Наше пессимистическое отношение к великому походу отчасти исчезло, когда мы, перейдя на другую сторону реки, нашли всё здесь несколько иным, чем представляли себе. Мы двинулись тотчас же по хорошей столбовой дороге, и первые дома, какие мы видели, имели приветливый вид. Мы видели больший порядок в верстовых и путевых столбах и шлагбаумах, чем в Польше. Вскоре нам пришлось пройти через густой лиственный лес, между тем, как раньше мы встречали только неизмеримые хвойные леса. Первая деревня, которую мы увидели, имела, несмотря на дождливый вечер, хороший вид; одним словом, при взгляде на первые попавшиеся нам предметы, у нас составилось лучшее мнение, чем было до сих пор. Мюрат, со множеством генералов и адъютантов, стоял перед воротами красивой барской усадьбы и заставил нас, промокших и уставших, пройти парадным маршем. На ночлег мы устроились в поле, недалеко от деревни, вправо от столбовой дороги на Вильно. До сих пор больных не было; я не оставил их также и за Неманом; даже оперированный в Растенбурге солдат догнал нас совершенно здоровым, но так как стал ощущаться недостаток в пищевых припасах для людей и лошадей, то и здоровье пошатнулось. Некоторое время у нас было бы еще всё благополучно, если бы за нами могли следовать запасы, собранные за Неманом. Мы оставили столбовую дорогу на Вильно и передвигались по лежащим вправо от него часто плохим дорогам. Неприятеля мы не видели, за исключением нескольких, вполне мирно настроенных, крестьян. Вечером мы остановились для кормежки. Пустили в ход первый раз косы и серпы и косили зеленый посев и траву. Для семи полков нужно много фуража, но когда им приходится заготовлять его самим, они больше портят, чем употребляют. Где-то вдали виднелась маленькая церковь, о которой говорили, что в ней хранится большой запас муки, драгоценностей и т. д.; но никто из нас не осмотрел ее, и сведения о хранящихся в ней запасах — кажутся мне легендарными. Как здесь, так и впоследствии я никогда не видел, чтоб какой-нибудь из наших солдат грабил церковь. Всегда эти мерзости совершались нашими предшественниками или преемниками, и я часто убеждался в том, что менее занятая инфантерия более расположена к таким поступкам, чем кавалерия, располагающая к тому же, благодаря необходимости заботы о лошадях, меньшим количеством времени. Стояла теплая погода, когда мы приближались к Вильно. Во всех отношениях нам приходилось плохо; хлеб уже был редкостью, а мука, молоко, вино и водка почти совсем отсутствовали в нашем обиходе. Жара и плохая вода заставляли брать из ледяных погребов куски льда, которые сосали, чтобы утолить жажду. Нигде ничего нельзя было купить, потому что маркитанты не могли следовать за нами, благодаря быстрым переходам. Офицеры должны были довольствоваться тем же, что и солдаты; последние воровали и грабили, но даже и для этого редко представлялись удобные случаи. Нужда, и даже острая, дала себя чувствовать сейчас же за Неманом. Здесь мы очень редко находили сено и овес для лошадей, а если случалось найти, то последние не могли их разжевать, потому что свежая трава и зерновой корм набивали оскомину. Такой образ жизни, разумеется, скоро должен был отозваться на здоровье людей, и уже здесь кавалеристы и лошади начали страдать поносом. На переходах от Немана до Вильно нас несколько раз тревожили, но мы никогда не видели русских. Такая ложная тревога часто происходит у легкой кавалерии на форпостах. В день нашего прибытия в Вильно мы снова перешли на столбовую дорогу и ясно видели, что здесь прошел большой воинский отряд. Здесь, между прочим, мы увидели несколько запыленных трупов, которых по одежде, незнакомой нам, приняли за башкиров. Долго шли мы по этому песчаному пути и, наконец, вечером расположились лагерем в сырой долине, между столбовой дорогой и рекой Вилией, так близко от города Вильны, что до нас долетал городской шум. Нам сказали, будто Наполеон вступил в него вчера вечером с гвардией. Еще дымились несколько сгоревших магазинов; но нам было запрещено войти в город. Часто жребий воинов проходить лишь мимо больших, блестящих городов. Чтоб взглянуть на Вильно, я заявил о необходимости запастись лекарствами и не встретил возражений со стороны начальства, так как больных поносами было много, а полковая аптека оставалась еще за Неманом. Я приехал в город рано утром. Он не имел особенно воинственного вида: я встречал мало солдат, и в магистрате, где я за 48 гульденов с трудом приобрел лекарства, господствовало обывательски-мирное спокойствие. Мне казалось, что господа, которых я видел в магистрате, были более рады, чем недовольны нашим приходом, так как обходились с нами ласково, вежливо и предупредительно. Я видел Наполеона верхом, в сопровождении небольшой свиты, у разрушенного моста; он отдавал приказания, вероятно, относительно исправления моста. Утолить голод, к которому, строго говоря, я давно уже должен был привыкнуть, было и здесь нелегко. Больших трудов стоило мне уговорить одного еврея впустить меня к себе; с таким же большим трудом я достал, наконец, пива и хлеба. 1 июля мы выступили из лагеря. Снова наступила дождливая погода. Мы прошли мимо города и остановились около сгоревшего магазина в ожидании Наполеона, желавшего нас видеть. Дождь промочил нас; мы наполнили мешки полуобгорелым овсом — единственно хорошее, чем наделил нас этот город, — двинулись дальше, и уже в предместье нас встретил Наполеон. Он обращал мало внимания на нас и казался угрюмым и огорченным. Заметив нашего дивизионного генерала Ватье[1], он подъехал к нему, и из их беседы мы услышали только следующие слова: «Я всегда знал, что вы плохой подчиненный, но я не знал, что вы подлец и трус» — и т. д. Наши офицеры немало удивились этому, а солдаты, улыбаясь, говорили друг другу: «Этому здорово намылил голову!» Вскоре после этого Ватье был заменен генералом Себастиани[2]. От последнего мы все ожидали геройских подвигов, но ошиблись.
Из Вильно мы двинулись по направлению к Двине. Мы оставили снова большую дорогу и на второй день похода в первый раз натолкнулись на русских казаков в красной одежде. Произошла небольшая стычка на передовых постах, но дело ограничилось сабельными ударами по лошадям и огнестрельными ранами. Один казак попался в наши руки; он должен был слезть с коня и пойти пешком в Вильно для допроса. На следующий день произошла более серьезная стычка. Для облегчения передвижения расстались даже с овсом, взятым с собой из Вильно. Результатом второй стычки на передовых постах было большее количество окровавленных голов, чем в предыдущий день, и, следовательно, больше работы для меня и моих сослуживцев. В этой стычке мне пришлось перекинуться несколькими словами с королем неаполитанским. Он был очень энергичен, появляясь то пешком, то на лошади, заботился о раненых и проявил к ним много участия. Во время стычки он стоял на холме, глядя в зрительную трубу, когда промчались мимо наши конные егеря, и когда потребовали врача. Я, ближайший, поскакал туда и нашел раненого в шею французского офицера. Король хотел сейчас узнать, опасна ли рана? В то время, как офицера раздевали, он давал на все заданные королем вопросы ясные ответы. Я нашел колотую рану на правой стороне шеи, задевшую кожу и сильно кровоточащую; однако, кровеносный сосуд не был поврежден. Я объяснил, что рана простая, что никакой важный орган не поврежден, и что при благоприятных условиях она скоро заживет. Между тем как очистили и перевязали рану, я и офицер сели снова на лошадей, и он куда-то быстро поскакал, я поехал догонять своих. Во время этой стычки к нам перешли дезертиры, поляки из русских улан; они сейчас же должны были слезать с лошадей, находивших скоро новых владельцев, и отправляться пешком в Вильно для допроса. Наполеон в Вильно хотел показать полякам строгость дисциплины господствующей армии. Он отдал приказ, строжайше запрещавший мародерство. Виновные подлежали смерти и поэтому в Вильно и около него происходили казни. На третий или четвертый день после того, как мы покинули этот город, мы встретили дивизию кирасиров, выстроенных четырехугольником; внутри него мы увидели четырех солдат, копавших землю. На наш вопрос, что это означает, нам ответили: военный суд приговорил их за сделанные ими бесчинства к смертной казни; они будут расстреляны и должны заранее сами себе вырыть могилы. Холодный ужас объял нас. Позже мы узнали, что в Вильно многие были расстреляны, но некоторым из приговоренных удалось спастись бегством.
Мы проследовали через Свенцяны 5-го июля, в полдень, мы кормили наших лошадей у Догельшиск, не доезжая Видзи, на холме, засеянном гречихой. По условиям местности мы ожидали здесь нападения врага. В этот день наш полк был в авангарде. Мы шли по долине, как вдруг раздались орудийные выстрелы. «Вперед! Галопом!» — раздалась команда, трубачи затрубили сигнал, и полк понесся в атаку. Все вскоре скрылись за лесом, из-за которого стреляла артиллерия. В этот день мне пришлось поработать. Раненых было много. Перевязав всех, я отправился догонять свой полк, далеко за это время ушедший вперед. Я нашел своих опять выстроенными в боевом порядке, против них — русских. Обе стороны разделяла маленькая река Дисна, и стычка казалась оконченной. Я доложил полковнику о своих действиях и о количестве раненых и убитых. Он указал мне место, где было еще много раненых. Когда я пришел туда, первая помощь уже была подана. Мой друг Вейс[3] находился среди них и жаловался мне, что пуля, застрявшая у него в бедре, мешает ему работать. Я нашел пулю в бедренной мышце и, после глубокого разреза в ней, извлек пулю и, для его спокойствия, всунул ему ее в руки. В этой стычке мы лишились нашего поручика, принца Генриха фон Гогенлоэ-Кирхберга. Никто не знал, убит ли он или взят в плен? Когда я во второй раз вечером явился в полк, полковник просил меня еще раз поискать этого офицера. Мои поиски были напрасны: я не нашел ни мертвых, ни раненых, ни следов того, что здесь происходило сражение. Моему вестовому, не видевшему еще раненых и убитых, военная жизнь еще нравилась, но с того времени, как мы прошли Вильну, он лишился бодрости и энергии. В начале только что описанной схватки два пушечных ядра просвистели над нами, и, когда одно из них упало совсем близко от его лошади, он упал с лошади, и я думал, что он убит. Однако, вскоре его вопль: «Иисус Мария!» — убедил меня в противном. Немало труда пришлось затратить, чтоб заставить его снова сесть на лошадь. У него появились признаки нервного расстройства, болезнь эта вполне развилась. Но когда я ему однажды заявил, что пошлю его с двумя лошадьми в депо в Лепель, у него сразу обнаружились ясные симптомы выздоровления. Одну из лошадей, захваченных полком в этой стычке, я взял себе; ниже я расскажу подробнее об этом хорошем животном. 6 июля мы простояли на том же месте, где произошло сражение. Мы получили известие из неприятельского лагеря, что принц Гогенлоэ взят в плен и ранен. Он сам написал несколько строк и просил прислать ему белье и деньги. Вещи и деньги были отосланы ему с его вестовым, который передал их на русские передовые посты. Спустя 11 лет я встретился с князем в Петербурге.
7 июля мы перешли наведенный на скорую руку мост через реку Дисну. Вскоре встретили русскую кавалерию; она отступала в таком большом порядке, что казалось сейчас перейдет в наступление, однако, этого не произошло. Мы следовали за ней на довольно близком расстоянии. Вечером мы повернули влево и двигались по левому берегу Двины. 14 июля мы расположились лагерем в маленькой деревушке за лесом, польские гусары стояли впереди нас, а прусские уланы и французские егеря и гусары — рядом с нами. Думали, что неприятель находится за Двиной, однако, на другое утро, 15 июля, он нас так рано и быстро поднял с мест, что не было времени даже протереть глаза. Русская кавалерия напала на стоящий впереди нас польский и французский гусарские полки, обошла фланг и захватила в плен более, чем эскадрон. Это нападение было произведено так быстро, что русские успели отойти за реку, прежде чем прибыли мы. 18 июля вечером, мы приближались к русскому лагерю у Дриссы с его окопами. У многих, вероятно, тогда при приближении к этому необыкновенной высоты окопу, имевшему значительное число амбразур, тревожно билось сердце. Чем ближе подходили мы к укреплениям, тем тише мы все становились; не слышно было ни стука оружий, ни отхаркивания, ни кашля; ни одна лошадь не ржала. Каждую минуту мы ожидали огненного приветствия со стороны этого окопа. Вдруг тишина сменилась каким-то бормотаньем и затем перешла в хохот. Не оказалось ни пушки, ни солдата в этом колоссе-окопе. На бруствере прохаживался мужичок, принятый нами раньше за часового, и разосланные патрули вскоре принесли известие, что русские, рано утром покинули свой лагерь и это укрепление. Утомительные переходы и постоянные голодовки вызвали значительную потерю в людях и лошадях. Вечером, 22-го, мы расположились лагерем на поле, покрытом пышно зеленым житом.
Под проливным дождем достигли мы на другое утро Двины, через которую мы должны были переправиться, согласно полученному только что приказу. Мост еще не был наведен. Мы не высыхали в течение многих дней, и теперь холодное купание не было никому приятно, тем более, что мы все находились в более или менее болезненном состоянии. Ширина реки Двины здесь равнялась 80—90 шагам. Я последовал за первым эскадроном, направившимся вниз к берегу, и переправа прошла благополучно, но мы все страшно промокли; никто из наших не утонул, последовавшие за нами полки имели потери.
Когда через реку переправилась вся дивизия, мы двинулись вверх по течению и вечером расположились лагерем около имения, которое не было, к нашему удивлению, покинуто владельцем. Он щедро и охотно раздавал свои запасы. Каждый полк получил водки и других съестных припасов вдоволь; здесь же я имел счастье спать в первый раз на русской земле под крышей амбара с полковником Гликом.
По хорошей столбовой дороге мы, 24 июля, прибыли в Полоцк. Мы были первыми неприятелями, приведшими в страх жителей этого, оказавшегося столь важным для нас впоследствии, города. Кроме евреев показывались лишь немногие обыватели. Мы расположились лагерем и теперь, как и всегда, не в городе, а в красивом поле, около дороги, ведущей в С.-Петербург. Я отправился в город за лекарствами, потому что приобретенные в Вильне были уже на исходе, а количество заболеваний поносами всё увеличивалось. Я обратился к монастырскому аптекарю, очень предупредительному человеку, но не предъявлял таких претензий, как мои коллеги, пришедшие после меня. Я взял только самое нужное. Аптекарь рассказал мне многое о русском императоре, о русской армии, покинувшей вчера Полоцк и о пленных, которых провели. Он дал мне также точные сведения о самочувствии принца фон-Гогенлоэ, получившего шесть колотых ран. В приличном еврейском трактире я получил за деньги ужин и хорошее пиво, после чего вернулся обратно в лагерь. В эту ночь прибыла к нам легкая кавалерия маршала Нея. Вероятно голод заставил ее сделать экскурсию в город. Утром они привезли в свой лагерь много разных вещей, но, правда, большей частью совершенно ненужных.
25 июля, по красивой дороге, на правом берегу Двины, мы двинулись вверх по течению к Витебску. Легкая кавалерия Нея, бывшая во главе нашего отряда, уже в полдень вошла в соприкосновение с арьергардом русских, которым, как говорили, командует генерал Дохтуров. Следующий день прошел спокойно. Мы, было, уже расположились лагерем на поросшей можжевельником поляне, вправо от дороги, как вдруг четыре баварских легких полка полной рысью пронеслись мимо нас в лес. Прискакал француз офицер, маленький человек на громадной лошади. Он привез приказ поддержать баварцев. Мы прибыли на место схватки, но поздно; русские уже отступили. Утром 27 на рассвете мы снялись с лагеря. Еще накануне на левом берегу Двины началась канонада, усилившаяся при нашем приближении. Мы не сомневались в победе нашего оружия, но удивлялись, почему наш отряд, в котором было всё-таки свыше 4 000 человек, не принимает никакого участия в этом сражении. Объяснилось это лишь на следующее утро: русские, которых мы преследовали с самого Полоцка, сожгли за собой, близ Витебска, мост, чтоб помешать дальнейшему преследованию. Говорили, что Наполеон посылал к нам во время боя трех адъютантов с приказанием переправиться через реку выше города и зайти в тыл русским, но все трое утонули. Мы узнали дальше, что Наполеон победил и находится в городе. На другой день мы получили приказ переправиться через Двину. По дороге мы натолкнулись на поместье и наскоро разграбили его и прибыли на берег Двины. Перейти реку нам помогли крестьяне, знаками указавшие нам направление. По дороге мы встретили нескольких русских раненых, которых я перевязал. Мы остановились недалеко от города и, конечно, прежде всего занялись, пользуясь благоприятной погодой, сушкой нашей одежды. Затем я поехал в город за лекарствами, но я их не достал. Тщетно я искал и чего-нибудь съедобного. За исключением куска льда для утоления сильной жажды, многобещавший город не дал мне ничего.
Примечания
править- ↑ Vattier de st. Alphonse (1770—1846) участвовал почти во всех походах империи, командовал в 1813—1814 году французской кавалерией при Даву в Гамбурге, был главным инспектором во время реставрации.(Прим. издателя оригинала).
- ↑ Себастиани (1775—1851), корсиканец, точно также участвовал во всех кампаниях Наполеона, командовал в 1814 году кавалерией гвардии, сделался при Людвиге Филиппе маршалом, министром и посланником. Несмотря на неблагоприятный отзыв Рооса, он был, без сомнения, способным начальником кавалерии.{{right2|(Прим. издателя оригинала).
- ↑ Лейтенант Вейс из Сулгау при Дунае прибыл в полк в 1808 году с австрийской службы, как унтер-офицер. Он 17 мая 1809 года в сражении при Линце взял в плен австрийского полковника перед фронтом своего полка, привел его к нам, сидящим на лошади и даже держащим шпагу в руках, и был произведен за это в офицеры.
