Стратегический план (Аверченко)
| ← Пуговица | Стратегический план | Салопница → |
| Из сборника «Свинцовые сухари». Опубл.: 1914. Источник: Аверченко А. Т. Собрание сочинений: В 13 т. Т. 6. О маленьких — для больших. — М.: Изд-во "Дмитрий Сечин", 2014. — az.lib.ru • Дешевая юмористическая библиотека "Нового Сатирикона" |
Австрийцы умилялись:
— Наш-то, наш-то… А?
— Кто?
— Орел-то наш… Каково, а?
— Да кто?
— Сокол-то наш ясный… Главнокомандующий-то.
— Ну?
— Форменный орел.
— Почему?
— Вот глядите, что он с русскими сделает…
— А что?
— Да уж… будьте покойны. Тигр прямо. Пантера. Львиное сердце.
— Львиное, говорите?
— Не иначе. Орлиный полет и ничего больше.
— Действительно. Кому от Бога талан.
— И верно. Послал Господь. Тебе дураку, не пошлет.
— Скажете тоже такое. Слушать омерзительно.
— Ты на лоб-то его посмотри. Видал лоб?
— Лоб, действительно. Хороший лоб.
— Шкаф прямо, а не лоб. Таким лбом, черт его знает, чего удумать можно.
— Это уж как есть. Стену пробить этакой штукой можно.
— Ну, вот тут и говори с дураком. Не об этом я тебе говорю, а, вообще, как говорится — ума палата.
— Гляди-ко, гляди… Сидит за столом — и думает.
— Часто это он так?
— Все время. Сидит и думает; сидит и думает. Не поздоровится русским от этакого.
— Гляди, гляди: лоб-то ладошкой насколько усердно трет. Втыкнет в карту флажок и потрет лоб, втыкнет — и потрет.
— Действительно, лоб такое место, что трение любит. Это, брат, как колесо: не подмажешь — не поедешь.
— Страшно, брат, даже глядеть на него, ей-Богу!
— Нам-то что — он наш. А вот русский взглянет — прямо-таки в дрожь войдешь.
— Тут войдешь! Нетто не жутко: сидит человек и думает. И чего это он думает и зачем это он думает? — ничего такое неизвестно.
— Орлиная душа!
— Львиное сердце!
— Ястребиный взгляд!
— Пантера африканская и все тут.
— Сидит человек и думает; сидит — и думает.
— Задумаешься! Этакое дело на плечи взвалил!..
— Ну, и расчешет же он их.
— Русских-то? Да. Попомнят австрийскую прическу.
— Сидит человек и думает; сидит — и думает.
— Вам что нужно?
— Корреспондент я. В немецкие газеты пишу. Мне бы повидать главнокомандующего австрийской армией.
— Да уж не знаю — и можно ли. Сидит человек и думает; сидит — и думает. И когда он все, что нужно, удумает — того не могу сказать.
— Скажите — корреспондент немецких газет. Общественное мнение, сами понимаете. Единение с народом. Осветить нужно, сами понимаете.
— Мне что; я скажу. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
— Ну, что?
— Просит. Очень, говорит, рад принять представителя могущественной прессы. Рад поделиться, чем возможно.
Когда корреспондент вошел в кабинет главнокомандующего австрийской армией — он застал его глубоко задумавшимся над большой, разостланной на столе картой.
Увидев корреспондента, генерал очнулся.
— А! Здравствуйте. Чем могу служить?
— Я хотел бы, генерал, выяснить несколько вопросов. Например: мы, граждане, до сих пор не можем примириться с тем, что русские взяли Галич.
Генерал хитро поглядел на корреспондента, откинулся на спинку стула и закатился довольным торжествующим смехом.
— А что? Ловко мы это сделали? Никому и невдомек!
— Что вы сделали?!
— А Галич сдали.
— Разве вы сами сдали? Русские его взяли.
— Да как же, «взяли»! Держите карман шире… Если бы мы не захотели его сдать — сам черт бы его у нас не выцарапал…
— Значит, вы нарочно сдали его?
Главнокомандующий подмигнул и затрясся от еле сдерживаемого смеха.
— Конечно же! Неужели никто не догадывается?
— Решительно никто, — удивился корреспондент. — Тонко вы, значит, это сделали.
— Да уж… Военная наука, это — не бирюльки, молодой человек.
— Зачем же вы отдали Галич, все-таки?
Главнокомандующий выпрямил спину и со снисходительной улыбкой поглядел на корреспондента.
— А вы не догадываетесь? Дитя!
Отчеканил, причем глаза его сверкнули грозным, зловещим огнем:
— Из стратегических соображений!!
— Вот оно что-о-о. То-то я смотрю, что, вообще, по штатскому, его бы, Галич этот, и не следовало отдавать… Генерал!
— Ну?
— Еще один вопросец: если из стратегических соображений отдали Галич, то почему под Галичем такой упорный бой был? Взяли бы вы и отступили бы просто без боя — нате, мол! Подавитесь!
— Оригинал вы, как я на вас посмотрю! Совсем ребенок. «Бой, бой!» Приняли мы бой из стратегических соображений.
— ??!!??
— Очень просто: если бы мы отступили без боя, отдавая русским Галич, здорово живешь, — они бы сразу догадались: «э, мол — тут австрийцы хитрят. Подозрительно это. Брать ли уж Галич? Не отступить ли?..» Этого мы очень боялись. Так что и пришлось замаскировать боем этот стратегический план…
— Хитро!
— А вы, как бы думали! Мало ли мы учимся, изучаем это дело. Военная наука — штука сложная. Вот, видите — сижу тут — и думаю: сижу — и думаю. Все время так.
— В таком случае… Примите чувства моего живейшего восхищения.
— Это можно.
Корреспондент ушел, погруженный в чувство живейшего восхищения.
— А вы, все-таки, спросите: не примет ли? Скажите — корреспондент пришел.
— Уж и не знаю, — можно ли. Боязно и помешать. Сидит человек — и думает; сидит и думает. Впрочем, узнаю…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
— Пожалуйте.
— Чем изволите заниматься, господин главнокомандующий?
— А вот: сижу все и думаю, сижу и думаю. Военное дело, ведь, это не то, что: «Фрейлен Эльза, позвольте вас просить на вальс!»
— А я к вам опять с вопросцем. Скажите, генерал, ведь, если не ошибаюсь — русские взяли Львов?
— Печально было бы, если бы вы ошиблись, — снисходительно улыбнулся главнокомандующий. — Конечно, они взяли Львов.
Корреспондент свесил голову.
— Какой ужас! Какое национальное несчастье!..
— Для русских? — иронически усмехнулся генерал. — Да… русским теперь придется жутковато… Тонко вы это сказали: национальное несчастье…
— Ка-ак?!! Для них несчастье? Неслыханно! А я думал — для нас.
— Ну, если бы для нас, мы бы не отдали, будьте покойны.
— Чудеса! Зачем же вы отдали?
Генерал довольный, широко улыбнулся и выпрямил плечи:
— Стратегический расчет!
— И вы ловко его замаскировали, — с восхищением заметил корреспондент. — Подумайте: отдали русским несколько десятков тысяч пленных. Пойди-ка, догадайся, что это все — с целью.
— Браво, браво — зааплодировал генерал. — Я вижу, вы меня уже начали понимать, молодой человек. Ловкий ход, а?
— Замечательный ходец.
— Наполеоновский… Мне было, признаться, трудно… Все боялся, что русские вдруг возьмут, да и отступят. Нет, — пошли на удочку.
— Восхитительно! Я вижу, генерал, что вы распоряжаетесь ими, как водопад щепкой!
— Наука, батенька!
— Как девочка куклой!!
— На том стоим.
— Играете, как кошка мышью!
— А вы спросите — почему? Ночей не сплю, все придумываю — как лучше сделать. Сижу — и думаю; сижу и думаю.
— Поразительно, генерал. Нет, а самообладание какое: отдать из расчета добрую половину армии — и даже не поморщиться.
Генерал, довольный, смеялся будто его щекотали:
— А мне что морщиться?.. Пусть русские морщатся. Мы им, я думаю, и Пржемышль отдадим.
— Без боя?
— Зачем без боя. С боем. Стратегическое соображение. Без боя сдадим, — а они, гляди, и испугаются. Побегут назад.
— Талейран! Иезуиты! Хе-хе. Не хотел бы я теперь быть русским.
— Хорошего мало.
— Сидит и думает. Все вот этак сидит и думает. Пробормочет что-то, потрет лоб, втыкнет флаг и опять задумается.
— Мозги!
— Да уж голова настоящая. Дай Бог всякому. Веселый такой давеча ходил: ловко это я, говорит, русским Пржемышль и Краков сдал. И сами, говорит, не заметили. В бой полезли. Да если бы, говорит, ихний, говорит, командующий армией, пришел бы ко мне, да попросил бы, говорит, чтобы я ему, говорит, не только говорит, Краков, а и Будапешт отдал — пожалуйста! Хоть сейчас.
— Те-ек-с. План, значит?
— И не говорите. Одно слово, стратегия.
— Войска-то наши где нынче?
— А под Веной. В сорока верстах.
— Ловко механику подвели.
— Тонкая механика. А русские, ровно ребята малые за нашими бегут. Никакой солидности.
— Наш-то не такой. Орел. Сидит все и думает. «Я говорит, могу русской армией, как кошка мышкой вертеть. Куда, говорит, хочу — туда они и бросятся. Я, говорит, этому делу во сколько лет учился. Не даром же, говорит, папенькой с маменькой деньги на меня трачены».
— Это что ж такое за человек!
— Ястреб форменный!
— А сердце львиное…
— А в душе христианин, — все отдает неприятелю. Последнюю рубашку готов отдать.
— Дурак ты, дурак! Нешто это он спроста делает?
— Стратегия?
— Не иначе. Он, гляди, им и Будапешт отдаст. Дьявольски тонок сей человек.
— Будапешт-то… слышали? Ау! Отдали.
— Эва! Хватился. Это когда было еще!.. Третьего дня! А нынче уже новая новость.
— Ну?
— Вену сдаем.
— Да неужто?!.
— Вот тебе и неужто. Стратегия, брат, это не в дурачки играть.
— А как же Франц-Иосиф?
— Сдали его.
— Да как же это так?
— Значит, нужно так. Стратегия. Не даром же человек сидел и думал, сидел и думал…
— Этот удумает! А, скажите, пожалуйста, чего ж мы теперь защищать будем, если Вену сдали и Франц-Иосифа сдали?
— А ничего. Нечего теперь и защищать. Никаких хлопот.
— Значит, война кончилась?
— Нешто не видишь?
— Ловко! И до чего же человек этот, — наш-то, орел, — умственный! Вертел, вертел русскими, — глядь, и войну кончил.
— Да… Сидел человек и думал, сидел и думал.
— Мозги! А где же они теперь-то?
— А в Вятке.
— Эко куда забрался! Чего же он там делает?
— А по своему делу, знаете, работает: сидит и думает, сидит и думает: как это, дескать, оно ловко вышло!..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .