РОДОСЛОВНАЯ МОЕГО ГЕРОЯ.
Начнемъ ab ovo:
Мой Езерскій
Происходилъ отъ тѣхъ вождей,
Чей въ древни вѣки парусъ дерзкій
Поработилъ брега морей,
Одульфъ, его начальникъ рода,
Вельми бѣ грозенъ воевода
(Гласитъ Софійскій Хронографъ).
При Ольгѣ, сынъ его Варлафъ
Пріялъ крещенье въ Царѣградѣ
Съ приданымъ Греческой княжны.
Отъ нихъ два сына рождены,
Якубъ и Дорофей. Въ засадѣ
Убитъ Якубъ, а Дорофей
Родилъ двѣнадцать сыновей.
Ондрей, по прозвищу Езерскій,
Родилъ Ивана да Илью,
И въ Лаврѣ схимился Печерской.
Отсель фамилію свою
Ведутъ Езерскіе. При Калкѣ
Одинъ изъ нихъ былъ схваченъ въ свалкѣ,
А тамъ раздавленъ какъ комаръ
Задами тяжкими Татаръ.
За то на Куликовомъ Полѣ,
Другой Езерскій, Елизаръ,
Упился кровію Татаръ,
Между Непрядвою и Дономъ,
Ударя съ тыла въ таборъ ихъ
Съ дружиной Суздальцевъ своихъ.
Въ вѣка старинной нашей славы,
Какъ и въ худыя времена,
Крамолъ и смутъ во дни кровавы
Блестятъ Езерскихъ имена.
Они и въ войскѣ, и въ совѣтѣ,
На воеводствѣ, и въ отвѣтѣ[1]
Служили доблестно Царямъ.
Изъ нихъ Езерскій Варлаамъ
Гордыней славился боярской;
За споръ то съ тѣмъ онъ, то съ другимъ,
Съ большимъ безчестьемъ выводимъ
Бывалъ изъ-за трапезы Царской,
Но снова шелъ подъ тяжкій гнѣвъ
И умеръ, Сицкихъ пересѣвъ[2].
Когда отъ думы величавой
Пріялъ Романовъ свой вѣнецъ,
Какъ подъ отеческой державой
Русь отдохнула наконецъ,
А наши вòроги смирились:
Тогда Езерскіе явились
Въ великой силѣ при дворѣ,
При Императорѣ Петрѣ....
Но извините: статься можетъ,
Читатель, вамъ я досадилъ;
Вашъ умъ духъ вѣка просвѣтилъ,
Васъ спѣсь дворянская не гложетъ,
И нужды нѣтъ вамъ никакой
До вашей книги родовой.
Кто бъ ни былъ вашъ родоначальникъ,
Мстиславъ, Князь Курбскій, иль Ермакъ,
Или Митюшка цѣловальникъ
Вамъ все равно. Конечно, такъ:
Вы презираете отцами
Ихъ славой, честію, правами
Великодушно и умно;
Вы отреклись отъ нихъ давно,
Прямаго просвѣщенья ради,
Гордясь (какъ общей пользы другъ)
Красою собственныхъ заслугъ,
Звѣздой двоюроднаго дяди,
Иль приглашеніемъ на балъ
Туда, гдѣ дѣдъ вашъ не бывалъ.
Я самъ — хоть въ книжкахъ и словесно
Собратья надо мной трунятъ —
Я мѣщанинъ, какъ вамъ извѣстно,
И въ этомъ смыслѣ демократъ;
Но каюсь: новый Ходаковскій[3],
Люблю отъ бабушки Московской
Я толки слушать о роднѣ,
О толстобрюхой старинѣ,
Мнѣ жаль, что нашей славы звуки
Уже намъ чужды; что спростà
Изъ баръ мы лѣземъ въ tiers état,
Что намъ не въ прокъ пошли науки,
И что спасибо намъ за то
Не скажетъ, кажется, никто.
Мнѣ жаль, что тѣхъ родовъ боярскихъ
Блѣднѣетъ блескъ и никнетъ духъ;
Мнѣ жаль, что нѣтъ князей Пожарскихъ
Что о другихъ пропалъ и слухъ,
Что ихъ поноситъ и Фигляринъ,
что Русскій вѣтреный бояринъ
Считаетъ грамоты Царей
За пыльный сборъ календарей,
Что въ нашемъ теремѣ забытомъ
Растетъ пустынная трава,
Что геральдическаго льва
Демократическимъ копытомъ
Теперь лягаетъ и оселъ:
Духъ вѣка вотъ куда зашелъ!
Вотъ почему, архивы роя,
Я разбиралъ въ досужный часъ
Всю родословную героя,
О комъ затѣялъ свой разсказъ,
И здѣсь потомству заповѣдалъ.
Езерскій самъ же твердо вѣдалъ
Что дѣдъ его, великій мужъ,
Имѣлъ двѣнадцать тысячъ душъ;
Изъ нихъ отцу его досталась
Осьмая часть, и та сполна
Была давно заложена
И ежегодно продавалась;
А самъ онъ жалованьемъ жилъ
И регистраторомъ служилъ
