Танцмейстер (Теккерей; Михайлов)/С 1853 (ДО)
| Танцмейстеръ |
| Оригинал: англ. The Professor: A Tale of Sentiment, опубл.: 1837. — Перевод опубл.: 1853. Источникъ: az.lib.ru со ссылкой на журналъ «Современникъ», 1853, томъ XXXIX, № 5, отд. VI, с. 51—67 |
ТАНЦМЕЙСТЕРЪ.
правитьI.
правитьЯ часто замѣчалъ, что въ Гакнеѣ, между другими его украшеніями и достопримѣчательностями, находится такое множество дѣвичьихъ школъ, какого не найдешь нигдѣ въ другомъ мѣстѣ Европы. Въ каждой деревенски-зеленой улочкѣ, передъ каждымъ высокимъ старомоднымъ домомъ видишь желѣзныя ворота, голубую съ золотомъ фирму и большую мѣдную доску, которая возвѣщаетъ, что въ домѣ помѣщается заведеніе для воспитанія дѣвицъ. На одной изъ этихъ досокъ красуется (или, лучше сказать, красовалась, — ибо трогательное происшествіе, которое я вздумалъ теперь разсказать, случилось нѣсколько лѣтъ тому назадъ)… итакъ, на одной изъ этихъ мѣдныхъ досокъ была вырѣзана надпись слѣдующаго содержанія:
«Булгаріа-Гоузъ. Учебное заведеніе для молодыхъ лэди, отъ трехъ до двадцати, подъ управленіемъ миссъ З., Э. и Г. Пиджъ. (Покорно просятъ обтирать ноги!)»
Дѣвицы Пиджъ принимали къ себѣ ограниченное число юныхъ лэди — оно зависѣло отъ степени благоволенія публики къ пансіону — и образовывали ихъ по всѣмъ отраслямъ пріятныхъ и полезныхъ знаній, которыя ставятъ англичанку такъ высоко надъ женщинами всѣхъ прочихъ націй.
Младшія воспитанницы учились основаніямъ шитья въ передъиголку, шитья въ крестъ, шитья въ строчку, твердили стишки и «Я въ малой хижинкѣ живу». Старшія ученицы не занималась уже вышиваньемъ узоровъ; онѣ играли на фортепьяно какъ Тальбергъ и дѣлали пируэты не хуже Тальйони; онѣ изучали географію, геологію, миѳологію, энтомологію, новѣйшую исторію уравненія первой степени. (Миссъ З. Пиджъ.) Онѣ пріобрѣтали совершеннѣйшія познанія въ языкахъ: французскомъ, нѣмецкомъ и итальянскомъ, въ то время, какъ миссъ Пиджъ преподавала англійскій, также и въ восточной живописи, шитьѣ въ тамбуръ (миссъ Э. Пиджъ) въ краснорѣчіи и декламаціи (миссъ Г. Пиджъ) и, для довершенія всего, въ танцованьѣ и гимнастикѣ (этотъ пунктъ, былъ особенно ярко означенъ въ объявленіи миссъ Пиджъ: крупными готическими буквами). Танцованье и гимнастику преподавалъ профессоръ Дандоло. (Имена остальныхъ профессоровъ и преподавателей слѣдовали въ объявленіи за этимъ крупно напечатаннымъ именемъ; но для нихъ былъ избранъ скромный шрифтъ.)
Хотя фамилія синьора Дандоло рѣшительно доказывала его чужестранное происхожденіе, однако онъ обладалъ такою англійской наружностью и такъ хорошо маскировалъ свой акцентъ, что невозможно было сказать, какое мѣсто должно считать его родиной; можно было даже предположить, что онъ узрѣлъ свѣтъ въ Лондонѣ, и именно въ самомъ средоточія его; синьоръ усвоилъ себѣ въ совершенствѣ тѣ особенности, которыя характеризуютъ такъ называемую, кокнейскую часть города, онъ опускалъ h и удвоивалъ v, словно вся жизнь его протекла въ Боускомъ приходѣ. Синьоръ Дандоло былъ человѣкъ крѣпкаго сложенія, ростомъ пяти футовъ и девяти дюймовъ, съ изумительно-развитыми ртомъ, грудью и бакенбардами; послѣдніе были краснаго цвѣта.
Я не знаю, какимъ образомъ этотъ индивидуумъ былъ введенъ въ заведеніе дѣвицъ Пиджъ и водворился тамъ, молва говоритъ, что миссъ Зела Пиджъ встрѣтилась съ нимъ въ первый разъ на одномъ изъ гакнейскихъ баловъ и съ этой встрѣчи началось ихъ знакомство; но съ тѣхъ поръ, какъ разъигрались событія, которыя я хочу сообщить читателю, юная миссъ утверждаетъ, что не она ввела синьйора въ Булгаріа-Гоузъ, а что только просьбы альдермэнши Грампусъ подвигли ее принять его. Читатель пойметъ изъ этого, что позднѣйшее поведеніе Дандоло относительно миссъ Пиджъ было не совсѣмъ удовлетворительно, и онъ будетъ правъ. Довѣріе нерѣдко можетъ быть употреблено во зло, и часто именемъ дружбы прикрывается преступленіе!…
Но обратимся къ нашему повѣствованію.
Мощный и гибкій Дандоло восхищалъ нѣкоторое время юныхъ лэди въ пансіонѣ миссъ Пиджъ своею ловкостью въ танцахъ, такъ же, какъ и силою и мужественностью своей фигуры, которыя ясно выказывались въ новомъ преподаваемомъ имъ упражненіи.
Тучная, хотя и юная миссъ Бинксъ, которая до прибытія профессора никогда не могла пройти и полъ-мили безъ одышки, свойственной какому нибудь разбитому параличомъ лорду-мэру, — миссъ Бинксъ въ очень короткое время пріобрѣла способность танцовать качучу, добираться по шесту съ ловкостью и свободно держать стулъ въ продолженіе трехъ минутъ, не смигнувъ глазомъ.
Инесъ Джакобсъ могла чуть не до самого верху подниматься на лѣстницу, такъ, же, какъ и миссъ Боль. Успѣшнѣйшею ученицей профессора Дандоло и вмѣстѣ съ тѣмъ прекраснѣйшимъ юнымъ существомъ въ Булгаріа-Гоузѣ была миссъ Аделиса Грампусъ, дочь вышеупомянутой альдермэнши. Мать гордилась ею, для зажиточнаго отца была она кумиромъ; Аделисѣ Грампусъ шелъ девятнадцатый годъ. Часто уже описывались глаза; но чтобы изобразить глаза Аделисы, нужно чернилы поголубѣе нашихъ. Снѣгъ, когда онъ сыплется на Чипсэйдъ, не бѣлѣе ея шеи, и, когда полежитъ нѣсколько дней на почвѣ и его притопчатъ телѣги съ навозомъ и извощики, уличные метельщики и отправляющіеся по дѣламъ пѣшеходы, онъ не чернѣе тогда волосъ Аделисы. Высока и нѣжна, и стройна, какъ монументъ у лондонскаго моста, была ея фигура.
Дандоло, которому пришлось учить ее, увидѣлъ Аделясу, и она понравилась ему, что случилось бы съ каждымъ, у кого такой темпераментъ, какъ у Дандоло.
— Держитесь прямѣе, миссъ Аделиса! восклицаетъ онъ съ нѣжнѣйшимъ выраженіемъ въ лицѣ.
И онъ нѣжно беретъ руку Аделисы, подымаетъ ее на значительную высоту надъ ухомъ дѣвицы и, въ этой позѣ, съ любовью смотритъ ей въ очи!
Въ два первые раза, когда танцмейстеръ такъ объяснялъ свои уроки миссъ Аделисѣ, она только краснѣла. Въ третій разъ она опустила увлаженныя вѣки, и лицо ея покрылось мертвенной блѣдностью.
— Стаканъ воды! вскричала Аделиса: — или я лишусь чувствъ.
Танцмейстеръ бросился стремительно за желаемымъ напиткомъ и, поднося его къ устамъ Аделисы, нѣжно прошепталъ у ея уха:
— Твой, твой на вѣки, Аделиса!
Миссъ Грампусъ опустилась на руки миссъ Бинксъ; но восхищенный Дандоло успѣлъ замѣтить, какъ она возвела глаза къ потолку и какъ холодныя уста ея пролепетали:
— Дандоло!
Восклицаніе г-жи Шрёдеръ-Девріэнтувъ "Фиделю: " «Ничего, ничего, мой Флорестанъ!» ничто въ сравненіи съ нѣжностью, съ какою произнесла массъ Грампусъ это имя.
— Дандоло! говорила она своей наперстницѣ, миссъ Бинксъ: — это имя было велико и прекрасно въ давнія времена. За пятьсотъ лѣтъ миріада голосовъ восклицала его въ Венеціи, когда появлялся одинъ, носившій это имя, чтобы обручиться съ моремъ, невѣстою дожа, съ синимъ Адріатическимъ моремъ, безпредѣльнымъ вѣчнымъ океаномъ. Испуганный турокъ трепеталъ при этомъ звукѣ, который былъ громче оглушительнаго залпа пушекъ, который гремѣлъ какъ бурный взрывъ урагана! Дандоло! сколько доблестныхъ сердецъ билось при этомъ имени! сколько острыхъ мечей покидало ножны и сверкало при этомъ непреоборимомъ зовѣ на бой! О Бинксъ! продолжала Аделиса, нѣжно пожимая руку юной подруги: — не странно ли, что одинъ изъ членовъ этого могучаго герцогскаго рода есть еще въ живыхъ, и въ живыхъ для того, чтобы любить меня? Но и я, лукаво прибавила Аделиса: — и я, ты знаешь это, я тоже дщерь океана.
Родитель миссъ Аделисы Грампусъ занимался торговлею устрицами и омарами, и это-то было поводомъ, что юная миссъ именовала себя дщерью океана. Свое романтическое имя получила она отъ матери, прочитавъ «Тобіаса» г-жи Свипсъ; отъ юныхъ лѣтъ она такъ много поглощала подобнаго литературнаго хлама, что маленькій умъ ея совсѣмъ сбился съ толку. На шестнадцатомъ году была она удалена отцомъ изъ дому, потому что влюбилась въ молодого человѣка, который занимался въ лавкѣ открываньемъ устрицъ. У миссъ Пиджъ она не разсталась со своей сентиментальностью; она знала наизусть все, что написала миссъ Ландонъ, имѣла локонъ съ головы или парика Томаса Мура, и больше, чѣмъ когда либо, читала романовъ и стихотвореній. И вотъ рыжій танцмейстеръ превратился въ глазахъ ея въ венеціянскаго дворянина, влюбиться въ котораго было для нея и гордостью и радостью.
Такъ какъ миссъ Грампусъ за прибавку пяти гиней къ ежегодной платѣ за пансіонное воспитаніе имѣла отдѣльную комнату въ учебномъ заведеніи миссъ Пиджъ, то ей дозволялось пользоваться нѣкоторыми льготами, недоступными для обыкновенныхъ воспитанницъ. Между прочимъ, она и миссъ Бинксъ могли ходить однѣ по городу; онѣ отправлялись безъ провожатаго въ публичную библіотеку за книгами, исполняли небольшія порученія дѣвицъ Пиджъ, ходили однѣ въ церковь впереди или позади длиннаго ряда молодыхъ дѣвушекъ, который въ каждый праздничный день тянулся изъ за желѣзной рѣшотки Булгаріа-Гоуза. Я считаю печальной обязанностью сообщить читателю, что часто въ этихъ одинокихъ прогулкахъ миссъ Грампусъ и Бинксъ имъ встрѣчался или сопутствовалъ льстивый и угодливый учитель гимнастики.
Скоро миссъ Бинксъ стала отставать и — долженъ ли я признаться? — замѣнять покинутое общество своей подруги обществомъ какого-то мужчины, друга профессора, который былъ столько же таинственъ и льстивъ, какъ я самъ Дандоло.
Да прочтутъ эти строки всѣ содержательницы женскихъ пансіоновъ въ Англіи, да сознаютъ, какъ опасно для юныхъ миссъ всѣхъ возрастовъ, даже и для такихъ, которыя могутъ платить за особое помѣщеніе, выходить изъ дому однѣмъ.
Правда, что въ настоящемъ случаѣ миссъ Грампусъ пользовалась большею свободой, нежели какая дается обыкновенно юнымъ дѣвицамъ. Когда старшая миссъ Пиджъ возвышала свой голосъ въ защиту этихъ льготъ, миссъ Зела съ жаромъ принималась ей вторить…. Отчего бы это? Причина будетъ ясно видна изъ слѣдующаго разговора, происходившаго между ослѣпленной дѣвушкой и хитрымъ maître de danse.
— Отчего это, Родерикъ, спрашивала Аделиса: — отчего это вы во дни вашего перваго знакомства постоянно старались угождать ненавистной миссъ Зелѣ и никогда не удостаивали меня даже словечкомъ?
— Уста мои не говорили съ вами, Адель (вотъ какая короткость существовала уже между танцмейстеромъ и Аделисой), но съ вами говорили мои глаза.
Аделиса не удивлялась странностямъ въ діалектѣ Дандоло, потому что, сказать по правдѣ, этотъ діалектъ былъ господствующимъ въ домѣ ея отца и его знакомыхъ.
— А мои, отмѣчала она съ нѣжностью: — мои глаза слѣдили за вами, когда ваши не были обращены на меня, потому что иначе я уже не смѣла поднять ихъ. И если, говоря съ миссъ Пиджъ, вы не могли слышать звуковъ моего голоса, то вняли бы хоть біенію моего сердца!
— Я внималъ ему, — я внималъ ему! твердилъ Родерикъ: — я слышалъ его. Я потому никогда не разговаривалъ тогда съ вами, что боялся возбудить подозрѣніе. Я желалъ попасть въ вашъ пансіонъ, быть постоянно вблизи васъ, подвигнуть васъ полюбить меня, и потому-то сталъ заискивать въ несносной для меня миссъ Пиджъ, потому-то принялъ я на себя званіе танцмейстера.
И на лицѣ молодого человѣка появилась мрачная демоническая улыбка.
— Да, я унизилъ мое имя, мое происхожденіе! Я надѣлъ эту жалкую ливрею, я носилъ ее — и все изъ любви — изъ любви къ тебѣ, моя Аделиса!
Синьоръ Дандоло хотѣлъ было упасть на колѣни передъ миссъ Грампусъ, но такъ какъ улица была грязна, то онъ и не могъ привести въ исполненіе своего намѣренія.
Однако, надо же мнѣ разсказывать начатую исторію: переданный мною разговоръ познакомилъ уже проницательнаго читатели съ значительною частью ея. Итакъ-съ, миссъ Зела точно, какъ было уже упомянуто мною, познакомилась съ героемъ этой повѣсти на одномъ изъ гвинейскихъ баловъ; онъ не имѣлъ никакого положенія въ обществѣ, не имѣлъ даже средствъ къ существованію и тотчасъ смекнулъ, что миссъ Пиджъ можетъ быть полезною для его цѣлей. И вотъ, онъ, ничѣмъ, какъ мы твердо убѣждены, не лучшій какого нибудь странствующаго фокусника или комедіянта, явился въ роли профессора гимнастики въ Булгаріа-Гоузѣ.
Наставница чувствовала къ нему точно такую же склонность, какую позднѣе почувствовала Аделиса. Послѣдняя открыла слабость первой, и это-то было причиною снисходительности миссъ Пиджъ и пагубной страсти миссъ Грампусъ.
— Таинственное существо! продолжала Аделиса, въ разговорѣ, который прервалъ вышеприведенныя пояснительныя замѣчанія: — какъ полюбила я тебя!… Кто ты?… Какой злобный рокъ низвелъ тебя на такую низкую ступень, чтобы завладѣть сердцемъ Аделисы?
— Аделиса! воскликнулъ Дандоло: — ты говоришь правду. Я не то, чѣмъ кажусь. Я не могу сказать тебѣ, кто я, — ужасы, которыми полна моя исторія, не позволяютъ мнѣ сдѣлать страшное признаніе; но какъ я ни загадоченъ, какъ ни несчастливъ, какъ ни озлобленъ даже, какъ ни обремененъ отчаяніемъ, все же люблю я тебя, Аделиса, — люблю тебя съ восторженною преданностію, съ нѣжностью болѣе счастливыхъ дней! Теперь я печаленъ и убитъ…. Довольно, если скажу, что нѣкогда былъ я счастливъ, даже уважаемъ.
Мертвенной блѣдностью покрылись щоки Аделисы, ноги ея задрожали, и она, конечно, упала бы, еслибъ не поддержала ее сильная рука милаго человѣка.
Робко прижалась къ нему миссъ Грампусъ и пролепетала:
Не знаю я и не спрошу тебя,
Какимъ отягощенъ ты преступленьемъ.
Ктобъ ни былъ ты — повѣрь! — душа моя
Твоей любви отвѣтить съ восхищеньемъ.
— Преступленіе! сказалъ Дандоло: — преступленіе въ сердцѣ Родерика?… нѣтъ, никогда!
— Но скажи мнѣ, милая, кто ты? Я знаю тебя только но прекрасному имени Аделисы и по другому имени — Грампусъ.
Аделиса опустила глазки и зарумянилась.
— Родители мои принадлежатъ къ низкому сословію, проговорила она.
— Но какже попала ты въ такой пансіонъ? спросилъ Дандоло: — двадцать фунтовъ въ треть — не шутка, и то еще не считая экстренныхъ издержекъ и бѣлья.
— Они принадлежатъ къ низкому сословію, но богаты.
— А! кто же твой отецъ?
— Альдерманъ, въ Лондонѣ.
— Альдерманъ! а какими дѣлами онъ занимается?
— Я краснѣю признаться вамъ: онъ…. онъ торгуетъ устрицами.
— Торгуетъ устрицами! воскликнулъ крупными буквами Родерикъ. — Это ужь слишкомъ!
И онъ выпустилъ руку Аделисы и во все продолженіе прогулки не говорилъ уже съ нею ни слова.
Они мрачно шли нѣсколько времени рядомъ и миссъ Бинксъ и другой молодой человѣкъ слѣдовали за ними въ изумленіи. Наконецъ они увидѣли пансіонъ.
— Вотъ и Булгаріа-Гоузъ, сказала дѣвушка, съ твердостью. — Родерикъ, намъ должно разстаться!
Волненіе пересилило ее, и она упала въ его руки.
Но — о, ужасъ! — вдругъ раздался крикъ миссъ Бинксъ, которая удвоенными шагами пустилась бѣжать къ заведенію. Юный спутникъ ея тоже навострилъ лыжи, и передъ любящей, неосторожной четой стояла разгнѣванная — и справедливо разгнѣванная — миссъ Зела Пиджъ.
— О, Фердинандъ! сказала она: — такъ-то обманываешь ты меня? Затѣмъ ли ввела я тебя въ Булгаріа-Гоузъ?… Затѣмъ ли давала я тебѣ денегъ на покупку платья, чтобы ты называлъ себя фальшивыми именами и такъ безсовѣстно поступалъ съ миссъ Грампусъ? Фердинандъ! Фердинандъ! воскликнула она: — правда ли это? Вѣрить ли мнѣ моимъ глазамъ?
— Что мнѣ твои глаза! сказалъ съ гнѣвомъ синьоръ, бросивъ на нее суровый взглядъ и удаляясь назадъ по улицѣ.
Скоро онъ пропалъ изъ виду. Никогда уже не видѣли его съ тѣхъ поръ въ Булгаріа-Гоузѣ. потому что на слѣдующій день онъ получилъ увольненіе.
Въ ближайшій четвергъ въ дилижансѣ, отправлявшемся въ Лондонъ, были взяты два мѣста. На заднемъ мѣстѣ сидѣлъ учитель, на переднемъ — изнуренная, несчастная Аделиса Грампусъ.
II.
правитьЭтимъ, однакожъ, дѣло еще не кончилось. Увольненіе миссъ Грампусъ имѣло слѣдствіемъ, что раскрылись различные, неизвѣстныя обстоятельства, которыя, должно признаться, никакъ не могли способствовать доброму имени миссъ Зелы Пиджъ. Открытія, сдѣланныя Аделисой, были столь невыгодны для пансіона миссъ Пиджъ, что ученицы эмигрировали дюжинами. Миссъ Бинксъ отправилась въ Вандсвортъ, къ своимъ родственникамъ, миссъ Джакобсъ — къ своему семейству въ Гоундстичъ, а другія юныя лэди, о которыхъ не упоминалось въ этой повѣсти, разъѣхались по другимъ, болѣе надежнымъ училищамъ, такъ что не позже, какъ къ концу полугодія, у миссъ Пиджъ, вслѣдствіе этой исторіи, остались только двѣ ученицы: миссъ Дибблъ, которая приготовлялась тутъ въ гувернантки, и миссъ Боль, дочь москотильнаго торговца, получавшая отъ миссъ Пиджъ воспитаніе взамѣнъ чая, свѣчей и другихъ потребностей, которыми снабжалъ заведеніе ея родитель.
— Я знала это! знала! восклицала, въ волненіи, миссъ Зела Пиджъ, ходя по мрачной учебной залѣ, гдѣ только эхо вторило ея голосу; — онъ говорилъ мнѣ, что никому, кого любилъ онъ, небыло счастья на землѣ, что каждый цвѣтокъ, на который падалъ его взоръ, увядалъ! Фердинандъ, Фердинандъ! ты внесъ сюда разрушеніе.
Подъ разрушеніемъ разумѣлись опустѣвшіе шкапы и скамьи.
— Но что значитъ все это въ сравненіи съ тѣмъ страшнымъ разрушеніемъ, которое внесъ ты сюда?
И бѣдная дѣва ударяла себя по груди, и тяжкія слезы струились на ея пелеринку.
Немного, очень немного недѣль прошло съ этого времени, и мѣдная доска навсегда исчезла съ воротъ Булгаріа-Гоуза. Зданіе именуется теперь «Москау-Голлемъ, подъ управленіемъ мастера Свиттеля, при сотрудничествѣ другихъ преподавателей.» Несостоятельныя миссъ Пиджъ скрылись — куда, Богъ ихъ знаетъ, потому что пароходы въ то время стоили дороже пяти шиллинговъ.
Альдермэнъ Грампусъ принялъ дочь свою, какъ можно догадаться, безъ особенныхъ изъявленій радости. Онъ былъ, по замѣчанію мистриссъ Грампусъ, при встрѣчѣ дочери ворчливъ. Но не имѣлъ ли онъ на это права? Его прекрасная дочь пренебрегла своимъ образованіемъ во второй разъ, забыла правила строгой осторожности въ обхожденіи и чуть не сдѣлалась добычею злодѣя.
Миссъ Грампусъ въ продолженіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ содержалась въ строгомъ заключеніи и не смѣла никуда выходить. Ей позволялось только по временамъ посѣщать Бонгиль-Роу, чтобы освѣжить себя чистымъ воздухомъ, да церковь, чтобы очищать душу свою молитвой. Хотя и знала Аделиса, что Родерикъ ей невѣренъ, хотя знала, что онъ подъ другимъ, можетъ быть, даже прекраснѣйшимъ именемъ, повторялъ другой тѣ же клятвы, все же не могла она удержаться отъ мечтаній о немъ.
Дандоло зналъ очень хорошо имя и славу ея отца, и ему не стоило никакого труда отыгскать его жилище. Оно находилось, какъ знаетъ каждый обитатель Сити, въ Чипсэйдѣ, и туда постоянно направлялъ Дандоло свои шаги; но хотя и бродилъ онъ безъ устали около дома, все же, по какой-то таинственной причинѣ, не-хотѣлъ переступить его порога. Онъ поджидалъ, когда выйдетъ Аделиса, и слѣдовалъ за нею въ церковь, и часто, когда ее тѣснили въ дверяхъ Боуской церкви, нѣжная рука встрѣчалась съ ея рукой, и искусно скрытая и искусно передаваемая записка принималась не менѣе искусно, чтобы спрятаться въ складкахъ носового платка или прижаться къ груди Аделисы.
Любовь! любовь! какъ ты изобрѣтательна! Изъ шелковинки можешь ты сдѣлать лѣстницу, соломенку можешь превратить въ оружіе, подобно солнечному лучу проницаешь ты въ темницу, подобно потерянной надеждѣ взбираешься ты на высокій валъ.
Такимъ образомъ, лишенные возможности имѣть болѣе близкія и утѣшительныя сношенія, Аделиса и ея возлюбленный вели постоянную нѣжную переписку. Ей удалось подкупать свою служанку, которая доставляла еженедѣльно по малой мѣрѣ девять писемъ къ бывшему танцмейстеру, который отвѣчалъ на нихъ меньшимъ количествомъ, но съ равнымъ жаромъ.
"Отчего — говорила юная миссъ, въ одномъ изъ своихъ писемъ — отчего вижу я, бросая взглядъ мой на моего Родерика, внѣшній видъ его столь печально измѣнившимся? На немъ не та уже одежда, которая украшала его прежде. Или онъ бѣденъ? или переодѣтъ? Не обременяютъ ли его долги, или не преслѣдуютъ ли его враги, жаждущіе его крови? О, еслибъ руки мои могли служить ему щитомъ! о, еслибъ могъ помочь ему мой кошелекъ! Это искреннѣйшее желаніе твоей
"P. S. Зная твою любовь къ чадамъ моря, я поручила отдать для тебя въ «Двуглавомъ Лебедѣ» боченокъ устрицъ; ты самъ желалъ этого.
"PP. SS. Любишь ли ты копченую семгу? Я дала дѣвушкѣ три фунта, завернутые въ шолковый платокъ. На немъ мѣтка изъ моихъ волосъ.
«PPP. SSS. Еще разъ распечатываю свою записку. Ты получишь при ней банку анчоусовъ. Будь они тебѣ на здоровье!»
Содержаніе этой записки показываетъ, что Аделиса извлекала немало пользы изъ чтенія романовъ; кромѣ того, оно даетъ довольно ясное понятіе о положеніи ея возлюбленнаго.
Когда онъ былъ профессоромъ въ Булгаріа-Гоузѣ, костюмъ его согласовался съ его притязаніями. Онъ ходилъ въ черной венгеркѣ, въ бѣлой пуховой шляпѣ съ широкими полями, въ щегольскихъ сапогахъ и нанковыхъ панталонахъ въ обтяжку. Но теперь костюмъ его измѣнился къ худшему. Длинный коричневый сюртукъ опускался до икръ его мощныхъ ногъ. Грязный красный жилетъ, голубой, съ бѣлыми крапинками, галстухъ и полу-сапожки, отличающіеся толщиной кожи и красивою оторочкой, завершали его нарядъ. Впрочемъ, онъ казался равнодушнымъ къ своимъ тѣснымъ обстоятельствамъ. Сѣрую шляпу носилъ онъ съ большою важностью набекрень; безпрестанно вытягивалъ грязные воротнички своей рубашки и, ходя, заставлялъ побрякивать въ карманѣ полъ-пенсы, если такіе случались. На повѣрку вышло, что онъ не кто иной, какъ искатель приключеній; невинная Аделиса была его жертвой.
Хотя и первую половину письма читалъ Дандоло съ радостью и надеждой, однако — всякому легко это сообразить — три заключительныя приписки порадовали его еще болѣе.
Въ самомъ дѣлѣ, онъ сдѣлалъ съ ними буквально то, что часто случается въ романахъ: поглотилъ ихъ, и Аделиса, получившая на слѣдующій день письмо отъ него, нетерпѣливо сорвавшая печать и пробѣжавшая содержаніе съ тревожно-бьющимся сердцемъ и сверкающими глазами, — Аделиса, говоримъ мы, была не очень-то обрадована, когда прочитала слѣдующія строки:
"Доброта твоя, безцѣнная Аделиса, превосходитъ всякое вѣроятіе, но никогда ни одинъ бѣднякъ не нуждался въ ней такъ, какъ твой несчастный вѣрный Родерикъ. Да! я бѣденъ — меня преслѣдуютъ ожесточенные враги — измѣнился мой внѣшній видъ, измѣнилась одежда, измѣнилось мое счастье — измѣнилось все, кромѣ любви къ тебѣ.
"Выслушай мою исторію.
"Я происхожу отъ благородной, даже самой благородной венеціянской фамиліи. Мы были нѣкогда богаты и счастливы, но непреоборимый мавръ водрузилъ знамя свое на нашихъ башняхъ, руки его, подобно когтямъ жаднаго коршуна, завладѣли нашимъ богатствомъ, большая часть членовъ нашего рода была заключены въ темницу. Я не узникъ: я только изгнанникъ! Престарѣлая мать, удрученная недугами бабушка и пять сестеръ во цвѣтѣ юныхъ лѣтъ бѣжали вмѣстѣ со мной изъ Венеціи и раздѣляютъ теперь мое изгнаніе и мой домъ. Но тщетно боролся я съ несчастіемъ. Я сражался съ нуждою до тѣхъ поръ, пока она не преодолѣла меня. Аделиса! мнѣ нечего ѣсть!
"Копченая семга очень хороша, анчоусы превосходны; но — ахъ! — какую жажду возбуждаютъ они, о возлюбленная моя, въ тѣхъ, которые не имѣютъ средствъ утолять ее! Бѣдная бабушка моя лежитъ въ постели въ горячечномъ бреду и тщетно умоляетъ дать ей напиться. Ахъ! нашъ водоносъ отказался — я и воды не могу подать ей. Устрицы были отличныя.
"Небо да благословитъ тебя, о геній доброты! Не можешь ли ты прислать еще устрицъ, да нельзя ли кстати и парочку гарнелей? Сестры мой очень ихъ любятъ.
"Ты обязала бы меня полъ-кроной, но ты ужь и такъ слишкомъ добра ко мнѣ, и я краснѣю просить тебя.
" Прощай, Аделиса!
"Твой злополучный, но вѣрный
"38. Графъ Дандоло.
«Бельярдъ, іюня…»
Прекрасныя черты Аделисы, какъ я уже сказалъ, покрылись тѣнью неудовольствія, когда она прочитала эту записку, а кажется, записка не заключала въ себѣ ничего такого, чего не написалъ бы самый нѣжный изъ любовниковъ. Но гарнели, полъ-кроны, ужасная картина крайней нищеты, которую графъ открылъ передъ ея глазами, омрачили юное сердце миссъ Грампусъ. Врожденная женская деликатность возмутилась при мысли о такомъ жалкомъ положеніи.
Скоро, однакожъ, лучшія мысли замѣнили эту мысль. Грудь ея волновалась, когда она перечитывала оригинальныя строки о непреоборимомъ маврѣ, который водрузилъ свое знамя на башняхъ Венеціи.
— Я знала это! знала! онъ изъ благороднаго племени! О, Родерикъ, я помогу тебѣ, хотя бы это стоило мнѣ погибели!
Увы! она не была достаточно знакома съ исторіей и не знала, что никакой непреоборимый мавръ не водружалъ своего знамени на башняхъ Венеціи; она также совершенно забыла, что исторія, раясказанная ей искателемъ приключеній, была сначала выдумана ею самой.
Но тутъ соображеніямъ Адеіісы представился затруднительный пунктъ. Возлюбленный ея требовалъ денегъ… Откуда было ей взять ихъ?
На слѣдующій день ящикъ въ лавкѣ, куда складывалась выручка, оказался пустымъ, я плачущаго лавочнаго прикащика повлекли къ лорду-мэру. Конечно, у него не нашли и слѣда денегъ, конечно, невинность его была доказана, тѣмъ не менѣе, однако, онъ былъ удаленъ альдерманомъ отъ должности и провелъ цѣлый мѣсяцъ въ исправительномъ домѣ, вслѣдствіе того, что у Аделисы Грампусъ былъ нуждающійся возлюбленный.
"Другъ мой — писала она — достаточно ли тебѣ двадцати-трехъ шиллинговъ и семи пенсовъ? Вотъ все, что я имѣю. Прими ихъ и вмѣстѣ съ ними нѣжнѣйшія желанія твоей
«P. S. Внезапная мысль! Батюшка прогналъ нашего прикащика! Онъ не будетъ обѣдать сегодня дома; цѣлый день буду я одна въ главной залѣ заведенія.»
Не успѣлъ Дандоло получить эту записку, какъ уже въ головѣ его образовалось твердое рѣшеніе.
— Я увижу ее, проговорилъ онъ: — я переступлю порогъ лавки.
Онъ сдѣлалъ это — на гибель себѣ, а еще болѣе на гибель миссъ Грампусъ.
Въ тотъ вечеръ мистриссъ Грампусъ и ея дочь помѣстились въ передней лавкѣ, которую Аделиса называла главною залой заведенія, и которая на обыкновенномъ языкѣ называется просто-на-просто лавкой. Мистриссъ Грампусъ сама дѣйствовала устричнымъ ножомъ и прислуживала своимъ покупателямъ. Годы не уменьшили ея ловкости, богатство не сдѣлало ея гордою, и она при нуждѣ не отказывалась отъ занятія; которое было ей знакомо съ раннихъ лѣтъ. Аделиса граціозно порхала отъ стола къ столу то съ хлѣбомъ, то съ уксусомъ въ сткляночкѣ съ пробуравленной пробкой, то съ маленькими кусками масла.
Небольшой мальчуганъ бѣгалъ отъ времени до времени черезъ улицу подъ вывѣску «Голубого Льва» за кружками портера или грога, употребляемаго нѣкоторыми джентльменами по выходѣ изъ театра.
Наступила полночь. Миссъ Грампусъ подошла къ окну и стала созерцать контрастъ ярко-горящаго газа, озарявшаго алыхъ омаровъ, съ мирными лучами мѣсяца, лившими свѣтъ свой на улицу и окружавшими матовымъ нимбомъ зданіе Биржи. Аделиса была погружена въ свои дѣвическія думы. Вдругъ взглядъ ея упалъ на нижнее стекло окна. Къ этому стеклу былъ прижатъ широкій и бѣлый носъ какого-то мужчины!…. Аделиса узнала Родерика Дондоло!
Онъ, казалось, съ большею любовью созерцалъ омаровъ, нежели Аделису; руки его были засунуты въ карманы, и онъ насвистывалъ какую-то пѣсню.
Миссъ Грампусъ чуть не упала отъ радости въ обморокъ; нетвердыми шагами подошла она къ прилавку и блѣдная и слабая опустилась на стулъ. Дандоло досвисталъ свою мелодію и вошелъ прямо въ лавку. Онъ показалъ видъ, будто совсѣмъ не знаетъ миссъ Грампусъ, и обратился съ спокойной граціей и невыразимою любезностью къ обѣимъ дамамъ:
— Добрый вечеръ, сударыня, сказалъ онъ, отвѣшивая низкій поклонъ старшей дамѣ: — сегодня необыкновенно жарко!… жарко, какъ говорится, до голоду, сударыня. Я не могъ противостать обаянію омаровъ, особенно когда увидѣлъ за ними даму.
Этотъ комплиментъ заставилъ мистриссъ Грампусъ покраснѣть, или, пожалуй, ясно было видно, что она желаетъ покраснѣть.
— Ахъ, сэръ! проговорила она.
— Да; ахъ, сударыня! продолжалъ гость, въ шутливомъ тонѣ: — вы настоящая богиня! А это, сударыня, безъ сомнѣнія ваша сестрица?
Онъ указалъ про этихъ словахъ на Аделису. Блѣдна и безмолвна, почти лишенная чувствъ, Аделиса облокотилась на кучу бутылокъ отъ имбирнаго пива. Хозяйка была окончательно побѣждена этимъ изношеннымъ комплиментомъ.
— Дочь моя, сэръ! отвѣчала она: — Адель, накрой столъ для сэра. Чего желаете вы, сэръ: устрицъ или омаровъ?… и тѣ и другіе очень хороши.
— Я долженъ вамъ признаться, сударыня, сказалъ гость: — что послѣ обѣда я проѣхалъ пятнадцать миль, и не откажусь теперь попробовать и того и другого. Съ позволенія вашего я начну съ этого рака….. у! какія клешни!… Потомъ можно будетъ привести въ изумленіе и парочку устрицъ.
Мистриссъ Грампусъ была въ восхищеніи отъ любезности и аппетита незнакомца. Она принялась разнимать омара на части, а Дандоло, небрежно вскинувъ себѣ на плечо свою трость и весело посвистывая, вошелъ въ маленькую комнатку рядомъ и занялъ мѣсто за одной изъ занавѣсокъ у накрытаго стола.
Онъ едва сѣлъ, какъ мистриссъ Грампусъ была наведена услышаннымъ ею разговоромъ на подозрѣніе, что въ устричной комнатѣ что-то не совсѣмъ ладно.
— Аделиса! вскричала она.
И юная Аделиса, дотолѣ блѣдная какъ лилія, вошла въ лавку раскраснѣвшись какъ роза.
Мистриссъ Грампусъ сама понесла гостю омара и строго приказала дочери остаться въ лавкѣ. Она съ гнѣвнымъ лицомъ подошла къ незнакомцу и поставила передъ нимъ рака.
Мистриссъ Грампусъ возвратилась въ лавку. Разсыльный мальчишка былъ снова отправленъ черезъ улицу за бутылкою двойного пива и стаканомъ грога съ коньякомъ.
— Горячаго съ сахаромъ! крикнулъ мужской голосъ изъ столовой.
И Аделисѣ стало грустно, что у возлюбленнаго ея такой ужасный аппетитъ въ ея близости.
Онъ, въ самомъ дѣлѣ, ѣлъ на этотъ разъ такъ, какъ будто ему еще никогда не случалось ѣсть.
Вотъ счетъ, составленный самою мистриссъ Грампусъ:
2 омара, по 3 шил. — 6 пенс. 7 шил. — пенс.
Салатъ — 1 — 3 --
2 бутылки двойного пива — 2 — 4 --
11 дюжинъ лучшихъ устрицъ — 7 — 4 --
14 кусочковъ масла — 1 — 2 --
4 стакана грога съ коньякомъ — 4 — --
Хлѣбъ (полторы булки) — 1-- 2 --
1 разбитый стаканъ — 1 — 6 --
Итого — 1 фунтъ 5 шил. 9 пенс.
"У Самуила Грампуса, подъ вывѣскою «Морской Дѣвы», въ Чипсэйдѣ.
«Устрицы и омары всѣхъ сортовъ, bene: большая уступки, когда берется разомъ значительное количество.»
— Уступка, когда берется разомъ значительное количество? сказалъ гость: — въ такомъ случаѣ, сударыня, вамъ слѣдуетъ сдѣлать и мнѣ большую уступку.
И Дандоло, разсыльный мальчикъ, Аделиса и ея маменька засмѣялись надъ этой шуткой.
— Однако, погодите еще хлопотать объ уплатѣ, сударыня, продолжалъ онъ: — между нами не выйдетъ спора. Прикажите-ка подать мнѣ еще стаканъ грога съ коньякомъ, а потомъ ужъ подайте и счетъ.
Съ этими словами онъ опустился на столъ.
Хозяйка вышла, смѣясь и радуясь шуткамъ веселаго гости, а разсыльный мальчишка занялся подбираніемъ устричныхъ раковинъ, изъ которыхъ образовалась цѣлая большая пираиида.
— Эй, Самми! крикнула мистриссъ Грампусъ изъ лавки: сбѣгай-ка къ «Голубому Льву» — принеси сэру еще стаканъ грогу. Или нѣтъ, оставайся тамъ, подбирай лучше раковины… Сходи-ка ты, Аделиса: это недалеко.
Аделиса пошла очень неохотно: она надѣялась сказать хоть нѣсколько словъ тому, кого избрало ея сердце.
Только что вышла Аделиса, возвратился съ обѣда самъ мистеръ Грампусъ; какъ ни любилъ онъ удовольствія, дѣла своего все-таки не забывалъ. Не произнося ни словечка, повѣсилъ онъ на гвоздямъ свой сюртукъ съ мѣдными пуговицами, надѣлъ на голову колпакъ и продѣлъ руки въ фартукъ.
Когда мистриссъ Грампусъ завязывала ему фартукъ — обязанность, всегда исполнявшаяся супругой — онъ спросилъ у ней, что было въ его отсутствіе. —
— Недурно-таки, отвѣчала она: — два фунта девять шиллинговъ, да кромѣ того слѣдуетъ еще получить фунтъ и восемь.
И она подала счетъ своему супругу.
— Сколько ихъ? спросилъ онъ, улыбаясь, когда глаза его пробѣжали цыфры счета.
— Вотъ въ томъ-то и штука…. Какъ ты думаешь, сколько?
— Если четверо, отвѣчалъ мистеръ Грампусъ: — такъ, должно быть, — здоровые молодцы.
— А если одинъ? воскликнула, со смѣхомъ, мистрисъ Грампусъ. — а?… Да и тотъ еще не покончилъ. Адель только что пошла принести ему еще, стаканъ грогу съ коньякомъ….
Сильное безпокойство выразилось въ чертахъ мистера Грампуса.
— Одинъ! воскликнулъ онъ: — и еще не заплатилъ?!
— Нѣтъ, отвѣчала супруга.
Мистеръ Грампусъ схватилъ счетъ и стремглавъ бросился въ столовую. Мальчишка все еще занимался собираніемъ устричныхъ раковинъ. Дандоло сидѣлъ на столѣ, смѣялся пьянымъ смѣхомъ и чистилъ у себя въ зубахъ вилкой.
Трепеща всѣми членами, протянулъ къ нему Грампусъ счетъ: ужасная мысль мелькнула въ его головѣ…. это лицо ему было знакомо!
Даиноло насмѣшливо оттолкнулъ отъ себя ногой безполезную бумагу и принялся безцеремонно размахивать руками.
— Какой же вы простакъ! закричалъ онъ громовымъ голосомъ. Подумать, что я заплачу!… Платить!… Я никогда не плачу — я Дандо[1]!
Посѣтители, находившіеся за другими занавѣсками, бросились посмотрѣть на истребителя устрицъ, мальчишка оскалилъ зубы и разсыпалъ всѣ подобранныя имъ раковины, въ числѣ двухъ-сотъ-четырехъ, а мистеръ Грампусъ кинулся, какъ помѣшанный, въ лавку, крича: «караулъ!»
Спѣша къ уличной двери, онъ запнулся о что-то лежащее на полу; у самого порога была распростерта женщина и разлитъ стаканъ грога. Увы! нога Эліаса Грампуса задѣла за бездыханное тѣло Аделисы. Останавливаться ли намъ на грустныхъ подробностяхъ? Довѣрчивая дѣвушка, возвратясь съ грогомъ изъ «Голубого Льва», на самомъ порогѣ услышала имя Дандо. Она видѣла его, пьянаго, сидящаго на столѣ, разражающагося ужаснымъ смѣхомъ…. Истина блеснула передъ ней — она упала.
Видя страданія любимой дочери, родители бросились къ ней, забывъ всѣ житейскія заботы.
Мистриссъ Грампусъ держала у носа ея уксусницу, супругъ орошалъ ее содовой водой; она возвратилась къ жизни, но утратила разсудокъ.
Когда Аделиса Грампусъ оправилась отъ обморока, она была у же съумасшедшая!
Что же сталось съ обманщикомъ? Этотъ обжора, лживый ренегатъ, этотъ сатана въ образѣ человѣка, убѣжалъ. Равнодушно прошелъ онъ черезъ лавку, набекрень, какъ я прежде, была надвинута его шляпа, по прежнему гордо выступалъ онъ, по прежнему безпечно насвистывалъ.
Издалека-была видна въ лунной ночи его фигура и долго-долго ночное безмолвіе нарушалось его мелодіей.
III
правитьКогда, на слѣдующее утро, разсыльный мальчишка Самюэль убиралъ, лавку и приводилъ въ порядокъ всѣ находящіеся въ ней предметы, въ числѣ ихъ не оказалось одной серебряной вилки, одной вилки накладного серебра, одной тарелки и одной оловянной кружечки. Проницательному читателю будетъ нетрудно угадать имя вора.
Другъ-читатель повѣсть моя досказана. Если она хотя одну душу испугаетъ изображеніемъ порока и тѣмъ отвратитъ ее отъ него, то цѣль моя будетъ вполнѣ достигнута; если она внушить болѣе строгости воспитательницамъ, болѣе осторожности воспитанницамъ! отвратитъ юность отъ опасной болѣзни сантиментальности и тѣмъ избавитъ ее отъ страданій горькаго разочарованія, удержитъ людей отъ гнуснаго обжорства, отъ пороковъ, имъ причиняемыхъ, и пагубныхъ страстей, имъ питаемыхъ, если тотъ, или другой, или третій извлечетъ полезное для себя наставленіе изъ моего повѣствованія, то иной награды и не требуетъ
Nota bene. Покорно прошу г. издателя прислать мнѣ слѣдующій за эту статью гонорарій; подателю сего не велѣно оставлять рукопись въ редакціи, не получивъ за нее денегъ.
- ↑ Извѣстный всему Лондону человѣкъ, отличавшійся невѣроятною способностью пожирать ужасающія количества устрицъ. Прим. пер.