ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:
правитьГ-жа Пернель, мать Оргона Бежаръ.
Оргонъ, мужъ Эльмиры Мольеръ.
Эльмира, жена Оргона Г-жа Мольеръ.
Дамисъ, сынъ Оргона Гюберъ.
Маріана, дочь Оргона Г-жа Де-Бри.
Валеръ, женихъ Маріаны Ла-Гранжъ.
Клеантъ, братъ Эльмиры Да-Торильеръ.
Тартюфъ, ханжа Дю-Круази.
Дорина, служанка Маріаны Мад. Бежаръ.
Г-въ Лойаль, судебный приставъ Де-Бри.
Полицейскій чиновникъ ***
Флипота, служанка Г-жи Пернель ***
ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.
правитьГ-жа Пернель.
Нѣтъ мочи слушать ихъ! Пойдемъ, пойдемъ, Флипота.
Эльмира.
Вы такъ торопитесь, что не догонишь васъ.
Г-жа Пернель.
Безъ дальнихъ проводовъ, невѣстушка: забота
Не нужная совсѣмъ на этотъ разъ.
Эльмира.
Такъ поступать прямая наша
Обязанность. Но почему, мамаша,
Такъ скоро собрались вы?
Г-жа Пернель.
Потому,
Что вашего житья я выносить не въ силахъ.
Во всемъ перечите вы нраву моему:
Не смѣй сказать словечка никому,
И въ домѣ родственниковъ милыхъ
Не хочетъ уважать меня никто.
Здѣсь просто на просто дворъ короля Пето 1).
1) Въ средніе вѣка нищіе въ Парижѣ имѣли свои цехъ, и староста этого цеха напивался король Пето, — вѣроятно отъ латинскаго peto. Такъ какъ этому королю, конечно, очень трудно было управиться со своими подданными, то домъ, въ которомъ каждый могъ поступать по своему произволу, сравнивали съ дворомъ короля Пето.
Дорина.
Когда…
Г-жа Пернель.
Попридержи языкъ свой, грубіанка!
Ты здѣсь не больше, какъ служанка,
Такъ съ мнѣніемъ своимъ не суйся, ни гу-гу!
Дамисъ.
Но…
Г-жа Пернель.
Ты же глупъ, мой внучекъ. Это слово
Я, бабушка твоя, всегда твердить готова,
И твоему отцу я повторить могу
Свое пророчество, что сына шалопая
Онъ выростилъ: вредна любовь слѣпая.
Маріанна.
Я думаю…
Г-жа Пернель.
А ты, его сестрица, ты —
Съ улыбкой сладенькой и скромница наружно,
Но тихихъ омутовъ всегда бояться нужно.
Лукавство хуже простоты:
Все дѣлаютъ исподтишка лишь
Такія скромницы, за что ихъ не похвалишь.
Эльмира.
Но, матушка…
Г-жа Пернель.
Хоть гнѣвайся, хоть нѣтъ,
Но и тобой, невѣстушка, мой свѣтъ,
Я недовольна тоже.
Ты дѣтямъ подаешь примѣръ дурной… О, Боже,
Ихъ мать-покойница не такъ вела себя!
Ты наряжаешься, какъ истая мотовка,
А мужа одного любя,
Женѣ и стыдно и неловко
Нарядами своими щеголять.
Но послѣ этого, сударыня…
Г-жа Пернель.
Сказать
И вамъ, сударь, могу словечко безъ утайки.
Я очень почитала васъ всегда,
Но если-бъ въ домѣ здѣсь играла роль хозяйки,
То предложила-бъ вамъ не жаловать сюда.
Распространяете вы часто неумѣстно
Такія правила и мысли, сударь мой,
Которымъ слѣдовать нечестно.
Простите, говорю, какъ человѣкъ прямой,
Что думаю, безъ всякаго стѣсненья.
Дамисъ.
За то Тартюфъ вашъ всѣхъ честнѣе, безъ сомнѣнья.
Г-жа Пернель.
Мужъ добродѣтельный, достоинъ онъ похвалъ;
Всѣ чтить его должны, гдѣ-бъ онъ не появился,
И я не потерплю, чтобы такой нахалъ,
Какъ ты, надъ нимъ глумился.
Дамисъ.
А намъ невыносимъ презрѣнный лицемѣръ,
Которому пришлось по вкусу полновластье:
Не смѣй повеселиться, напримѣръ,
Коль не изволитъ онъ намъ дать на то согласье.
Дорида.
По правиламъ его попробуй только жить,
То, что не сдѣлай ты, все будетъ преступленье.
Онъ осуждать гораздъ.
Г-жа Пернель.
Кому-же и судить!
Указываетъ онъ для вашего спасенья
Путь вѣрный къ небесамъ, и мой сынокъ внушить
Вамъ долженъ бы къ нему любовь и уваженье.
Дамисъ.
Нѣтъ, бабушка, для самого отца
Я никогда душой кривить не буду,
Чтобъ восхвалять такого наглеца.
Меня онъ вѣчно бѣситъ и — быть худу! —
Я, наконецъ, пущу крутыя мѣры въ ходъ,
Такъ что сюда онъ позабудетъ входъ.
Дорина.
И точно злость возьметъ, ей Богу,
Смотря какъ проходимецъ этотъ здѣсь
Въ права хозяина входить сталъ понемногу.
Безъ башмаковъ сюда пришелъ онъ, нищій, весь
Оборванный, а нынче всѣхъ порочить
И домомъ всѣмъ распоряжаться хочетъ.
Г-жа Пернель
Была-бы въ домѣ тишь и Божья благодать,
Когда-бы сталъ онъ вами управлять.
Дорина.
По вашему, святой онъ почему-то,
А мы святошу видимъ въ немъ и плута.
Г-жа Пернель.
Вотъ язычекъ!
Дорина.
Терпѣть я не могу,
Какъ барина, такъ и его слугу.
Г-жа Пернель.
Слуги не знаю я, а потому — ни слова,
За то за барина всегда стоять готова.
Вы ненавидите за то его, что онъ
Вамъ правду говоритъ въ глаза. Онъ благороденъ,
Онъ каждымъ дѣйствіемъ грѣховнымъ возмущенъ,
И этимъ хочетъ небу быть угоденъ.
Дорина.
Съ чего-же изъ себя выходитъ онъ, когда
Пожалуетъ къ намъ кто нибудь сюда?
Чѣмъ оскорбляетъ небо посѣщенье
Порядочныхъ гостей? Вы знать мое сужденье
Желаете?
Онъ нынче ревновать
Сталъ барыню ко всѣмъ…
Г-жа Пернель.
Нельзя-ли помолчать!
О томъ, что говоришь, соображай сначала.
Давно уже сама я замѣчала,
Что началъ осуждать не онъ одинъ
Всѣ эти многолюдныя собранья.
Да, этотъ вѣчный шумъ и экипажей стукъ,
И сборище ливрейныхъ слугъ
Въ сосѣдяхъ возбуждаютъ порицанье.
Быть можетъ ничего на тѣхъ собраньяхъ нѣтъ
Дурного — гости всѣ ведутъ себя примѣрно,
Но громко толковать объ этомъ началъ свѣтъ,
А это уже скверно.
Клеантъ.
Зажать хотите вы людскіе рты?
Была бы наша жизнь скучна до тошноты,
Когда-бъ мы принимать въ своемъ жилищѣ
Не смѣли никогда друзей, намъ дорогихъ,
Чтобъ только не давать различнымъ сплетнямъ пищи.
Намъ все-таки не избѣжать бы ихъ:
Отъ сплетенъ нѣтъ нигдѣ ограды и спасенья, —
Такъ будемъ жить, какъ слѣдуетъ жить намъ,
Забывъ всѣ опасенья,
И полную дадимъ свободу болтунамъ.
Дорина.
Не Дафна-ли, болтливая сосѣдка,
И крошка-мужъ ея судачатъ нынче насъ?
Тотъ, у кого замаранъ хвостъ, нерѣдко
Злословитъ, лжетъ, не опуская глазъ
Безстыжихъ, грязные распространяя слухи,
И дѣлаетъ слона изъ мухи.
Всѣ мерзости свои такіе господа
Приписывать другимъ готовы безъ стыда,
Пуская въ ходъ всѣ гадкіе намеки,
Всѣ клеветы, какъ будто отъ того
Ихъ собственная грязь, ихъ личные пороки
Не будутъ никому бросаться такъ въ глаза.
Г-за Пернель.
Молчи ты, егоза!
Съ тобой я несогласна:
Оронту, напримѣръ, да и другимъ всѣмъ ясно,
Что Дафна женщина достойная вполнѣ;
Межъ тѣмъ, какъ хорошо извѣстно мнѣ,
Порядки здѣшніе она не хвалитъ тоже.
Дорина.
Хорошъ примѣръ! Вы на кого-же
Ссылаетесь? Состарившись, скромна,
Конечно, эта барыня, и строго
Теперь ведетъ себя она,
Но въ этомъ доблести немного.
Когда она была свѣжа и молода,
Тогда не брезгала побѣдами, любила,
Чтобъ поклонялись ей, — но пронеслись года,
Исчезла красоты побѣдоносной сила,
И вотъ теперь она
Изношенныя прелести должна
Скрывать подъ маской набожности… Вѣчно
Кокетки отставныя такъ хитрятъ:
Обидно имъ и больно безконечно,
Что свѣтъ о нихъ забылъ, и потому спѣшатъ,
Глубоко затаивъ въ себѣ обиду,
Ханжами сдѣлаться, быть праведными съ виду,
Изъ зависти хулятъ другихъ за каждый шагъ, —
Прощенія не жди — ничѣмъ ихъ не умолишь —
И ненавидятъ молодость за то лишь,
Что юности своей имъ не вернуть никакъ.
Г-за Пернель (Эльмирѣ).
Такія бредни по сердцу, какъ видно,
Тебѣ, невѣстушка, и я должна молчать,
Когда при барынѣ служанка такъ безстыдно
Всѣмъ зажимаетъ ротъ; но въ свой чередъ сказать
И я хочу тебѣ, что одобряю сына
За то, что пріютилъ онъ, приласкалъ
Благочестиваго такого господина,
Котораго, знать, Богъ самъ вамъ послалъ,
Чтобъ вывести васъ всѣхъ изъ мрака заблужденья.
Такъ слушайтесь его для своего спасенья;
Онъ осуждаетъ лишь достойное хулы,
А эти всѣ визиты да балы —
Конечно злого духа порожденье.
На вашихъ сборищахъ и тѣни нѣтъ
Благочестивыхъ истинно бесѣдъ:
Шумятъ, поютъ, балясы точатъ
И каждый очернить другого только хочетъ,
Ну, словомъ, закружится голова
У умника, какого вамъ угодно,
На тѣхъ собраніяхъ, и цѣль ихъ такова:
Сойдясь, всѣхъ осмѣять поочередно.
Я одного врача запомнила слова:
Тамъ вавилонское столпотворенье словно.
Болтаютъ всѣ: кто въ лѣсъ, кто по дрова.
Потомъ пересказалъ онъ мнѣ дословно…
Что зубы скалите? Себѣ ищите дуръ
Другихъ, чтобъ тѣшиться надъ ними.
Черезъ чуръ
Всѣ здѣсь позаврались. Прощай. Къ себѣ меня вы
И не заманите: не скоро загляну.
Спишь, сонная тетеря! Ну,
Ступай за мной и дома жди расправы.
Клеантъ.
Я не пойду за ней. Того гляди опять,
Въ дурномъ расположеньи духа,
Она меня начнетъ ругать…
Ужасно дикая старуха!
Дорина.
А мнѣ такъ очень жаль,
Что эта барыня не слышитъ васъ! Мораль
И отповѣдь она такую-бы вамъ пропѣла,
Что скоро-бы у васъ въ глазахъ позеленѣло.
Клеантъ.
Изъ за чего на всѣхъ накинулась она?
Старуха, кажется, въ Тартюфа влюблена.
Дорина.
Мать хороша, а сынъ… Намъ за него обидно:
Былъ умный человѣкъ и храбрый на войнѣ,
И вдругъ ополоумѣлъ онъ, какъ видно,
Съ тѣхъ поръ, какъ обошелъ Тартюфъ его вполнѣ.
Онъ плута этого гораздо больше любитъ,
Чѣмъ мать, жену и двухъ дѣтей;
Онъ — исполнитель всѣхъ его затѣй;
Его ласкаетъ онъ, и нѣжитъ, и голубитъ,
Какъ милую любовницу. Теперь
Тартюфа за столомъ, самъ скромный, какъ невѣста,
На первое усаживаетъ мѣсто,
И радъ, когда тотъ ѣстъ за шестерыхъ, какъ звѣрь,
Забывъ на время пустословье;
Хозяинъ лучшіе куски ему кладетъ,
И если тотъ рыгнетъ,
Ему желаетъ добраго здоровья;
Онъ носится, какъ кошка съ саломъ, съ нимъ,
О немъ толкуетъ цѣлыми часами,
Всѣ дѣйствія его считаетъ чудесами,
А всѣ его слова — пророчествомъ однимъ.
Мошенникъ, раскусивъ съ кѣмъ онъ имѣетъ дѣло,
Конечно, за носъ водитъ простака,
Его морочитъ смѣло,
То льститъ ему, то смотритъ съ высока,
При этомъ денежки выманивая ловко…
И у слуги его такая-же сноровка
Нахальная… Мальчишка этотъ намъ
Внушенья дѣлаетъ, грубитъ по временамъ,
Разшвыриваетъ юбки наши, платья,
И даже шарфикъ мой недавно разорвалъ,
(Его-бы самого готова разорвать я!)
Лишь только потому, что рядомъ онъ лежалъ
Съ «Цвѣтами Святости» 1), крича, что осквернила
Нарядомъ дьявола я эту книжку… Мило,
Не правда-ли?
1) Fleurs des Saints — сочиненіе одного испанскаго іезуита.
Эльмира (Клеанту).
Счастливецъ! ты избралъ
Благую часть и здѣсь остался: этимъ
Ты новой воркотни, мой милый, избѣжалъ.
Однако я на верхъ отправлюсь къ дѣтямъ,
Того гляди, сейчасъ пріѣдетъ мужъ.
Клеантъ.
А я
Здѣсь подожду его, голубушка моя,
Съ нимъ поздороваюсь и поскорѣй дамъ тягу.
Дамисъ.
Возьмите на себя хоть вы отвагу
Потолковать съ отцемъ моимъ на счетъ
Замужества Маріаны. Вѣроятно,
Онъ подъ вліяніемъ Тартюфа не даетъ
Согласья своего. Надѣюсь, вамъ понятно,
Что какъ сестру мою, такъ и меня
Интересуетъ это дѣло:
Я самъ люблю сестру Валера и жду дня,
Когда могу я смѣло…
Дорина.
Тссъ! Онъ идетъ.
Оргонъ.
А! здравствуй, братъ.
Клеантъ.
Тебя я поджидалъ и видѣть очень радъ.
Въ деревнѣ, думаю, теперь ужасно скучно.
Оргонъ.
Дорина…
Извини, мнѣ нужно распросить,
Что дома новаго.
Ну, все благополучно
У насъ? Здоровы всѣ?
Дорина.
Не смѣю скрыть:
Намедни барыню трепала лихорадка.
Оргонъ.
А что Тартюфъ?
Дорина.
Такой-же, какъ всегда:
Отъ жира лоснится и спитъ и ѣстъ онъ сладко.
Оргонъ.
Бѣднякъ!
Дорина.
А барынѣ на умъ не шла ѣда,
На ужинъ и взглянуть она не пожелала:
Такъ головная боль ее одолѣвала.
Оргонъ.
Ну, а Тартюфъ?
Дорина.
Онъ ужиналъ одинъ,
Двухъ куропатокъ съѣлъ съ благочестивымъ видомъ
Бараній бокъ, да не забылъ и винъ.
Оргонъ.
Бѣдняжка!
Дорина.
Барыня ни на минутку
Глазъ не могла въ жару сомкнуть всю ночь;
Мы сами, испугавшись не на шутку,
Не спали до утра, стараясь ей помочь
Хоть чѣмъ нибудь…
Оргонъ.
Ну, а Тартюфъ?
Дорина
Онъ, плотно
Покушавъ, задремалъ и у себя потомъ
Залегъ на боковую беззаботно
И до другого дня проспалъ мертвецкимъ сномъ.
Оргонъ.
Бѣдняжка!
Дорина.
Барыню едва мы убѣдили
Кровопусканье сдѣлать. Кровь
Ей наконецъ пустили,
И барыня теперь здорова вновь.
Оргонъ.
Ну, а Тартюфъ?
Дорина.
О, барынѣ въ угоду,
Чтобъ поскорѣй поправилась она,
Онъ вытянулъ за завтракомъ, какъ воду,
Бутылку цѣлую вина.
Оргонъ.
Бѣдняжка!
Дорина.
Словомъ, всѣ здоровы и, понятно,
Должны моимъ повѣрить вы словамъ.
Я-жъ къ барынѣ пойду и разскажу, какъ вамъ
Ея выздоровленіе пріятно.
Клеантъ.
Пойми-же, что она смѣялась надъ тобой,
И, братъ, не прогнѣвись, вполнѣ ты стоишь смѣха.
Да образумься-же! Что это за потѣха!
Возможно-ли, чтобъ человѣкъ любой,
Плутъ первый могъ околдовать такъ скоро
И заставлялъ тебя забыть и все и всѣхъ?
Ты спасъ отъ нищеты и отъ позора
Тартюфа этого, и что-же? какъ на грѣхъ…
Оргонъ.
Постой, постой. Вѣдь ты знакомъ съ нимъ мало,
Чтобъ такъ судить о немъ. Узнай его сначала.
Клеантъ.
Положимъ, я его не знаю; ну, а ты
Какія въ немъ нашелъ хорошія черты?
Оргонъ.
Какія?.. Если-бъ ты сошелся съ нимъ, навѣрно,
Тебя-бы онъ очаровалъ безмѣрно
И въ немъ бы ты души не чаялъ цѣлый вѣкъ.
Ахъ, это человѣкъ… такой онъ человѣкъ…
Ну, словомъ, человѣкъ почтенный и серьёзный.
Ты, слушая его, получишь взглядъ иной,
И кучею какою-то навозной
Покажется тебѣ весь этотъ міръ земной.
Я, лишь узналъ его, переродился словно,
Любовь и дружбу началъ отвергать,
И если-бъ схоронилъ жену, дѣтей и мать,
Отнесся-бы къ тому я очень хладнокровно,
Напрасно не взывая къ небесамъ.
Клеантъ.
Похвально, нечего сказать.
Оргонъ.
Ахъ, ты бы самъ
Всѣхъ порицающихъ его возненавидѣлъ,
Когда-бы первое знакомство наше видѣлъ.
Онъ церковь ежедневно посѣщалъ
И около меня обыкновенно,
Ставъ на колѣни, охалъ и вздыхалъ
И пламенно молился: то смиренно
Лбомъ объ полъ стукался, то билъ рукою въ грудь,
Душевнаго экстаза не скрывая
И въ храмѣ общее вниманье вызывая.
Когда-жъ я уходилъ, домой направивъ путь,
Онъ забѣгалъ впередъ и предлагалъ у входа
Святую воду мнѣ.
Узнавши отъ его слуги на сторонѣ,
Что онъ бѣднякъ и нашего прихода,
Помочь ему я поспѣшилъ, но онъ,
Растроганъ и смущенъ,
Всѣхъ денегъ взять не согласился,
И только малой частью ихъ рѣшился,
Хоть я протестовалъ,
Воспользоваться: «этого мнѣ много!»
Когда-жъ обратно денегъ я не бралъ,
Тартюфъ при мнѣ ихъ нищимъ раздавалъ.
Затѣмъ — за эту мысль благодарю я Бога —
Рѣшился у себя я дать ему пріютъ,
И съ этихъ поръ узналъ спокойствіе и счастье,
Чего въ другихъ семействахъ не найдутъ.
Оберегая честь мою, участье
Не только принимаетъ онъ во мнѣ,
Но и въ моей женѣ:
Онъ бѣсится, когда иные ферлакуры
Ей начинаютъ строить куры,
За ней слѣдитъ по цѣлымъ онъ часамъ
И болѣе ее ревнуетъ, чѣмъ я самъ.
Повѣришь ли, себѣ онъ ставитъ въ преступленье
Свой каждый шагъ и каждое движенье,
И какъ-то на себя за то негодовалъ,
Что, стоя на молитвѣ, онъ поймалъ
Блоху и въ ходъ пустилъ свой ноготь:
Ее, дескать, не слѣдовало трогать.
Клеантъ.
Тьфу пропасть! Или ты совсѣмъ рехнулся вдругъ,
Иль вышутить меня желаешь, милый другъ.
Оргонъ.
Ахъ, вольнодумецъ ты закоренѣлый!
Пора-бы образумиться, пора…
Себя ты понемножку передѣлай,
Не то безбожіе и образъ мыслей смѣлый
Тебя не доведутъ, повѣрь мнѣ, до добра.
Клеантъ.
Слыхали это мы! Всѣ люди,
Тебѣ подобные, всегда такъ говорятъ.
По странному упорству иль причудѣ,
Слѣпцы, они хотятъ,
Чтобъ и другіе слѣпы были тоже,
И всякій здравый взглядъ,
По мнѣнью ихъ, есть богохульство… Все-же
Меня, братъ, ты ничѣмъ не застращаешь, нѣтъ, —
И за себя готовъ я Богу дать отвѣтъ,
А лицемѣрамъ всѣмъ я кланяться не стану:
Какъ трусы цѣлый вѣкъ кричатъ
О храбрости своей, такъ каждый пустосвятъ
Къ кривлянью прибѣгаетъ и къ обману.
Но какъ же отличить не можешь ты
Ханжи отъ праведника, словно
Такъ сходны типовъ ихъ черты?
Ты смѣшиваешь, другъ мой, безусловно
Лицо съ личиною, лукавство съ прямотой,
Фальшивую монету съ настоящей,
И лицемѣріе съ духовной чистотой,
И съ мишурой блестящей
Равняешь слитокъ золотой.
Да, люди странно созданы. Свой разумъ
Они съумѣли какъ-то извратить;
Изъ крайности одной въ другую разомъ
Бросаются и, все пересолить
Большіе мастера, благое даже дѣло,
Чтобъ пыль пустить въ глаза, они испортятъ смѣло.
Но рѣчь объ этомъ — вскользь и ты моимъ словамъ
Не придавай особаго значенья.
Оргонъ.
Вы — мудрецы и книги въ руки вамъ,
А въ томъ, что ты мудрецъ — не можетъ быть сомнѣнья.
Свѣтъ знанія въ тебѣ одномъ вмѣщенъ!
Мы всѣ глупцы, а ты оракулъ и Катонъ.
Клеантъ
Нѣтъ, милый братъ, я вовсе не философъ
И не берусь рѣшать мудреныхъ всѣхъ вопросовъ,
Но все таки смышленъ на столько, можетъ быть,
Что ложь могу отъ правды отличить.
Передъ людьми благочестивой жизни
Почтительно всегда склониться я готовъ;
Тутъ мѣста шуткѣ нѣтъ иль рѣзкой укоризнѣ;
Но наглыхъ шарлатановъ и шутовъ,
Которые подъ маской благочестья
Скрываютъ нравственную грязь
И сердце низкое и полное безчестья,
Вполнѣ я презираю. Не боясь
Ни Бога, ни людей, кривляки эти
Глумятся сами-же всегда
Надъ тѣмъ, что дорого и свято намъ на свѣтѣ,
И благочестіе въ послѣдніе года
Въ торговлю, въ ремесло открыто обратили,
Забывши всякій стыдъ.
Притворщики, они всѣ средства въ ходъ пустили —
И театральный жаръ, и скромный, постный видъ,
Пролѣзли въ общество, одной корысти ради,
И, разумѣется, остались не въ накладѣ:
Небесный путь для нихъ — къ земной наживѣ путь.
Въ проповѣдяхъ надсаживая грудь,
Они повсюду втерлись понемногу
И даже во дворецъ нашли себѣ дорогу.
Пороки ихъ живутъ въ ладу съ ихъ ханжествомъ,
Ихъ свойства — хитрость, мстительность и злоба
И, нагло прикрываясь божествомъ,
Они способны мстить до гроба,
А гнѣвъ ихъ тѣмъ опаснѣе для всѣхъ,
Что изъ оружіе — священно,
Что поражаютъ насъ какъ бы за грѣхъ
Они святымъ мечемъ обыкновенно.
Лукавство, ложь — въ ихъ плоть, въ ихъ кровь вошли
И праведныхъ людей отъ нихъ легко, конечно,
Намъ отличить, какъ небо отъ земли.
А мало-ли такихъ, чье имя безупречно?
Вотъ напримѣръ Оронтъ, Альцидамасъ, Клитандръ,
И Полидоръ, и Періандръ —
О нихъ не вымолвитъ никто дурного слова,
Названіе святошъ дать невозможно имъ;
Ихъ набожность нисколько не сурова
И снисходительна къ другимъ;
Они насъ не громятъ подобно лицемѣрамъ:
Стыдятся прибѣгать къ посредству громкихъ фразъ,
Но служитъ поучительнымъ примѣромъ
Ихъ собственная жизнь для каждаго изъ насъ.
Служа единственной, для нихъ священной цѣли —
Жить честно безъ душевной кривизны,
Во всякомъ человѣкѣ, въ каждомъ дѣлѣ
Они хорошей ищутъ стороны,
Не прибѣгаютъ къ кознямъ и интригамъ,
Чтобъ всѣхъ давить своимъ духовнымъ игомъ.
Ихъ возмущаетъ грѣхъ, коробитъ ихъ развратъ,
Но противъ грѣшниковъ у нихъ нѣтъ озлобленья
И небесамъ они нисколько не хотятъ
Навязывать свои законы и сужденья.
Вотъ это люди — образецъ,
Которому всѣмъ подражать не худо.
А твой ханжа домашній и хитрецъ
Далекъ отъ образца подобнаго покуда.
И только потому ты такъ въ него влюбленъ.
Что одураченъ имъ и сильно ослѣпленъ.
Оргонъ.
Ну, кончилъ ты?
Клеантъ.
Молчу.
Оргонъ (уходя).
Ну, такъ мое почтенье.
Клеантъ.
Не уходи, постой. Минуточку терпѣнья,
Окончимъ споръ: намъ ссориться къ чему? —
Конечно, помнишь ты, что далъ Валеру слово,
Какъ будущему зятю своему?
Оргонъ.
Да, помню.
Клеантъ.
Къ свадьбѣ все теперь готово:
Ты самъ назначилъ день.
Оргонъ.
Не стану отрицать.
Клеантъ.
Къ чему-же медлишь ты?
Оргонъ.
Да, какъ тебѣ сказать…
Клеантъ.
Иль замужъ выдавать Марьяну ты раздумалъ?
Оргонъ.
Быть можетъ.
Клеантъ.
Не хочу — молъ —
Я слова даннаго сдержать.
Оргонъ.
Я этого не говорю.
Клеантъ.
Однако,
Препятствій, кажется, нѣтъ никакихъ для брака.
Оргонъ.
Смотря по обстоятельствамъ.
Клеантъ.
Хвостомъ
Къ чему виляешь ты? Все дѣло въ томъ,
Что нужно дать отвѣтъ рѣшительный Валеру.
Оргонъ.
О, Господи, я терпѣливъ не въ мѣру.
Клеантъ.
Что-жъ я скажу ему?
Оргонъ.
Что хочешь.
Клеантъ.
Но ты самъ
Какъ хочешь поступить?
Ортонъ.
Пусть совершится
То, что угодно будетъ небесамъ.
Клеантъ.
Мнѣ прямо отвѣчай: юлить такъ не годится:
Ты сдержишь слово или нѣтъ?
Оргонъ.
Прощай.
Клеантъ.
Такъ вотъ какой отвѣтъ!
Гмъ, дѣло не къ добру идетъ теперь, а къ худу,
И я потолковать съ Валеромъ долженъ буду.
ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.
правитьОргонъ.
Марьяна.
Марьяна.
Что, отецъ?
Оргонъ.
Съ тобой наединѣ
Потолковать необходимо мнѣ.
Марьяна (Оргону, который заглядываетъ въ другую комнату)).
Кого вы ищете?
Оргонъ.
Хочу узнать сначала
Не притаился-ли за дверью кто-нибудь,
Чтобъ насъ подслушивать: я сталъ довѣрчивъ мало.
Теперь спокойно можно мнѣ вздохнуть,
И мы поговоримъ. Отлично зная
И оцѣнивъ вполнѣ характеръ кроткій твой,
Я искренно люблю тебя, моя родная.
Марьяна.
Полна я благодарностью живой:
Любви отца нѣтъ ничего дороже.
Оргонъ.
Отлично сказано, дочурка. Для того-же,
Чтобъ быть достойною родительской любви,
Должна ты исполнять желанья всѣ мои.
Марьяна.
О, для меня нѣтъ выше наслажденья.
Оргонъ.
Прекрасно. А затѣмъ скажи, какого мнѣнья
Ты о Тартюфѣ, гостѣ нашемъ?
Марьяна.
Я?
Оргонъ.
Да, ты. Скажи-ка, милая моя.
Марьяна.
О немъ скажу я все, что вамъ угодно.
Оргонъ.
Умно, дитя мое, и благородно…
Отвѣть-же, что достоинствъ тьму
Находишь въ немъ, что ты неравнодушна,
Что склонность чувствуешь сердечную къ нему
И, выбору, отцовскому послушна,
Ты замужъ за него съ охотою пойдешь.
Марьяна (съ изумленіемъ отступая).
Какъ?
Оргонъ.
Что съ тобой?
Марьяна.
Иль это злая
Насмѣшка?
Оргонъ.
Что?
Марьяна.
Васъ такъ ли поняла я?
Вы говорите про кого-жъ?
Къ кому во мнѣ вы склонность замѣчали
И наконецъ кого въ мужья мои избрали?
Оргонъ.
Тартюфа.
Марьяна.
Нѣтъ отецъ, неправда. Развѣ лгать
Вы мнѣ прикажете?
Оргонъ.
Прошу меня понять,
Что лжи тутъ нѣтъ, но таково рѣшенье
Мое.
Марьяна.
Какъ, вы хотите?..
Оргонъ.
Да, хочу,
Чтобъ шла ты за Тартюфа. Въ заключенье,
Сообрази, что я нисколько не шучу.
Ты что здѣсь дѣлаешь? Ужь эти мнѣ вертушки!
Подслушивать пришла и — ушки на макушкѣ.
Дорина.
Извѣстно сударь вамъ,
Что слухомъ полнится земля и всѣ не глухи.
И до меня дошли объ этой свадьбѣ слухи,
Но посмѣялась я такимъ пустымъ словамъ.
Оргонъ.
Что-жъ въ нихъ невѣроятнаго?
Дорина.
Еще-бы!
Я въ этомъ не повѣрю вамъ самимъ.
Оргонъ.
Положимъ, дѣла нѣтъ мнѣ до твоей особы,
Но доказать съумѣю я другимъ,
Что эта свадьба состоится.
Дорина.
Смѣшить хотите баснями вы насъ.
Оргонъ.
Я въ этомъ скоро всѣхъ заставлю убѣдиться.
Дорина.
Напраслина!
Оргонъ.
Марьяна, еще разъ
Тебѣ внушаю я, что говорю серьезно.
Дорина.
Не вѣрьте, барышня: вашъ батюшка шутникъ,
Хоть строго говоритъ и брови хмуритъ грозно.
Оргонъ.
Я, наконецъ, взбѣшусь…
Дорина.
Попридержу языкъ
И вамъ повѣрю я, положимъ, но тѣмъ хуже
Для васъ. Возможно-ли, чтобъ умный господинъ,
Не молодой и опытный къ тому-же,
Такую глупость выкинулъ!
Оргонъ.
Одинъ
Тебѣ мой сказъ: ты вольности чрезмѣрной
Со мною не бери. Иди-ка лучше прочь.
Дорина.
Спокойно, не въ сердцахъ, своей служанкѣ вѣрной
Скажите: развѣ вы не шутите и дочь
Дѣйствительно отдать хотите за святошу?
Тартюфъ вашъ на себѣ несетъ другую ношу:
Мірскихъ соблазновъ врагъ,
Онъ строгъ, благочестивъ, такъ въ бракъ вступать ему
Хоть съ той-бы, наконецъ, вы стороны взглянули,
Что не съ руки вамъ зять — бѣднякъ,
Когда у васъ самихъ большое состоянье.
Оргонъ.
Молчи. Онъ бѣденъ, это такъ,
Но бѣдность честная — достойна величанья:
Она людей возноситъ выше всѣхъ,
Она и скромнымъ жребіемъ довольна.
Тартюфъ же такъ далекъ отъ всѣхъ земныхъ утѣхъ,
Что даже отказался добровольно
Отъ своего богатства. Но ему
Теперь я помогу и дамъ, какъ зятю, средства
Заполучить опять богатое наслѣдство.
Къ тому-жъ онъ дворянинъ.
Дорина.
Вы вѣрите всему,
Какія вамъ не отольетъ онъ пули.
И чванство, наконецъ, ему къ лицу-ли?
Кто жизнь богоугодную ведетъ,
Тому, конечно, не годится
Указывать на свой дворянскій родъ
И родословной древнею кичиться…
Но, кажется, вы сердитесь опять.
Оставимъ же его происхожденье
И лишь о немъ самомъ позвольте мнѣ сказать
Два слова. То одно достойно удивленья,
Что вамъ не жалко дочери родной:
Возможно-ли ей быть женой
Пройдохи этого? Подумайте, однако,
Вы о послѣдствіяхъ такого брака.
На карту ставите вы счастіе и честь
Несчастной дѣвушки. Мужья лишь виноваты.
Когда ихъ жены рады предпочесть
Имъ встрѣчнаго любого, и рогаты
Они, конечно, по дѣломъ:
Приходится мириться съ этимъ зломъ.
Такъ ждать-ли вѣрности, когда безъ отвращенья
Не можетъ посмотрѣть на муженька жена?
И на душѣ отцовъ -большое преступленье,
Когда ихъ дочь была принуждена
Идти къ вѣнцу насильно: благодаренъ
Потомъ не будетъ вамъ и мужъ…
Такъ на душу грѣха вы не берите, баринъ:
Губить родную дочь къ чему-жъ!
Оргонъ.
Она читаетъ мнѣ нравоученье!
Дорина.
Послушайтесь меня, и мой урокъ,
Въ томъ голову отдамъ на отсѣченье,
Пойдетъ вамъ, сударь, въ прокъ.
Оргонъ (Марьянѣ).
На росказни ея не обращай вниманья —
Не будетъ имъ конца —
И положись во всемъ на своего отца.
Положимъ, за тебя Валеру обѣщанье
Я далъ, но онъ игрокъ, а главная бѣда —
Безбожныхъ правилъ нахватался
И въ церкви не бываетъ никогда.
Дорина.
Такъ вы желаете, чтобъ по церквамъ онъ шлялся,
Мозоля всѣмъ глаза, какъ дѣлаютъ ханжи.
Оргонъ.
Не слушаю тебя, хоть что ты не скажи.
Тартюфъ же человѣкъ вполнѣ угодный Богу,
А мужъ такой — сокровище. Вашъ бракъ
Вамъ счастье принесетъ, и понемногу
Ты мужа своего полюбишь такъ,
Что будете вы жить какъ голуби, какъ дѣти,
Не зная распрей, ссоръ и всякихъ бѣдъ на свѣтѣ,
И мужа своего, предупредивъ разладъ,
Ты можешь передѣлать на свой ладъ.
Дорина.
Не трудно будетъ ей, конечно,
Изъ мужа сдѣлать колпака.
Оргонъ.
Что мелешь ты?
Дорина.
Скорблю о томъ сердечно,
Что отъ такого муженька
Ждать только можно вреднаго вліянья
На вашу дочь.
Оргонъ.
О, что за наказанье!
Тебя я слушать вовсе не хочу.
Дорина.
О вашей-же я пользѣ хлопочу.
Оргонъ.
Забота лишняя.
Дорина.
Когда-бы не была я
Къ вамъ такъ привязана…
Оргонъ.
Твоя привязанность!
Ужасно мнѣ нужна
Дорина.
Но вамъ добра желая,
Все-жъ буду васъ любить.
Оргонъ
Отстанетъ-ли она?
Дорина.
Честь ваша для меня такъ дорога, что больно
Мнѣ будетъ, если васъ поднимутъ на зубки.
Оргонъ.
Угомонись, болтунья. Ну, довольно!
Дорина.
Меня замучитъ совѣсть отъ тоски,
Отъ мысли, что умно и ловко
Не помѣшали мы устроить этотъ бракъ.
Оргонъ.
Да замолчишь-ли ты, проклятая чертовка!
Дорина.
Ахъ, вы такъ набожны и вдругъ такая брань!
Оргонъ.
Взорветъ подобный вздоръ, пожалуй, и святого.
Въ послѣдній разъ я говорю: отстань!
Дорина.
Извольте, не скажу я болѣе ни слова,
Но думать вы о томъ не запретите мнѣ.
Оргонъ.
Что хочешь думай, только къ болтовнѣ
Не возвращайся.
Ну, мы порѣшили дѣло…
Ты мнѣ не возражай: я обсудилъ все зрѣло.
Дорина (въ сторону).
Какъ тутъ на привязи держать свой язычекъ?
Оргонъ.
Хоть не могу — я отъ того далекъ —
Тартюфа называть красавцемъ, но онъ все-же…
Дорина (въ сторону).
Извѣстно — мерзопакостная рожа!
Оргонъ.
Не хуже всѣхъ другихъ, и если-бъ ты добра
Была къ нему…
Дорина (въ сторону).
Могу сказать: убилъ бобра!
На мѣстѣ барышни я мужу доказать-бы
Могла, что безнаказанно на мнѣ
Нельзя силкомъ жениться: послѣ свадьбы
Его-бъ я одурачила вполнѣ.
Оргонъ.
Такъ на мои слова плюешь ты?
Дорина.
Что вы, что вы?
Сейчасъ ужь и вспылить готовы.
Ничѣмъ не безпокоила я васъ.
Оргонъ.
А что-же говорила ты сейчасъ?
Дорина.
Сама съ собой я говорила…
Оргонъ (въ сторону).
Видно,
Тебя придется мнѣ инымъ путемъ унять.
И такъ, дитя мое, тебѣ да будетъ стыдно,
Коль выборъ мой ты станешь осуждать.
Есть у тебя женихъ, и пусть твое сердечко…
Что-жъ ты не говоришь?
Дорина.
Мнѣ нечего сказать.
Оргонъ.
Проговори хотя одно словечко.
Дорина.
Къ чему?
Оргонъ.
Я поджидаю.
Дорина.
Въ дуры я
Не записалась, вѣдь.
Оргонъ (Марьянѣ).
Теперь, душа моя,
Надѣюсь, что, узнавъ мое рѣшенье,
Окажешь полное ты мнѣ повиновенье.
Дорина (увертываясь отъ удара Оргона).
Я осмѣяла-бы такого жениха.
Оргонъ.
Ну, дочка, у тебя чума, а не служанка:
Съ ней только жди грѣха…
Меня разстроила такъ эта перебранка,
Что чистымъ воздухомъ я подышать пойду.
Но все-же выборъ мой, смотри, имѣй въ виду.
Дорина.
Скажите, барышня, вы онѣмѣли, что-ли?
Къ лицу-ли мнѣ являться въ вашей роли?
Въ мужья вамъ выбрали какого-то скота,
А вы не пикнули и не раскрыли рта!
Марьяна.
Отецъ настойчивъ такъ… Что-жъ дѣлать мнѣ, Дорина?
Дорина.
Что дѣлать! Своего согласья не давать.
Марьяна.
Какимъ же образомъ?
Дорина.
У васъ на то причина
Готовая. Должны бы вы сказать,
Что чувство не приходитъ по заказу,
Что вамъ, а не отцу,
Придется порѣшить свой жребій сразу
И съ женихомъ идти къ вѣнцу, —
А если вашъ отецъ Тартюфомъ такъ плѣнился,
Такъ пусть-бы самъ на немъ онъ и женился:
Ему-бы дочь помѣхой не была.
Марьяна.
Отцамъ дана такая власть надъ нами,
Что батюшкѣ сказать я слова не могла
И лишь мои глаза подернулись слезами.
Дорина.
Но нужно-же Валеру дать отвѣть:
Вѣдь онъ вамъ сдѣлалъ предложенье.
Скажите, любите его вы, или нѣтъ?
Марьяна.
Обидно для меня твое сомнѣнье.
Къ чему такой вопросъ? Не тысячу-ли разъ
Свою любовь къ нему тебѣ я выдавала.
Дорина.
Понять, признаться, трудно васъ —
На сколько глубоко то чувство въ васъ запало.
Марьяна.
Дорина, больно слушать мнѣ тебя,
Иль я страдала-бъ такъ, Валера не любя?
Дорина.
Вы сильно его любите?
Марьяна.
Безмѣрно!
Дорина.
И онъ васъ точно также любитъ, вѣрно?
Марьяна.
Надѣюсь.
Дорина.
И готовы, наконецъ,
Идти вы оба подъ вѣнецъ?
Марьяна.
Охотно.
Дорина.
А на счетъ рѣшенья
Папаши своего какого-же вы мнѣнья?
Марьяна.
О, жизни я скорѣй лишусь,
Чѣмъ за Тартюфа выйдти соглашусь.
Дорина.
Отличное придумали вы средство:
Какъ будто смерть для васъ спасеніе одно.
Стыдитесь, барышня! Изъ дѣтства
Вѣдь вышли вы давно…
Васъ слушать безъ досады невозможно.
Марьяна.
Ко мнѣ, Дорина, ты строга безбожно
И пожалѣть меня не хочешь…
Дорина.
Мнѣ не жаль
Того, кто самъ себя жалѣть не хочетъ,
А подвернется первая печаль,
Какъ вы, теряется, дрожитъ и слезы точитъ.
Марьяна.
Чего-жъ ты требуешь, когда я такъ робка…
Дорина.
Любовь безъ твердости — на что она годится?
Марьяна.
Моя привязанность къ Валеру глубока;
Но онъ не долженъ-ли самъ у отца добиться
Согласія?
Дорина.
Какъ, если вашъ отецъ
На столько слабъ, что первый-же наглецъ
Вертитъ, какъ пѣшкой, имъ и только съ толку
Его сбиваетъ въ тихомолку,
То въ этомъ виноватъ Валеръ самъ?…
Марьяна.
Нѣтъ.
Но пусть я дамъ рѣшительный отвѣтъ,
Прибѣгнувъ къ крайней мѣрѣ,
Сказавъ, что счастіе, вся жизнь моя въ Валерѣ, —
Навѣрно цѣлый свѣтъ потомъ заговоритъ,
Что позабыла я и свой дѣвичій стыдъ,
И дочери покорность… Неужели
Ты хочешь…
Дорина.
Не хочу я ничего-съ.
Я убѣдилась въ томъ на самомъ дѣлѣ,
Что вамъ пріятно, по сердцу пришлось
Желаніе отца — назвать себя женою
Тартюфа. Нечего и толковать со мною.
Я отговаривать не стану васъ. Къ чему?
Самъ господинъ Тартюфъ по нраву, по уму
Чѣмъ не женихъ? Кто можетъ съ нимъ тягаться?
Не станетъ лѣвою ногою онъ сморкаться,
И быть его женой большая честь.
Извѣстность у него порядочная есть,
Онъ истый дворянинъ, не съ боку и припеку,
Румянъ во всю, какъ говорится, щеку,
Сложенъ прекрасно, обществомъ любимъ,
И припѣваючи вы заживете съ нимъ.
Марьяна.
Мой Богъ!
Дорина.
Мужъ — писаный красавецъ! — развѣ это
Не лестно для жены?
Марьяна.
О, замолчи! Совѣта,
Спасенья отъ тебя одной, Дорина, жду.
Все кончено и я теперь на все пойду.
Дорина.
Напрасно. Этого я вамъ внушать не стану.
Отцу повиноваться дочь должна,
Хотя-бъ въ мужья онъ далъ ей обезьяну.
Счастливая вамъ доля суждена:
Супругъ васъ отвезетъ въ дорожномъ экипажѣ
Въ свой маленькій родимый городокъ,
Гдѣ станете считать и даже
Счетъ потеряете, чтобъ подвести итогъ
Кузинамъ разнымъ, дядюшкамъ и теткамъ,
Болтливымъ и привѣтливымъ трещеткамъ.
Потомъ узнаете и мѣстную всю знать:
Женъ мэра и судьи начнете посѣщать,
И ѣздить на балы, гдѣ пляшутъ подъ гуденье
Двухъ-трехъ волынокъ, если, безъ сомнѣнья,
Вашъ мужъ…
Марьяна.
Ахъ, ты меня рѣшилась уморить!
Мнѣ лучше укажи какъ быть, какъ поступить.
Дорина.
Имѣю честь вамъ кланяться.
Марьяна.
Дорина!…
Дорина.
Васъ нужно наказать, махнувъ на все рукой.
Марьяна.
Голубушка!
Дорина.
Я здѣсь, иль нѣтъ — вамъ все едино.
Марьяна.
Я дамъ отвѣтъ рѣшительный такой…
Дорина.
Къ чему? Теперь Тартюфъ къ услугамъ вашимъ.
Марьяна.
Вспомни,
Я искренна была съ тобой одной всегда.
Такъ отчего-же…
Дорина.
Нѣтъ, сообразить легко мнѣ,
Что отартюфитесь вы скоро безъ труда.
Марьяна.
О, если ты такъ равнодушна
Къ моей нерадостной судьбѣ,
Тогда оставь меня. Послушна
Лишь сердцу своему, въ самой себѣ
Съумѣю я найдти защиту и опору.
Дорина.
Постойте, барышня, вернитесь. Мнѣ не въ пору
Теперь ворчать и напрямки скажу:
Безъ жалости нельзя смотрѣть на васъ и вчужѣ.
Марьяна.
Ты видишь, что съ ума отъ горя я схожу,
И если будутъ такъ терзать меня, къ чему-же
Жить послѣ этого? Смерть, смерть — конецъ всѣхъ мукъ.
Дорина.
Не огорчайтесь такъ. Все дѣло повернемъ мы
Еще по своему: намъ хитрости знакомы.
А вотъ и вашъ сердечный другъ.
Валеръ.
Сейчасъ, сударыня, сверхъ ожиданья,
Пріятнѣйшую новость я узналъ.
Марьяна.
Какую?
Валеръ.
Изъявляли вы желанье
Быть госпожой Тартюфъ.
Марьяна.
Мой батюшка забралъ
Мысль эту въ голову.
Валеръ.
Вашъ батюшка?
Марьяна.
Да, мнѣнье
Первоначальное онъ измѣнилъ и мнѣ
Открыто высказалъ сейчасъ свое рѣшенье.
Валеръ.
И вы его одобрили вполнѣ!
И это выборъ вашъ свободный?
Марьяна.
Не знаю, что сказать вамъ.
Валеръ.
Превосходный,
Сударыня, отвѣтъ.
Такъ вы не знаете, что мнѣ отвѣтить?
Марьяна.
Нѣтъ.
Валеръ.
Нѣтъ?
Марьяна.
Вы какой-бы дали мнѣ совѣтъ?
Валеръ.
Сказалъ-бы, что подобный мужъ находка.
Марьяна.
Вы думаете?
Валеръ.
Да.
Марьяна.
Серьезно?
Валеръ.
Не шутя.
Родителя должны послушаться вы кротко.
Какъ милое и доброе дитя.
Марьяна.
Что-жъ, вашему совѣту постараюсь
Послѣдовать.
Валеръ.
И я за то ручаюсь,
Что это будетъ вамъ не трудно сдѣлать.
Марьяна.
Да,
Какъ вамъ самимъ не стоило труда
Мнѣ дать такой совѣтъ.
Валеръ.
Его мнѣ подсказало
Желаніе одно — вамъ угодить.
Дорина (отходя въ глубину сцены).
Чѣмъ это кончится — послушаемъ сначала.
Валеръ.
Такъ вотъ она, любовь! Какъ могъ не отличить
Я лжи отъ…
Марьяна.
Болѣе ни слова,
Прошу васъ. Вы совѣтовали мнѣ
Послушаться отца, и я скажу вамъ снова —
Совѣту этому послѣдую вполнѣ.
Валеръ.
Къ словамъ не придирайтесь, не хитрите!
Все вами рѣшено, конечно, безъ меня,
Вы только съ головы больной хотите
Взвалить все на здоровую, виня
Во всемъ другихъ и радуясь предлогу,
Чтобъ слова не сдержать.
Марьяна.
Ей Богу,
Прекрасно сказано.
Валеръ.
Я понялъ лишь одно,
Что никогда ко мнѣ любви вы не питали.
Марьяна.
Пожалуй, думайте, что вамъ угодно.
Валеръ.
Но
Я скоро излѣчусь отъ горя и печали,
И самъ женюсь: хорошая жена,
Повѣрьте, у меня есть на примѣтѣ.
Марьяна.
О, въ этомъ я вполнѣ убѣждена,
Что съ вашими достоинствами въ свѣтѣ…
Валеръ.
Достоинства оставимъ въ сторонѣ:
Вы сами не признали ихъ во мнѣ,
Такъ откровенно мной пренебрегая;
Но все-жъ надѣюсь я, что дѣвушка другая,
По добротѣ своей, меня не оттолкнетъ
И прежнюю утрату постепенно
Заставитъ позабыть.
Марьяна.
Примите то въ разсчетъ:
Утрата не большая. Непремѣнно
Утѣшитесь легко и очень скоро вы.
Валеръ.
По крайней мѣрѣ постараюсь,
Не потеряю головы
И безпокоить васъ не буду — въ томъ ручаюсь.
Когда въ насъ чувство такъ оскорблено,
Любить измѣнницу постыдно и смѣшно.
Марьяна.
Похвальнымъ нахожу я ваше мнѣнье.
Валеръ.
Не я одинъ, такъ думаетъ весь свѣтъ.
А вы желали-бы — какое заблужденье! —
Чтобъ страсть свою и послѣ многихъ лѣтъ,
Когда вы будете въ объятіяхъ другого,
Для васъ я въ глубинѣ души, своей сберегъ
И чтобы никогда, конечно, снова
Я никого любить не могъ?
Марьяна.
Напротивъ, отъ души-бы я желала,
Чтобъ вы нашли любви предметъ, достойный васъ.
Валеръ.
Желали-бы?
Марьяна.
Вполнѣ.
Валеръ.
Довольно. Не пристало
Мнѣ унижаться такъ, и я готовъ сейчасъ
Исполнить ваше доброе желанье.
Марьяна.
Прекрасно.
Валеръ (возвращаясь).
Но примите во вниманье,
Что сами вы меня на этотъ шагъ
Подвинули.
Марьяна.
Ну, что-жъ, пусть будетъ такъ.
Валеръ (возвращаясь опять).
Я слѣдую теперь лишь вашему примѣру.
Марьяна.
Охотно одобряю эту мѣру.
Валеръ (уходя).
Разскажутъ скоро вамъ, что я женюсь.
Марьяна.
Тѣмъ лучше.
Валеръ (возвращаясь снова).
Я у васъ въ послѣдній разъ, клянусь.
Марьяна.
Богъ съ вами.
Валеръ (оборачиваясь у самой двери).
Что-съ?
Марьяна.
Вы здѣсь?
Валеръ.
Меня вы звали?
Марьяна.
Я? Не въ бреду-ли вы?
Валеръ.
Итакъ, я ухожу.
Прощайте-же.
Марьяна.
Прощайте.
Дорина (Марьянѣ).
Не пора-ли
Вмѣшаться мнѣ? И я вамъ, барышня, скажу,
Что вы, не въ добрый часъ затѣявъ ссору,
Наговорили много вздору.
Я въ волю наболтаться вамъ дала,
Чтобъ посмотрѣть куда вы занесетесь оба.
Эй, господинъ Валеръ!
Валеръ (притворно сопротивляясь).
Что надо?
Дорина.
Позвала
За дѣломъ васъ.
Валеръ.
Оставь! Меня задушитъ злоба…
Желанье барышни твоей исполню я.
Дорина.
Постойте.
Валеръ.
Нѣтъ, всему конецъ. Оставь меня.
Дорина.
Да полно вамъ!
Марьяна (въ сторону).
Ему, какъ видно, непріятно
Присутствіе мое, и я уйдти должна.
Дорина (оставляетъ Валера и бѣжитъ за Марьяной).
Туда-же и она!
Куда вы, барышня? Пожалуйте обратно.
Марьяна.
Пусти меня.
Дорина.
Нельзя-съ.
Марьяна.
Я не останусь съ нимъ.
Валеръ (въ сторону).
Ей даже видъ мой сталъ невыносимъ.
Дѣйствительно, пора мнѣ удалиться.
Дорина (оставляетъ Марьяну и бѣжитъ за Валеромъ).
Опять! О, Господи! Когда-же прекратится
Комедія вся эта? Я хочу
Поставить на своемъ и васъ не отпущу *
Обоихъ.
Валеръ (Доринѣ).
Отъ меня чего ты хочешь?
Марьяна.
Скажи о чемъ, Дорина, ты хлопочешь?
Дорина.
Хочу васъ помирить и повернуть на ладъ
Все дѣло.
Вы съума сошли, какъ видно,
Затѣявши такой разладъ.
Валеръ.
Ты развѣ не слыхала, какъ обидно
Ко мнѣ она сегодня отнеслась?
Дорина (Марьянѣ).
А вы въ своемъ умѣ, спрошу я васъ?
Вспылить заставила какая васъ причина?
Марьяна.
Но развѣ ты не видѣла, Дорина,
Какъ нынче обращался онъ со мной?
Дорина.
Какъ дѣти малые, вы, право, глупы оба.
У барышни заботы нѣтъ иной,
Какъ только васъ любить до гроба
И вашей сдѣлаться женой.
За это смѣло я могу ручаться.
А у него желаніе одно —
Скорѣй какъ можно съ вами повѣнчаться,
И въ этомъ сомнѣваться вамъ грѣшно.
Марьяна (Валеру).
Зачѣмъ-же было мнѣ давать совѣтъ подобный?
Валеръ
Зачѣмъ вы вызвали меня на тотъ совѣтъ,
Конечно, не совсѣмъ удобный?
Дорина.
Да полно вамъ! У васъ ума и вправду нѣтъ.
Сперва давайте руки ваши.
Ну-же!
Валеръ (протягивая Доринѣ руку).
Что ты мудришь?
Дорина (Марьянѣ).
Теперь и вашъ чередъ.
Марьяна (тоже протягиваетъ руку Доринѣ).
Скажи, къ чему все это поведетъ?
Дорина.
Къ добру. Вамъ отъ того не будетъ хуже.
Вы любите другъ друга, господа,
Гораздо болѣе, чѣмъ думаете сами.
Валеръ.
Да не упрямтесь-же, взгляните, какъ всегда,
Безъ гнѣва на меня.
Дорина.
Богъ съ вами,
Но всѣ влюбленные куда какъ не умны.
Валеръ (Марьямъ).
Сознайтесь, что на васъ я сѣтовалъ недаромъ.
Жестоко было съ вашей стороны
Такъ огорчить меня и словомъ, какъ ударомъ,
Почти убить.
Марьяна.
Я вамъ скажу одно:
Неблагодарный вы!
Дорина.
Споръ этотъ мы отложимъ.
Вѣдь нами главное еще не рѣшено:
Чѣмъ мы разстроить свадьбу эту можемъ?
Марьяна.
Такъ посовѣтуй намъ — что дѣлать.
Дорина.
Пустимъ въ ходъ
Всѣ средства мы.
Вашъ батюшка глумится
Надъ вами.
Но еще посмотримъ: чья возьметъ?
Наружно вамъ придется согласиться
На этотъ бракъ, принять покорный видъ;
А чтобы оттянуть день свадьбы — притвориться
Больной, сказать, что васъ предчувствіе томитъ,
Пугаетъ нехорошая примѣта:
Придумайте, что вамъ приснился сонъ дурной,
Иль что-нибудь похожее на это, —
Разбейте зеркало, скажите, что со мной
Вы шли и перешелъ дорогу
Покойникъ намъ, — ну, словомъ, понемногу
Лишь нужно время выиграть, а тамъ…
Насильно васъ вѣнчать не поведутъ же въ храмъ,
А главное — вы это оба взвѣсьте —
Чтобъ васъ отнюдь не заставали вмѣстѣ.
Ступайте-же, да не зѣвайте: пусть
Друзья помогутъ вамъ, разгонятъ вашу грусть.
А намъ вашъ братъ, сударыня, поможетъ,
И мачиха сама пойдетъ на то, быть можетъ.
Валеръ (Марьянѣ).
Бороться будемъ мы до самаго конца,
Но только въ васъ однихъ я не теряю вѣру.
Марьяна (Валеру).
Не отвѣчаю вамъ за моего отца,
Но буду я вѣрна лишь одному Валеру.
Валеръ.
Вы мнѣ даете жизнь! Какая-бы бѣда
Не помѣшала намъ и что бы не случилось…
Дорина.
Ахъ, у влюбленныхъ, видно, никогда
Не устаетъ языкъ.
Валеръ (идетъ и снова возвращается).
Еще одно явилось…
Дорина.
Вамъ въ эту дверь идти, а барышня — сюда.
ДѢЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ
правитьДамисъ.
Пусть на смерть поразитъ меня гроза,
Пусть подлецомъ меня всѣ назовутъ въ глаза,
Когда своихъ усилій не утрою
И этой глупой свадьбы не разстрою.
Дорина.
Не горячитесь такъ. Тутъ дѣлу не конецъ:
Потолковалъ о свадьбѣ вашъ отецъ,
Но вѣдь не все творится,
Что часто говорится.
Дахнсу
Отсюда этого Тартюфа я пугну:
Лишь на ухо ему словечка два шепну.
Дорима.
Нѣтъ, мачихѣ своей все предоставьте дѣло".
И съ нимъ, и съ вашимъ батюшкой она,
Безъ вашей помощи, хитро и смѣло
Съумѣетъ справиться одна.
Мерзавецъ этотъ — вы себѣ представьте! —
Влюбился въ барыню; ей стоитъ пожелать,
И онъ подъ дудочку ея начнетъ плясать, —
Такъ что его — хоть продувной онъ малый —
Она перехитритъ, пожалуй.
Подай-то Богъ! Ей хочется сперва
Поразспросить ханжу на счетъ его женитьбы
И объявить, чтобъ онъ, пока она жива,
Ей даже говорить бы
Не смѣлъ о томъ. За нимъ меня теперь
Послала барыня; я постучалась въ дверь,
Но отъ слуги могла лишь одного добиться,
Что господинъ Тартюфъ изволитъ-де молиться,
Но какъ помолится, то самъ сюда придетъ.
Такъ уходите же скорѣе, безъ хлопотъ.
Его одна я встрѣчу.
Дамисъ.
Разговоръ ихъ
Желаю слышать я.
Дорина.
Нѣтъ, нужно, чтобъ они
Потолковали здѣсь одни.
Дамисъ.
Я буду нѣмъ.
Дорина.
Вы вспыхнете, какъ порохъ,
И все испортите горячностью своей.
Ступайте-же.
Дамисъ.
Воды я тише буду.
Дорина.
Несносный человѣкъ! Когда-жъ васъ съ рукъ я сбуду!
Чу, онъ идетъ сюда! Бѣгите-же скорѣй.
Припрячь, Лоранъ, мой бичъ и власеницу,
Да у Творца моли тебѣ спасенье дать,
А я отправлюсь къ узникамъ въ темницу
Мірское подаянье раздавать.
Дорина (въ сторону).
Противный лицемѣръ!
Тартюфъ.
Что нужно вамъ?
Дорина.
Должна я….
Тартюфъ (вынимая изъ кармана плеть).
О, Господи!.. Позвольте, дайте срокъ:
Со мной бесѣду начиная,
Сперва возьмите мой платокъ…
Дорина.
Зачѣмъ?
Тартюфъ.
Чтобъ грудь прикрыть. Смотрѣть не подобаетъ
Мнѣ на такую наготу:
Она духовную смущаетъ чистоту
И мысли грѣшныя рождаетъ.
Дорина.
Такъ падки же на искушенье вы,
И безъ круженья головы
Не можете смотрѣть на наше тѣло.
Не кстати пылкость васъ, я вижу, одолѣла.
Меня вотъ соблазнить не такъ легко; свой взглядъ
Я опустила-бы едва-ли,
Когда-бъ отъ головы до пятъ
Васъ голымъ я увидѣла.
Тартюфъ.
Нельзя-ли
Вамъ поскромнѣе быть, имѣйте то въ виду,
Иль я немедленно уйду.
Дорина.
Нѣтъ, я сама оставлю васъ въ покоѣ,
Лишь просьбу барыни вамъ передамъ: сейчасъ
Она сюда придетъ и что-то есть такое,
О чемъ ей хочется, когда увидитъ васъ,
Поговорить.
Тартюфъ.
Ахъ, очень радъ!
Дорина (въ сторону).
Сомнѣнья
Въ томъ никакого нѣтъ, что онъ въ нее влюбленъ:
Въ одно мгновенье
Такъ и растаялъ онъ.
Тартюфъ.
Когда-жъ она придетъ?
Дорина.
Еще разъ объявляю…
Но вотъ она сама. Вдвоемъ васъ оставляю.
Тартюфъ.
Да ниспошлетъ вамъ милосердный Богъ
Здоровье долгое, дастъ полный миръ душевный
И да избавитъ васъ отъ всѣхъ земныхъ тревогъ,
О чемъ въ своей молитвѣ ежедневной
Я, богомолецъ вашъ, всегда Творца прошу.
Эльмира.
Благодарю за доброе желанье.
Сперва, однако, сѣсть васъ приглашу.
Тартюфъ (садясь).
Здоровы-ль вы теперь?
Эльмира.
Да, противъ ожиданья.
Болѣзнь не долго мучила меня.
Тартюфъ.
Повѣрьте мнѣ, не проходило дня,
Чтобъ я, желая вамъ выздоровленья,
Не ставилъ въ долгъ святой себѣ
Молиться пламенно, какъ мнѣ внушало рвенье,
И внялъ, мнѣ кажется, Господь моей мольбѣ…
Эльмира.
Изъ-за меня себя вы слишкомъ утруждали.
Тартюфъ.
О нѣтъ, сударыня. Пожертвовать готовъ
Своимъ здоровьемъ я, чтобъ вы здоровы стали.
Эльмира.
Ахъ, васъ благодарить не нахожу я словъ.
Но въ ближнему любовь предѣлъ имѣть должна же.
Тартюфъ.
Нѣтъ, къ вамъ моя любовь границъ не знаетъ даже.
Эльмира.
Послушайте, хотѣлось съ вами мнѣ
Давно поговорить наединѣ,
И рада я, что мы вдвоемъ остались.
Тартюфъ.
А я тѣмъ болѣе въ восторгѣ. Знать, домчались
Мои мольбы до неба: мнѣ дано
Сегодня то, о чемъ молился я давно.
Эльмира.
Но ставлю я однимъ условьемъ непремѣнно,
Чтобъ говорили вы со мною откровенно.
Тартюфъ.
Я самъ прошу у васъ, какъ милости одной,
Позволить мнѣ всю душу передъ вами *
Открыть. Повѣрьте, что руководила мной,
Движеньями моими и словами,
Не ненависть, когда я строго осуждалъ
Толпу вздыхателей, васъ окружавшихъ всюду,
Но — не хочу скрывать я и не буду —
Я къ нимъ васъ только ревновалъ.
Эльмира.
Не обвиняю васъ. Безъ всякаго сомнѣнья,
Васъ увлекало лишь мое душеспасенье.
Тартюфъ (сжимая руку Эльмиры).
Вы правы; эта ревность такова…
Эльмира.
Ой! руку сжали вы мнѣ больно.
Тартюфъ.
Простите, это сдѣлалъ я невольно
И лучше-бы готовъ сперва…
Эльмира.
Нельзя-ли руку снять…
Тартюфъ.
Хотѣлъ узнать я
Доброту шелковаго платья.
Его матерія мягка такъ и нѣжна.
Эльмира.
Оставьте, ради Бога! Издавна
Щекотки я боюсь.
Тартюфъ (ощупывая косынку Эльмиры).
Нельзя не любоваться
На эти кружева. Подобной никогда
Отдѣлки я не видывалъ, признаться.
Эльмира.
Да, не дурна. Но я пришла сюда
О дѣлѣ говорить. Скажите, правда-ль это,
Что мужъ мой порѣшилъ Валеру отказать
И — вашего я жду отвѣта —
Желаетъ дочь свою теперь за васъ отдать?
Тартюфъ.
Онъ намекалъ объ этомъ мнѣ, но мало
Подобный бракъ меня, повѣрьте, занималъ.
Другая женщина моимъ магнитомъ стала:
Она — моя любовь, мой идеалъ.
Эльмира.
Но вѣдь, по вашему, ничто иное,
Какъ прахъ и суета, на свѣтѣ все земное.
Тартюфъ.
Ахъ, сердце у меня не камень.
Эльмира.
Нѣтъ,
Я думаю, что привлекать не можетъ
Чувствъ вашихъ нашъ земной, грѣховный свѣтъ,
И лишь одна забота васъ тревожить —
Достойнымъ быть небесъ.
Тартюфъ.
Любовь къ Творцу міровъ,
Къ небеснымъ благамъ въ насъ не заглушаетъ
Любви къ земному. Вѣрьте, не мѣшаетъ
Одно другому. Можно ли даровъ
Небесныхъ не цѣнить? Прекрасное творенье
Рукъ Божіихъ въ восторгъ приводить насъ;
Во всей природѣ видно отраженье
Небесной красоты, во всякій день и часъ
Чарующей, а въ васъ хотѣло Провидѣнье
Всю красоту и прелесть воплотить
Затѣмъ, чтобъ цѣлый міръ ихъ сталъ боготворить.
Да, вѣрьте, вы полны очарованья,
Что за глаза, что за черты лица!
Мы обожать должны столь дивное созданье,
Какъ отблескъ самого Творца!
Сначала, признаюсь, меня брало сомнѣнье,
Что страстъ, которую почувствовалъ я къ вамъ,
Есть только злого духа навожденье,
И — верьте вы моимъ словамъ —
Васъ началъ избѣгать, свою спасая душу;
Но наконецъ сомнѣнья духъ исчезъ:
Я понялъ, что любви своей напрасно трушу,
Что съ благочестіемъ нейдетъ она въ разрѣзъ,
Вотъ почему раскрылъ вамъ сердце я. Признанье,
Конечно, дерзкое вполнѣ,
Но вы, о женщина божественная, мнѣ,
По добротѣ своей, изъ чувства состраданья,
Простите эту смѣлость. Съ этихъ поръ
Мое спокойствіе, иль муки,
Мое блаженство, иль позоръ
Отъ васъ зависятъ: въ ваши руки
Я отдаю себя.
Эльмира.
Любезно и умно
Вы ваши чувства выразить умѣли,
Но тѣмъ не менѣе дивлюсь я. Неужели
И ваше сердце не защищено
Отъ слабостей людскихъ? Вѣдь, въ самомъ дѣлѣ,
Подобный праведникъ…
Тартюфъ.
Я набоженъ весьма,
Но все-жъ я человѣкъ. Съ соблазномъ какъ бороться?
Предъ вашей красотой, не слушаясь ума,
Не разсуждаетъ сердце и сдается.
Вамъ странны, можетъ быть, мой пылъ, живая рѣчь,
Но я, сударыня, не ангелъ же небесный;
Какъ всякаго, могъ и меня увлечь
Вашъ образъ обольстительно прелестный.
О вы, владычица моей души,
Такъ ослѣпительно, такъ дивно хороши,
Такъ вашихъ взоровъ сильно обаянье,
Что неземная ваша красота
Заставила меня забыть свое призванье,
Обѣты воздержанья и поста,
И обратила всѣ мои желанья,
Всѣ помыслы, мечты мои на васъ.
И только вы однѣ не замѣчали,
Что чувство тайное не разъ
Мои глаза и вздохи выдавали.
Отъ васъ зависитъ вся моя судьба.
Но смѣю-ли надѣяться, могу-ли,
Чтобъ благосклонно вы взглянули
На муки вашего покорнаго раба?
О, если-бъ до ничтожества такого,
Какъ я, вы снизошли, то васъ бы обожалъ
Благоговѣйно я, какъ ангела земного,
И, какъ святыню, охранялъ
Тогда-бы вашу честь: я молчаливъ какъ идолъ,
Какъ рыба нѣмъ,
И никогда бы чувствъ своихъ не выдалъ
Малѣйшею нескромностью. Межъ тѣмъ,
Вся эта молодежь, всѣ волокиты эти,
Которые блистаютъ въ свѣтѣ
И головы всѣмъ женщинамъ кружатъ,
Всѣ эти хвастуны побѣдами гордятся,
Трубятъ о нихъ, готовы бить набатъ,
Святой алтарь любви безчестить не стыдятся.
Но люди, мнѣ подобные, скромны;
Для насъ въ любви нескромность — святотатство,
И такъ какъ сами мы оберегать должны
Достоинство свое отъ общаго злорадства,
То женщинѣ, боготворимой мной,
Бояться нечего общественнаго мнѣнья,
И ждутъ ее — безъ страха наслажденье
И скромная любовь съ келейной тишиной.
Эльмира.
Я выслушала васъ, и ваше краснорѣчье
Блеснуло для меня вполнѣ.
Но въ этомъ васъ должна предостеречь я:
О томъ вы не подумали, что мнѣ,
Вѣдь можетъ же придти желанье
Все мужу разсказать и — ваша дружба съ нимъ
Отъ вашего любовнаго признанья,
Конечно, улетучится, какъ дымъ.
Тартюфъ.
Я совершенно въ вашей власти,
Но знаю — вы добры и мнѣ простите вы
Порывъ моей безумной страсти,
Какъ всякій человѣкъ я слабъ, увы,
Есть у меня глаза, я созданъ самъ изъ тѣла,
А вы такъ хороши!..
Эльмира.
Довольно! Можетъ быть
Другая бы васъ наказать съумѣла,
Не захотѣла-бы щадить,
Но мужу ни о чемъ я не скажу ни слова,
А съ васъ за то взять слово я готова
И требую, чтобъ помогли вы мнѣ,
Безъ всякихъ хитростей и каверзъ лицемѣра,
Марьяну выдать за Валера,
А сами и о такой женѣ
И не мечтали-бы. Иначе…
Нѣтъ, пощады
Ему нельзя давать. Самъ Богъ
Привелъ меня сюда и, словно изъ засады,
Въ той комнатѣ его подслушать мнѣ помогъ.
Съ нахала этого сорвать намъ нужно маску.
Отцу раскрывъ глаза, ему я отпою
Какую онъ пригрѣлъ змѣю,
Кому оказывалъ любовь свою и ласку.
Эльмира.
Постой, Дамисъ. Его на первый разъ
Простила я; онъ осторожнѣй будетъ
И моего урока не забудетъ;
А потому меня не выдавай. Для насъ,
Замужнихъ женщинъ, очень непріятно
Изъ-за подобныхъ пустяковъ
Шумъ подымать, чѣмъ только, вѣроятно,
Встревожимъ мы своихъ мужей.
Дамисъ.
Таковъ
Вашъ взглядъ на это дѣло, но иначе
Я на него смотрю. Желаніе щадить
Святошу этого — смѣшно, тѣмъ паче,
Что я хотѣлъ его давно ужъ проучить
За наглость и надменный тонъ всегдашній.
Въ семействѣ нашемъ онъ сталъ язвою домашней;
При немъ у насъ раздорамъ нѣтъ конца.
Имѣя вредное вліянье на отца,
Въ чужихъ дѣлахъ усердствуя не въ мѣру,
Онъ ногу подставлялъ какъ мнѣ, такъ и Валеру.
И вотъ теперь, когда удобный случай есть
Нахала осадить, чтобъ зналъ онъ стыдъ и честь,
Безумно было бы, вы сами согласитесь,
Намъ не прибрать къ рукамъ его.
Эльмира.
Дамисъ!…
Дамисъ.
Ждетъ нашего родителя сюрпризъ.
Вы уговаривать меня и не трудитесь.
Въ такомъ восторгѣ я теперь, что на меня
Не будутъ дѣйствовать всѣ ваши убѣжденья.
Я съ нетерпѣніемъ ждалъ рокового дня,
Какъ праздника, и онъ насталъ, день мщенья.
Вотъ, кстати, и отецъ.
Дамисъ.
Сейчасъ мы угостимъ
Васъ, батюшка, такой новинкой, что навѣрно
Она васъ изумитъ. (Указывая на Тартюфа).
Вотъ потолкуйте съ нимъ,
Да разспросите-ка чѣмъ онъ нелицемѣрно
Вамъ отплатилъ за дружескій пріютъ,
Не дальше какъ назадъ тому пять, шесть минутъ
Честь вашу оскорбить онъ покушался,
Спросите матушку: сейчасъ ей этотъ плутъ
Въ своей любви преступной объяснялся,
По добротѣ своей все скрыть хотѣла мать,
Но я потворствовать бездѣльнику не въ правѣ
Я васъ бы оскорбилъ, когда бы сталъ молчать,
И притянулъ его къ расправѣ.
Эльмира.
А я убѣждена, что добрая жена,
Не раздражая жалобами мужа,
Оберегать покой его должна,
Порядочная женщина, къ тому же,
Сумѣетъ защитить всегда сама себя,
А потому, меня хоть крошечку любя,
Ты долженъ бы молчать, Дамисъ.
Оргонъ.
О, Боже,
Что слышу я? Мнѣ правду скажетъ кто же?
Тартюфъ.
Да, братъ мой, знай, что я — позоръ и срамъ людей,
Великій грѣшникъ, извергъ и злодѣй.
Вся жизнь моя — цѣпь преступленій разныхъ,
Пороковъ возмутительныхъ и грязныхъ.
Я за свои дѣла небесной кары жду
И даже для меня нѣтъ мѣста и въ аду.
Пусть видятъ всѣ во мнѣ разбойника, Іуду,
Безжалостны къ моимъ поступкамъ и словамъ,
Но я ни въ чемъ себя оправдывать не буду,
Предоставляя вамъ
Прогнать меня въ толчки, повѣря всѣмъ навѣтахъ:
Меня достойную, я казнь увижу въ этомъ.
Оргонъ (сыну).
И повернуться могъ языкъ,
Несчастный, у тебя, чтобъ очернить такого
Смиренника? Презрѣнный клеветникъ!
Дамисъ.
Вы этому ханжѣ готовы вѣрить снова?
Оргонъ.
Молчи, змѣя!
Тартюфъ.
Нѣтъ, пусть онъ говоритъ.
Онъ правъ и вы его словамъ должны повѣрить.
Вы думали, мой братъ, что у меня есть стыдъ.
Что не умѣю я хитрить и лицемѣрить?
Васъ подкупилъ наружный видъ мой? Нѣтъ,
Я не таковъ, какъ всѣ кричали безъ умолку;
Какъ васъ, я цѣлый свѣтъ
Личиной добродѣтели сбилъ съ толку
И презирать меня не мало есть причинъ.
Такъ продолжайте же, достолюбезный сынъ,
Меня зовите воромъ, душегубомъ,
Обманщикомъ, льстецомъ, пройдохой грубымъ,
Пороки всѣхъ людей взвалите на меня —
Васъ выслушаю я, молчаніе храня,
Смиренно, опустившись на колѣни.
Я — кладезь всѣхъ грѣховъ, лжи и преступной лѣни.
Нѣтъ, это уже слишкомъ, добрый братъ. (Сыну).
И грызетъ тебя раскаянье, предатель?
Дамисъ.
Какъ, вы не видите, что онъ дурачитъ васъ?
Оргонъ.
Ни слова. (Подымая Тартюфа).
Встаньте, братъ. Вамъ кстати-ль
Такъ унижать себя? (Сыну).
Негодный!
Дамисъ.
Еще разъ…
Оргонъ.
Молчи!
Дамисъ.
Но можно ли… Я внѣ себя отъ злости.
Оргонъ.
Молчать! не то тебѣ переломаю кости.
Тартюфъ.
О, не сердитесь такъ, возлюбленный мой братъ!
Скорѣе муки всѣ перенести я радъ,
Чѣмъ быть причиной
Царапины хотя единой.
Оргонъ (сыну).
Неблагодарный!
Тартюфъ.
Пусть! Оставьте. Умолять
Васъ на колѣняхъ буду я объ этомъ.
Оргонъ (становясь также на колѣни и обнимая Тартюфа).
Вы шутите! (Сыну).
И смѣлъ ты обвинять
Такого ангела!
Дамисъ.
И такъ….
Оргонъ.
Молчи!
Дамисъ.
Совѣтамъ…
Оргонъ.
Молчи же, говорю. Я знаю почему
Недружелюбно такъ относится къ нему
Весь домъ — жена и дѣти, и прислуга.
Всѣмъ хочется лишить меня
Единственнаго праведнаго друга.
Но, знайте, этого вамъ не дождаться дня:
И будетъ для меня онъ тѣмъ дороже,
Чѣмъ станете къ нему вы придираться строже.
Дочь за него я поспѣшу отдать
И будетъ гордостью моей подобный зять.
Дамисъ.
Что-жъ, поведете дочь вы подъ вѣнецъ насильно?
Оргонъ.
Да, и сегодня же, чтобъ побѣсить васъ всѣхъ,
Я докажу вамъ безъ помѣхъ
И не смотря въ глаза вамъ всѣмъ умильно.
Что я въ семьѣ хозяинъ и глава,
И васъ угомоню, — вы пикните едва.
А ты, бездѣльникъ, низко въ поясъ
Тартюфу поклонись, чтобъ онъ тебя простилъ,
Изъ-за твоихъ рѣчей напрасно безпокоясь.
Дамисъ.
Чтобъ у мошенника подобнаго просилъ
Прощенья я?!
Оргонъ.
А, вздумалъ ты ругаться!
Эй, палку, палку мнѣ! (Тартюфу).
Прошу не заступатmcz!
Я не послушаюсь ни друга, ни врага. (Сыну).
Вонъ изъ дому сейчасъ! И чтобъ твоя нога —
Наказываю строго —
Не смѣла моего переступать порога.
Дамисъ.
Я ухожу, но….
Оргонъ.
Вонъ! Тебѣ я не отецъ,
Какимъ меня считалъ ты съ дѣтства.
Тебя въ концѣ концовъ лишаю я наслѣдства…
Будь проклятъ, наконецъ!
Оргонъ.
Такъ низко оскорблять святую личность!
Тартюфъ.
Бога
Прошу, чтобъ онъ простилъ заблудшаго. (Оргону).
Мой братъ,
О, если-бъ знали вы, какъ я скорблю, какъ много
Слезъ затаилъ въ себѣ… Предъ вами такъ чернятъ
За что меня?
Оргонъ.
Увы!
Тартюфъ.
Кровь зажигаетъ въ жилахъ
Объ этомъ мысль одна… Я говорить не въ силахъ,
Дышать мнѣ трудно… Это не къ добру…
Какъ сжалось сердце!… ахъ, я кажется умру!
Оргонъ (въ слезахъ бросается къ двери, въ которую вышелъ его сынъ.)
О, негодяй! Зачѣмъ его на мѣстѣ
Я не убилъ сейчасъ… (Тартюфу).
Прошу васъ, добрый братъ,
Не волноваться такъ.
Тартюфъ.
Обсудимъ дѣло вмѣстѣ,
Вы сами видите, что я вношу разладъ
Въ вашъ домъ, а потому — пусть насъ Господь разсудить! —
Разстаться съ вами мнѣ необходимо будетъ.
Оргонъ.
Разстаться съ вами! Полноте!
Тартюфъ.
Да, ваша вся семья
Меня глубоко ненавидитъ
И сталъ бѣльмомъ въ глазу у всѣхъ домашнихъ.
Оргонъ.
Да ну ихъ! Не бѣда! Богъ видитъ,
Какъ отношусь я къ ихъ словамъ.
Тартюфъ.
Ихъ клеветы навѣрно ухищрятся:
Не хочется ихъ нынче слушать вамъ,
А завтра, можетъ статься,
И вы насторожите слухъ.
Оргон.
О, никогда!
Тартюфъ.
Къ словамъ жены любимой
Мужъ никогда, любезный сынъ, не глухъ.
Оргонъ.
Нѣтъ, нѣтъ.
Тартюфъ.
Желаніемъ однимъ руководимый,
Чтобъ всѣ вы жили въ мирной тишинѣ,
Позвольте удалиться лучше мнѣ.
Оргонъ.
Нѣтъ, вы останетесь, иль я объ васъ до смерти
Встоскуюсь.
Тартюфъ.
Если такъ, я остаюсь. Но все-жъ
Необходимо мнѣ, повѣрьте…
Оргонъ.
Ахъ! что еще?
Тартюфъ.
Честь — тотъ же острый ножъ
И съ ней шутить нельзя. Вотъ почему хочу
Стараться избѣгать съ супругой вашей встречъ,
Себѣ отъ нихъ добра не чуя.
Оргонъ.
А я хочу, — ихъ нужно всѣхъ допечь, —
Чтобъ вы, напротивъ, видѣлись съ женою,
Чтобъ находили васъ почаще съ ней одною.
Пускай всѣ бѣсятся, а я похохочу…
Но мало этого. Я, наконецъ, хочу
Своимъ наслѣдникомъ васъ сдѣлать; все имѣнье
Законнымъ образомъ вамъ передамъ сейчасъ.
Вы, будущій мой зять, безъ всякаго сомнѣнья
Семьи дороже мнѣ… Конечно, жду отъ васъ
Согласія на то.
Тартюфъ.
Знать Богу такъ угодно!
Оргонъ.
Бѣдняжка! Такъ идемъ составить актъ . Меня
Еще то радуетъ, — ахъ, это превосходно! —
Что лопнетъ отъ досады вся родня.
ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.
правитьКлеантъ.
Да, затрубилъ теперь объ этомъ цѣлый свѣтъ
И въ той молвѣ для васъ, конечно, чести нѣтъ.
Я очень радъ, что повстрѣчался съ вами
Такъ кстати, и двумя-тремя словами
Позвольте напрямки вамъ высказать свой взглядъ.
Не стану разбирать всего, что говорятъ,
Остановлюсь на самой сути дѣла.
Положимъ, что Дамисъ предъ вами виноватъ,
Что необдуманно и слишкомъ смѣло
Онъ обвинялъ васъ, сударь, но прямой
Долгъ христіанина — смиренье
И за обиду тяжкую — прощенье.
Иль любо вамъ, что зять взбѣшенный мой
Рѣшился изъ дому прогнать родного сына?
Могу увѣрить васъ: въ томъ всѣ убѣждены,
Что вы скандала этого причина,
А потому отца должны
Вы съ сыномъ помирить. Не правда-ли?
Тартюфъ.
Всѣмъ сердцемъ я желаю самъ того-же.,
Къ Дамису никакой не чувствуя вражды
Я все ему простилъ; въ нуждѣ и въ часъ бѣды
Готовъ ему помочь. Да, такова потреба
Моей души; но въ этомъ дѣлѣ небо
Замѣшано и имъ оскорблено.
Вернется онъ сюда, то, въ свой чередъ,
Придется мнѣ бѣжать, иначе мудрено
Поладить намъ: такъ обошелся худо
Со мною онъ. Нельзя намъ вмѣстѣ жить.
Подумайте, что станутъ говорить,
Всегда глумясь надъ нашимъ братомъ!
Всѣ скажутъ, что себя призналъ я виноватымъ
И помирился съ нимъ, какъ трусъ и какъ хитрецъ,
Чтобъ сплетнямъ положить и толкамъ всѣмъ конецъ.
Клеантъ.
Всѣ ваши доводы увертливы и шатки.
Къ чему, сударь, со мной играете вы въ прятки?
Къ чему ссылаетесь на небо всякій разъ?
Иль наказать виновнаго безъ васъ
Не могутъ небеса? Оставьте-жъ ихъ въ покоѣ
И помните, забывъ злословіе людское,
Что Богъ намъ завѣщалъ враговъ своихъ прощать.
Какъ! глупая молва вамъ можетъ помѣшать
Въ поступкѣ добромъ? Слышу, сударь, васъ ли?
Иль христіанскія всѣ чувства въ васъ угасли?
Нѣтъ, нѣтъ, живите такъ, какъ завѣщалъ намъ Богъ,
Въ томъ нѣтъ смиренія, кто къ людямъ строгъ.
Тартюфъ.
Вѣдь я простилъ, какъ мнѣ внушилъ Всевышній,
Но послѣ всѣхъ испытанныхъ обидъ
Изъ насъ двоихъ — Дамисъ, иль я — одинъ здѣсь лишній:
Жить вмѣстѣ съ нимъ мнѣ небо не велитъ.
Клеанть.
Такъ, значитъ, также вамъ оно повелѣваетъ
Поддерживать капризъ безумнаго отца,
Который изъ-за васъ дѣтей своихъ лишаетъ
Наслѣдства? Это все внушеніе Творца,
По-вашему? Того самъ Богъ желаетъ?
Тартюфъ.
Кто знаетъ хорошо Тартюфа, вѣрно тотъ
Въ корыстолюбіи его винить не будетъ,
Грѣха въ моемъ поступкѣ не найдетъ
И никогда когда его, повѣрьте, не осудитъ.
О, всѣ богатства міра — тлѣнъ и прахъ
Ничтожный для меня; я согласился
На даръ предложенный лишь потому, что страхъ
Меня беретъ, чтобъ вдругъ не очутился
Въ дурныхъ рукахъ опасный даръ такой,
Когда же у меня онъ будетъ подъ рукой,
То я употреблю доходное имѣнье
На благо ближняго и Божье прославленье.
Клеантъ.
Э, полноте! Къ чему вамъ, ни къ селу,
Ни къ городу, въ дѣла наслѣдниковъ мѣшаться?
Никто имъ не поставитъ въ похвалу,
Когда они проматывать рѣшатся
Доходъ свой — пусть! до нихъ вамъ дѣла нѣтъ,
Гораздо хуже если цѣлый свѣтъ
Въ глаза вамъ броситъ хищника названье,
Способнаго отнять чужое состоянье…
Какъ согласились вы — вотъ я дивлюсь чему —
Принять Оргона предложенье,
Какъ вы позволили ему
Дѣтей законныхъ ограбленье!
Ужъ если подъ одною кровлей жить
Съ Дамисомъ вамъ нельзя покуда,
То было-бы честнѣй иначе поступить —
Убраться самому скорѣй отсюда,
Чѣмъ помогать отцу гнать сына…
Тартюфа.
Виноватъ,
Четвертый часъ въ концѣ и въ церкви мнѣ быть надо,
Какъ христіанскіе обряды намъ велятъ,
И пропустить нельзя подобнаго обряда.
Простите.
Клеантъ (одинъ).
Негодяй!
Дорина (Клеанту).
Ахъ, сударь, какъ спасти
Намъ барышню! Хоть вы намъ помогите;
Съ отчаянія ей съ ума легко сойти.
Сегодня вечеромъ — вы сами посудите —
Она должна идти съ Тартюфомъ подъ вѣнецъ.
Сейчасъ сюда придетъ ея отецъ.
Соединимъ-же силы наши вмѣстѣ
И постараемся его отговорить
Отъ брака безразсуднаго… По чести,
Не знаю я чѣмъ горю пособить.
Оргонъ.
Я радуюсь, что вижу всѣхъ васъ съ сборѣ.
Твой свадебный контрактъ въ рукахъ моихъ, и вскорѣ
Все будетъ кончено. Довольна ты или нѣтъ?
Марьяна (падая на колѣни передъ Оргономъ).
О, батюшка, молю васъ, ради Бога,
Который видитъ какъ теперь не милъ мнѣ свѣтъ,
Не поступайте такъ со мною строго
И отмѣннвши свой приказъ,
Вы правъ своихъ меня на этотъ разъ
Избавьте, васъ молю! День своего рожденья
Иначе проклинать придется мнѣ
И этой жизни каждое мгновенье
Лишь муки принесетъ однѣ
Для сердца вашей дочери несчастной…
Ахъ, если мнѣ нельзя принадлежать
Тому, кого люблю, должна мечтой напрасной
Съ нимъ свой союзъ считать,
Должна забыть на вѣки о Валерѣ, —
Не принуждайте вы меня, по крайней мѣрѣ,
Быть мужа ненавистнаго женой…
О, сжальтесь, сжальтесь, сжальтесь надо мной!
Оргонъ (во сторону, чувствуя себя растроганнымъ)
Ну, сердце, твердо будь! Не нужно колебанья.
Марьяна.
Ласкать его, любить я не мѣшаю вамъ,
Ему отдайте ваше состоянье,
А мало этого — я все свое отдамъ
Съ большою радостью, охотно, вамъ въ угоду, —
Оставьте только мнѣ мою свободу,
Чтобъ я невольницей чужею не была
И кончить жизнь въ монастырѣ могла.
Оргонъ.
Такъ, такъ. Отецъ о дочери хлопочетъ,
А дочка въ монастырь переселиться хочетъ.
Встань, не дури. Чѣмъ больше будешь ты
Отцу противиться, тѣмъ хуже,
Оставь-же дѣтскія безумныя мечты
И думай о Тартюфѣ, какъ о мужѣ
Достойномъ, а меня напрасно не тревожь.
Дорина.
Помилуйте, да это все на что-жъ
Похоже, сударь?
Оргонъ.
Больше ни полслова.
Попробуй заикнуться только снова!
Клеантъ.
Позволишь-ли тебѣ дать дружескій совѣтъ.
Оргонъ.
Любезный братъ, сомнѣнія въ томъ нѣтъ,
Что клонятся твои совѣты всѣ не къ худу:
Они вполнѣ разумны, хороши,
Но все-жъ ихъ слушать я на этотъ разъ не буду!
Ты такъ себѣ и запиши.
Эльмира (Оргону).
Я слушала тебя и что сказать — не знаю.
Ты такъ своимъ Тартюфомъ ослѣпленъ,
Что даже позабылъ что нынче сдѣлалъ онъ,
Но я тебѣ о томъ напоминаю.
Оргонъ.
Своимъ глазамъ я вѣрить лишь привыкъ.
Ты только поддержать желаешь грубіяна
Дамиса: слишкомъ смѣлъ бездѣльникъ
И видитъ тамъ обманъ, гдѣ не было обмана.
Въ противномъ случаѣ, сама на этотъ разъ
Не такъ-бы ты къ обидѣ отнеслась.
Эльмира.
Ты думаешь, должна была я горячиться
И къ глупому признанію въ любви
Не иначе при этомъ относиться,
Какъ съ бранью на губахъ и съ бѣшенствомъ въ крови?
Нѣтъ, вѣрь, на столько я благоразумна,
Что мнѣ признанія такія лишь смѣшны,
И, съ раздраженіемъ обиженной жены
Бросаться на людей не стану я безумно,
Чтобъ выцарапать имъ за дерзости глаза,
Какъ будто нѣтъ другого обращенья,
Въ подобныхъ случаяхъ спасаетъ не гроза,
А молчаливое, холодное презрѣнье.
Оргонъ.
Не дамся я въ обманъ: все дѣло ясно мнѣ.
Эльмира.
Да, съ толку сбить тебя дѣйствительно успѣли,
Но что-бы ты сказалъ женѣ,
Когда-бы вдругъ глаза твои прозрѣли
И ты въ моихъ словахъ увѣрился на дѣлѣ?
Оргонъ.
На дѣлѣ?
Эльмира.
Да.
Оргонъ.
Не вѣрю. Ха, ха, ха!
Эльмира.
Но самому себѣ ты, безъ сомнѣнья,
Своимъ глазамъ повѣришь?
Оргонъ.
Чепуха!
Эльмира
Да, ты меня выводишь изъ терпѣнья,
Не вѣрь мнѣ на слово, но спрячься, напримѣръ,
Такъ чтобы могъ все слышать и все видѣть,
И результатъ не трудно мнѣ предвидѣть:
Что скажешь ты, когда твой лицемѣръ
Начнетъ опять въ любви мнѣ признаваться?
Оргонъ.
Тогда скажу… скажу я, можетъ статься…
Ни слова не скажу. Все это сущій вздоръ.
Эльмира.
Довольно! Если до сихъ поръ
Ты думалъ, что я лгу, то будетъ мнѣ не трудно
Тебѣ сейчасъ-же доказать,
Какъ ты довѣрчивъ безразсудно.
Оргонъ.
Изволь. Я на словѣ готовъ тебя поймать
И посмотрю, какъ ты исполнишь обѣщанье.
Эльмира (Доринѣ).
Зови его сюда.
Дорина (Эльмирѣ).
Примите во вниманье,
Что этотъ плутъ лукавъ: легко васъ можетъ онъ
Перехитрить.
Эльмира (Доринѣ).
Нѣтъ, если плутъ влюбленъ
И самомнѣнье въ немъ проснется,
То самъ на удочку онъ быстро попадется.
Зови его ко мнѣ.
Пока меня одну,
Друзья мои, оставьте.
Эльмира.
Ну,
Теперь за этотъ столъ тебѣ залѣзть придется.
Оргонъ.
Что?
Эльмира.
Нужно-жъ спрятаться туда или сюда?
Оргонъ.
Но лѣзть подъ столъ какая-же нужда?
Эльмира.
Ахъ, Боже мой! О пустякахъ не въ впору
Не прибѣгай ты къ спору
И слушайся меня. Подъ столъ скорѣе лѣзь,
Не двигайся и затаи дыханье,
Чтобъ онъ тебя не могъ замѣтить здѣсь.
Оргонъ.
Ну, признаюсь, достоинъ я названья
Глупца и колпака; но мой придетъ чередъ:
Посмотримъ — чья еще возьметъ.
Эльмира (Оргону, сидящему подъ столомъ).
Немножко потерпи и не смущайся,
Но только помни уговоръ:
Будь сдержанъ и ничѣмъ не возмущайся,
Когда я поведу съ Тартюфомъ разговоръ.
И чтобы этотъ лицемѣръ скорѣе сбросилъ маску,
Чтобъ ты его могъ оцѣнить вполнѣ,
Я буду съ нимъ нѣжна, не поскуплюсь на ласку;
Когда признанія начнетъ онъ дѣлать мнѣ,
Притворное согласье обнаружу,
Что измѣнить готова даже мужу, —
Тогда, узнавши все, ты выходи
И навсегда меня освободи
Отъ этого ханжи, который покушался
На честь твоей жены и надъ тобой смѣялся,
Но вотъ и онъ идетъ. Сиди, не шевелись.
Иль удастся намъ задуманный сюрпризъ.
Тартюфъ.
Сейчасъ сказала мнѣ Дорина,
Что вы желали видѣться со мной.
Эльмира.
Да, но для этого есть тайная причина,
Сперва заприте дверь, чтобъ ни одной
Минуты насъ подслушивать не стали.
Я вспомнить не могу безъ страха и печали
О непріятномъ томъ скандалѣ,
Который какъ смутилъ, такъ и потрясъ,
Меня не меньше васъ.
Перепугалась я ужасно,
Когда Дамисъ васъ началъ обвинять,
И всѣми силами старалась, хоть напрасно,
Его принудить замолчать.
Отъ сильнаго испуга даже слова
Сказать я въ вашу пользу не могла.
Но, слава Богу, все угомонилось снова.
И туча прогремѣла и ушла.
Оргонъ питаетъ къ вамъ такое уваженье,
Что всѣ хулы на васъ и подозрѣнья
За клевету считаетъ и за вздоръ;
Онъ даже хочетъ, сплетнямъ всѣмъ въ укоръ,
Чтобъ съ вами видѣлась я часто, безъ боязни
И безъ свидѣтелей, какъ, напримѣръ, теперь,
Когда сюда никто войти не можетъ въ дверь, —
И къ вамъ своей пріязни
И чувства нѣжнаго, поспѣшно, можетъ быть,
Однако, я не въ состояньи скрыть.
Тартюфъ.
Меня, сударыня, смущаютъ ваши рѣчи:
Вели бесѣду вы не этимъ языкомъ
Со мною при послѣдней нашей встрѣчѣ.
Эльмира.
Ахъ, вижу по всему, какъ мало вамъ знакомъ
Нашъ женскій нравъ! Мы робкія созданья
На нашемъ языкѣ уклончивый отказъ
Есть выраженье скромнаго признанья.
Стыдливость борется съ глубокой страстью въ насъ;
Употребляемъ мы всю ловкость, все искусство,
Чтобъ скрыть любви мучительное чувство,
И подъ вліяніемъ невольнаго стыда
Не выскажемся прямо никогда,
Но говоримъ намеками, не смѣло,
И насъ поймать на нихъ — ужъ это ваше дѣло;
Моя неосторожность велика,
Но слово сорвалось невольно съ языка
И вамъ все выскажу теперь безъ колебанья,
Зачѣмъ старалась я Дамиса усмирить?
Зачѣмъ, волненія не въ состояньи скрыть,
Я ваше длинное сердечное признанье
Такъ жадно слушала, не удержала васъ?
Все это неужели вамъ не ясно?
Не я-ли, наконецъ, разгорячась,
Васъ убѣждала пламенно и страстно
Марьяну позабыть и не вступать съ ней въ бракъ?
Скажите, почему я поступала такъ?
Ахъ, потому что васъ лишиться не хотѣла,
Чтобъ вы любовь свою мнѣ отдали всецѣло.
Тартюфъ.
О, чудные слова! Цѣлительный бальзамъ
Они въ мою вливаютъ душу.
Не вѣрю собственнымъ ушамъ я и глазамъ —
Но я за счастіе свое невольно трушу,
О, для меня блаженства выше нѣтъ,
Котораго не выражу словами,
Сознанія, что я любимъ такъ нѣжно вами…
Я вижу вкругъ себя какой-то новый свѣтъ,
Но вы простите мнѣ невольное сомнѣнье:
Позвольте убѣдиться мнѣ,
Что грежу я не сновидѣнье
И не уловки хитрыя однѣ,
Чтобъ бракъ предполагаемый разстроить,
Ахъ, въ этомъ такъ легко меня вамъ успокоить,
И ваша ласка нѣжная вполнѣ
Докажетъ, что не брежу я во снѣ.
Эльмира (кашляетъ, подавая знакъ мужу).
Поспѣшны слишкомъ вы. Не я-ль вамъ доказала
Признаніемъ своимъ какъ дороги мнѣ вы?
И этого вамъ мало?
Мужчины всѣ вы таковы,
Что только женщины паденье
Разсѣять можетъ ваши всѣ сомнѣнья?
Тартюфъ.
Кто мало сознаетъ достоинства свои,
Тотъ вѣры не даетъ однимъ словамъ любви,
Не испытавъ блаженства обладанья.
Но если я его вкушу,
Тогда, тогда… Мое вы поняли желанье:
Залога вашей нѣжности прошу.
Эльмира.
О, Боже, вы тиранъ въ любви своей… Въ смятеньи
Вся кровь моя… кружится голова…
Преодолѣть не въ силахъ я волненья
И сдерживать могу себя едва…
Ахъ, вамъ противиться, я вижу, очень трудно…
Но дайте мнѣ опомниться сперва.
Постойте, поступать такъ безразсудно.
Къ чему спѣшить? Любовь мою цѣня,
На этотъ разъ должны вы пощадить меня.
Тартюфъ.
Зачѣмъ-же, если вы ко мнѣ благоволите
Мою мольбу исполнить не хотите?
Эльмира.
Какъ согласиться мнѣ на этотъ шагъ,
Не оскорбивъ небесъ? Не вы-ли часто такъ
Ссылаетесь ни нихъ?
Тартюфъ.
Они насъ не осудятъ.
Все это пустяки, и мнѣ не трудно будетъ
Ихъ устранить.
Эльмира.
Но строгій судъ небесъ!
Тартюфъ
О, я вамъ помогу, чтобы исчезъ
Вашъ дѣтскій страхъ. Иныя наслажденья,
Конечно, запрещаетъ небо намъ,
Но съ нимъ войти мы можемъ въ соглашенье,
Что не грѣшно по временамъ.
Къ тому-же совѣсть — вещь условная: порю
Дурной поступокъ ладитъ съ ней вполнѣ, —
Была-бы только ловкость или смѣтка.
Довѣрьтесь лишь безъ опасенья мнѣ,
Восторгами любви своей меня чаруя,
Не бойтесь ничего. Грѣхъ на себя беру я.
У васъ, однако, кашель сильный.
Эльмира.
Да.
Замучилъ онъ меня.
Тартюфъ (подавая коробочку).
Вотъ средство: иногда
Лакрица дѣйствуетъ не худо.
Эльмира.
Нѣтъ, у меня упорная простуда,
И нѣтъ такихъ лекарствъ, чтобъ мнѣ могли помочь.
Тартюфъ.
Мнѣ отъ души васъ жаль.
Эльмира.
Дѣйствительно, достойна
Я жалости.
Тартюфъ.
Вы мрачны, точно ночь.
Чего боитесь вы? Разсудимте спокойно,
Мы здѣсь одни, а зло, по мнѣнью всѣхъ,
Тогда зовется зломъ, когда творится явно:
Открыто дѣйствовать неловко и безславно,
А втихомолку грѣхъ — совсѣмъ не грѣхъ.
Эльмира (кашляя, стучитъ по столу).
Я вижу, наконецъ, что уступить вамъ нужно,
Вполнѣ отдаться вамъ, чтобъ вѣрили вы мнѣ.
И здѣсь теперь, безсильна, безоружна,
Осталась съ вами я наединѣ.
Мнѣ больно, совѣстно на этотъ шагъ рѣшиться,
Я знаю какъ тяжка моя вина,
Я свѣта Божьяго и стѣнъ должна стыдиться,
Но дѣлать нечего — я уступить должна,
Вы не хотите дать мнѣ снисхожденья,
Нужна вамъ честь моя — послѣдній мой оплотъ,
Такъ пусть-же это преступленье
На вашу голову падетъ.
Тартюфъ
Да, все я на себя беру и…
Эльмира.
Поскорѣе
Взгляните, нѣтъ-ли мужа въ галлереѣ.
Тартюфъ.
Да ну его совсѣмъ! Онъ человѣкъ.
Который самъ радъ добиваться,
Чтобъ за носъ всѣ его водили цѣлый вѣкъ:
Что-бъ мы не дѣлали, онъ станетъ восхищаться,
И мною до того, признаться, доведенъ,
Что собственнымъ глазамъ не смѣетъ вѣрить онъ.
Эльмира.
Пусть такъ, но заглянуть, по крайней мѣрѣ,
Вы все таки должны за двери.
Оргонъ.
Въ себя я не приду… О, извергъ, о злодѣй,
И носитъ мать сыра-земля такихъ людей!
Эльмира.
Какъ, это ты? Зачѣмъ такъ вылѣзъ скоро?
Еще не время, нужно подождать,
Чтобъ видѣть до какого ты позора
Сталъ нынче слѣпъ… Скорѣй подъ столъ опять!
Оргонъ.
Исчадье ада! Бѣсъ!
Эльмира.
Не прибѣгая къ брани
Будь сдержанъ и узнай всю истину заране.
Тартюфъ (не замѣчая Оргона).
Намъ все благопріятствуетъ. Кругомъ
Нѣтъ никого — я обошелъ весь домъ.
Настала наконецъ желанная минута!…
Оргонъ.
Полегче! Повернулъ ты дѣло слишкомъ круто,
Поудержи свою восторженную прыть!
Такъ вотъ онъ, праведникъ! такъ вотъ его услуги!
На дочери его задумалъ я женить,
А онъ сталъ приставать къ моей супругѣ!
Я долго этому не вѣрилъ; все въ иномъ,
Къ несчастію, мнѣ представлялось свѣтѣ,
Теперь-же знаю все и ясно вижу сѣти,
Разставленныя мнѣ святошей и лгуномъ.
Эльмира (Тартюфу).
Иного выхода, повѣрьте мнѣ, не зная,
Такъ поступить была принуждена я.
Тартюфъ (Оргону).
И вы повѣрили….
Оргонъ.
Довольно! Вонъ сейчасъ
Отсюда, по добру и по здорову,
Безъ шуму всякаго…
Тартюфъ.
Хотѣлъ я только васъ…
Оргонъ.
Не вѣрю вашему ни одному я слову,
Оставьте-же мой домъ: чужимъ для васъ сталъ онъ.
Тартюфъ.
А если такъ, ступайте сами вонъ.
Онъ мнѣ принадлежитъ: я докажу вамъ это,
И самъ у васъ потребую отвѣта
За клевету и ложь. Забыть
Ихъ человѣкъ обиженный не можетъ,
И помните, что небо мнѣ поможетъ
За оскорбленье вамъ сторицей отплатить.
Эльмира.
Чѣмъ угрожалъ тебѣ онъ такъ нахально?
Оргонъ.
Хоть въ петлю полѣзай — такъ скверно.
Эльмира.
Почему?
Оргонъ.
Дуракъ набитый я: формально
Все состоянье передалъ ему.
Эльмира.
Формально?
Оргонъ.
Да, и мы совсѣмъ пропали.
Когда…
Эльмира.
Ну что еще?
Оргонъ.
Потомъ все разскажу.
Я сбѣгаю сперва на верхъ узнать цѣла ли
Моя шкатулка тамъ: вотъ я за что дрожу!
ДѢЙСТВІЕ ПЯТОЕ.
правитьКлеантъ.
Куда-же ты?
Оргонъ.
Куда? И самъ не знаю, право.
Клеантъ.
Постой-же. Обсудить намъ не мѣшаетъ здраво,
Какъ поступить теперь и что имѣть въ виду?..
Оргонъ.
Я, кажется, съ ума сойду!
Шкатулка эта чрезвычайно
Разстроила меня.
Клеантъ.
Ты что берегъ въ ней тайно?
Оргонъ.
Ее на сохраненье отдалъ мнѣ
Мой старый другъ Аргасъ, скрываться принужденный,
Въ шкатулкѣ-жъ были спрятаны однѣ
Бумаги важныя и я, предупрежденный,
Зналъ, что отъ нихъ зависитъ жизнь, покой
И бѣднаго пріятеля имѣнье.
Клеантъ.
Зачѣмъ же отдалъ ты Тартюфу ихъ?
Оргонъ.
Такой
Стихъ на меня нашелъ, иль умопомраченье,
Какъ хочешь величай.
Я проболтался какъ-то невзначай
Насчетъ бумагъ проклятому святошѣ,
И онъ меня освободить спѣшилъ,
По мнѣнію его, отъ столь опасной ноши,
И передать ему шкатулку убѣдилъ,
Чтобы при обыскѣ могъ, не кривя душею,
Сказать со смѣлостью большою,
Что я ничѣмъ не связанъ съ бѣглецомъ…
Клеантъ.
Да, сдѣлалъ ты громадную ошибку,
И сблизился съ подобнымъ наглецомъ,
Который ободралъ тебя, какъ липку,
Будетъ еще мстить. Плохой же ты дѣлецъ,
Когда тебя такъ объегорить можно,
А главное, къ чему ты такъ неосторожно,
Такъ грубо поступилъ съ нимъ подъ конецъ?
Оргонъ.
Ахъ, могъ ли думать я, что подъ такой смиренной
Наружностью скрывается душа
Такая низкая! Вѣдь негодяй презрѣнный
Былъ нищимъ, не имѣлъ въ карманѣ ни гроша,
Когда я пріютилъ подобнаго Іуду,
И вдругъ… Нѣтъ, вѣрить я въ людей теперь не буду,
Имъ какъ врагамъ своимъ руки не протяну
И самъ на нихъ, какъ чортъ, смотрѣть начну.
Клеантъ.
Опять занесся ты, забывъ про часть благую —
Не пересаливать; живешь ты какъ шальной,
А потому изъ крайности одной
Всегда бросаешься въ другую.
Такъ и теперь. Какой-то плутъ-ханжа
Тебя провелъ смиреньемъ лицемѣрнымъ, —
И честныхъ всѣхъ людей, никѣмъ не дорожа,
Готовъ ты смѣшивать съ бездѣльникомъ примѣрныхъ.
По твоему сошелся клиномъ свѣтъ,
Что благочестія и правды въ мірѣ нѣтъ
И на Тартюфа люди всѣ похожи.
Такъ увлекаться, другъ мой, для чего же?
Не клевещи на цѣлый родъ людской,
Не такъ же скверенъ онъ, какъ ты предполагаешь,
А если крайности во всемъ предпочитаешь,
То ужъ держись изъ нихъ такой,
Что лучше находить вездѣ людей хорошихъ,
Чѣмъ видѣть зло одно, испорченность и ложъ ихъ.
ЯВЛЕНІЕ ІІ. — ОРГОНЪ, КЛЕАНТЪ, ДАМИСЪ.
Дамисъ.
Какъ, батюшка! Я слышалъ, что грозитъ
Вамъ этотъ негодяй, на васъ же зубы точитъ,
По вашей милости одѣтъ, обутъ и сытъ,
И вашей добротой воспользоваться хочетъ?
Оргонъ.
Да, сынъ мой, горе я великое терплю.
Дамисъ.
О, плуту этому я уши обрублю!
Позвольте только мнѣ, и этого нахала
Я задушу. Ему и смерти даже мало.
Оргонъ.
Ты говоришь, какъ юноша. Умѣрь,
Дамисъ, свой пылъ излишній и повѣрь,
Что въ наши времена кулачная расправа
Лишилась и значенія, и права.
Г-за Пернель.
Что за дѣла у васъ творятся? Объясни.
Оргонъ.
Да, матушка, лишь ужасы одни
Могу вамъ сообщить я съ видомъ сокрушеннымъ
Послушайте, чѣмъ платятъ за добро намъ:
Бродягу я пригрѣлъ и ввелъ его въ свой домъ,
Любилъ его, къ нему какъ къ брату относился,
Женить его на дочери рѣшился,
А онъ — о негодяй! — перевернуть вверхъ дномъ
Семейный мой очагъ хотѣлъ, чтобъ въ тихомолку
Жену мою сбить съ толку!
Но мало этого: нахлѣбникъ бывшій мой,
Забывши всѣ мои благодѣянья,
Лишить меня задумалъ состоянья
И по міру пустить, какъ нищаго, съ сумой.
Дорина.
Бѣдняжка!
Г-жа Пернель.
На такой поступокъ черный
Способенъ ли Тартюфъ? Какъ вѣрить сплетни вздорной?
Оргонъ.
Что?
Г-жа Пернель.
Опыту повѣрь ты моему:
Всегда, кто праведенъ, завидуютъ тому.
Оргонъ.
Что-жъ этимъ вы сказать хотите?
Г-жа Пернель.
Что ни ладу,
Ни складу нѣтъ въ семьѣ твоей давно,
Гдѣ ненавидятъ всѣ Тартюфа, и досаду
Сорвать на немъ всегда готовы.
Оргонъ.
Мудрено
Однако васъ понять.
Г-жа Пернель.
Сто разъ тебѣ не я-ли
Внушала многіе года,
Что праведныхъ людей всегда на свѣтѣ гнали:
Завистники умрутъ, но зависть — никогда.
Оргонъ.
Какое-жъ отношенье
Къ моей исторіи имѣетъ ваше мнѣнье?
Г-жа Пернель.
Наслушался нелѣпыхъ басенъ ты.
Оргонъ.
Я не слѣпой и видѣлъ самъ все ясно.
Г-жа Пернель.
Доводитъ злость людей до слѣпоты.
Оргонъ.
Ахъ, матушка, меня вы бѣсите ужасно.
Вторично говорю вамъ, что при мнѣ,
Въ моихъ глазахъ онъ приставалъ къ женѣ.
Г-жа Пернель.
О, злые языки опаснѣй даже яда:
Отъ нихъ не спрячешься, бояться вѣкъ ихъ надо.
Оргонъ.
Ахъ, матушка! Моимъ повѣрьте-же словамъ:
Яснѣй не можетъ быть отвѣта.
Иль прожужжать всѣ уши нужно вамъ,
Что вдѣлъ самъ я все, самъ… Поняли вы это?
Г-жа Пернедь.
Наружность иногда обманываетъ насъ,
И собственнымъ глазамъ подчасъ
Нельзя, мой милый, вѣрить даже.
Оргонъ.
Мой Богъ! вы образумитесь когда-же?
Г-жа Пернель.
Во всемъ подозрѣвать дурное не хитро,
И часто зломъ считаемъ мы добро.
Оргонъ.
По-вашему, желанье обнаружа
Отбить жену у мужа,
Желалъ бездѣльникъ этотъ мнѣ добра,
И я не долженъ былъ его гнать со двора?
Г-жa Пернель.
Но обвинять безъ доказательствъ вѣрныхъ
Нельзя людей достойныхъ и примѣрныхъ.
Улики нужны. Гдѣ-жъ возьмешь ты ихъ?
Оргонъ.
О, чортъ возьми! Какихъ еще другихъ
Вамъ надо доказательствъ?… Чтобъ на мѣстѣ
Засталъ обоихъ я? чтобъ онъ… Нѣтъ, съ вами вмѣстѣ
Зарапортуешься, Богъ знаетъ, до чего!
Г-жа Пернель.
Я зная душу чистую его,
И вѣрить не хочу, что тамъ не говори ты,
Чтобъ онъ сталъ прибѣгать къ уловкамъ волокиты.
Оргонъ.
Отстаньте! Если-бъ въ васъ не уважалъ я мать,
То много грубаго вамъ могъ бы насказать.
Дорина (Оргону).
Долгъ красенъ платежемъ. Вы, сударь, не хотѣли
Намъ вѣрить, а теперь вамъ вѣрить не хотятъ.
Клеантъ.
Мы вѣтеръ слова бросаемъ, а о дѣлѣ
Не говоримъ. Дремать намъ не велятъ
Мошенника угрозы.
Дамисъ.
Неужели
Онъ до подобной подлости дойдетъ?
Эльмира.
Я думаю, что онъ на это не рискнетъ:
Была-бы низость слишкомъ очевидна.
Клеантъ (Оргону).
На это не разсчитывай. Безстыдно
Мерзавецъ пуститъ въ ходъ
Всѣ средства, всѣ крючки, всѣ кляузы, конечно,
Чтобъ оплести тебя, ограбить безсердечно.
Нѣтъ, разъ связавшись съ нимъ, — я повторю опять, —
Его не долженъ былъ ты слишкомъ раздражать.
Оргонъ.
Согласенъ; но что-жъ дѣлать? Онъ кого бы
Не вывелъ изъ себя и не довелъ до злобы!
Эльнира.
О, если бы извѣстно было мнѣ,
Что у него въ рукахъ оружіе такое,
Для насъ опасное вполнѣ,
То устранила бы легко я
Всѣ…
Оргонъ (Доринѣ, замѣтивъ входящаго Лойаля).
Кто такой? — Узнай. Ей Богу, мнѣ теперь
Совсѣмъ не до гостей, а гости лѣзутъ въ дверь.
Лойаль (въ глубинѣ сцены).
Скажите, душечка, нельзя ли
Мнѣ съ вашимъ бариномъ поговорить сейчасъ?
Дорина.
Онъ занятъ и едва-ли
Въ минуту эту видѣть можетъ васъ.
Лойаль.
Но я не задержу его и, вѣроятно,
То дѣло, по которому сюда
Явился я, ему узнать пріятно
И любопытно будетъ. Я всегда…
Дорина.
Какъ доложить о васъ?
Лойаль.
Довольно двухъ словечекъ,
Что гоподинъ Тартюфъ прислалъ меня къ нему.
Дорина (Оргону).
Какой-то сладенькій и юркій человѣчекъ,
Пришелъ, и видно, не по дѣлу своему,
Онъ отъ Тартюфа къ вамъ пріѣхалъ съ доброй вѣстью.
Клеантъ (Оргону).
Поразспроси его, поговори съ нимъ честью,
Что надобно ему.
Оргонъ (Клевнту).
А если насъ мирить
Сюда явился онъ, тогда какъ поступить?
Клеантъ.
Конечно, не перечь ни въ чемъ ему, будь сухо
Съ нимъ вѣжливъ и смотри — держи востро, братъ, ухо.
Лойаль (Оргону).
Вамъ, сударь, кланяться имѣю честь. Самъ Богъ
Да охранитъ вашъ домъ и мирный вашъ порогъ
И да погибнетъ тотъ, не видя сожалѣнья,
Кто смѣетъ вамъ вредить.
Оргонъ (тихо Клеанту).
Подобное вступленье
Есть съ примиренью шагъ.
Лойаль.
Семейство ваше я
Всегда считалъ почтенія достойнымъ
И дорога мнѣ ваша вся семья:
Еще при вашемъ батюшкѣ покойномъ
Служилъ я.
Оргонъ.
Извините. Очень жаль,
Но васъ напрасно я припоминаю
И даже вашего я имени не знаю.
Лойаль.
Нормандскій уроженецъ я, Лойаль,
Судебный приставъ. Должность эту
Я съ честью занимаю сорокъ лѣтъ,
Хотя завистникамъ моимъ и счету нѣтъ.
А къ вамъ явился, сударь, по предмету
Судебнаго взысканья.
Оргонъ.
Какъ! сюда
Пришли вы…
Лойаль.
Ахъ, не гнѣвайтесь! Суда
Я исполняю лишь распоряженье:
Напоминая вамъ, чтобъ вы безъ промедленья
Всю мебель вывезли, очистивъ этотъ домъ,
И для того мнѣ выдана судомъ
Повѣстка…
Оргонъ.
Что? Мнѣ выѣхать отсюда?
Лойаль.
Да-съ, точно такъ; то не моя причуда.
Домъ этотъ съ нѣкоторыхъ поръ
Къ Тартюфу перешелъ, какъ вамъ извѣстно,
Съ другимъ имуществомъ, вполнѣ законно, честно,
На что имѣется формальный договоръ,
Какъ документъ вполнѣ безспорный.
Дамисъ (Лойалю).
Дивлюсь я вашей наглости позорной!
Лойаль (Дамису).
Я, сударь, говорю не съ вами. Рѣчь веду
Я съ вашимъ батюшкой, имѣю то въ виду,
Что онъ благоразумно все разсудитъ
И правосудію противиться не будетъ.
Оргонъ.
Но…
Лойаль.
Въ томъ увѣренъ я, что вы за милліонъ
Мнѣ не окажете ни въ чемъ сопротивленья,
Какъ честный человѣкъ, понявши, что законъ
Я привести обязанъ въ исполненье.
Дамисъ.
Мнѣ кажется, что палку обломать
Придется мнѣ о вашу спину.
Лойаль. (Оргону).
Скажите, сударь, сыну,
Чтобъ онъ ушелъ, когда не хочетъ замолчать,
Иль буду вынужденъ, хоть и съ большой печалью,.
Я въ протоколъ внести его слова.
Дорина (въ сторону).
У этого крючка повадка такова,
Что раскусить не трудно въ немъ каналью.
Лойаль.
Лишь уважая васъ, я на себя взялъ трудъ
Явиться къ вамъ съ судебною повѣсткой,
Чтобъ кто нибудь другой, и грубъ, и слишкомъ крутъ,
Васъ не смутилъ своей манерой рѣзкой.
Оргонъ.
А сами вы не грубы-ли, меня
Со всей семьею изъ дому гоня?
Лойаль.
Отсрочку вамъ дадутъ, и исполненье
Судебнаго постановленья
Я отложить и до утра не прочь;
Здѣсь съ полицейскими придется только ночь
Мнѣ провести, но тихо, безъ скандала,
И васъ не потревожимъ мы ни мало;
Останетесь вы всѣ довольны мной.
Для соблюденія-жъ формальности одной,
Отъ всѣхъ дверей ключи я отберу, и спите
Спокойно до утра, а завтра — извините! —
Очистить этотъ домъ, увы.
Должны немедля вы.
Всю мебель вашу цѣлою оравой
Мои служители — народъ все рослый, бравый —
Помогутъ вынести безъ всякаго труда
И — дѣло кончено тогда.
Надѣюсь, что мои услуги и вниманье
Вы, сударь, оцѣнить съумѣете вполнѣ
И грустный долгъ мой, въ силу предписанья,
Не помѣшаете исполнить свято мнѣ.
Оргонъ (въ сторону).
Я сто луидоровъ послѣднихъ, не жалѣя,
Охотно отдалъ бы тому,
Кто-бъ этого скота и дуралея
Отколотилъ и далъ пинка ему.
Клеантъ (тихо Оргону).
Оставь, не то испортишь ты все дѣло.
Дамисъ.
Его начальство такъ цинично и такъ смѣло,
Что сдерживать себя я больше не могу
И кажется согну сейчасъ его въ дугу.
Дорина.
Вы, господинъ Лойаль, намъ можете сознаться
Въ томъ, что у васъ теперь спина должна чесаться.
Лойаль.
Ты, милая, бранись, но все-жъ имѣй въ виду:
И женщину могу я притянуть къ суду.
Клеантъ (Лойалю).
Однако, сударь, кончимте. Довольно.
Оставьте насъ въ покоѣ, наконецъ,
И дѣйствуйте, какъ вамъ угодно, произвольно.
Лойаль.
Счастливо оставаться. Пусть Творецъ
Хранитъ васъ.
Оргонъ.
А тебѣ съ твоимъ пролазомъ
Тартюфомъ пусть свернетъ онъ обѣ шеи разомъ.
Оргонъ.
Что, матушка, я правъ иль нѣтъ? Каковъ
Любимецъ вашъ достойный и пріятель?
Увѣрились-ли вы теперь, что онъ предатель?
Г-жа Пернель.
Я такъ изумлена, что словно съ облаковъ
Упала.
Дорина (Оргону).
Осуждаете напрасно
Вы, сударь, бѣднаго Тартюфа. Доказалъ
Онъ къ ближнему любовь прекрасно,
И, зная, что богатство, капиталъ —
Лишь портятъ человѣка, безъ смущенья
Онъ поспѣшилъ лишить васъ дома и имѣнья,
И душу вашу тѣмъ конечно спасъ.
Оргонъ.
Молчи, молчи! Твержу тебѣ сто разъ.
Клеантъ (Оргону).
Что-жъ дѣлать? Какъ найдти исходъ изъ затрудненья?
Эльмира.
Безтыдство наглеца должны вы разгласить,
Чтобъ городъ весь и все общественное мнѣнье
Поступкомъ негодяя возмутить
И, можетъ статься, это намъ поможетъ
И самъ Тартюфъ откажется, быть можетъ,
Отъ притязаній всѣхъ…
Валеръ.
Хоть непріятно мнѣ
Быть вѣстникомъ дурнымъ, но, сдѣлавши открытье
Для васъ, сударь, опасное вполнѣ,
О немъ рѣшился васъ предупредить я.
Одинъ изъ близкихъ мнѣ друзей.
При помощи вліятельныхъ связей
Въ администраціи, узналъ случайно,
Что вамъ грозитъ бѣда и подъ рукою тайно
Далъ знать мнѣ, чтобы я въ короткій срокъ
Въ необходимомъ бѣгствѣ вамъ помогъ,
Устроилъ непріятную прогулку.
Донесъ на васъ Тартюфъ, ханжа и паразитъ,
Представивши съ бумагами шкатулку
Какого-то преступника, на видъ
Притомъ поставивши, что съ нимъ вы дружны были
И у себя его бумаги всѣ хранили.
Я всѣхъ подробностей не знаю, но приказъ
Подписанъ объ арестѣ и сейчасъ,
Того гляди, доносчикъ самъ нагрянетъ
Съ полиціей сюда. Плутъ медлить развѣ станетъ!
Клеантъ.
Вотъ чѣмъ вооружился онъ,
Чтобъ обобрать тебя и выпроводить вонъ!
Оргонъ.
Да, признаюсь, изъ всѣхъ животныхъ свѣта
Всѣхъ злѣе человѣкъ!
Валеръ.
Чего-же медлитъ, ждать?
Васъ у подъѣзда ждетъ моя карета.
Вотъ тысяча луидоровъ: ихъ взять
Должны вы непремѣнно на дорогу.
Скорѣй, пожалуйста! Не то Тартюфъ тревогу
Подниметъ и тогда — помилуй Богъ! —
Чѣмъ вамъ я помогу? Теперь-же, можетъ статься,
Найду для васъ спокойный уголокъ
И съ вами до тѣхъ поръ не буду разставаться.
Оргонъ.
О, Господи, какъ вамъ обязанъ я!
Въ несчастіи такъ дорога услуга…
Дай Богъ, чтобъ очередь настала и моя,
Когда я докажу вамъ благодарность друга,
Прощайте! Всѣхъ цѣлую отъ души…
Друзья мои, устройте, что возможно.
Клеантъ.
Не медли, милый другъ, и поспѣши,
Всѣ дѣло безъ тебя обсудимъ осторожно.
Тартюфъ (останавливая Оргона).
Потише, сударь мой! Вамъ такъ спѣшить къ чему?
Мѣстечко теплое по близости вамъ сразу
Нашли мы, и засадятъ васъ въ тюрьму
По королевскому указу.
Оргонъ.
Такъ вотъ какой ударъ къ концу ты приберегъ!
Мерзавецъ, негодяй, тебя накажетъ Богъ.
Тартюфъ.
Бранитесь. Оскорбить не можете меня вы:
Для жизни будущей и многовѣчной славы
Господь велѣлъ терпѣть.
Клеантъ.
Вотъ праведникъ какой!
Дамисъ.
Притворщикъ этотъ день-деньской
Кощунствуетъ и оскорбляетъ Бога.
Тартюфъ.
Ругайтесь, повторяю — я стерплю;
Мнѣ только бы свой долгъ исполнить строго.
Марьяна.
Я вашу новую обязанность хвалю
И придаетъ она вамъ чести, очень много.
Тартюфъ.
Да-съ, всякая обязанность честна,
Когда правительствомъ она намъ внушена.
Оргонъ.
Неблагодарный плутъ! Забылъ ты очень скоро,.
Что я извлекъ тебя изъ нищеты.
Тартюфъ.
Не заслужилъ такого я укора,
Не позабуду вашей доброты,
Но, вѣрноподданный, я приносилъ присягу,
Я за правительство костьми охотно лягу
И въ жертву по желанію властей
Покорно принесу родныхъ, жену, дѣтей
И самого себя.
Эльмира.
О, лицемѣръ!
Дорина.
Священный
Долгъ для него — весьма удобный щитъ.
Клеанть.
Пусть ваша преданность — фактъ вѣрный, несомнѣнный,
Но, если предавать друзей вамъ долгъ велитъ,
Зачѣмъ, не исполняя долга,
Молчали, сударь, вы такъ долго,
И лишь тогда рѣшились на доносъ,
Когда вамъ натянули носъ
И въ шею выгнали за двери?
Отвѣтьте мнѣ, по крайней мѣрѣ,
Какъ вы могли здѣсь жить, подарки принимать,
Вздыхателемъ являться страстнымъ,
И въ тоже время признавать
Главу семьи преступникомъ опаснымъ?
Тартюфъ (полицейскому чиновнику).
Нельзя-ль ихъ усмирить, и я просилъ-бы васъ
Исполнить данный вамъ приказъ.
Полицейскій чиновникъ.
Дѣйствительно пора исполнить приказанье,
Вы сами просите о томъ и, во вниманье
Взявъ просьбу вашу, я прошу васъ, сударь мой,
За мою слѣдовать и съ городской тюрьмой
Вы познакомитесь.
Тартюфъ.
Какъ? Я?
Полицейскій чиновникъ.
А кто-же?
Тартюфъ.
За что пойду въ тюрьму? На что-жъ это похоже?
Полицейскій чиновникъ.
Отчета отдавать я не намѣренъ вамъ.
Васъ успокоиться прошу. Моимъ словамъ
Повѣрьте: нашъ король врагъ всякаго обмана;
Онъ никогда щадить не станетъ шарлатана,
И провести его не можетъ наглый плутъ!
Его Величество съ людьми такими крутъ,
Но люди честные, разумные найдутъ
Всегда защиту въ немъ и вѣрную опору:
Онъ помогаетъ имъ идти все выше, въ гору —
Ихъ слава ждетъ и множество наградъ —
И лишь преступники одни предъ нимъ дрожатъ.
Хоть обмануть его хитро Тартюфъ старался,
Но, донося на васъ, самъ наконецъ попался,
Въ различныхъ гадостяхъ и плутняхъ уличенъ,
Доказано теперь, что самозванецъ онъ,
Бродяга, имена мѣнявшій произвольно,
И всякихъ темныхъ дѣлъ и лжи за нимъ довольно,
Король нашъ разгадалъ плутишку безъ труда
И лишь затѣмъ со мной прислалъ его сюда,
Чтобъ видѣть до чего онъ низокъ. Въ заключенье
Добавлю, что контрактъ, которымъ все имѣнье
За этимъ плутомъ вы хотѣли закрѣпить,
Король не признаетъ, а вамъ онъ объявить
Черезъ меня велѣлъ полнѣйшее прощенье:
Заслуги прежнія съ васъ сняли подозрѣнье,
И клевета враговъ стереть ихъ не могла.
Цѣня одно Добро, король не помнитъ зла.
Дорина.
Ну, слава тебѣ, Господи!
Г-за Пернель.
Свалилась
Какъ будто съ плечъ моихъ гора.
Эльмира.
Какое счастіе!
Марьяна.
Негаданно!
Какъ это все случилось
Оргонъ (Тартюфу, котораго уводитъ полицейскій чиновникъ).
Теперь, разбойникъ, намъ пора…
Клеантъ.
Довольно, другъ любезный!
Не унижай себя до брани безполезной
И предоставь его карающей судьбѣ.
Теперь, по моему, приличнѣе тебѣ
Жалѣть его, о томъ молиться Богу,
Чтобъ Богъ его простилъ, исправилъ понемногу;
Чтобъ правосудія недремлющій законъ
Былъ по возможности для грѣшника смягченъ,
А самъ ты къ королю спѣши безъ промедленья,
Благодарить его за милость и прощенье.
Оргонъ.
Да, вѣрно сказано! Къ ногамъ его паду
Я съ благодарностью: онъ милостивъ не въ мѣру;
Затѣмъ отдамъ Марьяну я Валеру
И подъ вѣнецъ ихъ поведу.
Изданіе это вышло въ 1669 г., черезъ нѣсколько мѣсяцевъ послѣ перваго представленія этой пьесы (5 февр. 1669 г.) и два года спустя второго ея представленія (5 авг. 1667 г.).
Вотъ комедія, изъ-за которой поднялось много шуму, которая долгое время была въ опалѣ; изображенные въ ней люди доказали, что они во Франціи сильнѣе всѣхъ тѣхъ, кого я до сихъ поръ изображалъ въ своихъ комедіяхъ. Маркизы, жеманницы, рогоносцы и лѣкаря не поднимали крика изъ-за того, что ихъ вывели на сцену, а напротивъ, дѣлали видъ, что они сами смѣются, наряду съ прочими зрителями, своему изображенію; за то ханжи вовсе не захотѣли понять шутки; они съ самаго начала разгнѣвались и нашли возмутительнымъ то, что я имѣлъ смѣлость представить ихъ ужимки и хотѣлъ опозорить ремесло, которымъ занимается столько порядочныхъ людей. Это было въ ихъ глазахъ непростительнымъ преступленіемъ, и всѣ они съ необыкновенною яростью вооружились противъ моей комедіи. Однако, они не рѣшились напасть на нее съ той стороны, которая была для нихъ всего болѣе непріятна; для этого они слишкомъ политичны, и очень хорошо умѣютъ вести себя такъ, чтобы не раскрывать своихъ подлинныхъ мыслей. Слѣдуя своему похвальному обычаю, они прикрыла свои разсчеты интересами религіи и провозгласили Тартюфа пьесой, оскорбляющей чувство благочестія. Эта пьеса отъ начала до конца наполнена, по ихъ словамъ, самыми ужасными вещами; въ ней нельзя найти ни одного слова, которое не заслуживало бы сожженія на кострѣ. Здѣсь каждый слогъ дышетъ нечестіемъ; здѣсь преступны даже самые жесты; малѣйшій взглядъ, малѣйшее движеніе головы, всякій шагъ направо или налѣво — все скрываетъ въ себѣ таинственный смыслъ, который эти господа истолковываютъ, конечно, не въ мою пользу.
Напрасно я представлялъ эту пьесу на воззрѣніе моихъ друзей и на сужденіе всей публики; ни сдѣланныя мною поправки, ни сужденіе короля и королевы, видѣвшихъ комедію, ни одобреніе принцевъ и гг. министровъ, почтившихъ ея публичное представленіе своимъ присутствіемъ, ни свидѣтельство многихъ почтенныхъ особъ, признавшихъ эту пьесу полезною, — ничто не помогло: они ни за что не хотятъ отвязаться отъ меня и до сихъ поръ еще въ обществѣ раздается крикъ нескромныхъ ревнителей, которые благочестиво осыпаютъ меня бранью и проклинаютъ меня по милосердію.
Я нисколько не безпокоился бы о томъ, что эти господа могутъ обо мнѣ наговорить, если бы они не старались создавать мнѣ враговъ среди людей, которыхъ я уважаю, и вербовать въ свою партію людей дѣйствительно благонамѣренныхъ, довѣрчивостью которыхъ они злоупотребляютъ и которые, видя ихъ горячую преданность интересамъ религіи, легко поддаются впечатлѣнію ихъ рѣчей. Это обязываетъ меня защищаться. Я желаю оправдать мою комедію въ глазахъ истинно-набожныхъ людей, и заклинаю ихъ отъ всего сердца — не произносить приговора, не разслѣдовавши дѣла, отрѣшиться отъ всякихъ предвзятыхъ мыслей и не служить орудіемъ страсти тѣхъ, чьи ужимки ихъ позорятъ.
Если кто нибудь потрудится добросовѣстно разобрать мою комедію, то, безъ сомнѣнія, увидитъ, что мои намѣренія во всемъ совершенно невинны, и что эта пьеса вовсе не имѣетъ цѣлью осмѣивать вещи, составляющія предметъ почитанія; что я обработалъ свой сюжетъ со всѣми предосторожностями, какія требуются его щекотливостью, и что я приложилъ все свое искусство и всевозможныя старанія, чтобы рѣзко отдѣлить ханжу отъ человѣка истинно благочестиваго. Цѣлыхъ два акта я употребилъ на то, чтобы подготовить появленіе моего злодѣя. Относительно его характера зритель ни на минуту не можетъ имѣть сомнѣнія; онъ узнается съ перваго же шага по тѣмъ примѣтамъ, какія я ему придаю; и во всей комедіи онъ не произноситъ ни одного слова, не дѣлаетъ ни одного движенія, въ которомъ не обнаруживались бы свойства злого человѣка и не указывались бы качества человѣка истинно добродѣтельнаго, котораго я ему противополагаю.
Я знаю, что эти господа, вмѣсто отвѣта, стараются наговаривать, что въ театрѣ вовсе не мѣсто разсуждать о такихъ вещахъ; но я позволю себѣ спросить у нихъ, на чемъ они основываютъ это прекрасное мнѣніе. Они только высказываютъ такой взглядъ, но ничѣмъ его не доказываютъ; и нѣтъ сомнѣнія, что не трудно было бы имъ доказать, что комедія у древнихъ возникла изъ религіознаго обряда и составляла часть мистерій; что у нашихъ сосѣдей испанцевъ безъ комедіи не обходится ни одного праздника, и что даже у насъ она своимъ возникновеніемъ обязана товариществу, которому еще и до сихъ поръ принадлежитъ Бургонскій отель; что это зданіе было назначено для сценическаго представленія наиболѣе важныхъ таинствъ нашей религіи; что и теперь еще можно встрѣтить комедіи, печатанныя готическимъ шрифтомъ и сочиненныя какимъ-нибудь докторомъ богословія, и что, не говоря уже о прошломъ, и въ наше время давались на сценѣ духовныя драмы г. Корнеля[1], бывшія предметомъ удивленія для всей Франціи.
Если назначеніе комедіи заключается въ томъ, чтобы исправлять человѣческіе пороки, то я не вижу причины, ради которой среди этихъ пороковъ могли бы быть привилегированные. Такіе пороки въ государствѣ имѣли бы слѣдствія гораздо болѣе опасныя, чѣмъ всѣ остальные; а мы видѣли, что театръ имѣетъ въ исправленіи пороковъ большую силу. Весьма часто самыя прекрасныя правила серьезной морали не такъ дѣйствительны, какъ удары сатиры; и для большинства людей лучшее лѣкарство заключается именно въ изображеніи ихъ недостатковъ. Выставлять пороки на всеобщее осмѣяніе значитъ — наносить имъ сильные удары. Люди легко относятся къ неодобрительнымъ отзывамъ, но не выносятъ насмѣшки; они соглашаются быть дурными, но вовсе не желаютъ быть смѣшными.
Меня упрекаютъ за то, что я въ уста моего обманщика вложилъ благочестивыя рѣчи. Но могъ ли я сдѣлать иначе, желая вѣрно изобразить характеръ лицемѣра? Мнѣ кажется достаточнымъ, что я обнаружилъ преступныя побужденія, заставляющія его говорить такимъ образомъ, и что я исключилъ изъ его рѣчей выраженія священныя, которыя непріятно было бы слышать отъ лица, ими злоупотребляющаго. — Но онъ проповѣдуетъ, въ четвертомъ актѣ, опасную мораль! — А развѣ эта мораль не успѣла уже надоѣсть всѣмъ и каждому въ обществѣ? развѣ въ моей комедіи говорится что-нибудь новое? И можно ли опасаться, что вещи, во всѣхъ вызывающія лишь отвращеніе, произведутъ какое-нибудь иное впечатлѣніе на умы? Что, провозглашая эти ученія со сцены, я дѣлаю ихъ опасными, что въ устахъ злодѣя они получаютъ извѣстную авторитетность? Во всемъ этомъ нѣтъ ничего правдоподобнаго, и потому слѣдуетъ или одобрить комедію «Тартюфъ», или осудить огуломъ всѣ комедіи.
Вотъ къ чему, съ нѣкотораго времени, стали такъ яростно привязываться; такого гоненія на театръ еще никогда не бывало. Я не стану отрицать, что нѣкоторые изъ отцовъ церкви осуждали комедію; но нельзя также отрицать и того, что нѣкоторые изъ нихъ относились къ ней немного мягче. Такимъ образомъ, авторитетъ, на которомъ желаютъ основать осужденіе, утрачиваетъ силу вслѣдствіе этого раздѣленія мнѣній; и единственный выводъ, какой можно сдѣлать изъ этого разногласія между умами, одинаково просвѣщенными, состоитъ въ томъ, что они смотрѣли на комедію съ разныхъ точекъ зрѣнія, и что одни разсматривали ее въ ея чистомъ видѣ, а другіе — въ извращенномъ, смѣшивая ее съ тѣми низкими зрѣлищами, которыя по справедливости назывались гнусными.
И дѣйствительно, такъ какъ слѣдуетъ разсуждать о сущности дѣла, а не о словахъ, и такъ какъ большинство противорѣчій происходитъ отъ недоразумѣнія и отъ того, что подъ однимъ и тѣмъ же словомъ понимаются противоположныя вещи, то достаточно устранять возможность неправильнаго толкованія и посмотрѣть, что такое комедія сама по себѣ, чтобы увидѣть, заслуживаетъ ли она осужденія. Тогда-то и обнаружится, что такъ какъ комедія есть не что иное, какъ остроумное поэтическое произведеніе, исправляющее, посредствомъ пріятныхъ уроковъ, человѣческіе недостатки, то и осуждать ее невозможно, не совершая несправедливости, и если бы мы пожелали относительно этого предмета обратиться къ свидѣтельству древности, то узнали бы, что комедію восхваляли самые знаменитые философы, люди, которые проповѣдывали столь суровую мораль и постоянно вопіяли о порокахъ своего вѣка. Древность указала бы намъ, что Аристотель посвящалъ свои досуги театру и старался установить правила для сочиненія комедій. Она сообщила бы намъ, что самые великіе ея люди, люди первые по достоинству, считали за честь заниматься сочиненіемъ комедій; что другіе люди не гнушались публично читать свои произведенія въ этомъ родѣ; что Греція выражала свое уваженіе къ этому искусству почетными наградами и великолѣпными театрами; наконецъ, что и въ Римѣ это же самое искусство также пользовалось необыкновеннымъ почетомъ, — не въ разнузданномъ Римѣ развратныхъ императоровъ, но въ Римѣ, дисциплинированномъ мудрыми консулами, во времена процвѣтанія римской доблести.
Я знаю, что было время, когда комедія подверглась порчѣ. Но есть ли на свѣтѣ что нибудь, что не подвергалось-бы постоянно той же участи? Нѣтъ ни одного невиннаго дѣла, въ которое люди не могли бы вложить преступныхъ намѣреній; ни одного полезнаго искусства, котораго они не могли бы обратить во зло, словомъ, нѣтъ ничего такого, чѣмъ бы нельзя было воспользоваться для дурныхъ цѣлей. Медицина есть искусство полезное и всѣми уважаемое, какъ одна изъ прекраснѣйшихъ вещей, какими мы обладаемъ; а между тѣмъ было время, когда она возбуждала ненависть, и нерѣдко обращалась въ искусство отравлять людей. Философія есть даръ неба; она дана намъ для того, чтобы возносить нашъ умъ къ познанію Божества путемъ созерцанія чудесъ природы; а между тѣмъ не безъизвѣстно, что ее нерѣдко отвлекали отъ этого пути и заставляли служить поддержкою нечестію. Даже и самыя простыя вещи не избавлены отъ возможности служить прикрытіемъ для людскихъ пороковъ; мы видимъ злодѣевъ, которые ежедневно злоупотребляютъ благочестіемъ и дѣлаютъ изъ него орудіе величайшихъ преступленій. Но все это не мѣшаетъ дѣлать необходимыя разграниченія; мы никогда не смѣшиваемъ путемъ ложной аргументаціи, прекрасныхъ качествъ предмета, послужившаго для злоупотребленія, съ дурными намѣреніями людей, имъ злоупотребляющихъ; мы всегда отличаемъ злоупотребленіе отъ истинныхъ цѣлей искусства; и какъ никто не предлагаетъ запретить медицину за то, что она была изгнана изъ Рима, или философію за то, что она подверглась въ Аѳинахъ публичному осужденію, точно такъ же не должно запрещать и комедію ради того, что она нѣкогда подвергалась осужденію. Это осужденіе имѣло свои причины, въ настоящее время вовсе уже не существующія. Теперь цензура ограничена тѣмъ, что доступно ея наблюденію, и мы не должны выводить ее изъ предѣловъ, которые она сама себѣ поставила, вести ее дальше, чѣмъ слѣдуетъ, и дозволять ей подавленіе вмѣстѣ съ виновнымъ. Комедія, на которую она нападала, вовсе не такая комедія, какую мы хотимъ защищать; смѣшивать между собою эти двѣ различныя вещи отнюдь не слѣдуетъ. Это — два лица, нравственныя качества которыхъ совершенно противоположны другъ другу. Они не имѣютъ между собою никакой связи, кромѣ сходства именъ; и было бы ужасною несправедливостью осуждать Олимпію, честную женщину, за то, что существовала другая Олимпія, развратная. Подобные приговоры, безъ сомнѣнія, произвели бы въ мірѣ большое замѣшательство. Ничто не могло бы избѣжать осужденія; и такъ какъ подобная строгость вовсе не примѣняется ко множеству вещей, которыми злоупотребляютъ ежедневно, то такое же снисхожденіе слѣдуетъ оказать и комедіи, и одобрить театральныя пьесы, въ которыхъ господствуетъ поучительность и добросовѣстность.
Я знаю, что существуютъ люди настолько щепетильные, что совсѣмъ терпѣть не могутъ комедій; они говорятъ, что самыя добросовѣстныя комедіи вмѣстѣ съ тѣмъ и самыя опасныя, что изображаемыя въ нихъ страсти тѣмъ привлекательнѣе, чѣмъ онѣ благороднѣе, и что такія представленія размягчаютъ душу. Я не вижу, какое преступленіе заключается въ томъ, чтобы смягчаться при видѣ благородной страсти; та полная безчувственность, до которой они желаютъ возвысить нашу душу, представляетъ слишкомъ высокую степень добродѣтели. Я сомнѣваюсь въ способности человѣческой души достигнуть такого совершенства; не знаю, не лучше ли было бы стараться объ исправленіи и смягченіи страстей, чѣмъ о полномъ ихъ уничтоженіи. Я признаю, что есть мѣста, которыя слѣдовало бы посѣщать больше, чѣмъ театръ; и если заслуживаетъ порицанія все то, что не имѣетъ прямаго отношенія къ Божеству и спасенію нашей души, то, конечно, заслуживаетъ порицанія и комедія, и я не нашелъ бы несправедливымъ, если бы она подверглась осужденію наряду со всѣмъ остальнымъ; но предполагая, какъ оно и есть на самомъ дѣлѣ, — что благочестивыя занятія допускаютъ извѣстные промежутки и что люди нуждаются въ развлеченіяхъ, я настаиваю на томъ, что трудно найти развлеченіе болѣе невинное, чѣмъ комедія. Но я слишкомъ распространился. Закончимъ словами великаго принца[2] о комедіи «Тартюфъ».
Спустя восемь дней послѣ ея запрещенія, при дворѣ давали пьесу подъ названіемъ «Скарамушъ-отшельникъ»; и король, выходя изъ театра, сказалъ упомянутому великому принцу: "Я не понимаю, отчего люди, такъ сильно обидѣвшіеся на комедію Мольера, не говорятъ ни слова противъ «Скарамуша»? На это принцъ отвѣчалъ: «Это потому, что комедія „Скарамушъ“ издѣвается надъ небомъ и религіей, о которыхъ эти господа нисколько не заботятся; комедія же Мольера издѣвается надъ ними самими; а этого они не могутъ стерпѣть».
ПЕРВОЕ ПРОШЕНІЕ,
поданное Королю по поводу комедіи «Тартюфъ», которая еще не была представлена публично.
править
Ваше Величество.
Такъ какъ обязанность комедіи заключается въ томъ, чтобы исправлять людей, забавляя ихъ, то я полагалъ, что въ занимаемой мною должности[3] мнѣ всего болѣе слѣдуетъ нападать на современные пороки, изображая ихъ въ смѣшномъ видѣ; и такъ какъ ханжество представляетъ, безъ сомнѣнія, одинъ изъ пороковъ, наиболѣе распространенныхъ, неудобныхъ а опасныхъ, то я возымѣлъ мысль, что окажу не малую услугу всѣмъ благонамѣреннымъ людямъ въ государствѣ Вашего Величества, если сочиню комедію, которая бы опозорила ханжей и надлежащимъ образомъ выставила бы на показъ всѣ ужимки этихъ мнимо-честныхъ людей, всѣ сокровенныя продѣлки этихъ фальшивыхъ монетчиковъ благочестія, которые хотятъ обманывать людей притворною набожностью и ложнымъ видомъ милосердія.
Я сочинилъ эту комедію, Государь, какъ я полагаю, со всѣмъ моимъ стараніемъ и со всѣми предосторожностями, какія могли требоваться щекотливостью сюжета; для того же, чтобы лучше выразить уваженіе и почтеніе, съ какими слѣдуетъ относиться къ истинно-набожнымъ людямъ, я очертилъ насколько могъ рѣзче тотъ характеръ, который мнѣ предстояло изобразить. Я не оставилъ мѣста никакому недоразумѣнію, я устранилъ все, что могло повести къ смѣшенію добра и зла, и въ этомъ изображеніи употребилъ лишь, особенныя краски и существенныя черты, по которымъ сразу узнается настоящій и явный ханжа.
Тѣмъ не менѣе, всѣ принятыя мною мѣры предосторожности оказались безполезными. Люди воспользовались чувствительностью души Вашего Величества къ предметамъ религіознымъ и сумѣли подѣйствовать на единственную, доступную для вліянія, ея сторону, — на почтеніе къ священному. Тартюфамъ удалось ловко втереться въ милость Вашего Величества, и оригиналы добились запрещенія копіи, хотя она была вполнѣ невинна и хотя ее находили совершенно схожею.
Запрещеніе этого произведенія было для меня, конечно, чувствительнымъ ударомъ; но я, все-таки, нашелъ утѣшеніе въ томъ взглядѣ, какой былъ высказанъ Вашимъ Величествомъ относительно этого предмета, и полагалъ, что Вы, Государь, лишили меня всякаго повода быть недовольнымъ, благосклонно заявивъ, что Вы ничего не имѣете противъ этой комедіи, хотя и запретили ея публичныя представленія.
Но, несмотря на это славное заявленіе величайшаго и просвѣщеннѣйшаго изъ государей, не смотря на одобреніе господина легата и большей части нашихъ прелатовъ, которые всѣ, слушая чтеніе моей комедіи, высказывались согласно съ мнѣніемъ Вашего Величества, — несмотря на все это, говорю я, появилась книга, сочиненная приходскимъ священникомъ ***, который дерзко опровергаетъ всѣ эти высокія свидѣтельства. Что-бы ни было заявлено Вашимъ Величествомъ и какое бы мнѣніе ни было высказано господиномъ легатомъ и гг. прелатами, моя комедія, по словамъ человѣка, ея не видавшаго, все-таки, остается дьявольскою, какъ и моя голова; я — дьяволъ во плоти и въ человѣческомъ образѣ, развратникъ, нечестивецъ, достойный примѣрной казни. Публичное сожженіе моей преступной комедіи было бы для меня слишкомъ легкой карой; ревность и милосердіе этого любезнаго человѣка тѣмъ не ограничиваются; онъ вовсе не желаетъ, чтобы я воспользовался милосердіемъ Божіимъ, и рѣшительно требуетъ, чтобы я былъ преданъ проклятію; это — дѣло рѣшенное.
Эта книга, Государь, была представлена Вашему Величеству; и нѣтъ сомнѣнія, что Вы сами видите, какъ мнѣ тяжело ежедневно подвергаться оскорбленіямъ со стороны этихъ господъ, какую непріятность причиняютъ мнѣ въ обществѣ подобныя клеветы, если онѣ будутъ терпимы, и насколько я заинтересованъ въ томъ, чтобы очиститься отъ этихъ нареканій и доказать публикѣ, что моя комедія вовсе не такова, какою ее хотятъ выставить. Я не буду, Государь, говорить о томъ, что я просилъ бы для возстановленія моего добраго имени и для оправданія въ глазахъ общества моего невиннаго произведенія: государи столь просвѣщенные, какъ Ваше Величество, не нуждаются въ томъ, чтобы мы объясняли имъ свои желанія; они, подобно Богу, сами видятъ, что намъ нужно, и лучше насъ знаютъ, какую милость слѣдуетъ намъ оказать. Мнѣ достаточно представить свои интересы на усмотрѣніе Вашего Величества и почтительно ожидать приказаній, какія Вамъ угодно будетъ сдѣлать относительно этого предмета.
Ваше Величество,
Съ моей стороны очень дерзко — безпокоить великаго монарха посреди его славныхъ завоеваній; но въ томъ положеніи, въ какомъ я теперь нахожусь, гдѣ могу я найти покровительство, какъ не тамъ, гдѣ ищу его? И къ кому могу я обратиться съ жалобою на силу, меня удручающую, если не къ источнику силы и власти, справедливому раздавателю непреложныхъ приказовъ, верховному судьѣ и властителю надъ всѣмъ?
Моя комедія, 'Государь, не могла воспользоваться здѣсь благосклонностью Вашего Величества. Напрасно я поставилъ ее на сцену подъ названіемъ Обманщика и замаскировалъ главное дѣйствующее лицо въ костюмъ свѣтскаго человѣка; напрасно я далъ ему маленькую шляпу, большой парикъ, широкій воротникъ, шпагу и кружевную обшивку по всему платью, смягчилъ многія мѣста пьесы и заботливо устранилъ все, что, по моему мнѣнію, могло послужить для знаменитыхъ оригиналовъ задуманнаго мною портрета хоть тѣнью предлога къ жалобѣ: все это не привело ни къ чему. Коварство пробудилось отъ простыхъ догадокъ насчетъ того, чѣмъ можетъ быть эта пьеса. Они нашли средство повліять на такихъ людей, которые во всемъ остальномъ громко признаютъ себя свободными отъ какихъ бы то ни было вліяній. Моя комедія едва успѣла появиться, какъ на нее уже обрушился властный ударъ со стороны, внушающей уваженіе; и все, что я могъ сдѣлать въ этомъ случаѣ, чтобы спасти самого себя отъ разразившейся бури, — заключалось въ заявленіи, что Ваше Величество благосклонно дозволили мнѣ представить эту комедію и что я не считалъ необходимымъ испрашивать на это позволенія у другихъ лицъ, такъ какъ комедія была запрещена только Вашимъ Величествомъ и никѣмъ болѣе.
Я нисколько не сомнѣваюсь, Государь, въ томъ, что люди, которыхъ я изображаю въ своей комедіи, пустятъ въ ходъ всѣ средства, чтобы подѣйствовать на Ваше Величество, и привлекутъ на свою сторону, какъ это уже дѣлалось ими, людей дѣйствительно благонамѣренныхъ, которые тѣмъ легче вдаются въ обманъ, что судятъ о другихъ по себѣ. Они искусно умѣютъ придавать всѣмъ своимъ намѣреніямъ хорошій видъ. Но какой бы видъ они на себя ни принимали, во всякомъ случаѣ, они озабочены вовсе не интересами религій; это они достаточно ясно доказали, не возражая ни слова противъ комедій, сколько разъ публично игранныхъ. Эти комедіи нападали только на благочестіе и на религію, о которыхъ эти господа очень мало заботятся; моя же комедія нападаетъ на нихъ самихъ и ихъ осмѣиваетъ, — а этого они не могутъ выносить. Они ни за что не простятъ мнѣ, что я разоблачилъ передъ цѣлымъ свѣтомъ ихъ обманы, и, безъ сомнѣнія, не преминутъ заявить Вашему Величеству, что моя комедія всѣхъ скандализируетъ. Но истина, Государь, заключается въ томъ, что весь Парижъ скандализированъ запрещеніемъ этой комедіи, что самые мнительные люди находили ея представленie полезнымъ, и что всѣ удивились тому, какъ люди, столь извѣстные своею честностью, могутъ относиться съ такимъ снисхожденіемъ къ людямъ, которые должны бы были всѣмъ внушать ужасъ и которые, представляя себя благочестивыми, на самомъ дѣлѣ имѣютъ совершенно противоположныя свойства.
Почтительно ожидаю рѣшенія, какое Ваше Величество удостоите произнести въ этомъ дѣдѣ; но нѣтъ никакого сомнѣнія, Государь, въ томъ, что мнѣ нечего и помышлять о дальнѣйшемъ сочиненіи комедій, если Тартюфы будутъ имѣть силу, если они присвоятъ себѣ право преслѣдовать меня сильнѣе, чѣмъ когда либо, и станутъ придираться къ самымъ невиннымъ вещамъ, какія могутъ выйти изъ подъ моего пера.
Благоволите, Государь, удостоить меня покровительства Вашего Величества противъ ихъ бѣшеной ярости, и дайте мнѣ возможность, по возвращеніи Вашего Величества изъ столь славнаго похода, доставить Вамъ развлеченіе послѣ военныхъ тревогъ, невинное удовольствіе послѣ столь благородныхъ трудовъ, и вызвать улыбку монарха, заставляющаго трепетать всю Европу[4].
ТРЕТЬЕ ПРОШЕНІЕ,
поданное Королю 5 февраля 1669 года.
править
Ваше Величество,
Одинъ очень честный врачъ[5], паціентомъ котораго я имѣю честь быть, обѣщаетъ мнѣ и хочетъ обязаться нотаріальнымъ порядкомъ, что онъ продлитъ мою жизнь еще на тридцать лѣтъ, если я выхлопочу ему у Вашего Величества одну милость. Въ отвѣтъ на это обѣщаніе я сказалъ ему, что я такъ много не требую и что я буду вполнѣ удовлетворенъ, если онъ обяжется не убивать меня. Милость, о которой онъ хлопочетъ, Ваше Величество, это — должность каноника при Вашей королевской капеллѣ въ Венсеннѣ, сдѣлавшаяся вакантною по смерти ***.
Осмѣлюсь ли ходатайствовать объ этой милости передъ Вашимъ Величествомъ въ день великаго воскресенія, воскрешеннаго Вашею благосклонностью? Эта первая милость примирила меня съ ханжами; а вторая примирила бы меня и съ врачами. Конечно, для меня было бы слишкомъ много получить сразу столько милостей, но, можетъ быть, это не слишкомъ много для Вашего Величества; и я ожидаю, въ почтительной надеждѣ, отвѣта на мое прошеніе.
- ↑ «Поліевктъ» и «Ѳеодора, дѣва и мученица».
- ↑ Великій Кондэ.
- ↑ Должность управляющаго труппою придворныхъ актеровъ.
- ↑ Прошеніе это было принято королемъ благосклонно, но все-таки «Тартюфъ» остался подъ запретомъ до начала 1669 г.
- ↑ Его звали Мовилэнъ. Говоря о немъ, Людовикъ XIV сказалъ однажды Мольеру: «У васъ есть врачъ; что же онъ съ вами дѣлаетъ?» — «В. В., — отвѣчалъ Мольеръ, — мы болтаемъ другъ съ другомъ, онъ прописываетъ мнѣ лекарства, я ихъ не принимаю и выздоравливаю.» — Должность каноника, о которой Мольеръ хлопоталъ для сына этого врача, была ему предоставлена.