМ. Да заплатятъ же имъ за это боги! Но ты все таки не унывай, добрый Флавій. Неблагодарность обычная болѣзнь стариковъ; кровь ихъ ссѣлась, застыла, едва движется: они жестокосерды отъ недостатка благотворной теплоты. На возвратномъ пути къ землѣ человѣкъ дѣлается какъ-то сушѣ и безчувственнѣй. — (Одному изъ служителей). Ступай къ Вентидію — (Флавію). Прошу, не печалься; ты добръ и честенъ: повѣрь, я ни въ чемъ не виню тебя. — (Служителю). Вентидій схоронилъ недавно отца и разбогатѣлъ. Когда онъ былъ бѣденъ, въ тюрьмѣ и безъ друзей — я освободилъ его пятью талантами; кланяйся ему отъ меня и скажи, что другу его случилась крайняя надобность и что потому онъ проситъ возвратить ему эти пять талантовъ. (Флавію). Получишь ихъ, уплати кому нужнѣе. Не говори и не думай, чтобъ когда нибудь, при столькихъ друзьяхъ, счастье измѣнило Тимону. (Уходитъ).

ФЛАВ. Желалъ бы никогда не думать этого! Мысль эта врагъ щедрости, воображающей, что всѣ такъ же тароваты, какъ она.

ДѢЙСТВІЕ III.

СЦЕНА 1.

Аѳины. Комната въ домѣ Лукулла. Фламиній ждетъ. Входитъ Служитель.

СЛУЖ. Я докладывалъ господину: онъ сейчасъ выйдетъ къ тебѣ.

ФЛАМ. Спасибо.

Входитъ Лукуллъ.

СЛУЖ. Вотъ и онъ.

ЛУК. (Про себя). Отъ Тимона? Вѣрно съ подаркомъ; не даромъ снились мнѣ всю ночь серебряные тазы да кувшины. — (Громко). Фламиній! очень радъ видѣть тебя, честный Фламиній. — (Служителю). Принеси вина. — Ну, а благороднѣйшій, совершеннѣйшій, великодушнѣйшій изъ всѣхъ воинскихъ гражданъ, добрѣйшій господинъ твой и повелитель — здоровъ?

ФЛАМ. Здоровъ.

ЛУК. Очень, очень радъ. — Что это у тебя подъ плащемъ, любезный Фламиній?

ФЛАМ. Пустой ларецъ, который необходимо наполнить для моего господина. Ему крайняя нужда въ пятидесяти талантахъ, и онъ послалъ меня къ тебѣ, въ твердой увѣренности, что ты не откажешь.

ЛУК. Вотъ какъ! Въ твердой увѣренности, говоришь ты? Добрѣйшій человѣкъ, благороднѣйшій изъ смертныхъ — но зачѣмъ же жить такъ роскошно! Какъ часто, обѣдая у него, возставалъ я противъ этого; сколько разъ заходилъ ужинать только для того, чтобъ убѣдить его хоть нѣсколько поумѣрить страшную расточительность. Ни мои совѣты, ни посѣщенія не предостерегли его однакожъ. Чтожъ дѣлать — у всякаго есть какой нибудь недостатокъ; у него — чрезмѣрная щедрость. Я говорилъ ему, но онъ и слушать не хотѣлъ.

Служитель возвращается съ виномъ.

СЛУЖ. Вотъ вино.

ЛУК. Фламиній, я всегда почиталъ тебя умнымъ человѣкомъ, — твое здоровье.

ФЛАМ. Я не знаю, чѣмъ я заслужилъ такую честь —

ЛУК. Я всегда видѣлъ въ тебѣ человѣка смѣтливаго, смышленаго — я отдаю тебѣ только должную справедливость, — человѣка, понимающаго вещи какъ должно, человѣка, который съумѣетъ воспользоваться всякимъ благопріятнымъ случаемъ. Все это твои прекрасныя качества. — (Служителю). Оставь насъ. (Служитель уходитъ).-- Подойди ко мнѣ поближе, честный Фламиній! Твой господинъ добрый человѣкъ, но ты — умный; ты, хоть и пришолъ ко мнѣ, но вѣдь ты знаешь, что теперь не время давать въ займы, и еще изъ одной дружбы, безъ всякаго обезпеченія. Вотъ тебѣ три золотые: прищурь глаза и скажи, что не засталъ меня дома. Прощай!

ФЛАМ. Возможно ли, чтобы свѣтъ могъ такъ страшно измѣниться въ такое короткое время? — (Бросая деньги). Назадъ, назадъ, золотая гнусность, къ тому кто боготворитъ тебя!

ЛУК. Какъ? Теперь я вижу — ты такой же дуракъ, какъ и господинъ твой. (Уходитъ).

ФЛАМ. Пусть это золото будетъ придаткомъ къ тому, въ которомъ кипятиться тебѣ! Ты не другъ, а болѣзнь друга! Неужели у дружбы такое слабое, такое молочное сердце, что портится менѣе, чѣмъ въ двѣ ночи? — О, боги! чувствую какъ это огорчитъ моего господина. — Даже яствы благороднаго не переварились еще въ подлецѣ, — и они послужатъ ему на пользу, пойдутъ на питаніе, когда весь онъ обратился въ ядъ? О, нѣтъ! да не принесутъ онѣ ему ничего кромѣ болѣзней, и когда онъ разхворается на смерть, да не излечитъ его часть жизненныхъ силъ, пріобретенная на счетъ моего господина, а да продлитъ только страданія!

СЦЕНА 2.

Тамъ же. Площадь. Входитъ Люцій съ тремя Чужестранцами.

ЛЮЦ. Кто? Тимонъ? — Онъ другъ мой и благороднѣйшій изъ смертныхъ.

1 чуж. Знаю, хоть и незнакомъ съ нимъ. Говорятъ, однакожъ, что счастливыя времена его миновались, — что денежныя обстоятельства его крайне плохи.

ЛЮЦ. Э, не вѣрьте этому; онъ не можетъ нуждаться въ деньгахъ.

2 чуж. Да вотъ, не такъ давно одинъ изъ служителей его приходилъ къ Лукуллу занимать, не знаю, сколько-то талантовъ; просилъ убѣдительно, представлялъ крайнюю необходимость, и — получилъ отказъ.

ЛЮЦ. Отказъ?

2 чуж. Да, отказъ.

ЛЮЦ. Удивительно! Клянусь богами, мнѣ стыдно за Лукулла. Отказать такому благородному человѣку — да просто безчестно! Что до меня — конечно нельзя сказать, чтобъ онъ и мнѣ не доказывалъ нѣкотораго расположенія деньгами, сосудами, брилліантами и другими подобными бездѣлками, но все это вздоръ въ сравненіи съ тѣмъ, что передарилъ Лукуллу; — не смотря, однакожъ, на это, пришли онъ ко мнѣ — я никогда не отказалъ бы ему.

Входитъ Сервилій.

СЕРВ. Наконецъ! ну, употѣлъ же я отъискивая его. — Благородный Люцій —

ЛЮЦ. А, Сервилій, какая пріятная встрѣча! — Однакожъ, прощай, любезный; кланяйся твоему почтенному, высоко-уважаемому господину, моему любезнѣйшему другу.

СЕРВ. Позволь, благородный Люцій, мой господинъ посылаетъ —

ЛЮЦ. Посылаетъ? — Онъ слишкомъ ужъ обязателенъ; вѣчные присылы. Я, право, не знаю какъ отблагодарить его. Чтожъ прислалъ онъ теперь?

СЕРВ. Только просьбу одолжить пятьдесятъ талантовъ; они крайне ему нужны.

ЛЮЦ. Понимаю: онъ хочетъ подшутить надо мной; онъ не понуждается и въ пятидесяти пяти стахъ талантовъ^[11].

СЕРВ. Но теперь ему нужно гораздо менѣе. Еслибъ не крайность, я не просилъ бы такъ убѣдительно.

ЛЮЦ. Такъ ты говоришь это не шутя, Сервилій?

СЕРВ. Нисколько; клянусь честью!

ЛЮЦ. Какоежь я животное! вѣдь надобно же было обезденежить себя именно къ тому самому времени, когда представляется превосходнѣйшій случай доказать мое благородство! Надобно же случиться такому несчастію, что я — не дальше какъ вчера — погнался за вздоромъ и тѣмъ самымъ лишилъ себя величайшаго счастія! Клянусь богами, Сервилій, я не могу помочь ему. И что еще ужаснѣе: я самъ сію минуту собирался прибѣгнуть къ Тимону — вотъ эти господа могутъ засвидѣтельствовать; но теперь — да ни за всѣ богатства Аѳинъ не захотѣлъ бы я, чтобъ эта глупость была ужъ сдѣлана. Кланяйся отъ меня твоему благороднѣйшему господину; надѣюсь, онъ не разсердится на меня за то, что не могу услужить ему. Скажи, что невозможность помочь такому достойному человѣку, для меня величайшее изъ несчастій. Сдѣлай одолженіе, любезный Сервилій, передай ему все это, и именно тѣми же самыми словами.

СЕРВ. Слушаю.

ЛЮЦ. Я непремѣнно найду случай доказать тебѣ мою благодарность. (Сервилій уходитъ).-- Ваша правда: плохи дѣла Тимона; кто хоть разъ получилъ отказъ — тому трудненько поправиться! (Уходитъ).

1 чуж. Что, Хостилій, каково?

2 чуж. Превосходно.

1 чуж. Таковъ ужъ свѣтъ; таковы и всѣ льстецы. Послѣ этого, ктожъ осмѣлится назвать другомъ и человѣка, который ѣстъ съ одной съ тобою тарелки? Тимонъ, я знаю это вѣрно — былъ отцомъ этому негодяю, поддерживалъ кредитъ его своимъ кошелькомъ; всѣмъ состояніемъ обязанъ онъ Тимону: даже своей прислугѣ платилъ его же деньгами. Никогда не пьетъ онъ безъ того, чтобъ губы его не касались серебра Тимона. И теперь — есть ли что нибудь чудовищнѣе человѣка неблагодарнаго — теперь, онъ отказываетъ ему въ томъ, что, по его состоянію, не больше милостыни, которую благотворительный человѣкъ подаетъ нищему.

3 чуж. Возмутительно!

1 чуж. Что до меня, я никогда не пользовался ни расположеніемъ, ни щедростью Тимона; никогда не былъ въ числѣ друзей его, и, не смотря на то, за его благородство, за доброту, за возвышенность чувствъ — обратись онъ ко мнѣ — я отдалъ бы ему лучшую половину моего достоянія, какъ бы подарокъ отъ него же полученный: такъ я люблю и уважаю его. Страшный урокъ не увлекаться добротой сердца тамъ, гдѣ расчетъ царитъ надъ совѣстью!

СЦЕНА 3.

Сѣни въ домѣ Семпронія. Входятъ: Семпроній и Служитель Тимона.

СЕМП. И какъ будто такая ужъ необходимость безпокоить меня, и еще предпочтительно передъ прочими? Онъ могъ бы послать къ Люцію, къ Лукуллу; да и Вентидій, котораго онъ освободилъ изъ тюрьмы, разбогатѣлъ теперь. Всѣ они обязаны ему своимъ благосостояніемъ.

СЛУЖ. Благородный Семпроній, всѣ они испытаны ужъ, и оказались гадчайшимъ металломъ: они отказали.

СЕМП. Отказали? и Вентидій и Лукуллъ отказали? и онъ затѣмъ ужъ посылаетъ ко мнѣ? Послѣ трехъ? — гмъ! — не многожь любви и смысла обнаруживаетъ онъ этимъ. Я, стало быть, послѣднее его прибѣжище? Его друзья, какъ врачи, отказались отъ него троекратно, такъ вотъ я и бери на себя леченіе его? Онъ жестоко оскорбилъ меня этимъ; я не могу не сердиться на него за такое унизительное пренебреженіе. Какъ же не прислать ко мнѣ первому? Меня перваго осыпалъ онъ всегда дарами, и могъ подумать, что я послѣдній изъ всѣхъ его помощниковъ? Да послѣ этого всякой осмѣетъ меня, назоветъ глупцомъ. Пришли онъ ко мнѣ первому — я не пожалѣлъ бы и трижды большей суммы: такъ велика была моя готовность служить ему. Но теперь — ступай и къ холоднымъ отказамъ другихъ прибавь отъ меня: что тому, кто оскорбляетъ мою честь, никогда не видать моего золота. (Уходитъ).

СЛУЖ. Прекрасно! Сколько благородства, а все-таки бездѣльникъ! Ухищряя такъ людей, дьяволъ самъ не знаетъ, что дѣлаетъ; онъ дѣйствуетъ рѣшительно противъ самого себя, потому что, подъ конецъ, они непремѣнно проведутъ и его — выдутъ чистехоньки. Съ какимъ достоинствомъ выказываетъ себя этотъ господинъ негодяемъ! гнусность свою онъ прикрываетъ личиной добродѣтели, какъ люди, которые, подъ видомъ пламенной ревности, воспламеняютъ цѣлыя государства. Такова и его лукавая любовь. Онъ былъ лучшей надеждой моего господина, которому, кромѣ боговъ, теперь не на кого болѣе надѣяться. Всѣ друзья его перемерли; двери, столько лѣтъ незнавшія затвора, должны теперь замкнуться на защиту господина ихъ; и все это плоды щедрости! Не умѣлъ сберечь достоянія — сиди дома!

СЦЕНА 4.

Сѣни въ домъ Тимона. Титъ, Гортензій и другіе служители заимодавцевъ Тимона дожидаются выхода ею. Входятъ два служителя Варрона и служитель Люція.

СЛ. В. Скажите, какая встрѣча. Здравствуй, Титъ! здравствуй, Гортензій!

ТИТЪ. Здравствуй, любезный Варронъ.

ГОРТ. Ты зачѣмъ, добрый Люцій?

СЛ. Л. Я думаю, за тѣмъ же, зачѣмъ и всѣ вы. За деньгами.

ТИТЪ. Да, и я, и они за тѣмъ же.

Входитъ Филотасъ.

СЛ. Л. И Филотасъ!

ФИЛ. Здравствуйте, господа.

СЛ. Л. Здравствуй, почтеннѣйшій. Какъ ты думаешь, который теперь часъ?

ФИЛ. Часъ девятый.

СЛ. Л. Въ самомъ дѣлѣ?

ФИЛ. Неужели благородный Тимонъ не выходилъ еще?

СЛ. Л. Нѣтъ еще.

ФИЛ. Странно! Обыкновенно онъ сіялъ уже въ седьмомъ.

СЛ. Л. Должно быть дни-то его поукоротились. Вѣдь теченіе расточителя подобно солнечному, съ тою только разницей, что никогда не возобновляется. Боюсь, что въ кошелькѣ Тимона жесточайшая зима, что, какъ ни запускай въ него руку — все таки не найдешь ничего.

ФИЛ. Я то же думаю.

ТИТЪ. Замѣтьте, однакожъ, какая странность. Твой господинъ прислалъ тебя за деньгами?

ГОРТ. Да.

ТИТЪ. А самъ и теперь носитъ брилліанты подаренные ему Тимономъ, брилліанты, за которые я жду денегъ.

ГОРТ. Я здѣсь не по собственной волѣ.

СЛ. Л. Дѣйствительно странно. Такимъ образомъ Тимону приходится платить болѣе, чѣмъ долженъ; вѣдь это почти тоже, что платить твоему господину за то, что онъ носитъ дорогіе камни.

ГОРТ. Боги свидѣтели, какъ мнѣ противно мое порученіе. Я знаю, что мой господинъ обогатился отъ Тимона; что его неблагодарность хуже воровства.

1 СЛ. В. Да, мое въ три тысячи кронъ. Твое во сколько?

СЛ. Л. Въ пять.

1 СЛ. В. Порядочно. Судя по суммамъ, мой господинъ былъ, однакожъ, не такъ съ нимъ коротокъ, какъ твой; иначе и его обязательство было бы не меньше.

Входитъ Фламиній.

ТИТЪ. Вотъ одинъ изъ служителей Тимона.

СЛ. Л. Скажи, Фламиній, скоро твой господинъ выдетъ?

ФЛАМ. Нѣтъ.

ТИТЪ. Доложи пожалуста, что мы ждемъ его.

ФЛАМ. Не зачѣмъ; онъ и безъ того знаетъ какъ вы ревностны. (Уходитъ).

Входитъ Флавій, завернувшись въ плащъ.

СЛ. Л. Посмотрите, вѣдь это, кажется, его управитель такъ закутался. Онъ умчится, какъ туча — остановимъ его.

ТИТЪ. Почтеннѣйшій —

1 СЛ. В. Позволь —

ФЛАВ. Что вамъ, друзья?

ТИТЪ. Мы ждемъ денегъ —

ФЛАВ. Да, еслибъ и деньги были такъ же вѣрны, какъ ваше жданье — вы не ждали бы понапрасну. Чтожъ не являлись вы съ вашими обязательствами и требованіями въ то время, когда ваши гнусные господа объѣдали моего господина? Тогда они льстили ему, шутили его долгами и преспокойно спускали проценты въ свои ненасытные желудки. Вы напрасно остановили меня; повѣрьте, и я, и господинъ мой покончили уже все: мнѣ нечѣмъ платить, а ему нечего расточать.

СЛ. Л. Но такой отвѣтъ не можетъ служить —

ФЛАВ. А не можетъ, такъ это отъ того, что не такъ подлъ, какъ вы, потому что вы служите бездѣльникамъ. (Уходитъ).

1 СЛ. В. Что ворчитъ еще тамъ отставной управитель?

2 СЛ. В. Пусть его ворчитъ; онъ достаточно наказанъ бѣдностью. Никто не говоритъ такъ дерзко, какъ тотъ у кого нѣтъ крова; такой готовъ ругаться и надъ дворцами.

Входитъ Сервилій.

ТИТЪ. Вотъ Сервилій; наконецъ, добьемся же мы толку.

СЕРВ. Господа, прошу васъ пожаловать въ другое время. Вы премного обязали бы меня этимъ; потому что, клянусь богами, мой господинъ очень разстроенъ. Обыкновенная веселость оставила его совершенно; онъ боленъ, сидитъ въ своей комнатѣ.

СЛ. Л. Да вѣдь и здоровые сидятъ въ своей комнатѣ. А потомъ, захворалъ въ самомъ дѣлѣ сильно — тѣмъ нужнѣе поспѣшить уплатой долговъ, расчистить себѣ дорогу къ богамъ.

СЕРВ. О, всемогущіе боги!

ТИТЪ. Мы не можемъ удовольствоваться этимъ —

ФЛАМ. (За сценой). Сервилій, помоги! — Добрый, любезный господинъ мой!

Входитъ Тимонъ въ бѣшенствѣ, за нимъ Фламиній.

ТИМ. Какъ, и двери моего дома не даютъ мнѣ прохода? Я всегда былъ свободенъ, и мой домъ дѣлается врагомъ моей воли, тюрьмой моей? Неужели и мѣсто, посвященное мною пирамъ, окажется такъ же жестокосердымъ, какъ и все человѣчество?

СЛ. Л. Начинай, Титъ.

ТИТЪ. Благородный Тимонъ, вотъ обязательство —

СЛ. Л. Вотъ мое —

ГОРТ. И мое —

СЛУЖИТЕЛИ ВАРРОНА. И наши —

ФИЛ. Вотъ и мое —

ТИМ. Вяжите меня вашими обязательствами! разрывайте на части^[12].

СЛ. Л. Благородный Тимонъ —

ТИМ. Рвите мое сердце на суммы!

ТИТЪ. Мнѣ слѣдуетъ пятьдесятъ талантовъ —

ТИМ. Возьми ихъ моей кровью!

СЛ. Л. А мнѣ пять тысячь кронъ —

ТИМ. Заплачу ихъ пятью тысячами капель! Вамъ сколько?

1 СЛ. В. Благородный Тимонъ —

2 СЛ. В. Доблестный Тимонъ —

ТИМ. Берите, рвите меня, и да покараютъ васъ боги! (Уходитъ).

ГОРТ. Теперь вижу, что господа наши могутъ швырнуть и шапки вслѣдъ за своими деньгами. Долги эти рѣшительно заслуживаютъ названія отчаянныхъ, потому что должникъ-то, не шутя, рехнулся. (Уходятъ).

Тимонъ возвращается съ Флавіемъ.

ТИМ. Бездѣльники вывели меня изъ себя. Заимодавцы? — демоны!

ФЛАВ. Любезный господинъ —

ТИМ. Что если —

ФЛАВ. Добрый господинъ мой

ТИМ. Да, такъ. — Флавій!

ФЛАВ. Что прикажешь?

ТИМ. А, ты здѣсь. Ступай, пригласи всѣхъ друзей моихъ: Люція, Лукулла, Семпронія — всѣхъ! Угощу еще разъ бездѣльниковъ!

ФЛАВ. Любезный господинъ, ты такъ разстроенъ; ты забылъ, что у тебя едва ли осталось и на простой, будничный обѣдъ.

ТИМ. Не безпокойся. Ступай, я приказываю тебѣ: пригласи всѣхъ; впусти еще разъ приливъ подлецовъ. Объ угощеніи я похлопочу самъ вмѣстѣ съ моимъ поваромъ.

СЦЕНА 5.

Сенатъ. Сенаторы въ полномъ засѣданіи. Входитъ Алкивіадъ со свитой

1 сен. Имѣете и мой голосъ; преступленіе кроваво и потому — смерть ему! Ничто не ободряетъ такъ порока, какъ излишняя снисходительность.

2 сен. Совершенно справедливо, и законъ казнитъ его.

АЛК. Счастія, славы и милосердія сенату!

4 сен. Чего хочетъ отъ насъ, доблестный полководецъ?

АЛК. Я являюсь смиреннымъ просителемъ вашихъ добродѣтелей; потому что милосердіе — добродѣтель закона, потому что только тираны дѣлаютъ его жестокимъ. Судьба, злой случай налегли страшнымъ гнетомъ на одного изъ друзей моихъ: въ пылу горячности, такъ гибельной для неосторожнаго, онъ нарушилъ законъ. Обойдя это несчастное обстоятельство, онъ превосходнѣйшій человѣкъ; самого даже преступленія своего онъ не запятналъ низкой трусостью — черта, по моему, вполнѣ выкупающая вину его. Когда его честь поранили на смерть, онъ возсталъ противъ врага своего съ благороднымъ негодованіемъ, которое укрощалъ до послѣдняго мгновенія съ такой твердостью, съ такимъ спокойствіемъ, какъ будто доказывалъ какое нибудь ученое предложеніе^[13].

1 сен. Ты добиваешся невозможнаго: дурнаго никогда не сдѣлаешь хорошимъ. Изъ всего, сказаннаго тобою, видно, что тебѣ хочется оправдать убійство, поставить высочайшею доблестью самоуправство — эту незаконнорожденную доблесть, явившуюся въ свѣтъ вмѣстѣ съ появленіемъ партій и сектъ. Истинно доблестенъ лишь тотъ, кто спокойно переноситъ и самое худшее, что только можно выговорить; кто всякое оскорбленіе принимаетъ за что-то совершенно внѣшнее, несетъ его на себѣ равнодушно, какъ одежду, и никогда не допускаетъ до сердца, не даетъ ему отравлять его. Если оскорбленіе зло, вынуждающее убійство — не безуміе ли изъ-за зла рисковать жизнію?

АЛК. Почтенный сенаторъ —

1 сен. Ты не сдѣлаешь преступленія добродѣтелью. Истинная доблесть не мщеніе, а терпѣніе.

АЛК. Извините, если я, съ позволенія вашего, возражу противъ этого, какъ вождь и воинъ. Зачѣмъ же подвергаются глупые люди опасностямъ сраженій? зачѣмъ не переносятъ они равнодушно и угрозъ и оскорбленій, не засыпаютъ и не позволяютъ врагу рѣзать имъ горла безъ всякаго сопротивленія? Если терпѣніе такъ доблестно, чтожъ дѣлаемъ мы на поляхъ битвъ? Въ такомъ случаѣ, и жены, сидящія дома, несравненно доблестнѣе насъ; и оселъ скорѣе вождь, чѣмъ левъ. Если вся мудрость въ терпѣніи — такъ и преступникъ, закованный въ желѣза, далеко мудрѣе судіи. О, будьте такъ же милосерды, какъ велики и могущественны! Человѣку хладнокровному легко обвинять пылкость. Я сознаю, что убійство высочайшее изъ всѣхъ преступленій; но милосердіе всегда извинитъ вызванное самозащищеніемъ. Предаваться гнѣву, конечно, грѣхъ; но гдѣжъ человѣкъ никогда ему не предававшійся? Вотъ вамъ мѣрило его преступленія.

2 сен. Всѣ твои старанія напрасны.

АЛК. Напрасны? и однѣхъ уже услугъ, оказанныхъ имъ въ Лакедемонѣ и Византіи, достаточно, чтобъ искупить жизнь его.

4 сен. Что хочешь ты сказать этимъ?

АЛК. Что онъ оказалъ много услугъ, уничтожилъ много враговъ вашихъ. Какъ доблестенъ былъ онъ въ послѣднюю войну, сколько ударовъ нанесла рука его!

2 сен. Да, онъ не скупъ на удары! Онъ страшно невоздерженъ; онъ подверженъ пороку, который часто опьяняетъ его, оковываетъ всѣ его доблести. Не имѣй онъ другихъ враговъ, и одного этого было бы ужъ достаточно, чтобъ побѣдить его^[14]. Извѣстно, что, въ скотскомъ бѣшенствѣ, онъ совершалъ ужаснѣйшія неистовства, возбуждалъ смуты. Мы убѣждены, что жизнь его гнусна, а пьянство его опасно.

4 сен. И онъ умретъ.

АЛК. О, жестокая судьба! зачѣмъ не палъ онъ въ битвѣ! Если не ради его доблестей — хотя его десная и могла бы выкупить дни его, даже съ залишкомъ, — такъ ради его и моихъ вмѣстѣ! Я знаю, старость любитъ обезпеченіе — и честь и всѣ побѣды мои отдаю я вамъ въ залогъ того, что онъ исправится. Требуетъ законъ, за это преступленіе, жизни его — пусть лишится ея въ кровавой битвѣ! Вѣдь война еще безпощаднѣе

4 сен. Мы блюстители закона, и онъ умретъ. Не проси болѣе; кончи, если не хочешь возстановить насъ и противъ себя. Кто прольетъ кровь другаго, будь онъ братъ или другъ намъ — умретъ, все равно.

АЛК. Нѣтъ, этого не будетъ! Прошу васъ, узнайте меня!

2 сен. Какъ, узнайте?

АЛК. Вспомните!

3 сен. Мы не понимаемъ тебя.

АЛК. Вы заставляете думать, что, по старости, вы забыли кто я; иначе, вы никогда не унизили бы меня отказомъ въ такой ничтожной просьбѣ. Вы разтравляете всѣ мои раны.

4 сен. Ты осмѣливается пренебрегать нашимъ гнѣвомъ? Краткій на словахъ — онъ безконеченъ на дѣлѣ. Мы навсегда изгоняемъ тебя.

АЛК. Меня? — Изгоните лучше вашу глупость, изгоните лихоимство, дѣлающее сенатъ такъ гнуснымъ!

4 сен. Если, черезъ два дни, Аѳины увидятъ еще тебя въ стѣнахъ своихъ — страшись суда еще болѣе грознаго. Чтожъ до него, чтобъ онъ не раздражалъ насъ долѣе, казнь свершится надъ нимъ сейчасъ же. (Уходятъ).

АЛК. О, да продлятъ же боги жизнь вашу до того, что сдѣлаетесь живыми, отвратительными для всѣхъ остовами! Я больше, чѣмъ обезумѣлъ. Я отбивалъ враговъ ихъ; и тогда какъ они копили золото и отдавали его въ ростъ — я богатѣлъ только глубокими ранами. И вотъ, награда! вотъ, бальзамъ, которымъ лихоимецъ сенатъ врачуетъ раны полководца своего! Изгнаніе! оно кстати, впрочемъ; я радъ изгнанію: оно даетъ мнѣ, покрайней мѣрѣ, право разразиться надъ гнусными Аѳинами всей моей яростью; я воспламеню мое негодующее войско, воспользуюсь любовью его. Борьба съ сильнымъ не безчестна; воины, какъ боги, не должны выносить оскорбленій.

СЦЕНА 6.

Великолѣпно убранная зала въ домѣ Тимона. Музыка. Служители накрываютъ столы. Входятъ въ разныя двери нѣсколько гостей.

1 гос. Здравствуйте, почтеннѣйшій!

2 гос. Здравствуйте. А благородный Тимонъ, кажется, хотѣлъ только испытать насъ.

1 гос. Именно таже мысль занимала и меня, когда я встрѣтился съ вами. Я почти увѣренъ, что положеніе его не такъ дурно, какъ онъ представилъ, испытывая нѣкоторыхъ изъ друзей своихъ.

2 гос. Новый пиръ очевидное доказательство этого.

1 гос. Конечно. Дѣла заставили было меня отказаться отъ приглашенія, но онъ просилъ такъ убѣдительно, что я долженъ былъ оставить все.

2 гос. И мнѣ мѣшали дѣла, но онъ не хотѣлъ слышать никакихъ отговорокъ. Вы не повѣрите какъ мнѣ больно, что я не имѣлъ никакой возможности помочь ему, когда онъ присылалъ ко мнѣ за деньгами.

1 гос. Тоже самое сокрушаетъ и меня, и тѣмъ болѣе, что вижу теперь въ чемъ дѣло.

2 гос. Въ такомъ же положеніи находятся и всѣ его гости. Сколько просилъ онъ у васъ?

1 гос. Тысячу золотыхъ.

2 гос. Тысячу золотыхъ!

1 гос. А у васъ?

3 гос. У меня — Да вотъ и онъ.

Входить Тимонъ съ Служителями.

ТИМ. Душевно радъ вамъ, господа. Какъ поживаете?

1 гос. Какъ нельзя лучше, какъ только можно, когда убѣждены что ты счастливъ.

2 гос. И ласточка не встрѣчаетъ лѣта такъ радостно, какъ мы тебя.

ТИМ. (Про себя). И не улетаетъ отъ зимы такъ радостно; люди — птицы перелетныя! (Въ слухъ). Господа, мой обѣдъ не вознаградитъ столь долгаго ожиданія; займите, покамѣстъ, вашъ слухъ музыкой. Если звуки трубъ не слишкомъ уже грубая для него пища — мы сейчасъ же приступимъ къ этой трапезѣ.

1 гос. Надѣюсь, любезный Тимонъ, ты не сердится на меня, что я отпустилъ твоего посланнаго съ пустыми руками?

ТИМ. О, не безпокой себя такимъ вздоромъ.

2 гос. Доблестный Тимонъ — (Вноситъ блюда).

ТИМ. Что, любезный другъ мой?

2 гос. Почтенный Тимонъ, мнѣ такъ больно, такъ стыдно, что вчера, когда ты прислалъ ко мнѣ, я былъ жалкимъ нищимъ.

ТИМ. Забудь объ этомъ.

2 гос. Пришли ты только двумя часами раньше —

ТИМ. Не возмущай себя такимъ гадкимъ воспоминаніемъ. — (Служителямъ). Живѣй! подавайте все!

2 гос. Все закрытыя блюда.

4 гос. Ручаюсь, обѣдъ будетъ царскій.

3 гос. Нѣтъ никакого сомнѣнія; тутъ будетъ все, что только могутъ дать деньги и время года.

1 гос. Какъ вы поживаете? что новаго?

3 гос. Вы, я думаю, слышали — Алкивіадъ изгнанъ.

ГОСТИ. Какъ, Алкивіадъ?

3 гос. Да, Алкивіадъ — это вѣрно.

1 гос. Возможно ли!

2 гос. За что же?

ТИМ. Друзья, прошу!

3 гос. Разскажу послѣ. — Какое великолѣпіе!

2 гос. Все по прежнему.

3 гос. На долго ли? на долго ли?

2 гос. Покамѣстъ тянется; впрочемъ, время покажетъ.

3 гос. Понимаю.

ТИМ. За столъ, друзья! за столъ, съ такою же живостью, съ какой бросились бы къ устамъ милой! Угощеніе будетъ на всѣхъ мѣстахъ одинаково; это не церемонный обѣдъ, за которымъ кушанье простываетъ прежде, чѣмъ рѣшатъ, которое мѣсто первое. Садитесь, садитесь! — Начнемъ молитвой: О, великіи благодѣтели, вспрысните нашу бесѣду благодарностью! Заставьте превозносить себя за дары ваши, но не лишая себя возможности дарить постоянно, чтобъ не пренебрегли и вашей божественностью. Даруйте каждому человѣку столько, чтобъ ни одному не пришлось занимать у другаго, потому что, еслибъ и вашей божественности привелось занимать у людей — люди отреклись бы и отъ боговъ. Содѣлайте пиръ для нихъ любезнѣе того, кто даетъ его! Сойдутся двадцать человѣкъ — пусть каждый разъ два десятка изъ нихъ будутъ бездѣльниками! сядутъ за столъ двѣнадцать женщинъ, пусть дюжина изъ нихъ будетъ — тѣмъ, что онѣ есть! Въ остальныхъ же врагахъ вашихъ, о, боги — въ аѳинскихъ сенаторахъ и въ отребіи черни, развейте — о, боги — все что есть въ нихъ порочнаго, на ихъ же пагубу! Чтожъ касается до здѣсь сидящихъ друзей моихъ — какъ они для меня ничто, такъ и вы ничѣмъ не благословляйте ихъ; такъ и я угощаю ихъ ничѣмъ! Открывайте чаши, собаки! лакайте! (Чаши открываютъ — въ нихъ горячая вода).

Нѣкоторые изъ гостей. Что же это такое?

Другіе изъ гостей. Не знаю.

ТИМ. Да не видать тебѣ никогда пира лучшаго, гнусная стая прихлебателей! паръ, тепленькая водица — всѣ твои доблести! Это послѣднее Тимона; тотъ, кто такъ убиралъ и украшалъ васъ лестью, смываетъ ее теперь (Выплескивая воду имъ въ лица), хлещетъ вамъ въ лица вашей парящейся гнусностью! Живите позорно и долго вѣчно-улыбающіеся, льстивые, презрѣнные объѣдалы, вѣжливые разорители, нѣжные волки, кроткіе медвѣди, шуты счастія, друзья застольные, мухи осеннія, рабы низкопоклонные, призраки, куклы часовыя! Да покроютъ васъ, отъ головы до ногъ, страшные струпья безчисленныхъ болѣзней людей и животныхъ! — Кудажъ ты? погоди, прими прежде лекарство — (Бросаетъ uмъ вслѣдъ чаши) и ты — и ты — постой, я дамъ тебѣ денегъ; не займу у тебя. — Какъ, все бѣжитъ? — Съ этого мгновенія да не будетъ пира, на которомъ бездѣльникъ не былъ бы желаннѣйшимъ гостемъ! Гори домъ мой! рушьтесь Аѳины! отнынѣ и человѣкъ и все человѣчество ненавистны Тимону! (Уходитъ).

Гости возвращаются съ другими Гостями и Сенаторами.

1 гос. Что такое, господа?

2 гос. Что взбѣсило такъ Тимона?

3 гос. Вздоръ. Не вида ли ль вы моей шапки?

4 гос. Я потерялъ плащь.

3 гос. Онъ безумецъ, рабъ причудъ своихъ. На дняхъ подарилъ мнѣ брилліантъ, а нынче сшибъ его съ моей шапки. Не видалиль вы моего брилліанта?

4 гос. Не видалиль вы моей шапки?

2 гос. Вотъ она.

4 гос. Вотъ и плащь мой.

1 гос. Такъ идемте же.

2 гос. Онъ рѣшительно рехнулся.

3 гос. Это чувствуютъ мои кости.

3 гос. Вчера дарилъ брилліантами, а сегодня бросается камнями!

ДѢЙСТВІЕ IV.

СЦЕНА 1.

Передъ стѣнами Аѳинъ. Входитъ Тимонъ.

ТИМ. Оглянусь еще на васъ^[15]! — О, стѣны, объемлющія волковъ, уйдите въ землю, не ограждайте Аѳинянъ! Жены, забудьте всякое цѣломудріе! Замри повиновеніе въ дѣтяхъ! Рабы и шуты, столкните со скамей важныхъ, сморщенныхъ сенаторовъ и правьте вмѣсто ихъ! Юная, незрѣлая еще дѣвственность, обратись въ безстыднѣйшее непотребство, и передъ глазами родителей! Должники, не поддавайтесь; платите ножами — рѣжьте горла заимодавцамъ! Воруйте невольники! вѣдь и надменные господа ваши длиннорукіе разбойники, грабительствующіе законами. Раба, на ложе къ господину — твоя госпожа въ домѣ разврата! Сынъ шестнадцатилѣтній, вырви костыль изъ рукъ дряхлаго, обезноженнаго отца и разможжи имъ ему голову! Благочестіе, богобоязненность, вѣра, согласіе, правосудіе, вѣрность, семейственность, мирное спокойствіе ночи, дружелюбіе, образованность, обходительность, торговля, промыслы, обряды, обычаи, постановленія и законы, обратитесь въ свои гибельныя противоположности, и да живутъ однѣ смуты! Грозныя повѣтрія, дохните на Аѳины, созрѣвшія уже для гибели, страшными, заразительными горячками! Холодная ломота, изколечь сенаторовъ, чтобъ и ногами они хромали, какъ совѣстью! Сладострастіе и распутство, проникните и въ мозгъ и въ кости юношей, чтобъ, плывя противъ потока добродѣтели, они утопли наконецъ въ развратѣ! Вередами и коростой да засѣется грудь каждаго Аѳинянина и общая проказа да будетъ единственной жатвой! Дыханіе да заражаетъ дыханіе, чтобъ и сообщество ихъ было также ядовито, какъ дружба ихъ! Кромѣ наготы моей, я ничего не выношу изъ тебя, гнусный городъ; (Сбрасывая съ себя одежду) возьми и это вмѣстѣ съ тысячами проклятій! Тимонъ бѣжитъ въ лѣса, гдѣ и лютѣйшій звѣрь будетъ для него человѣколюбивѣе человѣка. Уничтожьте, о, боги — молю услышьте меня — уничтожьте Аѳинянъ и въ стѣнахъ и за стѣнами города! и да ростетъ, вмѣстѣ съ лѣтами Тимона, его ненависть ко всему человѣчеству: и къ знатнымъ и къ низкимъ — безъ всякаго различія! Аминь.

СЦЕНА 2.

Аѳины. Въ домѣ Тимона. Входитъ Флавій съ двумя или тремя Служителями.

1 сл. Флавію). Послушай, Флавій, гдѣ aпe, однакожъ, господинъ нашъ? Неужели мы совсѣмъ разорились? все кончено — ничего не осталось?

ФЛАВ. Увы, друзья, что сказать мнѣ вамъ? Провосудные боги свидѣтели — я такъ же бѣденъ, какъ и вы.

1 сл. И такой домъ налъ! и такой благородный господинъ азорился! Все исчезло, не осталось даже и друга, который подалъ бы ему руку въ несчастій, раздѣлилъ съ нимъ судьбу его!

цO

2 сл. Какъ мы сами обращаемся спинами къ опущенному въ могилу товарищу, такъ и всѣ пріятели его погребеннаго счастія бѣгутъ прочь, оставляя ему, какъ пустые, опорожненные кошельки, свои лживыя клятвы, и онъ — нищій, преданный бурямъ и непогодамъ — бродитъ, какъ воплощенный позоръ, одинъ одинехонекъ съ своей болѣзнью: всѣми избѣгаемой нищетой

Входятъ еще нѣсколько Служителей.

Котъ и еще нѣсколько нашихъ товарищей.

ФЛАВ. Еще нѣсколько обломковъ рухнувшаго зданія.

3 сл. Но сердца наши, носятъ еще ливрею Тимона; я вижу это по вашимъ лицамъ. Мы все еще товарищи; служимъ равно и въ несчастій. Корабль нашъ течетъ, и мы, бѣдные мореходы, стоимъ на погружающейся палубѣ, прислушиваясь къ грозному шуму валовъ; и всѣ мы, поневолѣ, разнесемся но этому океану воздуха.

ФЛАВ. Добрые товарищи, я раздѣлю съ вами мое послѣднее. Гдѣбъ мы ни встрѣтились, встрѣтимся — изъ любви въ Тимону — товарищами; покачаемъ головами и скажемъ: «Знали мы времена лучшія», и это да будетъ какъ бы погребальнымъ звономъ счастію нашего господина. Вотъ по немногу каждому; (Раздавая имъ деньги), берите, берите, и ни слова болѣе! Такъ, богатые грустью, мы разстаемся бѣдными. (Служители обнимаются и расходятся въ разныя стороны). — О, какоежъ жестокое горе готовитъ намъ роскошь! Ктожъ не пожелалъ бы не знать богатства, когда богатство ведетъ къ нищетѣ и презрѣнію? Ктожъ захочетъ ослѣпляющей роскоши для того, чтобъ жить только грезами дружбы? чтобъ, пробудившись, увидать, что и вся роскошь и все что можетъ дать богатство, такая же подмалевка, какъ и подрумяненные друзья его^[16]? Бѣдный, честный господинъ мой, тебя разорило твое собственное сердце; тебя сгубила доброта твоя! Что жъ это за странное извращеніе природы, если излишняя доброта становится величайшимъ преступленіемъ человѣка? Ктожъ осмѣлится быть и въ половину такъ добрымъ, когда божественное великодушіе для людей всегда такъ гибельно? О, любезный господинъ мой, благословленный для того, чтобъ сильнѣе почувствовать бремя проклятія, обогащенный для того, чтобъ сдѣлаться бѣднякомъ — твое громадное богатство было твоимъ главнымъ несчастіемъ. Въ бѣшенствѣ онъ бѣжалъ гнуснаго скопища чудовищныхъ друзей; онъ ничего не взялъ съ собой для поддержанія и облегченія жизни. Пойду, отъищу его. Стану помогать ему, какъ могу; буду по прежнему его управителемъ, пока есть еще у меня золото!

СЦЕНА 3.

Лѣсъ. Входитъ Тимонъ.

ТИМ. О, благодатное, все-порождающее солнце, вызови изъ земли тлетворныя испаренія; зарази воздухъ между ею и путемъ сестры твоей^[17]! — Близнецы одного чрева — по зачатію, мѣсту питанія и рожденію, они не различимы почти; но взыщите ихъ различными судьбами, и возвеличенный тотчасъ же начнетъ пренебрегать униженнымъ. Осаждаемая всевозможными бѣдствіями, человѣческая природа не можетъ переносить счастія безъ презрѣнія къ природѣ человѣка. Возвысь нищаго и унизь вельможу^[18], и сенаторъ унаслѣдуетъ презрѣніе, а нищій почетъ. Только пастбище утучняетъ бока скота^[19], только недостатокъ дѣлаетъ его тощимъ. Ктожъ, въ полномъ сознаніи своей человѣчественности, осмѣлится возстать и воскликнуть: это льстецъ! Если онъ льстецъ, такъ и всѣ льстецы; потому что каждой высшей ступени счастія раболѣпствуетъ низшая: ученая голова склоняется передъ золотымъ болваномъ. Все криво! кромѣ прямой гнусности, нѣтъ ничего прямаго въ нашихъ проклятыхъ натурахъ; и потому проклятіе всѣмъ торжествамъ, всѣмъ обществамъ, всѣмъ сборищамъ людей! Тимонъ презираетъ подобныхъ себѣ, презираетъ даже и себя. Гибель всему человѣчеству! — Земля, дай мнѣ кореньевъ! (Копая). Тому же, кто ищетъ въ тебѣ чего нибудь лучшаго — услади глотку жесточайшимъ изъ твоихъ ядовъ… Это что такое? золото? желтое, блестящее, драгоцѣнное золото? Нѣтъ, боги, нѣтъ, я не хитрю молитвами^[20]; кореньевъ прошу я, о, небо! Тутъ достаточно, чтобъ сдѣлать черное бѣлымъ, гнусное прекраснымъ, преступное правымъ, подлое благороднымъ, старое юнымъ, трусость храбростью. Зачѣмъ же, для чего это, о, боги? Вѣдь оно и отъ васъ отвлечетъ жрецовъ и поклонниковъ; примется выдергивать подушки изъ подъ головы даже здоровыхъ^[21]. Желтый бездѣльникъ этотъ начнетъ вязать и расторгать все святое, благословлять проклятое; заставитъ обожать заплесневелую проказу; взыщетъ воровъ почестями, колѣнопреклоненіями и уваженіемъ, сажая ихъ на скамьи сенаторовъ; окружить отжившую вдову женихами, а жилицу больницъ, разъѣденную отвратительными язвами, разцвѣтитъ и раздушитъ, какъ юный апрѣльскій день. — Нѣтъ, земля проклятая, блудница всесвѣтная, возмутительница народовъ, я возвращу тебя въ первобытное состояніе. (Вдали раздаются звуки трубъ).-- А, трубы! — Ты живо, но я схороню тебя; ты вѣдь ходишь, мощный воръ, и тогда-какъ твои, искалеченные ломотой, хранители и стоять уже не могутъ. — Или, нѣтъ — оставлю часть на всякій случай. (Оставляетъ нѣсколько золота).

Входятъ при звукахъ трубъ и барабановъ: Алкивіадъ въ воинскихъ доспѣхахъ, Фрина и Тимандра.

АЛК. Эй, кто ты? Говори!

ТИМ. Животное какъ и ты. Да гложетъ же ракъ твое сердце за то, что снова кажешь мнѣ человѣческія лица!

АЛК. Твое имя? Ты человѣкъ, и человѣкъ такъ ненавистенъ тебѣ?

ТИМ. Я ненавидящій все человѣчество Мизантроповъ. А ты — будь собакой, чтобъ я, хоть нѣсколько, могъ любить тебя.

АЛК. Теперь вижу, что знаю тебя; но мнѣ рѣшительно неизвѣстно, что съ тобою было.

ТИМ. И я знаю тебя, и болѣе этого знаю ничего не хочу знать. Ступай за звукомъ своихъ барабановъ, расписывай землю человѣческой кровью, и краснѣй, какъ можно краснѣй! Жестокосерды и религіозныя постановленія и законы гражданскіе — каковажъ должна быть война? И все-таки, въ этой подлой блудницѣ, не смотря на ея ангельскіе взоры, болѣе гибельнаго, чѣмъ въ мечѣ твоемъ.

ФРИН. Да отгніютъ за это твои губы!

ТИМ. Не могутъ: вѣдь я не стану цѣловать тебя. Для меня зараза не покинетъ губъ твоихъ.

АЛК. Какъ дошолъ до этого благородный Тимонъ?

ТИМ. Какъ мѣсяцъ, лишенный возможности свѣтить; но возродиться, какъ мѣсяцъ, не могъ — не нашолъ солнца, у котораго могъ бы позаимствоваться.

АЛК. Любезный Тимонъ, чѣмъ могу я доказать тебѣ дружбу мою?

ТИМ. Утвердивъ меня еще болѣе въ моемъ убѣжденіи.

АЛК. Чѣмъ же?

ТИМ. Дай слово быть моимъ другомъ и не сдержи его. Не дашь — да накажутъ тебя боги, потому что ты человѣкъ! Сдержишь — да покараютъ тебя боги, потому что ты человѣкъ!

АЛК. Я слышалъ, такъ вскользь, о твоихъ несчастіяхъ —

ТИМ. Ты видѣлъ ихъ, когда я былъ богатъ.

АЛК. Я вижу ихъ теперь; тогда ты былъ счастливъ.

ТИМ. Какъ теперь ты — сворой потаскушекъ.

ТИМАН. Неужели это, всѣми превозносимый любимецъ Аѳинянъ?

ТИМ. Ты Тимандра?

ТИМАН. Да.

ТИМ. Будь же всегда блудницей! Вѣдь тѣ, что пользуются тобой, не любятъ тебя; награждай ихъ болѣзнями, удовлетворяя сладострастію ихъ. Пользуйся часами разврата: отправляй бездѣльниковъ въ бани и больницы, сажай краснощекую юность въ паровыя ванны и на діэту!

ТИМАН. Чтобъ тебѣ повѣситься, чудовище!

АЛК. Прости ему, милая Тимандра; разсудокъ его затопленъ, сгубленъ несчастіями. — Добрый Тимонъ, немного осталось у меня золота, и недостатокъ его возмущаетъ почти ежедневно мое обнищавшее войско; я слышалъ — и это сильно огорчило меня — что проклятые Аѳиняне, забывъ, что, еслибъ не твое богатство и не мечь твой, такъ быть бы имъ рабами сосѣднихъ государствъ —

ТИМ. Сдѣлай милость, вели бить въ барабаны и ступай своей дорогой.

АЛК. Я другъ твой; мнѣ жаль тебя, любезный Тимонъ.

ТИМ. Жаль, и потому мучишь? Мнѣ лучше, когда я одинъ.

АЛК. Такъ прощай же. Возьми себѣ это немногое —

ТИМ. На что мнѣ твое золото? вѣдь его нельзя ѣсть.

АЛК. Когда я обращу гордыя Аѳины въ груду развалинъ —

ТИМ. Такъ ты идешь на Аѳины?

АЛК. Да, и имѣю полное право на это.

ТИМ. Да погубятъ же ихъ боги твоею побѣдой! да погубятъ и тебя, за тѣмъ какъ побѣдишь ихъ!

АЛК. Меня-то, за что же, Тимонъ?

ТИМ. За то, что, побивъ бездѣльниковъ, ты погубишь и мою родину. Спрячь свое золото — возьми вотъ еще и это; бери, бери! Будь подобенъ чумѣ, которую Юпитеръ насылаетъ иногда на преступные города ядовитыми тучами: не щади никого. Не жалѣй, уважаемой за бѣлую бороду, старости — она ростовщица. Руби лживую жену — честны только одежды ея, сама же она сводня. Да не притупляютъ твоего остраго меча и щеки дѣвы; не вноси въ списокъ состраданія млечныхъ грудей, которыя и изъ-за рѣшетокъ обольщаютъ взоры мужей — означай ихъ страшными измѣнниками. Не щади и груднаго младенца, невинная улыбка котораго смягчаетъ глупцовъ; воображай, что это тотъ незаконнорожденный, который, по темному предсказанію оракула, долженъ перехватить тебѣ горло: кроши и его безъ зазрѣнія совѣсти. Отрекись отъ всякаго состраданія; закуй глаза и уши въ доспѣхи такъ твердые, чтобъ не пробили ихъ ни вопли матерей, дѣвъ, дѣтей, — ни видъ жрецовъ, въ священномъ облаченіи, истекающихъ кровью. — (Бросая ему золото). Вотъ тебѣ на жалованье войску. Губи и уничтожай; когдажь истощишь всѣ неистовства — погибни и самъ! Не говори ничего; ступай!

АЛК. Такъ у тебя осталось еще золото? Я принимаю его и не принимаю вполнѣ совѣта.

ТИМ. Принимаешь или не принимаешь — проклятіе небесъ да разразится и надъ тобой!

ФРИН. и ТИМАН. Дай же и намъ сколько нибудь, добрый Тимонъ. Есть у тебя еще?

ТИМ. Довольно, чтобъ заставить блудницу отречься отъ ремесла своего, а сводню — отъ размноженія блудницъ^[22]. Держите ваши вздернутые передники, подлыя твари! Клятвъ не нужно, хоть и знаю, что поклянетесь, поклянетесь такъ страшно, что и безсмертныхъ боговъ броситъ въ дрожь, въ небесную лихорадку; не клянитесь же — я и безъ того вѣрю вашему призванію. Будьте вѣчно блудницами; вздумаетъ кто обратить васъ нравственной рѣчью — соберите всѣ силы разврата: распалите, соблазните и его, подавите дымъ его вашимъ жгучимъ пламенемъ. Будьте вѣрны себѣ, и занимайтесь за тѣмъ, шесть мѣсяцевъ въ году совершенно противоположнымъ^[23]. Прикрывайте ваши жалкія, облезшія головы волосами мертвыхъ, хоть даже и висѣльниковъ^[24] — все равно; носите ихъ, надувайте ими, продолжайте распутствовать. Замазывайте морщины до того, что даже и лошадь увязнетъ на лицѣ вашемъ!

ФРИН. и ТИМАН. Хорошо — давай только золота. Чтожъ далѣе? Повѣрь, мы все сдѣлаемъ за золото.

ТИМ. Засѣвайте полыя кости мужей изнуреніемъ; дѣлайте высохшія ноги ихъ совершенно недвижными. Надрывайте голосъ законниковъ, чтобъ они не могли защищать неправду, не терзали слуха крючкотворствомъ; убѣляйте волосы жрецовъ, вопіющихъ противъ плоти, нисколько не вѣря своимъ возгласамъ; проваливайте, проваливайте на чисто, и съ переносицами, носы, одаренные чутьемъ не для общества, а для себя только; обезволосивайте курчавыхъ бездѣльниковъ; не обдѣляйте своими дарами и храбрецовъ, вѣчно невредимыхъ въ битвахъ. Заражайте все; уничтожайте всѣ источники плодородія. (Бросая имъ золото). Вотъ вамъ еще. — Губите другихъ, а это золото да погубитъ васъ самихъ, и рвы и канавы да будутъ вамъ могилами!

ФРИН. и ТИМАН. Больше совѣтовъ, больше золота, великодушный Тимонъ.

ТИМ. Больше распутства, больше зла, а тамъ увидимъ. Это только задатокъ.

АЛК. Гремите трубы и барабаны походъ на Аѳины! — Прощай, Тимонъ. Увѣнчается мое предпріятіе успѣхомъ — я увижусь еще съ тобой.

ТИМ. Не обманутъ меня мои надежды — я никогда не увижу тебя.

АЛК. Я никогда не вредилъ тебѣ.

ТИМ. Вредилъ; ты хвалилъ меня.

АЛК. Развѣ это вредъ?

ТИМ. Вредъ, если вѣрить ежедневному опыту. Ступай, да не забудь захватить съ собой и гончихъ своихъ.

АЛК. Мы докучаемъ ему. Впередъ! (Уходитъ съ Тимандрой и Фриной при звукахъ трубъ и барабановъ).

ТИМ. И изнемогающая отъ людской неблагодарности природа можетъ еще томиться голодомъ! — (Копая землю). О, мать всего, чье неизмѣримое чрево, чья безпредѣльная грудь все порождаетъ и питаетъ; о, ты, выводящая изъ того же самого вещества, изъ котораго составилось гордѣливѣйшее дитя твое — надмѣнный человѣкъ, и черную жабу, и синеватую ехидну, и золотистую ящерицу, и ядовитую мѣдяницу, и всѣ отвратительныя порожденія, озаряемыя животворящими лучами Гиперіона — даруй, изъ богатыхъ нѣдръ твоихъ, одинъ ничтожный корень тому, кто равно ненавидитъ всѣхъ сыновъ человѣческихъ. Обезплодь воспріимчивое чрево свое: не рождай болѣе людей неблагодарныхъ! Чревать тиграми, драконами, волками, медвѣдями; разрѣшайся новыми чудовищами, какихъ поверхность твоя никогда не представляла еще мраморному своду, надъ тобой перегнувшемуся! — А, корень! — Благодарю. — Засуши луга^[25], виноградники и поля, взодранныя плугомъ, плодами и винами которыхъ неблагодарный человѣкъ засаливаетъ свѣтлый умъ свой до того, что все разумное скользитъ только по немъ.

Входитъ Апемантусъ.

Еще человѣкъ? Проклятіе! проклятіе!

АПЕМ. Мнѣ сказали, что я найду тебя здѣсь. Говорятъ, ты вздумалъ подражать мнѣ, началъ жить по моему.

ТИМ. Это оттого что у тебя нѣтъ собаки; иначе я подражалъ бы ей. Чтобъ исчахнуть тебѣ!

АПЕМ. Все это только натяжка; жалкое, неприличное мужу отчаяніе, порожденное перемѣной счастія. Къ чему эта лопатка, это мѣсто, эта невольничья одежда, этотъ грустный взглядъ? Льстецы твои ходятъ еще въ шолкѣ, пьютъ вино, покоятся на мягкихъ ложахъ, лелѣютъ благоухающія немощи свои и давнымъ давно забыли ужъ, что существовалъ когда-то Тимонъ. Не позорь лѣсовъ, разыгрывая въ нихъ роль порицателя. Сдѣлайся самъ льстецомъ; постарайся поправить свое состояніе тѣмъ самымъ, что разорило тебя; преклоняй колѣна; пусть и одно уже дыханіе того, за кѣмъ ухаживаешь, сдуваетъ шапку съ головы твоей; превозноси, величай самыя гнусности его. Такъ поступали прежде и съ тобой; ты слушалъ, привѣтствовалъ, какъ харчевникъ, всякаго, приходившаго къ тебѣ бездѣльника. Почемужь и тебѣ, въ свою очередь, не сдѣлаться бездѣльникомъ? Разбогатѣешь снова — снова перейдетъ все къ бездѣльникамъ. Не воображай же быть тѣмъ, что я.

ТИМ. Походи я на тебя — я отрекся бы отъ самого себя.

АПЕМ. Да ты отрекся отъ себя, когда походилъ еще на себя; до этого ты былъ безумецъ — теперь дуракъ! Неужели ты думаешь, что холодный воздухъ, твой суровый дворецкій, нагрѣетъ тебѣ рубашку, — что эти мшистыя деревья, пережившія даже орла, будутъ бѣгать по слѣдамъ твоимъ, бросятся прислуживать тебѣ по твоему мановенію, — что студеный, покрытый льдомъ источникъ превратится въ утреннее крѣпительное питье для поправленія твоего, разстроеннаго вчерашнимъ пресыщеніемъ, желудка? Созови существа, которыя, не смотря на наготу и бездомность, выносятъ всѣ непогоды грозныхъ небесъ, всю непріязненность враждующихъ стихій, никогда не измѣняя своей природѣ — созови и заставь ихъ льстить тебѣ; о, ты увидишь —

ТИМ. Что ты глупецъ. Убирайся!

АПЕМ. Теперь я люблю тебя болѣе, чѣмъ когда нибудь.

ТИМ. Тѣмъ болѣе ненавижу я тебя.

АПЕМ. За что же?

ТИМ. За лесть нищетѣ.

АПЕМ. Я не льщу: я говорю, что ты нищій.

ТИМ. Для чего отыскалъ ты меня?

АПЕМ. Чтобъ побѣсить тебя.

ТИМ. Занятіе глупца, или бездѣльника. И тебя забавляетъ это?

АПЕМ. Да.

ТИМ. Такъ ты и бездѣльникъ.

АПЕМ. Еслибъ ты накинулъ на себя это грубое, холодное рубище для того, чтобъ проучить свою гордыню — было бы хорошо; но вѣдь ты накинулъ его поневолѣ: не будь ты нищимъ, ты, по прежнему, былъ бы мотомъ. Добровольная бѣдность переживаетъ невѣрную роскошь — увѣнчивается скорѣй: послѣдняя вѣчно требуетъ пополненія и никогда не пополняется; первая довольствуется собой. Безъ довольства и самое лучшее состояніе мучительнѣе, безотраднѣе, хуже и самаго худшаго, но довольнаго. Ты такъ несчастливъ, что долженъ желать смерти.

ТИМ. Только не по слову человѣка еще болѣе жалкаго. Ты рабъ, никогда не знавшій нѣжныхъ объятій Фортуны: ты родился собакой. Еслибъ тебѣ, какъ намъ, еще отъ самыхъ пеленъ открылся весь рядъ наслажденій, которыя эта краткая жизнь предлагаетъ тому, кто свободно можетъ располагать ея угодливыми сосками^[26] — ты погрязъ бы въ развратѣ, погубилъ бы свою юность на ложѣ сладострастія, никогда не изучилъ бы ледяныхъ правилъ благоразумія: гонялся бы только за сахарной дичью, передъ тобой несущейся. Что до меня — міръ всегда былъ моей кондитерской: мнѣ служили столько устъ, взоровъ, языковъ, сердецъ человѣческихъ, что я не зналъ на что и употребить ихъ; ихъ было такъ много, какъ листьевъ на дубу, и вотъ — отъ одного зимняго дуновенія, они облетѣли, оставили меня, обнаженнаго, беззащитнаго, въ добычу всѣмъ возможнымъ непогодамъ. Мнѣ, никогда не испытавшему ничего дурнаго, мнѣ можетъ это быть тягостнымъ; но тебѣ — ты родился въ страданіяхъ, ты свыкся съ ними. Тебѣ незачто ненавидѣть людей: они никогда не льстили тебѣ; ты ничего не давалъ имъ. Если хочешь проклинать — проклинай отца, жалкій голышь, который, какъ на смѣхъ, оплодотворилъ какую-то нищую, свалялъ тебя, голь наслѣдственная. Прочь, убирайся отсюда! — Не родись ты отребіемъ человѣчества — ты былъ бы льстецомъ и бездѣльникомъ!

АПЕМ. И ты такъ гордъ еще?

ТИМ. Гордъ, что я не ты.

АПЕМ. Я горжусь, что не былъ расточителемъ.

ТИМ. Я горжусь, что я и теперь расточителенъ еще. Совключись въ тебѣ все мое богатство, я и тутъ позволилъ бы тебѣ повѣситься. Оставь меня. — О, если бы жизнь Аѳинъ была въ этомъ корешкѣ — такъ съѣлъ бы я и ее. (Ѣстъ корень).

АПЕМ. (Подавай ему что-то). Постой, я поправлю твою трапезу.

ТИМ. Поправь лучше мое общество, оставивъ меня.

АПЕМ. Оставивъ тебя, я поправилъ бы только свое собственное.

ТИМ. Не поправилъ, а изгадилъ бы совершенно; если же нѣтъ, такъ я, покрайней мѣрѣ, желалъ бы этого.

АПЕМ. Чтожъ пожелалъ бы ты Аѳипамъ?

ТИМ. Тебя, перенесеннаго въ нихъ вихремъ. Хочешь — скажи имъ, что у меня есть золото; видишь сколько.

АПЕМ. Здѣсь золото безполезно.

ТИМ. Здѣсь-то оно и прекрасно и полезно; здѣсь оно спитъ покойно, не служитъ злу.

АПЕМ. Гдѣжъ спишь ты ночью, Тимонъ!

ТИМ. Подъ тѣмъ, что надо мною. Гдѣ кормишся ты днемъ, Апемантусъ?

АПЕМ. Гдѣ найду пищу, или, вѣрнѣе, гдѣ ѣмъ ее.

ТИМ. Желалъ бы, чтобъ ядъ былъ покоренъ мнѣ, понялъ чего хочу я.

АПЕМ. Чтожъ сдѣлалъ бы ты?

ТИМ. Приправилъ бы имъ твою пищу.

АПЕМ. Ты никогда не зналъ средины: зналъ и знаешь только крайности. Когда ты жилъ въ золотѣ и въ благоуханіяхъ — смѣялись надъ твоей чрезмѣрной разборчивостью; теперь, въ лохмотьяхъ, у тебя нѣтъ никакой, и тебя презираютъ за противоположное. Вотъ тебѣ тернъ — ѣшь!

ТИМ. Я не ѣмъ того, что ненавижу.

АПЕМ. Ты ненавидишь тернъ?

ТИМ. Ненавижу, хоть онъ и походитъ на тебя.

АПЕМ. Еслибъ ты пораньше началъ ненавидѣть льстивыхъ, далеко худшихъ терна, проныръ^[27] — ты былъ бы теперь гораздо довольнѣе собой. Слыхалъ ли ты когда нибудь, чтобъ расточитель бывалъ любимъ и затѣмъ, какъ совершенно расточитъ состояніе свое?

ТИМ. Бывалъ ли кто любимъ и безъ состоянія, о которомъ толкуешь?

АПЕМ. Я.

ТИМ. Понимаю; ты какъ-то былъ въ состояніи держать собаку.

АПЕМ. Какъ ты думаешь: кто въ этомъ мірѣ болѣе всего походитъ на льстецовъ твоихъ?

ТИМ. Болѣе всего женщины; но мущины — мущины, это сама лесть. Что сдѣлалъ бы ты съ этимъ міромъ, еслибъ имѣлъ власть надъ нимъ?

АПЕМ. Отдалъ бы его звѣрямъ, чтобъ избавиться отъ людей.

ТИМ. Уничтожился бы и самъ съ цѣлымъ человѣчествомъ, чтобъ остаться скотомъ между скотами?

АПЕМ. Да.

ТИМ. Скотское желаніе! Да удовлетворятъ же его всемогущіе боги вполнѣ! Будь ты львомъ — лисица проведетъ тебя; будь ты ягненкомъ — лисица съѣстъ тебя; будь лисой — левъ заподозритъ тебя, по обвиненію даже осла; будь осломъ — твоя глупость будетъ твоимъ мученіемъ, а ты всегда готовымъ завтракомъ для волка; будь волкомъ — твоя прожорливость не оставитъ тебя ни на минуту въ покоѣ и тебѣ частехонько придется отваживать самую жизнь изъ-за обѣда; будь единорогомъ — тебя погубятъ гордость и злость, ты сдѣлаешся жертвой своего же собственнаго бѣшенства^[28]; будь медвѣдемъ — тебя убьетъ лошадь; будь лошадью — тебя разтерзаетъ леопардъ; будь леопардомъ — будешь братомъ льва, и пятна родства твоего сдѣлаются заклятыми врагами твоей жизни: спасеніе будетъ въ удаленіи, защита въ отсутствіи. Будь какимъ хочешь животнымъ, ты все-таки будешь подвластенъ другому животному; и чтожъ ты за животное и теперь уже, что не догадываешся какая участь падетъ тебя въ желанномъ превращеніи?

АПЕМ. Еслибъ ты могъ угодить мнѣ разговоромъ со мной, такъ угодилъ бы теперешнимъ. Да, Аѳины дѣйствительно лѣсъ, наполненный звѣрями.

ТИМ. Какъ же удалось ослу проломать стѣну ихъ — вѣдь ты за городомъ?

АПЕМ. Вонъ, идутъ поэтъ и живописецъ. Да зачумятъ они тебя своей бесѣдой! Чтобъ не заразиться — я уступаю имъ мѣсто. Когда мнѣ нечего будетъ дѣлать, я приду къ тебѣ.

ТИМ. Когда, кромѣ тебя, ничего не будетъ живаго — приходи. По моему, лучше быть собакой нищаго, чѣмъ Апемантусомъ.

АПЕМ. Ты величайшій изъ глупцовъ.

ТИМ. Еслибъ ты былъ хоть на столько чистъ, чтобъ на тебя можно было плюнуть.

АПЕМ. Чтобъ очумѣть тебѣ; ты такъ гнусенъ, что тебя и проклинать невозможно.

ТИМ. Подлѣ тебя всѣ бeздѣльники покажутся благороднѣйшими созданіями.

АПЕМ. Все, что вырывается изъ твоихъ устъ — проказа.

ТИМ. Да, когда изъ нихъ вырывается твое имя. Я прибилъ бы тебя, еслибъ не боялся заразить рукъ моихъ.

АПЕМ. Жалѣю, что не могу отгноить ихъ языкомъ моимъ.

ТИМ. Оставь меня, гадкій пометъ паршивой собаки! Мысль, что ты живешь еще — убиваетъ меня; видя тебя, я задыхаюсь отъ бѣшенства.

АПЕМ. Желаю тебѣ лопнуть съ досады.

ТИМ. Убирайся, гнусный бездѣльникъ! Мнѣ жалокъ даже камень, которымъ бросаю въ тебя (Бросаетъ въ нею камень.)

АПЕМ. Животное!

ТИМ. Рабъ!

АПЕМ. Жаба!

ТИМ. Бездѣльникъ, бездѣльникъ, бездѣльникъ! (Апемантусъ пятится назадъ, какъ бы съ намѣреніемъ уйти).-- Лживый міръ этотъ опротивѣлъ мнѣ совершенно: я уже ничего не могу любить въ немъ, кромѣ развѣ крайнихъ необходимостей. Готовь же, Тимонъ, готовь могилу себѣ; лежи тамъ, гдѣ легкая морская пѣна будетъ ежедневно орошать твой намогильный камень, и пусть гласитъ твоя эпитафія, что смертью своей ты издѣвается надъ жизнью другихъ. — (Смотря на золото). О, дивный цареубійца, драгоцѣнный разлучникъ отца съ сыномъ, свѣтлый осквернитель чистѣйшаго ложа Гименея! безстрашный Марсъ! вѣчно юный, бодрый, счастливый волокита, растопляющій блескомъ своимъ священный снѣгъ на лонѣ Діаны! видимый богъ, спаивающій рѣшительныя невозможности, заставляющій ихъ лобызаться, говорящій на всѣхъ языкахъ для всѣвозможныхъ цѣлей! о, чудный оселокъ сердецъ, вообрази, что люди — рабы твои, возмутились, и поверши ихъ въ губительную междоусобицу, чтобы міръ этотъ сдѣлался достояніемъ звѣрей!

АПЕМ. Того же желаю и я, но только по смерти моей. — Я скажу, что у тебя есть золото, и все тотчасъ же обратится къ тебѣ.

ТИМ. Обратится?

АПЕМ. Да.

ТИМ. Такъ обратись же и ты; но только, прошу, спиною.

АПЕМ. Живи и люби нищету свою.

ТИМ. Живи такъ долго, долго, и умри, какъ жилъ! Я разсчитался съ тобой. (Апемантусъ уходитъ).

Входятъ Разбойники.

Еще какія-то подобія людей? — Ѣшь, Тимонъ, и ненавидь ихъ.

1 РАЗ. Откудажь взять ему золото? Вѣрно какая нибудь бездѣлица: нѣсколько оставшихся крохъ. Вѣдь именно недостатокъ золота, да измѣна друзей и лишили его разсудка^[29].

2 раз. И все-таки говорятъ, что у него бездна сокровищь.

3 раз. А вотъ увидимъ. Не дорожитъ онъ ими — онъ сейчасъ же выдастъ намъ все; но если дорожитъ — какъ добудемъ мы ихъ?

2 раз. Правда; съ собой онъ не станетъ носить ихъ: вѣрно спряталъ куда нибудь.

1 раз. Не онъ ли это?

РАЗБОЙНИКИ. Гдѣ?

2 раз. Судя по тому, какъ описывали его — онъ.

3 раз. Онъ — я знаю его.

РАЗБОЙНИКИ. Здравствуй, Тимонъ.

ТИМ. Что вамъ, разбойники?

РАЗБОЙНИКИ. Мы воины, а не разбойники.

ТИМ. И то и другое, и дѣти женъ еще.

РАЗБОЙНИКИ. Мы не разбойники, а люди сильно нуждающіеся.

ТИМ. Вы нуждаетесь болѣе всего въ пищѣ. Отчегожь нуждаетесь вы? Въ землѣ довольно кореньевъ, въ окрестностяхъ болѣе ста ключей, дубы обременены желудями, кустарники пунцовыми ягодами; природа, какъ щедрая хозяйка, накрываетъ вамъ богатѣйшій обѣдъ на каждомъ кустѣ. И вы нуждаетесь?

1 раз. Мы не можемъ кормиться травой, ягодами и водой, какъ птицы, звѣри и рыбы.

ТИМ. Ни даже птицами, звѣрями и рыбами — а людьми. Впрочемъ, васъ надобно еще благодарить за то, что воруете и разбойничаете явно, не прикрываясь никакой благовидной личиной; вѣдь занимающіеся дозволенными промыслами воруютъ несравненно больше вашего. — (Бросая имъ золото). Вотъ вамъ золото, жалкіе воришки! Ступайте, сосите одуряющую кровь винограда до тѣхъ поръ, пока жгучая горячка не вскипятитъ и не вспѣнитъ вашей собственной, и не избавитъ васъ, такимъ образомъ, отъ висѣлицы; — врачамъ же не довѣряйте — лѣкарства ихъ ядъ: они убиваютъ чаще, чѣмъ вы грабите. Похищайте вмѣстѣ и жизнь и богатство; разбойничайте, воруйте — вѣдь вы этого не скрываете, вѣдь это ремесло ваше. Образцы воровства я найду вамъ во всемъ: солнце воръ — оно обкрадываетъ моря своей притягательной силой; мѣсяцъ воръ отъявленный — онъ крадетъ блѣдный свѣтъ свой у солнца; море воръ — жидкой зыбью своей оно разрѣшаетъ мѣсяцъ въ соленыя слезы; и земля воръ — она родитъ и питаетъ навозомъ, который накрадываетъ себѣ изъ испражненій всего міра; все воръ! Самый законъ — узда и бичь вашъ — пользуясь своимъ могуществомъ, воруетъ безнаказанно. Не любите и самихъ себя: грабьте другъ друга. — Вотъ вамъ еще золота! — Рѣжьте горла! все, что ни встрѣтите — все воръ! Ступайте въ Аѳины, ломайте домы и лавки: когобъ не обокрали вы — обокрадете вора же. Если я даю вамъ золото, такъ это не для того, чтобъ вы воровали меньше — воруйте еще болѣе, и золото да погубитъ васъ все-таки! (Уходитъ въ пещеру).

3 раз. Онъ почти совсѣмъ отвратилъ меня отъ ремесла моего, убѣждая быть вѣрнымъ ему.

1 раз. Все это онъ совѣтовалъ изъ ненависти къ человѣчеству — нисколько не изъ желанія намъ добра.

2 раз. Я повѣрю ему, какъ врагу, и откажусь отъ ремесла моего.

1 раз. Пусть прежде успокоятся Аѳины; вѣдь честнымъ можно сдѣлаться во всякое время. (Уходятъ).

Входить Флавій.

ФЛАВ. О, боги! неужели этотъ жалкій, оборванный человѣкъ господинъ мой? Какъ онъ блѣденъ и худъ! О, дивный памятникъ доброты, во-зло употребленной! Какую страшную противуположность блеску и роскоши представляетъ тугъ нищета безпощадная! Нѣтъ ничего на землѣ гнуснѣе друзей, способныхъ доводить и благороднѣйшее до такого униженія. И какъ идетъ къ нашему времени заповѣдь, заставляющая любить враговъ своихъ; въ самомъ дѣлѣ лучше ужъ любить того, кто явно желаетъ тебѣ зла, чѣмъ того, кто губитъ подъ личиной дружбы. — Онъ замѣтилъ меня. Я выскажу ему мое искренное сожалѣніе; буду служить ему всю жизнь мою.

Тимонъ выходить изъ пещеры.

Добрый господинъ мой!

ТИМ. Прочь! кто ты?

ФЛАВ. Неужели ты забылъ меня?

ТИМ. Къ чему вопросъ этотъ? Я забылъ все человѣчество; если и ты человѣкъ — я забылъ и тебя.

ФЛАВ. Я твой бѣдный, но честный служитель.

ТИМ. Такъ я не знаю тебя. Честные люди никогда не служили мнѣ; у меня были только негодяи, прислуживавшіе за столомъ бездѣльникамъ.

ФЛАВ. Боги свидѣтели, никогда еще бѣдный управитель не грустилъ о несчастіи своего господина такъ искренно, какъ я.

ТИМ. Какъ! ты плачешь? — Подойди ко мнѣ поближе; ты нравишся мнѣ, потому что ты женщина, отрекаешся отъ кремнистой твердости мущинъ, глаза которыхъ увлажаются только похотью, или смѣхомъ. Состраданіе спитъ въ нихъ сномъ непробуднымъ. Странное время: есть слезы для радости и нѣтъ для горя!

ФЛАВ. О, прошу узнай меня, повѣрь моему участію и позволь мнѣ быть, по прежнему, твоимъ управителемъ, пока не истощится и мое небольшое достояніе.

ТИМ. Неужели у меня былъ управитель такъ вѣрный, такъ честный и теперь такъ утѣшительный? это совсѣмъ сбиваетъ меня съ толку. Дай вглядѣться въ лицо твое. Да, нѣтъ никакого сомѣнія — и онъ рожденъ женщиной. — О, боги, никогда не увлекающіеся, простите мнѣ мою всеобъемлющую, ничего не исключающую опрометчивость! признаюсь — есть человѣкъ честный; но — не перетолковывайте словъ моихъ — одинъ только: не болѣе, и онъ управитель! Какъ хотѣлось бы мнѣ ненавидѣть все человѣчество, а ты выкупаешся; но, кромѣ тебя, я все-таки обременяю моимъ проклятіемъ всѣхъ, всѣхъ! Мнѣ кажется, впрочемъ, что ты болѣе честенъ, чѣмъ уменъ; проводя и надувая меня, ты скорѣй нашолъ бы себѣ другое мѣсто: вѣдь многіе добываютъ себѣ новаго господина, садясь на шею старому. Скажи, однакожъ, по совѣсти — что дѣлать, я не могу не сомнѣваться даже и въ несомнѣнномъ — не хитрость ли, не своекорыстіе ли твоя привязанность ко мнѣ? не дружба ли это лихоимца, не подарокъ ли богача, въ ожиданіи въ двадцать разъ большаго?

ФЛАВ. Нѣтъ, добрый господинъ мой; сомнѣніе и недовѣрчивость проникли въ грудь твою слишкомъ ужъ поздно. Тебѣ въ счастіи слѣдовало бы опасаться несчастія; но опасенія приходятъ обыкновенно тогда только, когда ужъ все потеряно. Нѣтъ, боги свидѣтели, меня привели къ тебѣ истинная любовь, долгъ и уваженіе къ твоему благородству, заботливость о средствахъ твоего существованія. Повѣрь, и величайшее счастіе, сужденное мнѣ въ настоящемъ или въ будущемъ, отдалъ бы я за исполненіе одного только желанія, чтобъ ты могъ наградить меня своимъ собственнымъ обогащеніемъ.

ТИМ. Желаніе твое исполнено. Вотъ, единственный честный человѣкъ, возьми это сокровище, ниспосылаемое тебѣ богами черезъ меня, нищаго. Ступай, живи въ довольствѣ и счастіи, но съ однимъ условіемъ: какъ можно дальше отъ людей; ненавидь, проклинай всѣхъ; не имѣй ни къ кому состраданія. Пусть голодъ сгонитъ тѣло съ костей бѣдняка прежде, чѣмъ ты поможешь ему; давай собакамъ въ чемъ откажешь людямъ; людей же пусть поглотятъ тюрьмы; пусть высушиваются въ ничто долгами; пусть уподобятся побитымъ морозомъ растеніямъ; пусть болѣзни вылакаютъ всю лживую кровь ихъ! — Прощай, будь счастливъ!

ФЛАВ. О, позволь мнѣ остаться съ тобой, утѣшать тебя!

ТИМ. Боишся проклятій — оставь меня! бѣги, пока еще счастливъ и свободенъ. Бѣги людей — никогда не показывайся и мнѣ! (Уходятъ въ разныя стороны).

ДѢЙСТВІЕ V.

СЦЕНА I.

Передъ пещерой Тимона. Входятъ: Поэтъ и Живописецъ.

ЖИВ. Мнѣ подробно описали мѣстность; мы непремѣнно найдемъ его, гдѣ нибудь тутъ, по близости.

ПОЭТ. Не слыхалиль вы о немъ еще чего нибудь? Оправдываются ли слухи о его непомѣрномъ богатствѣ?

ЖИВ. Вполнѣ; самъ Алкивіадъ разсказывалъ. Онъ осыпалъ золотомъ Фрину и Тимандру; обогатилъ бѣдныхъ, бродяжничавшихъ воиновъ, да и управителю своему, говорятъ, подарилъ огромную сумму.

ПОЭТ. Такъ разореніе его было только комедіей для испытанія друзей.

ЖИВ. Разумѣется; вы увидите, онъ опять явится въ Аѳины, разцвѣтетъ, какъ гордая пальма, и еще роскошнѣе, чѣмъ когда нибудь. По этому-то и не мѣшаетъ показать, что мнимое несчастіе его нисколько не измѣнило нашего къ нему расположенія; такимъ образомъ, мы убѣдимъ его въ нашемъ благородствѣ, и кошельки наши^[30], навѣрное, наполнятся желаемымъ, если только справедливы толки о его богатствѣ.

ПОЭТ. Чтожъ намѣрены вы представить ему?

ЖИВ. Теперь ничего, кромѣ самого себя; но скажу, что готовлю для него превосходнѣйшую картину.

ПОЭТ. Я также намекну, что тружусь надъ предназначеннымъ ему сочиненіемъ.

Тимонъ показывается у входа въ пещеру.

ЖИВ. И прекрасно. Обѣщанія — совершенно въ духѣ времени: они открываютъ глаза ожиданію; другое дѣло исполненіе ихъ — оно почти совсѣмъ вышло изъ употребленія, и если существуетъ, такъ развѣ только между простаками да простолюдинами. Обѣщаніе и вѣжливо и въ модѣ; исполненіе — родъ послѣдней воли или духовной, обнаруживающей ужаснѣйшій умственный недугъ того, кто составляетъ ее.

ТИМ. (Про себя). Дивный художникъ! гаже себя, ты ужъ не можешь написать человѣка!

ПОЭТ. Я думаю, какое бы придать содержаніе сочиненію, которое посулю ему. Оно должно быть его олицетвореніемъ; должно быть сатирой на непрочность благосостоянія: обнаженіемъ безмѣрной лести, которая сопутствуетъ юности и богатству.

ТИМ. (Про себя). И въ своемъ же собственномъ сочиненіи ты выставишь себя величайшимъ негодяемъ; отбичуешь, въ другихъ, свои собственные пороки. Бичуй же — у меня есть еще для тебя золото!

ПОЭТ. Отыщемъ же его; мы погрѣшимъ противъ собственнаго счастія, если пропустимъ благопріятное мгновеніе.

ЖИВ. Правда; ищи, что тебѣ нужно, пока свѣтитъ еще день, пока не настала черная ночь. Идемъ.

ТИМ. Я помогу вамъ отыскать меня. Что же за богъ золото, если ему служатъ въ капищахъ, гнуснѣйшихъ даже свинаго хлѣва! Но ты оснащиваешь корабли и заставляешь ихъ пахать пѣнистое море; ты внушаешь благоговѣйное уваженіе къ бездѣльникамъ: тебѣ — поклоненіе, а твоимъ, только тебѣ повинующимся поклонникамъ — вѣнецъ чумный на вѣки! Подойду къ нимъ. (Подходить).

ПОЭТ. Благо, доблестному Тимону!

ЖИВ. Нѣкогда нашему благородному покровителю.

ТИМ. Неужели я дожилъ до того, что вижу, наконецъ, двухъ человѣкъ честныхъ?

ПОЭТ. Мы такъ часто пользовались твоей щедростью, и вдругъ, узнаемъ, что ты покинулъ свѣтъ, оставленъ неблагодарными друзьями — чудовищами, для которыхъ мало и всѣхъ каръ неба! Какъ? оставить того, чье, какъ звѣзды, лучезарное благородство давало и жизнь и значеніе всему существованію ихъ! Это выводитъ меня изъ себя, и я не нахожу словъ, въ которыя бы могъ облечь эту исполинскую не благодарность.

ТИМ. Пусть ходитъ нагая; такимъ образомъ она будетъ виднѣе. И вы, честные, оставаясь тѣмъ, что вы есть — сдѣлаете ее еще замѣтнѣе, еще очевиднѣе.

ЖИВ. И онъ, и я, мы оба были орошены дождемъ твоей щедрости, и мы такъ чувствуемъ благотворное дѣйствіе его.

ТИМ. Да, вы честные люди.

ЖИВ. Мы пришли предложить тебѣ наши услуги.

ТИМ. Честнѣйшіе люди! Чѣмъ же отблагодарить мнѣ васъ за это? Можете вы ѣсть коренья, пить холодную воду?

ОБА. Мы сдѣлаемъ для тебя все, что можемъ.

ТИМ. Вы честные люди — вы услыхали, что у меня есть еще золото; я знаю, что слышали. Говорите правду: вѣдь вы честные люди.

ЖИВ. Слышали, благородный Тимонъ; но ни онъ, ни я — мы пришли совсѣмъ не по этому —

ТИМ. Добрые честные люди! — (Живописцу). Ты поддѣлываешся подъ природу лучше всѣхъ аѳинскихъ живописцевъ; ты, въ самомъ дѣлѣ, лучшій: ты поддѣлывается такъ естественно.

ЖИВ. Да, не дурно.

ТИМ. Превосходно! — (Поэту). Что до твоихъ стихотвореній — стихъ твой такъ плавенъ, такъ гладокъ, такъ нѣженъ: и ты необыкновенно естествененъ въ своемъ родѣ. Но, не смотря на все это, честные друзья мои, я долженъ сказать, что у васъ есть небольшой недостатокъ — недостатокъ совсѣмъ, впрочемъ, не чудовищный; и я нисколько не хочу утруждать васъ просьбою освободиться отъ него.

ОБА. Скажи, какой?

ТИМ. Но, можетъ быть, вы оскорбитесь?

ОБА. Напротивъ, мы будемъ очень благодарны тебѣ.

ТИМ. Въ самомъ дѣлѣ?

ОБА. Не сомнѣвайся.

ТИМ. Каждый изъ васъ довѣряетъ бездѣльнику, который надуваетъ васъ безсовѣстнѣйшимъ образомъ.

ОБА. Какъ?

ТИМ. Вы слушаете его ласкательства, видите его притворство, знаете его грубыя продѣлки, и все-таки любите, питаете, лелѣете его въ своемъ сердцѣ. А онъ — повѣрьте мнѣ — отъявленный мошенникъ.

ЖИВ. Но я не знаю, кто же это?

ПОЭТ. Я также.

ТИМ. Послушайте, я люблю васъ: я дамъ вамъ золота — избавьте только себя отъ этихъ негодяевъ. Повѣсьте, заколите, или утоните ихъ въ нужномъ мѣстѣ: уничтожьте ихъ какимъ бы ни было способомъ, и тогда приходите ко мнѣ — я не пожалѣю золота.

ОБА. Назови ихъ; скажи, кто они.

ТИМ. Ступай ты туда, ты туда — каждый изъ васъ все-таки будетъ вдвоемъ; каждый изъ васъ и въ одиночествѣ и наединѣ все-таки будетъ въ обществѣ отъявленнаго бездѣльника. (Живописцу). Не хочешь, что бы тамъ, гдѣ ты, были два мошенника — не подпускай къ себѣ его. (Поэту). Хочешь быть въ обществѣ только одного негодяя — избѣгай его. Убирайтесь! (Бьетъ ихъ). Вотъ вамъ золото; вѣдь вы только за нимъ и пришли, бездѣльники! Вотъ вамъ плата за трудъ вашъ; убирайтесь! Ты алхимикъ — обрати же и это въ золото! Прочь, прочь съ глазъ моихъ, подлые псы! (Уходитъ, прогоняя ихъ).

СЦЕНА 2.

Тамъ же. Входятъ Флавій и два Сенатора.

ФЛАВ. Напрасно хотите выговорить съ нимъ; онъ такъ ограничился самимъ собою, что, кромѣ его, все подобное человѣку кажется ему враждебнымъ.

1 сен. Покажи намъ его пещеру; мы обѣщали Аѳинянамъ поговорить съ нимъ.

2 сен. Человѣкъ не всегда одинаковъ. Его сдѣлали такимъ время и горе — время же, возвративъ ему прежнее благосостояніе, можетъ сдѣлать его и прежнимъ человѣкомъ. Ты только проводи насъ къ нему, а тамъ увидимъ.

ФЛАВ. Вотъ его пещера; миръ и спокойствіе да царствуютъ въ ней! — Тимонъ, благородный Тимонъ, выдь къ друзьямъ твоимъ. Аѳиняне привѣтствуютъ тебя въ лицѣ двухъ почтеннѣйшихъ сенаторовъ. Выслушай ихъ.

Тимонъ выходитъ.

ТИМ. О, сожги ихъ, солнце благотворное! — Говорите и, затѣмъ, ступайте на висѣлицу. За каждое истинное слово — по волдырю на языкъ; каждое ложное да будетъ разкаленнымъ желѣзомъ и да уничтожитъ языкъ по самый корень!

1 сен. Достойный Тимонъ —

ТИМ. Достойный подобныхъ вамъ, какъ вы достойны Тимона.

2 сен. Аѳинскіе сенаторы привѣтствуютъ тебя —

ТИМ. Я такъ благодаренъ имъ за это, что отблагодарилъ бы чумой, еслибъ только могъ добыть ее для нихъ.

1 сен. О, забудь, что намъ самимъ такъ прискорбно. Всѣ сенаторы, движимые единодушной любовью, просятъ тебя возвратиться въ Аѳины, гдѣ тебя ждутъ и почести и слава.

2 сен. Они вполнѣ сознаютъ, какъ непростительно было забвеніе твоихъ заслугъ; все государство — рѣдко сознающее свои ошибки — чувствуетъ теперь, что ему недостаетъ Тимона; что, отказомъ помочь ему — оно готовило свою собственную гибель. Оно поручило намъ выразить тебѣ свое раскаяніе, предложить вознагражденіе, далеко превышающее оскорбленіе: столько любви и богатства, что всѣ, понесенныя тобой несправедливости вычеркнутся изъ твоего сердца, и въ немъ останутся только ихъ любовь и признательность.

ТИМ. Вы очаровываете, изумляете меня почти до слезъ. Дайте же мнѣ сердце глупца да глаза женщины, и я заплачу отъ радости, доблестные сенаторы.

1 сен. Такъ возвратись же вмѣстѣ съ нами и прими начальство надъ Аѳинами — надъ нашими и твоими Аѳинами. Тебя встрѣтятъ съ радостью, облекутъ неограниченной властью, и твое имя увѣнчается неувядаемой славой, только что отразимъ бѣшенаго Алкивіада, который, какъ дикій вепрь, взрываетъ миръ своей родины —

2 сен. И грозитъ стѣнамъ Аѳинъ страшнымъ мечемъ своимъ.

1 сен. И потому, благородный Тимонъ —

ТИМ. И потому, благородные сенаторы, и потому — когда Алкивіадъ примется умерщвлять моихъ соотечественниковъ, скажите Алкивіаду отъ Тимона, что Тимону нѣтъ никакого дѣла до этого. Но если онъ начнетъ громить прекрасныя Аѳины, рвать бороды добрыхъ старичковъ нашихъ, предавать на позоръ бѣшеной, звѣрской войнѣ даже дѣвъ невинныхъ, то скажите ему и тогда, что Тимонъ, изъ состраданія къ старости и юности, не можетъ не сказать, что ему и до этого нѣтъ никакого дѣла. Пусть неистовствуетъ до конца, потому что ножи ихъ не посмотрятъ ни на что, пока у васъ будутъ еще для нихъ горла. Что же до меня самого — въ лагерѣ недовольныхъ нѣтъ такого ничтожнаго ножишка, который не былъ бы для меня драгоцѣннѣе почтеннѣйшаго горла въ Аѳинахъ. За симъ, поручаю васъ покровительству боговъ много-милостивыхъ, какъ воровъ — тюремщикамъ.

ФЛАВ. Оставьте его: все напрасно.

ТИМ. Я трудился надъ моей эпитафіей — завтра увидятъ ее. Долговременная болѣзнь здоровья и жизни близится къ окончанію, и ничтожество даруетъ мнѣ все. Прощайте; да бичуетъ васъ Алкивіадъ, а вы — Алкивіада, и долго, долго!

1 сен. Тщетны всѣ наши убѣжденія.

ТИМ. Но я все-таки люблю мою отчизну; я не изъ тѣхъ, которые могутъ радоваться общему несчастію, хоть и говорятъ это про меня.

1 сен. Вотъ это пріятно слышать.

ТИМ. Кланяйтесь моимъ любезнымъ соотечественникамъ —

1 сен. Просьба, дѣлающая честь устамъ твоимъ.

2 сен. И входящая въ наши уши, какъ увѣнчанный побѣдитель въ тріумфальные ворота.

ТИМ. Поклонитесь и скажите имъ отъ меня, что для того, чтобъ избавить ихъ отъ страданій, отъ боязни врага, отъ безпокойствъ, потерь, томленія любви и множества другихъ случайныхъ непріятностей, которымъ подвергается утлая ладья природы на невѣрномъ потокѣ жизни — я готовъ оказать имъ еще небольшую услугу, готовъ научить ихъ, какъ ускользнуть отъ ярости бѣшенаго Алкивіада.

2 сен. Онъ возвратится!

ТИМ. Близь моей пещеры есть дерево, которое, на собственную свою потребу, я долженъ срубить, и срубить скоро; скажите друзьямъ моимъ, скажите Аѳинянамъ: всѣмъ, отъ высшаго до низшаго, что если кто изъ нихъ хочетъ покончить всѣ свои страданія разомъ — пусть спѣшитъ сюда и повѣсится на немъ, пока еще не свалилъ его топоръ мой. Прошу, передайте имъ и привѣтъ и совѣтъ мой.

ФЛАВ. Не надоѣдайте ему — вамъ не измѣнить его.

ТИМ. Сюда вы ужъ не приходите опять. Скажите Аѳинянамъ, что Тимонъ устроилъ себѣ вѣчное жилище на берегу, постоянно, разъ въ день, покрываемомъ соленой пѣной волнистой стихіи; приходите туда, и пусть намогильный камень мой будетъ вашимъ оракуломъ. — О, договорите же все горькое, уста мои, и потомъ — замолкните навѣки. Все дурное да поправляютъ чума и заразы. Могилы да будутъ единственнымъ произведеніемъ людей, а смерть — единственнымъ пріобретеніемъ ихъ. — Сокрой лучи свои, о, солнце! Тимонъ свершилъ свое предназначенье! (Уходитъ).

1 сен. Ненависть срослась съ нимъ.

2 сен. Всѣ наши надежды на него рушились. Идемъ, поищемъ другихъ средствъ предотвратить, грозящую намъ опасность.

1 сен. Да, тутъ нечего терять время.

СЦЕНА 3.

Стѣны Аѳинъ. Выходятъ: два Сенатора и Гонецъ.

1 сен. Тебѣ трудно было разузнать все съ совершенной точностью; можетъ быть, на самомъ-то дѣлѣ, войско его и не такъ многочисленно, какъ ты доносишь.

ГОН. Я скорѣй уменьшилъ. Кромѣ того, по всему видно, что онъ скоро двинется къ стѣнамъ нашимъ.

2 сен. Плохо намъ будетъ, если они не уговорятъ Тимона возвратиться!

ГОН. Я встрѣтился съ гонцомъ, однимъ изъ моихъ старыхъ знакомцевъ, и мы, не смотря на то, что находимся въ рядахъ враждебныхъ, разговорились дружески. Онъ скакалъ къ Тимону съ письмомъ, которымъ Алкивіадъ проситъ его идти вмѣстѣ съ нимъ на Аѳины, потому что онъ возсталъ противъ нихъ отчасти и изъ-за него.

Входятъ два Сенатора, бывшіе у Тимона.

1 сен. Вотъ и наши товарищи.

3 сен. Ни слова болѣе о Тимонѣ: на него нечего надѣяться. — Барабаны врага слышны ужъ; страшное приближеніе его темнитъ воздухъ пылью. Скорѣй, въ городъ; къ оружію! Гибель наша, кажется, неизбѣжна.

СЦЕНА 4.

Лѣсъ. Пещера Тимона и близь нея намогильный камень. Входитъ Воинъ.

ВОИН. По описанію это то самое мѣсто. — Эй! кто тамъ есть? говори, откликнись! — Нѣтъ отвѣта. — Это что такое? Тимонъ умеръ, кончилъ свое поприще. Это вскопалъ^[31] какой нибудь звѣрь: людей тутъ нѣтъ и слѣда. Умеръ навѣрное, и это его могила. — На камнѣ какая-то надпись; я неумѣю читать, но я сниму ее воскомъ. Вождю нашему извѣстны всякія писмена: онъ юнъ годами, да старъ знаніями. Теперь ужъ онъ навѣрное передъ гордыми Аѳинами, паденія которыхъ такъ жаждетъ. (Уходитъ).

СЦЕНА 5.

Передъ стѣнами Аѳинъ. Трубы. Входитъ Алкивіадъ съ войскомъ.

АЛК. Трубите трусливому и развратному городу наше страшное прибытіе. (Трубятъ на переговоры).

Сенаторы всходятъ на стѣны.

До сихъ поръ вы шли безпрепятственно путемъ рѣшительнаго произвола, замѣняя законъ вашей волей; до сихъ поръ я и всѣ, дремавшіе подъ сѣнью вашей власти, бродили скрестивъ руки, оглашая воздухъ безполезными стопами страданіи. Теперь, согбенные члены возмужавшаго ношатая кричатъ: «довольно»; теперь, отдохнутъ, на вашихъ покойныхъ креслахъ, выбившіяся изъ силъ жертвы, и задохнется богатая надменность страхомъ и бѣгствомъ.

1 сен. Юный, благородный вождь, когда твое первое неудовольствіе на насъ было еще только въ мысли; когда ни ты не имѣлъ еще достаточныхъ силъ, ни мы — причины страшиться тебя, мы посылали тебѣ бальзамъ для укрощенія твоего гнѣва: предлагали загладить нашу несправедливость любовью, далеко большею всѣхъ оскорбленій.

2 сен. Точно также старались мы возвратить и ожесточеннаго Тимона; просили его, обѣщали все поправить. Мы не всѣ были жестокосерды; не всѣ заслуживаемъ кару безпощадной войной.

1 сен. Не руками, оскорбившихъ тебя, воздвигнуты эти стѣны; да и самое оскорбленіе не такъ еще велико, чтобъ эти башни, памятники, школы должны были пасть за вину нѣсколькихъ лицъ.

2 сен. Виновники твоего изгнанія померли; стыдъ, что они ошиблись такъ непростительно — надорвалъ сердца ихъ. Войди же, благородный вождь, въ нашъ городъ съ распущенными знаменами и — если ужъ не можешь отказать своей мести въ пищѣ, такъ противной природѣ человѣка — удовлетворись, покрайней мѣрѣ, десятиной смерти: казни, по жребію, только десятаго.

1 сен. Не всѣ же виновны; и не жестокосердіе ли мстить живымъ за мертвыхъ^[32]? преступленія не наслѣдуются, какъ земли. И потому, доблестный соотечественникъ, введи войско, но оставь злобу за стѣнами; пощади Аѳины — колыбель твою и близкихъ тебѣ, которыхъ, въ пылу ярости, уничтожишь вмѣстѣ съ виновными. Войди, какъ пастырь въ овчарню: удали зараженныхъ, но не рѣжь же всѣхъ, безъ разбора.

2 сен. Все, чего ты хочешь, ты скорѣй вынудишь у насъ улыбкой, чѣмъ вырубишь мечемъ.

1 сен. Коснись только ногой до замкнутыхъ воротъ нашихъ, и они отворятся, если смягченное сердце твое скажетъ намъ, что войдешь дружественно.

2 сен. Брось свою перчатку, или что хочешь, въ знакъ того, что ищешь праведнаго возмездія, а не общей гибели, и пусть все твое войско стоитъ въ городѣ, пока мы не исполнимъ всѣхъ твоихъ желаніи.

АЛК. Вотъ вамъ моя перчатка. Сойдите и отомкните никѣмъ неугрожаемые ворота. Смерть только тѣмъ изъ враговъ Тимона и моихъ, которыхъ назовете сами; смерть только имъ. А чтобъ еще болѣе успокоить васъ — ни одинъ изъ моихъ воиновъ не оставитъ поста своего, не возмутитъ потока общественнаго порядка безнаказанно, не сдѣлавшись отвѣтчикомъ передъ законами вашего города.

СЕНАТОРЫ. О, благородный вождь!

АЛК. Сойдите же и будьте вѣрны данному слову. (Сенаторы сходятъ и отворяютъ ворота).

Входитъ Воинъ.

ВОИН. Благородный вождь, Тимонъ умеръ и схороненъ на самой окраинѣ моря. На могильномъ камнѣ я нашолъ надпись и оттиснулъ ее воскомъ; этотъ оттискъ будетъ толмачемъ моего невѣжества.

АЛК. (Читаетъ). «Здѣсь лежитъ жалкій трупъ, лишенный жалкой души. Не старайтесь узнать мое имя. Проклятіе всѣмъ вамъ, живые бездѣльники! Здѣсь покоюсь я — я, Тимонъ, ненавидѣвшій, при жизни, все живое. Проходи! кляни меня какъ хочешь, только не останавливайся здѣсь». — Это вѣрное выраженіе послѣдняго состоянія твоей души. Но, хотя ты и ненавидѣлъ въ насъ наши человѣческія слабости, пренебрегалъ изліяніями нашихъ чувствъ: слезинками, которыми разрѣшается скупая природа человѣка — мощный умъ твой научилъ, однакожъ, тебя какъ заставить и необъятнаго Нептуна вѣчно орошать слезами и твою скромную могилу, и вины прощенныя. Благородный Тимонъ умеръ — мы не забудемъ почтить память его. — Ведите же меня въ вашъ городъ; я обовью мечь мой оливой: война родитъ у меня миръ, миръ укротитъ войну, я заставлю ихъ врачевать другъ друга. — Бейте въ барабаны! —

---

1. Въ прежнихъ изданіяхъ: Our poesy is а gown, which uses… По экземпляру Колльера: Our poesy is а gum which issues"…
2. Въ прежнихъ изданіяхъ: In а wide sea of wах… По экземпляру Колльера: In а wide sea of verse…
3. Въ прежнихъ изданіяхъ: That I had по anyry wit to be a lord. По экземпляру Колльера: That I had so hungry а wish to be а lord.
4. Гнѣвъ, кратковременное безумство.
5. Въ Шекспирово время было въ обычаѣ, что каждый гость приносилъ къ обѣду свой ножъ. Вилки же были еще неизвѣстны.
6. Въ прежнихъ изданіяхъ: which is too weak to be а sinner… По экземпляру Колльера: which is too weak to be а fire.
7. Привратника знатныхъ и богатыхъ всегда представляли суровымъ и сердитымъ.
8. Въ прежнихъ изданіяхъ: …nor resumes no care of what is to continue: Never mind was to be so unwise… По экземпляру Колльера…. по reserve, no care of what is to continue: Never mind was surely so unwise…
9. Служители называютъ въ этой сценѣ другъ друга именами господъ своихъ, что случается нерѣдко и въ настоящее время, даже у насъ.
10. Такъ назывались въ Англіи, въ то время, дома разврата.
11. Въ прежнихъ изданіяхъ: to supply his instant use with so many talents… He cannot want fifty-five hundred talents. По экземпляру Колльера: to supply his instant use witli 500 talents… He cannot want 500 talents… Эта поправка противорѣчитъ слѣдующей за тѣмъ рѣчи Сервилія, и потому я не рѣшился принять ее.
12. Тутъ непереводимая игра значеніями слова bill — обязательство и топоръ, сѣкира. Тимонъ, принимая это слово въ послѣднемъ значеніи, говоритъ: Рубите меня ими! разсѣкайте до пояса!
13. По прежнимъ изданіямъ: Не did behave bis anger, ere 't was spcnt, As if he had but prov’d an argument. По экземпляру Колльера: Не did reprove bis anger, ere 't was spent, As if he had but mov’d an argument.
14. Въ прежнихъ изданіяхъ: If there were no foes, that were enough alone… По экземпляру Колліера: Were there no foes, that were itself enough…
15. На Аѳины.
16. Въ прежнихъ изданіяхъ: Who’d be so mok’d vvith glory? or to live But in а dream of friendship? To have а pomp and all what state compounds… По экземпляру Колльера: Who’d be so mock’d with glory as to live But in а dream of friendship? and revive To have bis pomp, and all state comprehends…
17. Луны.
18. Въ прежнихъ изданіяхъ: and deny’t that lord… По экземпляру Колльера: and decline that lord…
19. Въ прежнихъ изданіяхъ: lards the brother’s sides… По экземпляру Колльера: lards the rothers sides…
20. Въ прежнихъ изданіяхъ: I am no idle votarist… — По экземпляру Колльера: I am no idol votarist…
21. Старое мнѣніе, что смерть ускоряется выниманіемъ подушекъ изъ подъ головы умирающаго.
22. Въ прежнихъ изданіяхъ: And to make whores, а bawd… По экземпляру Колльера: And to make whores abhorr’d… Я перевелъ по прежнимъ.
23. Леченіемъ послѣдствій разврата.
24. Женскіе парики вошли въ Англіи въ моду въ 1595 году, и мода эта осмѣивалась въ Шекспирово время весьма часто. Для приготовленія ихъ срѣзывали нерѣдко волосы съ головъ даже висѣльниковъ.
25. Въ прежнихъ изданіяхъ: Dry up thy marrows… По экземпляру Колльера: Dry up thy meadows…
26. Въ прежнихъ изданіяхъ: То such as may the passive drugs of it… По экземпляру Колльера: To such as may the passive dugs of it…
27. Тутъ непереводимая игра созвучіями словъ: medlar — кизиль, замѣненный мною терномъ и medeller — человѣкъ, вмѣшивающійся въ чужія дѣла, проныра.
28. Разсказывали, что левъ и единорогъ вѣчно враждовали между собою; что левъ, при встрѣчѣ съ единорогомъ, спѣшилъ тотчасъ же за какое нибудь дерево и единорогъ, стремительно бросаясь за нимъ, вонзалъ рогъ свой въ дерево и такимъ образомъ дѣлался добычей льва.
29. Въ прежнихъ изданіяхъ: and the falling-from of his friends drove him into his melancholy. По экземпляру Колльера: and the falling-from him of his friends drove him into this melancholy.
30. Въ прежнихъ изданіяхъ: to load our purpоses with what they travel for… По экземпляру Колльера: to load our purses with what we travel for…
31. Въ прежнихъ изданіяхъ: Some beast read this;…. По экземпляру Колльера: Some beast rear’d this…
32. Въ прежнихъ изданіяхъ: For those that were, it is not square to take… По экземпляру Колльера: For those that were is’t not severe to take…