Странный мальчик (Юшкевич)/ДО

Странный мальчикъ
авторъ Семенъ Соломоновичъ Юшкевичъ

Источникъ: Юшкевичъ С. С. Собраніе сочиненій. Томъ IV. Очерки дѣтства. — СПб.: «Знаніе», 1907. — С. 59.

— Стой, лягушка! — вдругъ крикнулъ Коля, поднявъ палку.

Мы были уже подлѣ «ключа»; раздался свистъ въ воздухѣ и палка камнемъ упала на землю.

— Чортъ! — выругался Коля, — промахъ.

Степа бросился къ «ключу» и съ ожесточеніемъ сталъ умываться. Теперь вмѣсто чернаго онъ сталъ сизымъ и въ этой сизой рамкѣ весело блестѣли и смѣялись сѣрые глаза.

— Промахъ, такъ промахъ, — раздался его голосъ, — айда наверхъ, тамъ не промахнемся ужо.

Онъ отбѣжалъ отъ ключа, зорко поискалъ глазами лягушку въ травѣ и вдругъ свистнулъ, прыгнулъ, всталъ, завертѣлся на каблукѣ и поскакалъ дальше. Мы бросились за нимъ. Предъ глазами моими мелькнули заднія лапки лягушки, ладонями вверхъ.

— Ну, ничего, — съ мелькнувшимъ состраданіемъ въ душѣ произнесъ я, — ну, пусть.

Эти слова я еще машинально шепталъ, когда мы уже были на второй площадкѣ. Здѣсь мы сдѣлали привалъ и рѣшили раньше переговорить съ таинственнымъ существомъ, сидѣвшимъ на скалѣ, прежде чѣмъ приступить къ задуманному. Теперь неизвѣстный вырисовывался отчетливо, хотя чертъ лица его нельзя было разглядѣть. Но Коля не ошибся… Это, дѣйствительно, былъ мальчикъ, лѣтъ 14, а можетъ быть и постарше.

— Какъ же быть? — спросилъ я.

— Сейчасъ увидишь, — отозвался Степа.

Онъ поднялъ камень и, хотя зналъ, что до скалы ему никогда не докинуть, все-таки бросилъ его, вѣроятно, чтобы настращать. Потомъ выставилъ ногу впередъ, задралъ голову и прокричалъ:

— Эй, ты, лѣшій, отвѣчай откуда взялся и кто ты такой!?

Привидѣніе посмотрѣло внизъ и видимо не поняло, чего отъ него хотятъ, ибо опять равнодушно подняло голову и стало смотрѣть на море.

Степа еще разъ бросилъ камень, бросилъ и Коля, за нимъ я, и всѣ мы загорланили:

— Эй, ты, чортъ! ты какъ смѣлъ на нашу скалу взлѣзть?.. Сходи живѣй!

А Коля докончилъ:

— Не сойдешь добромъ, мы стащимъ тебя и такъ отколотимъ, что годъ будешь помнить.

Мальчикъ нагнулъ голову, съ удивленіемъ посмотрѣлъ на насъ и спросилъ:

— Это вы мнѣ говорите?

Голосъ его былъ такой тихій, что едва доходилъ къ намъ.

— А то кому же? — разсердился Степа, — другой собаки, кромѣ тебя нѣтъ здѣсь; стало быть — тебѣ. Ну, слѣзай; нечего тамъ сидѣть.

— Я могу сойти, если вамъ этого хочется, — донесся къ намъ голосъ. — Что вамъ нужно отъ меня?

— Такъ я тебѣ и отвѣчу, — проворчалъ Степа и опять крикнулъ. — Слѣзай! Сказано сходи, стало быть нечего разспрашивать. Ну, живѣе… Бросить развѣ въ него еще разъ камнемъ? — обратился онъ къ намъ.

— Мнѣ нравится вашъ крикъ, — произнесъ какъ бы съ удивленіемъ незнакомецъ на скалѣ. — Я иногда люблю слушать, какъ кричатъ. Крикните еще разъ и я, пожалуй, сойду.

Все это было произнесено какимъ-то мечтательнымъ тономъ, который прогонялъ изъ сердца гнѣвъ. Только Степа не унимался и голосъ товарища съ особенной силой звенѣлъ, когда съ устъ его срывалась ругань.

— Ну, вотъ и хорошо; и отлично, — одобрило привидѣніе крикъ Степы. — Теперь подождите, я сейчасъ буду подлѣ васъ.

Одну минуту у меня была мысль, что онъ слетитъ къ намъ. Я затаилъ дыханіе. Но вотъ онъ скрылся на мгновеніе — и сейчасъ же показался подъ скалой. Потомъ легко и плавно сбѣжалъ внизъ.

— Вотъ я и спустился, — произнесъ незнакомецъ, — правда, скоро?

Мы были ошеломлены. Даже Степа на мигъ унялся. Передъ нами стоялъ оборванный, босой мальчикъ, поразительно худой, но чистенькій, съ удивительно нѣжнымъ лицомъ, заостреннымъ книзу. У него были большіе черные глаза съ длинными рѣсницами. Губы были безкровны, а цвѣтъ всего лица напоминалъ свѣжій воскъ. Всего же удивительнѣе въ немъ былъ его голосъ. Онъ былъ и звучный, и тихій, и пріятный, какъ будто тоскующій, проникалъ въ сердце и радовалъ, и мучилъ его. Хорошо было слушать его, но сейчасъ-же жалко чего-то становилось и не радовалъ свѣтлый день, солнце; что-то прошлое, ушедшее, просилось въ душу и какъ будто это по немъ была жалость.

— Ну, говори, — властно произнесъ Степа, наконецъ, — ты кто такой?

Мы съ Колей бросились въ траву и только Степа продолжалъ стоять въ угрожающей позѣ и волосы на головѣ у него ощетинились, какъ у ежа.

— Я сынъ царя, — произнесъ мальчикъ.

Коля живо повернулся, чтобы хорошенько разсмотрѣть незнакомца. У меня чуть сердце не разорвалось отъ волненія и я одобрительно улыбнулся ему. Степа насмѣшливо засвисталъ и свистъ этотъ, какъ длинная черная нитка, соскользнулъ съ его губъ, тихо скатился съ площадки и пропалъ подъ горой. Стало тихо. Какъ будто потемнѣло. Вспорхнула стрекоза, задрожала крыльями и пала подлѣ насъ. Двѣ бабочки, догоняя другъ друга, закружились надъ головой таинственнаго мальчика и, вдругъ, круто повернувъ полетъ, скрылись на третьей площадкѣ.

— Врешь, — наконецъ произнесъ Степа. — Развѣ у царя такіе сыновья бываютъ? Я и то лучше тебя одѣтъ. На тебѣ и башмаковъ даже нѣтъ…

— Это ничего не значитъ, — возразилъ настойчиво мальчикъ. — Хотя я знаю, что вы повѣрить мнѣ не можете и что я ничѣмъ не могу доказать этого, я все-таки утверждаю, что я сынъ царя.

Здѣсь даже Коля не выдержалъ и засмѣялся. Только я одинъ вѣрилъ таинственному мальчику и съ участіемъ слушалъ его.

— Вы намъ басенъ не разсказывайте, — произнесъ Коля своимъ тономъ, не терпящимъ противорѣчія, однако уже вѣжливо. — Мы знаемъ, что такое царь, и какимъ долженъ быть его сынъ. Вы же похожи на самаго бѣднаго мальчика, котораго я когда-либо встрѣчалъ. Навѣрное вы — нищій.

— Нѣтъ, я не нищій, — съ живостью возразилъ незнакомецъ.

Степа сѣлъ, не переставая бросать на мальчика враждебные взгляды, а тотъ продолжалъ отвѣчать намъ, какъ преступникъ судьямъ.

— Я живу, — продолжалъ мальчикъ, — съ родными. У насъ маленькая лавочка. Отецъ старъ и слѣпъ. У меня есть мать и братъ помоложе меня. Мы живемъ въ этомъ домѣ всего нѣсколько дней. Лавочку же мать откроетъ дня черезъ два, такъ какъ дождь испортилъ весь товаръ, когда мы переѣзжали. Вы видите — я не нищій.

Я пересталъ его совершенно понимать. Разочарованіе вмигъ охладило мое участіе къ нему.

— Ну вотъ, — расхохотался Степа, — я вѣдь говорилъ, что ты врешь — и такъ оно и вышло! Вишь ты, какой царскій сынъ нашелся. Батька твой, говоришь, лавочникъ. А можетъ воръ. Я бы тебѣ ужо ухо расквасилъ, кабы ты не такой худой былъ. Зналъ бы въ другой разъ, какъ врать. На гору же больше не смѣй приходить. Хозяева этой горы — вотъ они, — онъ съ гордостью указалъ на насъ, — и сюда никому приходить нельзя.

— А все-таки я сынъ царя, — повторилъ мальчикъ съ убѣжденіемъ. — То, что вы мнѣ сказали, меня не удивляетъ, такъ какъ здѣсь мнѣ всѣ тоже самое говорятъ. Но вѣдь все это я «здѣсь» слышу. «Тамъ» же — я сынъ царя, — онъ сдѣлалъ удареніе «тамъ», — у меня прекрасный замокъ, отдѣленный отъ другихъ золотыми прутьями. Въ моей конюшнѣ двѣнадцать серебряныхъ лошадей. Мой учитель и другъ, старый «Наставникъ» первый совѣтникъ царя, отца моего. У насъ есть врагъ «Красный Монахъ», съ которымъ я недавно сражался. Въ нашихъ лѣсахъ живутъ львы, слоны, носороги, тигры и я охочусь на нихъ со своими стальными собаками. И много, много чудеснаго есть въ нашемъ царствѣ. Отецъ же всегда сидитъ на тронѣ изъ золота и слоновой кости: у него борода бѣлая и густая, какъ баранья шерсть и спускается до первой ступени трона.

— Подождите, — прервалъ его Коля, — я сейчасъ уличу васъ въ обманѣ. Отвѣчайте, вы носите одежду сына царя или бѣдняка?

— Бѣдняка, — отвѣтилъ таинственный мальчикъ, улыбаясь.

— Хорошо. Отецъ вашъ лавочникъ и живетъ со вчерашняго дня въ нашемъ домѣ. Вы такъ сказали.

— Мой отецъ слѣпой. Въ лавочкѣ же находится мать и живемъ мы въ вашемъ домѣ.

— У васъ есть еще братъ?

— Да, моложе меня и всѣ его любятъ.

— Вотъ видите, — уже снисходительно произнесъ Коля, — я и докажу, что вы насъ обманываете: мы вѣдь знаемъ, что у каждаго человѣка есть одинъ отецъ; но такъ какъ вашъ отецъ-лавочникъ не можетъ быть въ то-же время и царемъ, и такъ какъ у каждаго мальчика можетъ быть только одинъ отецъ, то и выходитъ, что вы насъ обманываете.

Онъ съ торжествомъ, словно хорошо рѣшилъ задачу, посмотрѣлъ на мальчика, но тотъ нисколько не смутился и, улыбаясь, сказалъ:

— Я сяду подлѣ васъ, такъ какъ усталъ стоять. Я очень скоро устаю.

И когда сѣлъ, то продолжалъ:

— «Здѣсь», — онъ опять сдѣлалъ удареніе, — здѣсь, дѣйствительно, выходитъ такъ, какъ вы говорите. Здѣсь я почему-то сынъ лавочника, у меня младшій братъ и я въ одеждѣ бѣдняка. Однако все это здѣсь, вотъ здѣсь, на землѣ. Но въ томъ-то и дѣло, что я живу не «здѣсь», а «тамъ».

Онъ опять подчеркнулъ свои слова и я почувствовалъ, что у меня зашевелились волосы на головѣ. Очарованіе вновь овладѣло нами.

— Я ничего не понимаю, — произнесъ Коля, совершенно озадаченный. — Что значитъ — здѣсь и что значитъ — тамъ?

— Что понимать, — разсердился Степа, дать бы ему вотъ такъ, разъ!.. — Онъ уже поднялъ руку, но я во время успѣлъ удержать его.

Таинственный мальчикъ даже не пошевелился, чтобы защитить себя, и улыбался своей загадочной улыбкой.

— Я вамъ объясню, — просто сказалъ онъ. — Моя настоящая жизнь есть то, что у васъ называется сномъ. Когда-то, будучи еще очень маленькимъ, я думалъ такъ же, какъ вы. Я вѣрилъ, что живу здѣсь, на землѣ, что отецъ мой лавочникъ, что сонъ данъ для отдыха. Но съ восьмилѣтняго возраста я сталъ учиться, перечиталъ много книгъ, самъ много думалъ и постепенно пришелъ къ мысли, что жизнь здѣсь, на землѣ — обманъ, какъ считалъ нѣкогда обманомъ и сонъ, и все, что снится. Подумайте, здѣсь я почему-то бѣдный, несчастный мальчикъ, съ которымъ всякій можетъ все, что угодно, сдѣлать; здѣсь почему-то у меня отецъ слѣпой и бѣдный старикъ; здѣсь всей моей семьѣ страшно тяжело жить… Въ моей настоящей жизни, — а она начинается, когда я засыпаю, — я свободенъ, не страдаю, я не слабый мальчикъ, котораго каждый можетъ бить, оскорблять, который часто голодаетъ со своей семьей. Въ моей жизни мой отецъ — царь, и у него тронъ изъ золота и слоновой кости. Меня любятъ и лелѣютъ. Вы видите, я не обманываю васъ. Нѣтъ, вы не знаете, какая моя жизнь изумительная. Можно-ли вѣрить, что не сонъ, не гадкій сонъ жизнь здѣсь, на землѣ? Вѣдь у насъ даже земли не существуетъ. У насъ нѣтъ ночи и никогда я не былъ во тьмѣ, въ моей жизни. На нашемъ небѣ четыре великолѣпныхъ солнца. У насъ есть горы, но онѣ изъ облаковъ, не чернаго цвѣта, а бѣлаго, бархатистыя, и ногъ не давятъ, когда по нимъ гуляешь. Тамъ я никогда не устаю. Я выхожу часто изъ нашего царства съ «Наставникомъ», и любимая наша прогулка по млечному пути. Какъ я счастливъ тамъ! И лишь когда я засыпаю тамъ, мнѣ снятся тяжелые сны. Снится земля, отецъ-лавочникъ, бѣднота, вы, эта гора, это море. Ахъ, какія у насъ моря — если-бы вы знали!

Онъ всплеснулъ отъ восторга руками; мы же сидѣли онѣмѣвшіе, съ чувствомъ большого счастья отъ его разсказовъ, но испуганные тѣми вопросами, которые тутъ-же постепенно начинали зарождаться въ нашихъ головахъ. О какой другой жизни онъ намъ говорилъ? Развѣ наша не настоящая, и гора, на которой мы сидимъ, не существуетъ? Развѣ сонъ и сновидѣнія не проходятъ съ наступленіемъ утра? Что-то дикое и мучительно-ужасное пробѣжало въ моей головѣ, но странно — душу переполняло что-то теплое, таинственное и радостное, какъ будто я замерзъ и теперь оттаивалъ. Съ каждымъ словомъ этого незнакомаго мальчика очарованіе все болѣе охватывало меня, и мнѣ казалось, слушая его, что между нами давно существуетъ какая-то тайная связь; что мы гдѣ-то уже были, жили, разошлись и снова встрѣтились теперь… Что-то похожее на любовь, на страстную привязанность зарождалось къ нему, и сознаніе о томъ, что онъ не мой, не братъ мой, не мой другъ, причиняло мнѣ страданія.

— Говорите, разсказывайте, — шопотомъ попросилъ я, схвативъ его за руку, и когда онъ, услышавъ мой шопотъ, посмотрѣлъ на меня, я почувствовалъ, какъ между нами сверкнуло и загорѣлось что-то, какъ искра, свѣтлое, и жгучее, и радостное. И опять отъ этого на душѣ стало такъ, какъ будто и я, и онъ — долго бродили одинокіе, искали другъ друга и, сойдясь, обрадовались.

— Все это очень чудно, — задумчиво произнесъ Коля, но уже совсѣмъ другимъ голосомъ, чѣмъ раньше, — и вы мнѣ кажетесь страннымъ мальчикомъ. О, да, я такъ васъ буду называть: Странный Мальчикъ. Но о томъ, что вы намъ разсказали, я никогда не слыхалъ, не читалъ и мнѣ оно не приходило въ голову. Можетъ-ли быть, — вопросилъ онъ, не то къ нему обращаясь, не то къ себѣ, — чтобы наша жизнь была сномъ, а нашъ сонъ — настоящей жизнью? Но вѣдь гора все-таки есть и я сижу на ней. Сижу-ли? Посмотрите, — онъ взмахнулъ руками, — я бью землю и это вѣдь навѣрное. Скоро насъ позовутъ завтракать. Придетъ толстая Маша. Дома есть мать и она насъ ждетъ. Какъ странно все, что вы говорили. Какъ васъ зовутъ?

— Алеша.

— Мнѣ нравится ваше имя, — важно произнесъ Коля, — но все-таки будьте для насъ «Страннымъ Мальчикомъ». Я, кажется, буду васъ любить. Послушайте, Странный Мальчикъ, я теперь сижу на горѣ и съ вами разговариваю? Или мнѣ это кажется?

— Вамъ кажется, — тихо отозвался Алеша. — Развѣ во снѣ вы такъ-же не видите этой горы, товарищей и все это вамъ не кажется настоящимъ? Во снѣ вы видите свѣтъ, хотя ваши глаза плотно закрыты; вы разговариваете, хотя не раскрываете рта; вы бѣгаете, а между тѣмъ ваши ноги неподвижны. Не правда-ли?

— Это правда! — вскричалъ я.

— Совершенно вѣрно, — подтвердилъ Коля. Только Стена брезгливо фыркнулъ и закурилъ.

— Вотъ видите, — продолжалъ Странный Мальчикъ, — и только проснувшись, вы узнаете, что оно было сномъ и неправдой. Для меня-же обратно. Я знаю: то, что во снѣ со мной — есть истинная правда, и не вѣрю тому, что есть здѣсь. Здѣсь ложь, гадкій сонъ, потому-что жизнь должна быть счастьемъ, а не страданьемъ. «Тамъ» же — правда, и она даетъ счастье. Ахъ, я счастливъ, когда наконецъ засыпаю.

Наступило молчаніе. Мы сидѣли и глядѣли на него и теперь онъ представлялся намъ совершенно инымъ и въ другомъ свѣтѣ. Какъ было дивно… Оборванный мальчикъ, котораго мы хотѣли прибить, онъ былъ теперь больше, чѣмъ равный намъ, и мы крѣпко уважали его. Своей увѣренностью онъ точно убѣдилъ насъ, что онъ сынъ царя. Разговоръ его соотвѣтствовалъ его сану, и нисколько не казалось уже непріятнымъ; что онъ босой. Глядя на него, мы находили его все болѣе милымъ, а черты лица благородными, возвышенными.

— Скучно что-то очень, — произнесъ Степа, зѣвнувъ и перевертываясь на животъ. — Нѣтъ, я уже пойду, — онъ неожиданно вскочилъ на ноги, — а то мнѣ худо отъ батьки придется. Даромъ только, прибѣгъ сюда.

Онъ постоялъ подлѣ насъ, видимо колеблясь, поглядѣлъ на солнце, съ азартомъ почесался, совсѣмъ было уже тронулся, чтобы идти, какъ опять обернулся и, обращаясь къ Странному Мальчику, произнесъ съ насмѣшкой:

— Такъ ты, стало-быть, чортъ, теперь будто спишь?

— Я сказалъ, — отвѣтилъ Странный Мальчикъ.

— Чудно что-то очень. Ну, а я то какъ, значитъ, по твоему: взаправду здѣсь или тоже сонъ твой?

— Вы, можетъ быть, и существуете, но для меня вы — сонъ.

— Такъ… — зловѣще произнесъ Степа, — ну, а какъ я тебя вотъ этакъ тресну кулакомъ по этому мѣсту?

У него загорались постепенно глаза, и руки сжимались въ кулаки.

— Будешь ты кричать или нѣтъ?

— Я никогда не кричу, когда меня бьютъ. Мнѣ, правда, отъ ударовъ больно, но я знаю, что никто меня не бьетъ. Оттого и не кричу.

— А ну, попробую! — съ жестокостью произнесъ Степа, приблизившись къ Странному Мальчику.

Тотъ даже не сдѣлалъ движенія, чтобы защищаться. Коля съ любопытствомъ смотрѣлъ, ожидая, что будетъ. Я только въ волненіи протянулъ руки. Но въ это время Степа размахнулся и изо всей силы нанесъ Странному Мальчику ударъ по лицу. Я крикнулъ отъ ужаса. Алеша покачнулся, съ жалкой гримасой-улыбкой посмотрѣлъ на насъ, провелъ рукой по лицу, и опять уже сидѣлъ ровно, не издавъ ни звука.

Мы всѣ молчали.

— Какіе гадкіе сны бываютъ, — прошепталъ Странный Мальчикъ.

— Я тебя дойму, — озвѣрѣвъ, дикимъ голосомъ вдругъ крикнулъ Степа, — ты у меня закричишь!

— Ну, ты, — не дамъ больше, — сурово вмѣшался Коля и, обращаясь къ Алешѣ, съ важностью сказалъ:

— Странный Мальчикъ, вы выдержали съ честью испытаніе и теперь я вѣрю вашимъ словамъ. Хотите быть моимъ другомъ?

Алеша улыбнулся ему. Я же страдалъ и наслаждался счастьемъ. Степа все стоялъ нахмурившись и исподлобья глядѣлъ на насъ.

— Ну, и чортъ съ вами, — вырвалось у него съ досадой. Онъ плюнулъ и убѣжалъ.

Солнце стояло уже почти надъ головой и безжалостно жгло насъ. Сверху какъ-бы спускался огромный шаръ, наполненный жаромъ, а вдыхаемый воздухъ казался густымъ, нездоровымъ. Раскаленное серебро моря стояло неподвижно, а посреди него, какъ человѣкъ въ пустынѣ, еле передвигалась лодочка. Слѣва отчетливо вырисовывалась невысокая церковь слободы и надъ крестомъ ея летала стая голубей.

— Хочешь играть съ нами? — спросилъ Коля у Страннаго Мальчика. — Но раньше я поведу тебя къ нашему «ключу», гдѣ мы умоемся. Жарко очень.

— Я никогда не играю.

— Какъ не играешь, — вмѣшался я, — развѣ можно не играть?

— Я не люблю играть, — повторилъ Странный Мальчикъ, — я люблю думать. Въ игрѣ нельзя быть свободнымъ. Все мѣшаетъ и отъ всего зависишь. Когда-же я думаю, я совершенно свободенъ. Къ тому-же игра утомляетъ и вмѣсто удовольствія испытываешь слабость. Я очень слабый.

— О чемъ-же ты думаешь? — спросилъ я съ любопытствомъ.

— Обо всемъ. Я сидѣлъ на скалѣ и глядѣлъ на море. Лучшую радость вѣдь получаешь благодаря глазамъ. Я сижу неподвижно и все само, безъ моего усилія, входитъ въ меня. Не только входитъ, но какъ-бы проситъ разрѣшенія войти. Я открываю глаза и вся прекрасная даль входитъ въ меня. Какое море ни широкое, но все-же сжимается, чтобы умѣститься въ моихъ глазахъ…

— Какъ у тебя умно все выходитъ, — съ жаромъ перебилъ я его.

Онъ улыбнулся и продолжалъ:

— Пролетитъ птица, но и она моихъ глазъ не минуетъ, на мигъ войдетъ и полетитъ дальше. Самое большое и самое малое входитъ въ меня и радуетъ. Нужна-ли мнѣ игра?

— Но тебѣ не хочется бѣгать, кричать, охотиться? — спросили мы оба жадно, въ одинъ голосъ, все болѣе поражаясь тѣмъ, что слышали отъ него.

То, что онъ говорилъ, было такъ странно, необычно для насъ. И то, чѣмъ мы жили до сихъ поръ, стало какъ-будто колебаться, становилось какъ-будто чужимъ отъ новыхъ мыслей.

— Нѣтъ, не хочется. Вы посмотрите: мнѣ пятнадцать лѣтъ, а мнѣ едва даютъ двѣнадцать. Я вѣдь слабый, и оттого, вѣроятно, не хочется… Дома я какъ-то слышалъ, что скоро умру. Потому и учиться пересталъ, потому и читать пересталъ.

Со страхомъ мы взглянули на него. Я никогда не видѣлъ мертвыхъ людей, никогда не видѣлъ людей смертельно-больныхъ и никогда не думалъ о смерти. Не думая, какъ-то увѣренъ былъ, что смерть существуетъ для другихъ, насъ же не коснется. О себѣ не говорю. Мнѣ даже дико было-бы подумать, что я могу умереть. Не только потому, что смерть считалась чѣмъ-то невыразимо страшнымъ и что о ней дома говорили шопотомъ и съ ужасомъ: я ненавидѣлъ смерть и инстинктивно боялся ея.

— Ты скоро умрешь? — съ трепетомъ спросилъ я его.

— Слышалъ, какъ говорили, что не долго поживу еще.

— А… а ты не боишься смерти? — блѣднѣя, спросилъ Коля дрожащимъ голосомъ. Оба мы стали боязливо оглядываться назадъ. Казалось все, что кто-то стоитъ за спиной у насъ.

— Я ничего и никого не боюсь, — медленно, какъ-бы желая убѣдить насъ въ томъ же, отвѣтилъ Странный Мальчикъ. — Кого мнѣ бояться? Я вѣдь сынъ царя. Но у меня гадкіе сны, которые преслѣдуютъ меня. Я просыпаюсь сыномъ бѣднаго слѣпого, котораго всѣ и всегда мучаютъ. Мать… ахъ, если-бы вы знали, какъ мы несчастны. Но вотъ придетъ смерть и все перемѣнится. Никогда уже не проснусь я, и вѣчно буду тамъ, гдѣ живу настоящей жизнью. Я люблю смерть, — она благодѣтельница.

— Все это чрезвычайно странно и непонятно, — почти съ отчаяніемъ произнесъ Коля, подумавъ. — Не бойся, Павка, — успокоилъ онъ меня, замѣтивъ, что я сталъ дрожать и схватилъ его судорожно за руку. — Я долженъ поговорить съ папой объ этомъ. Ты ужасно странный мальчикъ. Я такихъ не встрѣчалъ. Но ты мнѣ очень нравишься и, — откровенно прибавилъ онъ, — если бы я не боялся, то сидѣлъ бы съ тобой и разговаривалъ. Такъ интересно все, что ты говоришь, и мнѣ право чего-то стыдно. — Голосъ его оборвался. — Кажется стыдно? — задумчиво переспросилъ онъ себя. — Ты назвалъ Краснаго Монаха. Кто это такой? А Наставникъ? Я готовъ познакомиться съ твоими друзьями и врагами. Я вѣрный… въ дружбѣ.

— Я вѣрю тебѣ, — сказалъ Странный Мальчикъ.

— Кто такой Красный Монахъ и Наставникъ? — спросилъ я.

— Наставникъ, — отвѣтилъ Алеша, — самый добрый, близкій и драгоцѣнный другъ мой. Красный Монахъ — могущественный врагъ нашего царства, — и между Наставникомъ и Краснымъ Монахомъ была вѣчная борьба.

— Ты говоришь была, — произнесъ я, — а теперь?

— Объ этомъ я вамъ когда-нибудь разскажу.

— Развѣ они существуютъ? — спросилъ Коля, положивъ руку на плечо Страннаго Мальчика.

— Конечно. Они существуютъ, но не «здѣсь» а «тамъ», въ царствѣ моего отца. Какая удивительная, прелестная жизнь у насъ. Даже жалко и стыдно видѣть все, что здѣсь. Если-бы вы хоть однимъ глазомъ могли увидѣть, какъ у насъ прекрасно.

— Развѣ тамъ все не такъ, какъ здѣсь? — спросилъ я, все держа Колю за руку.

— О, нисколько не похоже; меньше чѣмъ темная комната похожа на солнце.

— Тамъ училища нѣтъ? — съ недовѣріемъ допытывался я.

Странный Мальчикъ вдругъ засмѣялся.

— Нѣтъ, — произнесъ онъ, ставъ серьезнымъ. — Трудно представить себѣ, что тамъ. Когда-нибудь я вамъ подробно разскажу, какъ живутъ въ нашемъ царствѣ.

Мы молча слушали его. Все было такъ ново и захватывало цѣликомъ. «Вотъ тебѣ и оборванный мальчикъ», — думалъ я, все болѣе чувствуя его превосходство надъ нами. А мы еще хотѣли побить его…

— Ну, разскажи намъ о «Красномъ Монахѣ», — попросилъ, наконецъ, не выдержавъ, Коля.

— Разскажи, пожалуйста, разскажи, — попросилъ и я.

— Хорошо, я разскажу вамъ, — съ готовностью отвѣтилъ Странный Мальчикъ, и мы перемѣнили мѣста, чтобы удобнѣе слушать.

Но въ эту самую минуту раздался острый голосъ Маши, звавшей насъ завтракать. Приходилось отложить слушанье разсказа. Неохотно мы поднялись съ своихъ мѣстъ.

— Ты видишь, насъ зовутъ и намъ нужно идти, — произнесъ Коля. — Посиди, если можешь, и подожди насъ. Послѣ завтрака мы придемъ и ты намъ разскажешь о «Красномъ Монахѣ».

— Я думаю и мнѣ уже пора домой идти. Лучше всего зайди къ намъ, когда будешь свободенъ. У меня славный братъ, и онъ будетъ радъ когда ты придешь. Тогда я разскажу вамъ, если удобно будетъ. А то въ другой разъ когда-нибудь…

— Паничи, Коля! Павлуша! — кричала Маша, надрываясь.

— Сейчасъ, — съ досадой крикнулъ въ отвѣтъ Коля и, подумавъ, сказалъ, — хорошо, я приду къ тебѣ съ Павкой, какъ только мнѣ можно будетъ.

— Вотъ это будетъ славно, — одобрилъ Алеша.

— Такъ мы друзья, — повторилъ Коля снова, — подавая на прощанье руку.

— Друзья, друзья, конечно, — улыбаясь отвѣтилъ Странный Мальчикъ.

Мы стали спускаться, все оглядываясь на Алешу, который быстро вскарабкался на третью площадку и сейчасъ же появился на скалѣ.

— Какой славный мальчикъ, — задумчиво сказалъ Коля, сбѣгая внизъ.

— Ужасно хорошій, — поддержалъ я, — и я люблю его.

— Никогда я такого не встрѣчалъ. Спрошу сегодня у папы кое о чемъ. Навѣрно папа знаетъ.

— Папа все знаетъ, — убѣжденно произнесъ я.

Говоря такъ, мы успѣли спуститься съ горы. Во дворѣ мы еще разъ оглянулись на Страннаго Мальчика. Опять, какъ прежде, не то муха, не то большая птица, не то человѣкъ сидѣлъ на скалѣ. Мы дружески улыбнулись ему, будто онъ могъ увидѣть улыбку, и пошли домой.

— Бабушка, — оживленно произнесъ еще на порогѣ Коля, — скажите: существуемъ ли мы, или намъ это только кажется, а на самомъ дѣлѣ мы спимъ?

— Что такое? — изумилась бабушка, глядя на него во всѣ глаза.

— Существуемъ ли мы, или намъ это только кажется? — повторилъ онъ.

— Ступай лучше умыться, — скомандовала мать, — я тебя такимъ грязнымъ къ столу не пущу.

Противъ обыкновенія Коля не сталъ противорѣчить и пошелъ исполнять приказаніе.

— Умываемся ли мы? — съ недоумѣніемъ произнесъ онъ, стоя передъ умывальникомъ и взглянувъ на меня, — или намъ это только кажется?

Я началъ тихонько дрожать.

— Должно быть, снится, — трепещущимъ голосомъ отвѣтилъ я.

Мы переглянулись. Въ первый разъ въ жизни мнѣ стало страшно отъ того, что я посмотрѣлъ ему въ глаза.

— Глаза ли это? — пронеслось у меня съ ужасомъ.

Я внезапно почувствовалъ, что мы стали чужими, далекими…

— Братъ? Что такое братъ?

Ледяныя струи поползли по моему тѣлу. У меня завертѣлось въ головѣ.

— О чемъ я думаю, зачѣмъ я это думаю? — упрекнулъ я себя, — вѣдь это Коля, Коля! Что такое Коля? А, можетъ быть, мнѣ все это снится. Гдѣ это я теперь?

Я вздохнулъ и оглянулся. Коля уже намылилъ лицо и руки, и тамъ, гдѣ были его глаза, лежали большіе комки бѣлой пѣны.

Я сдѣлалъ умоляющій жестъ и какъ-то весь сжался.

— Это ты, Коля? — тихо спросилъ я. — Не будемъ говорить объ этомъ, — прибавилъ я сейчасъ же.

— Не будемъ, — равнодушно отвѣтилъ онъ.

Стало какъ-то очень скучно въ комнатѣ, и плескъ воды раздражалъ, какъ будто кто-то царапалъ тѣло въ одномъ мѣстѣ не переставая. Мы молча докончили умыванье и пошли въ столовую. Тамъ было темновато отъ полузакрытыхъ ставней. Коля еще разъ спросилъ:

— Мама, живемъ ли мы, или это только сонъ, гадкій сонъ?

— Что это за глупые вопросы, Коля; вотъ, возьми яйцо.

— Это яйцо?

Онъ внимательно осмотрѣлъ его, точно впервые увидѣлъ; долго вертѣлъ въ рукахъ и, наконецъ, лѣниво разбилъ.

— Какъ будто яйцо, — тихо произнесъ онъ, — а можетъ быть его совсѣмъ и нѣтъ.

Онъ задумался и молча ѣлъ. Я осмотрѣлъ свой хлѣбъ, попробовалъ его и спросилъ:

— Бабушка, это хлѣбъ? Что такое хлѣбъ?

Здѣсь я не такъ боялся и мнѣ было легко.

— Да что это съ ними сегодня?! — разсердилась мать. — Ѣшьте скорѣе. У Маши постирушка и ей нужно дать прибрать.

Мы начали ѣсть. Молча, безъ шума, безъ крика прошелъ завтракъ. Мать не могла надивиться нашей сдержанности.

— Вотъ такими, — произнесла она, обращаясь къ бабушкѣ, — я ихъ обожаю. Какъ пріятно, когда завтракъ проходитъ безъ огорченій.

Мы не дослушали конца ея разсужденій и отправились въ свою комнату. Тамъ Коля улегся на кровати, а я сѣлъ у окна и сталъ смотрѣть на дворъ. На скалѣ уже никого не было.

— Никого нѣтъ на скалѣ, — съ сожалѣніемъ произнесъ я.

— Я такъ и зналъ, — отвѣтилъ Коля, — но мы пойдемъ къ нему. Только бы мама объ этомъ не узнала.

Потомъ мы молчали долго, все думая о томъ же.

— Удивительно?! — произнесъ, наконецъ Коля.

Я живо обернулся и сейчасъ же пересѣлъ къ нему.

— Что ты, Павлуша, думаешь о немъ?

— Мнѣ жаль, что Степа его ударилъ.

— Нѣтъ, не то, — съ нетерпѣніемъ оборвалъ онъ меня, — живемъ ли мы, или это намъ кажется, а мы спимъ. Что такое жизнь, Павка?

Я не могъ сразу отвѣтить на этотъ вопросъ, молчалъ и думалъ.

— Жизнь, — сказалъ, наконецъ, я, — жизнь это… жизнь. Какъ странно, Коля, что мы никогда объ этомъ не думали…

— Я бы у учителя спросилъ, — отозвался онъ, — но навѣрное и тотъ не знаетъ. Странный Мальчикъ умнѣе всѣхъ ихъ. Учитель интересуется, выучилъ ли я басню, рѣшилъ ли я задачу. Задача? За-да-ча, — повторилъ онъ раздѣльно, — развѣ это имѣетъ какой-нибудь смыслъ? Но вѣдь тогда и учителя нѣтъ, и если онъ мнѣ является во снѣ, то только, чтобы спросить или объяснить задачу. Какъ же человѣкъ, который мнѣ снится, можетъ знать, что такое жизнь?

— Мнѣ страшно, Коля, — дрожа выговорилъ я, хватаясь по обыкновенію за него.

Онъ какимъ-то страннымъ взглядомъ смѣрилъ меня и вдругъ засмѣялся:

— Но вѣдь и ты, Павлуша, сонъ мой; почему же мнѣ жалѣть, что ты боишься.

— Коля, перестань, я боюсь! говорю тебѣ, мнѣ страшно. Все это неправда. Ты Коля, а я твой братъ и папа нашъ, а другое, можетъ быть, и сонъ. Но мы, мы не во снѣ, мы на самомъ дѣлѣ. Не говори больше, Коленька. Вотъ я держу тебя за руку. Ты чувствуешь, что я держу ее. Нельзя много думать. Странный Мальчикъ насъ обманулъ. Ахъ, зачѣмъ мы его слушали, — вырвалось у меня съ тоской.

— А что, — вдругъ произнесъ Коля, слѣдя за своей мыслью, — а что если и Странный Мальчикъ нашъ сонъ? Что Павлуша? Какъ ты думаешь? Вотъ такъ ловко вышло!

Онъ засмѣялся успокоеннымъ смѣхомъ, и я съ радостью въ душѣ, но со слезами на глазахъ, сталъ улыбаться.

— Значитъ, — рѣшилъ Коля, — такъ. Его нѣтъ — онъ нашъ сонъ, и разсказалъ онъ намъ, что насъ нѣтъ, а мы ему снимся. Что… Я ничего уже не понимаю…

Онъ внезапно пересталъ смѣяться и замолчалъ. Также внезапно онъ прижался ко мнѣ и тихо шепнулъ:

— Я боюсь, Павлуша!.. Я смертельно боюсь, милый мой. Кто сонъ: онъ или я, или мы всѣ — сонъ? Можетъ быть есть какое-нибудь могущественное существо, которое спитъ теперь и всѣ мы — съ папой, съ горой — снимся ему…

Какъ будто длинная и холодная игла прошла сквозь меня отъ головы къ ногамъ. Не ужасъ, а что-то большее, не счастье, а что-то безконечно ослѣпительнѣе, испыталъ я при звукахъ этого родного жалобнаго голоса.

— Пойдемъ къ мамѣ! — вскричалъ я, — пойдемъ, гдѣ свѣтло, гдѣ люди. Я не хочу, чтобы мы здѣсь оставались. Пойдемъ, пойдемъ!!.

И мы съ дикимъ воплемъ выбѣжали изъ дѣтской…

Но я ошибся. Мы долго не забывали этого, и многіе годы подъ-рядъ нѣтъ-нѣтъ и — эти сумасшедшія мысли приходили и безпокоили. Онѣ приходили наводили безумный страхъ, мучили, терзали меня и исчезали такъ же невѣдомо, какъ внезапно приходили.

Алеша круто повернулъ мой душевный міръ.