Нѣмецкіе поэты въ біографіяхъ и образцахъ. Подъ редакціей Н. В. Гербеля. Санктпетербургъ. 1877.
1. Зимняя ночь. — П. Вейнберга
2. Весеннее утро. — П. Вейнберга
3. Вечеръ. — А. Апухтина
4. Свиданіе. — А. Плещеева
5. Весенній привѣтъ. — А. Плещеева
6. Трое цыганъ. — М. М.
7. Совѣтъ и желаніе. --М. М.
8. Пѣсня португальскаго переселенца. — И. Гольцъ-Миллера
9. Похороны нищей — Д. Михаловскаго
10. Анна. — Д. Михаловскаго
11. Иванъ Жижка. — П. Вейнберга.
Николай Стреленау, извѣстный болѣе подъ своимъ псевдонимомъ «Ленау», родился 13-го августа 1802 года въ Чададѣ, небольшой венгерской деревнѣ близь Темешвара, но провёлъ своё дѣтство и юность въ Офенѣ, куда переселился его отецъ, вскорѣ послѣ рожденія будущаго поэта, для возстановленія своего здоровья. Первоначальное образованіе получилъ онъ въ мѣстной латинско-нѣмецкой школѣ, а по переѣздѣ его матери съ своимъ вторымъ мужемъ (отецъ его умеръ раньше) въ Токай въ тамошнемъ высшемъ училищѣ. На восемнадцатомъ году онъ отправился въ Вѣну, чтобы прослушать тамъ курсы философіи и права, но не одна изъ этихъ наукъ не пришлась ему по вкусу — и онъ перешолъ на медицинскій факультетъ, для чего перебрался въ Пресбургъ. Но и изученіе медицины не удовлетворило пытливаго духа Ленау, хотя онъ и занимался ею такъ усердно, что вскорѣ совершенно разстроилъ своё здоровье. Чтобы поправить его, онъ отправился въ Австрійскіе Альпы, гдѣ провёлъ нѣсколько счастливыхъ мѣсяцевъ въ бесѣдѣ съ музами. Затѣмъ онъ переѣхалъ въ Гейдельбергъ, для довершенія своего медицинскаго образованія. Въ 1832 году овладѣло имъ страстное желаніе отправиться въ Америку, что онъ и исполнилъ въ томъ же году; но не найдя тамъ того, что найдти предполагалъ, возвратился въ слѣдующемъ году въ Европу. Съ этого времени онъ жилъ поперемѣнно то въ Вѣнѣ, то въ Ишлѣ, то въ Штутгартѣ. Въ Вѣнѣ онъ влюбился въ жену своего друга, но съумѣлъ побѣдить свою страсть и съ растерзаннымъ сердцемъ покинулъ столицу. Впослѣдствіи, во время его пребыванія въ Штутгартѣ, одна очень молодая и красивая дѣвушка произвела на него сильное впечатлѣніе. Счастливый ея взаимностью, онъ уже мечталъ о спокойной и счастливой жизни, когда въ 1844 году онъ совершенно неожиданно впалъ въ сумасшествіе. Проживъ послѣ того ещё шесть лѣтъ, Ленау скончался 22-го августа 1850 года въ сумасшедшемъ домѣ въ Обердёблинѣ, близь Вѣны.
«Ленау», говоритъ Шерръ, "соединяетъ въ себѣ женски-прекрасное сердце съ мужески-твёрдымъ духомъ, который укрѣпляетъ слишкомъ мягкія чувства перваго въ огнѣ полнаго мысли вдохновенія и въ пламени гнѣва, и тоску и печаль собираетъ въ мужественное желаніе жить «пламенно-быстрою и вольною жизнью молніи». Живопись и символика природы составляютъ главныя средства, которыми дѣйствуетъ лирика Ленау. Чистѣйшіе цвѣты ея благоухаютъ въ его «Schilfliedern» и «Лѣсныхъ пѣсняхъ». Его живопись природы вовсе не простое изображеніе, но она совершенно своеобразно отражаетъ таинственное взаимодѣйствіе между жизнью природы и жизнью человѣческой души. Его символическое пониманіе силъ природы и ихъ обнаруженій нолю глубокихъ взглядовъ, которые съ особенною любовью обращаются къ тому, что обыкновенно понимаютъ подъ тёмною стороною природы. Но изъ тёмныхъ областей философскихъ проблемъ поэтъ вдругъ извлекаетъ превосходные рои пRсень, которыя гордо и вмRстR граціозно проносятся черезъ таинственныя бездны, вынося далеко свRтящіеся перлы мыслей. Свою способность эпической индивидуализаціи и энергическаго изображенія Ленау мастерки доказалъ въ своихъ романсахъ: «Die Haideschenke», «Die Werbung», «Три Цыгана», «Mischka» и въ собраніяхъ романсовъ: «Клара Гебертъ» и «Жижка». Большія произведенія Ленау, «Фаустъ», «Савонарола» и «Альбигойцы», ясно показываютъ ходъ развитія поэта. Въ «ФаустR» (кромR отдRльныхъ мRстъ, въ цRломъ это произведеніе слабо) полускептическій, полувRрующій ухъ ощупью ищетъ себR точку опоры въ убRжденіи, не имRя силы удержаться за неё; «Савонарола», произведеніе законченное и безупречное въ художественномъ отношеніи, показываетъ въ поэтR недовольство новRйшими философскими системами, въ противоположность которымъ онъ наконецъ охотнRе склоняется къ вRрR; въ «Альбигойцахъ» это стRсненіе побRдоносно уничтожено, но въ сущности Ленау здRсь не сталъ выше подкапывающагося скептицизма, безпощадно прерывающаго всR связи съ прошедшимъ. Прежде чRмъ его постигла страшная судьба Гёльдерлина, онъ написалъ еще «Донъ-Жуана».
На русскомъ языкR, кромR переводовъ множества мелкихъ стихотвореній, балладъ и двухъ поэмъ, «Жижка» и «Анна», существуетъ цRлое собраніе его стихотвореній въ переводR А. Чижова, изданные въ 1862 году въ МосквR, подъ заглавіемъ «Стихотворенія Ленау».
I.
ЗИМНЯЯ НОЧЬ.
Спитъ воздухъ, скованный морозными цRпями;
СнRгъ у меня хруститъ зловRще подъ ногами;
Дыханіе моё клубится паромъ; лёдъ
м На нR, вокругъ меня. Вперёдъ, смRлRй вперёдъ!
Какое страшное, могильное молчанье!
На ели старыя луна струитъ сіянье,
И, жаждою томясь забыться въ вRчномъ снR,
ВRтвями внизъ къ землR склоняются онR.
Зима, пройди мнR въ грудь и тамъ, безъ сожалRнья,
НавRки заморозь всR дикія волненья,
ВсR страсти бурныя, чтобъ и въ душR моей!
Всё умерло, какъ здRсь, среди глухихъ іюлей.
П. Вейнбергъ.
II.
ВЕСЕННЕЕ УТРО.
Соловьи и розы, пRсни, ароматъ!
Тщетно ваши чары радость мнR сулятъ.
Ахъ. не жмитесь нRжно къ сердцу моему,
Не пускайте свRта въ мрачную тюрьму!
Много измRнилось, многаго ужь нRтъ
Съ той поры, какъ съ вами бRдный вашъ поэтъ
Распростился. Долго по щекамъ ого
Шла слезами осень счастья моего.
Наконецъ настала и зима. Морозъ
Въ сердце мнR пробрался; что осталось слёзъ
Изсушилъ онъ разомъ — и въ оковахъ льда
ВсR цвRты надежды сгибли навсегда.
Ароматъ и пRсни, птицы и цвRты,
Чары юной жизни, свRжей красоты!
Не напоминайте нRжной лаской мнR,
Что одинъ на свRтR я — чужой веснR.
П. Вейнбергъ.
III.
ВЕЧЕРЪ.
Вечеръ бурный и дождливый
Гаснетъ: всё молчитъ кругомъ;
Только грустно шепчутъ ивы,
Наклоняясь надъ прудомъ.
Я покинулъ край счастливый…
Слёзы жгучія тоски,
Лейтесь, лейтесь! Плачутъ ивы,
ВRтеръ клонитъ тростники.
Ты одна сквозь мракъ тоскливый
СвRтишь, другъ, мнR иногда,
Какъ сквозь плачущія ивы
СвRтитъ вечеромъ звRзда.
А. Апухтинъ.
IV.
СВИДАНЬЕ.
Тяжолыя чорныя тучи
ВисRли съ небесныхъ высотъ;
По старому саду съ тобою
Ходили мы взадъ и вперёдъ.
За тучами спрятались звRзды:
Темна была ночь и душна.
Казалось, она для печали,
Какъ наша любовь, создана.
Когда же тебR на прощаньи:
«Спокойная ночь!» я сказалъ,
Обоимъ отъ полнаго сердца
Я смерти въ тотъ мигъ пожелалъ.
А. Плещеевъ.
V.
ВЕСЕННІЙ ПРИВѢТЪ.
Солнышкомъ весеннимъ снова міръ согрRтъ.
Вотъ приноситъ нищій-мальчикъ мнR букетъ.
Больно мнR, что первый твой привRтъ, весна,
Приносить намъ бRдность грустная должна!
Но залогъ прекрасный лучшихъ, ясныхъ дней
Сталъ въ рукахъ несчастья мнR ещё милRй.
И страданья наши такъ должны принесть
Новымъ поколRньямъ лучшей жизни вRсть!
А. Плещеевъ.
VI.
ТРОЕ ЦЫГАНЪ.
Степью песчаной нашъ грузный рыдванъ
Еле тащился. Подъ ивой,
Рядомъ съ дорогою, трое цыганъ
Расположились лRниво.
Въ огненныхъ краскахъ заката лежалъ
Старшій съ лубочною скрипкой:
Буйную пRсню онъ дико игралъ
Съ ясной, безпечной улыбкой.
Трубкой дымилъ надъ собою другой,
Дымъ провожая глазами,
Счастливъ — какъ-будто нRтъ доли мной
Лучше, богаче дарами.
Третій, раскинувшись, сладко заснулъ;
Надъ головою висRла
Лютня на ивR. По струнамъ шелъ гулъ,
По сердцу грёза летRла.
Пусть изъ-за пёстрыхъ заплатъ, изъ прорRхъ
Голое тRло сквозится:
Всё на лицR у нихъ гордость и смRтъ,
Сколько судьба ни грозится.
Вотъ отъ кого довелось мнR узнать,
Какъ тебя, доля лихая,
Дымомъ развRять, проспать, проиграть,
Міръ и людей презирая.
Глазъ я не могъ отвести отъ бродягъ.
Долго мнR будутъ всё сниться
Головы въ чорныхъ косматыхъ кудряхъ,
Тёмныя, смуглыя лица.
М. М.
VII.
СОВѢТЪ И ЖЕЛАНІЕ.
"Не живи такъ быстро, такъ мятежно!
Посмотри — ещё весна кругамъ.
Къ сердцу радость ластится такъ нRжно;
Ты жь блRднRешь, вянешь съ каждымъ днёмъ.
«Не на долго розы увядаютъ:
Лишь пахнётъ весной — цвRтутъ опять;
Соловьи въ лRса къ намъ прилетаютъ
И поютъ… иль ихъ не хочешь ждать?»
— Не хочу. Пусть жизнь скорRй промчится
Вольно, бурно, страстью и огнёмъ!
Пусть угасну я, какъ та зарница,
Что, сверкнувъ, исчезла за холмомъ!
М. М.
VIII.
ПѢСНЯ ПОРТУГАЛЬСКАГО ПЕРЕСЕЛЕНЦА.
Прости, родимый край! Въ послRдній разъ поклонъ
ТебR я шлю. Глупецъ лишь малодушно
Цалуетъ деспота пяту — и только онъ
Его велRніямъ внимать готовъ послушно.
Ребёнкомъ сладко а въ твоихъ объятьяхъ слалъ —
Ты далъ мнR всё, что тRшитъ въ дRтства годы,
Потомъ ты юношR возлюбленную далъ
И только мужу дать не могъ свободы.
Въ горахъ заслыша стадо дикое, стрRлокъ
Ложится быстро на земь, выжидая
Пока стремительно, какъ бRшенный потокъ,
Опасная промчится мимо стая.
Такъ падаешь ты ницъ, о родина моя,
При шумимъ твоего владыки приближеньи,
И смирно ждёшь, дыханье робко притая,
Пока шаги его замолкнутъ въ отдаленьи.
Лети жъ, корабль, какъ тучка по лазури дня,
Въ тR страны, гдR огонь божественный пылаетъ!
О, море, море! смой ту пропасть, что меня
ДоселR отъ свободы отдRляетъ!
Ты, новый свRтъ, свободный свRтъ, объ чей
ЦвRтущій беретъ, брызгами сверкая,
Волна тираніи бьётъ въ немощи своей,
Моё отечество — привRтствую тебя я!
И. Гольцъ-Миллеръ.
IX.
ПОХОРОНЫ НИЩЕЙ.
Въ одеждахъ чорныхъ, по два въ рядъ,
И съ миной равнодушной,
Носильщики стащить спRшатъ
Твой гробъ къ могилR душной.
Тамъ — въ этомъ ящикR гниломъ,
Сведя свой счётъ съ судьбою,
Спи, бRдная, покойнымъ сномъ
Спокойно подъ землёю.
Никто не вздумалъ проводить
Тебя въ твой путь печальной
И бRдный нищей прахъ почтить
Своей слезой прощальной —
Оплакать въ нуждR и борьбR
Угаснувшія силы;
Лишь нищета вRрна тебR
Осталась до могилы:
Людская скаредность тряпьёмъ
Твой трупъ едва прикрыла
И крестъ поломанный, при томъ,
На гробъ твой положила.
Но ты мертва, твой прахъ лежитъ
Не мысля, не страдая,
И ужь тебя не оскорбитъ
НасмRшка эта злая.
Ты нRкогда цвRла красой,
Тобой всR любовались,
Друзей имRла много ты —
Куда жь они дRвались?
Съ тобой знакомствомъ всякъ изъ нихъ
Такъ дорожилъ, гордился —
Что жь ни одинъ въ послRдній мигъ
Съ тобою не простился?
Д. Михаловскій.
X.
АННА.
1.
Красотой своей любуясь,
Анна въ озеро глядитъ,
Видитъ тамъ свой чудный образъ —
И въ восторгR говоритъ:
"Образъ милый и прелестный,
Полный дивной красоты,
ОтвRчай мнR: неужели
На меня походишь ты?
"НRтъ! весь міръ меня увRрить
Никогда бы не съумRлъ,
Чтобъ такой румянецъ чудный
На моихъ щекахъ горRлъ.
"Мой ли это ротъ прекрасный,
Этотъ шолкъ густыхъ волосъ?
Но — я вижу — ты какъ-будто
Тотъ же дRлаешь вопросъ.
"О, вода, кристаллъ прозрачный!
Ты повRдай правду мнR:
Мой ли образъ ты лелRешь
Въ голубой своей волнR?
«То мои ли очи свRтятъ
Въ ней лучами и огнёмъ,
Иль я вяжу душу неба
Въ свRтломъ зеркалR твоёмъ?»
Анна къ озеру склонилась
У зелёныхъ береговъ
И съ груди своей прекрасной
Лёгкій сбросила покровъ —
И съ восторгомъ созерцаетъ
Отраженіе своё:
Чудный образъ смотритъ тоже
Съ изумленьемъ на неё.
Наклонившись надъ водою,
Анна радости полна,
Что, чRмъ ближе, тRмъ прекраснRй,
ОбольстительнRй она.
«О, когда бы мнR такою
Оставаться навсегда,
Чтобъ хранила этотъ образъ
Эта чистая вода!»
Чу! повRялъ вRтеръ шумный,
Мчась на горы и на долъ;
Онъ погнулъ тростникъ прибрежный,
Гуломъ по лRсу пошолъ.
Всю поверхность водяную
Взволновалъ его полётъ —
И исчезло отраженье
Въ бRлой пRнR тёмныхъ водъ.
Грустнымъ взоромъ смотритъ Анна
Въ глубь померкнувшихъ зыбей…
Вдругъ какая-то старуха
Появилась передъ ней.
На красавицу съ привRтомъ
И участіемъ глядитъ,
Головою ей киваетъ
И со вздохомъ говоритъ:
"ВRтеръ образъ твой разрушилъ
Въ свRтломъ зеркалR воды:
Въ жизни — дRти уничтожатъ
Красоты твоей слRды.
"Эта истина извRстна!
Помни, милая, о ней:
Лучшей пищей служитъ дRтямъ
Красота ихъ матерей.
"Приходи, когда посмRешь,
ПослR первыхъ же родовъ,
Въ свRтломъ озерR глядRться
Съ этихъ самыхъ береговъ.
"Приходи — и ты увидишь
Съ тайнымъ ужасомъ тогда,
Что твои повисли груди,
Какъ пустые невода.
"И спроси тогда свой образъ,
Устремивъ пытливый взглядъ:
Что я вижу: эти формы
РазвR мнR принадлежатъ?
"Эти блёкнущія щёки,
Эти впалые глаза!
Не одна тогда прольётся
Изъ очей твоихъ слеза.
"Слушай: я тебя съумRю
Отъ дRтей заворожить.
Приходи сюда, когда ты
Будешь замужъ выходить.
«Хочешь?» — «Да!» сказала Анна,
Съ дрожью слыша эту рRчь:
«Я приду, когда ты можешь
Красоту мою сберечь.»
2.
Подъ окномъ прекрасной Анны
Рыцарь пRлъ во тьмR ночной,
Въ струны цитры ударяя:
"Хочешь быть моей женой?
"У меня есть лRсъ и замокъ,
Нивы съ жатвой золотой,
Есть луга, стада и сердце
Уязвлённое тобой.
"Данъ я камней драгоцRнныхъ,
Данъ я жемчугу тебR
И добытые мной лавры
Съ басурманами въ борьбR.
"Завтра солнце засіяетъ,
Яркимъ золотомъ горя:
Пусть оно для насъ освRтитъ
Путь къ ступенямъ алтаря.
«Вотъ кольцо на вRткR розы —
Въ знавъ, чтобъ ты моей была!»
СRлъ въ сRдло, коня пришпорилъ —
И умчался, какъ стрRла.
Снявъ кольцо, вдругъ Анна слышитъ
Шумъ раздвинутыхъ вRтвей
И шаговъ чуть внятный шорохъ,
Приближающійся къ ней.
МRсяцъ, звRзды скрылись въ тучахъ,
Какъ свRтлякъ изъ темноты;
Потайной фонарь сіяетъ
Сквозь цвRтущіе кусты.
И знакомая старуха
Передъ Анною стоитъ.
Станъ ея глубокой тьмою,
Точно мантіей, покрытъ;
Лишь лицо ей освRщаетъ
БлRдный свRтъ отъ фонаря
И въ глазахъ ея трепещетъ,
Яркимъ отблескомъ горя.
Точно плача о невRстR,
О грозящей ей судьбR,
Тихо шепчетъ ей старуха:
"Горе, бRдная, тебR!
"Ты взяла кольцо красавца
И оно тебR грозитъ,
Что твой розовый румянецъ
Съ нRжныхъ щёкъ твоихъ сбRжитъ.
«Ну, иди за мной!» И обR,
Ничего не говоря,
Идутъ къ мельницR, стоящей
Средь глухого пустыря.
Тамъ онR остановились;
Говоритъ ворожея:
«Ты вRдь хочешь быть безплодной,
Такъ ли, милая моя?»
«Да!» и входитъ по ступенямъ
За старухою она.
Крылья мельницы недвижны;
СвRтитъ полная луна.
Семь пшеничныхъ тёмныхъ зёренъ
ВRдьма старая взяла
Изъ мRшка, кольцо невRсты
Съ пальца нRжнаго сняла,
Говоря: «не обратись ты,
Анна, къ помощи моей —
У тебя бы въ этомъ бракR
Было семеро дRтей.»
Сквозь кольцо на круглый жорновъ
ВRдьма бросила зерно:
ЗашумRли вдругъ колёса,
Не шумRвшія давно.
ВRтеръ свищетъ, крылья машутъ,
Жорновъ мелетъ… иль то сонъ?
Съ содроганьемъ Анна слышитъ
Тихій, точно дRтскій, стонъ.
Снова мельница недвижна,
Какъ въ могилR всё молчитъ,
Только сердце Анны бьётся
И порывисто стучитъ.
Вотъ ещё зерно упало —
ВRтеръ вдругъ опять подулъ:
И на мельницR раздался
Снова стукъ, и трескъ, и гулъ.
Снова жорновъ трётъ и мелетъ,
ВRтеръ свищетъ и шумитъ:
Снова тихій плачъ ребёнка
Сердце дRвушки щемитъ.
Такъ семь разъ бросала вRдьма
За зерномъ зерно — и вновь
Плачъ былъ слышенъ и у Анны
Ныло сердце, стыла кровь.
ВRдьма кончила. Настала
Гробовая тишина;
Надъ пустынною равниной
СвRтитъ полная луна.
И, съ хихиканьемъ къ невRстR
Повернувъ свое лицо,
Говоритъ колдунья АннR,
Возвращая ей кольцо:
«Ну, теперь не безпокойся:
Не имRть тебR дRтей,
Счастья матери не вRдать,
Счастья, полнаго скорбей!»
И домой передъ разсвRтомъ
Анна съ трепетомъ спRшитъ;
Боязливо оглянулась —
НRтъ старухи, всё молчитъ.
3.
О ночной прогулкR Анны
Если бъ зналъ и вRдалъ міръ —
Не готовился бы въ замкR
Этотъ шумный брачный пиръ.
Трое сутокъ длилась травля:
Въ дебряхъ, пустошахъ лRсныхъ
Раздавались звуки рога,
Съ лаемъ гончихъ и борзыхъ.
Много съ воздуха упало
Дикихъ птицъ, и не одинъ
Красный звRрь тамъ былъ затравленъ
Средь овраговъ и тRснинъ.
Вотъ олень, краса пустыни,
Распростёртый на травR:
ЦRлый кустъ роговъ вRтвистыхъ
У него на головR.
Точно, мчась сквозь чащу лRса,
Этотъ кустъ онъ оторвалъ
И съ собою къ мRсту смерти
На рогахъ своихъ причалъ.
Рано утромъ къ замку гости
На коняхъ своихъ верхомъ,
Собрались, чтобъ за невRстой
Ѣхать вмRстR съ женихомъ.
Красотой сіяетъ Анна,
Точно свRтъ съ собой несётъ —
И её вездR встрRчаетъ
Крикомъ радостнымъ народъ.
Самъ священникъ съ изумленіемъ
На красавицу глядRлъ
И, её благословляя,
На минуту онRмRлъ.
Рыцарь счастливъ. Только ею
Думы Эриха полны:
Небо цRлое онъ видитъ
Въ красотR своей жены.
Анна тоже всRмъ довольна:
Пёстрой свадебной толпой,
И своимъ вRнчальнымъ платьемъ,
И супругомъ, и собой.
Скоро пиръ начался шумный.
Звуки музыки гремятъ,
Звонъ бокаловъ, поздравленья,
Говоръ, крикъ: «ура!» «виватъ!»
Но настала ночь — и Анной
ОвладRла туча думъ,
И она съ тоскливымъ сердцемъ
Слышитъ водъ знакомыхъ шумъ.
Тусклы кажутся ей свRчи,
Воздухъ душенъ, отягчёнъ —
И до слуха новобрачной
Долетаетъ тихій стонъ.
4.
День за днёмъ, семь лRтъ промчать,
Точно волны, чередой;
Наступила годовщина
Этой свадьбы роковой.
ВсR въ восторгR превозносятъ
Анны чудную красу;
Анна это принимаетъ,
Какъ цвRтокъ свою росу.
Безупрёчна, кромR мужа
Холодна она для всRхъ;
Но на совRсти у Анны
Есть одинъ тяжолый грRхъ.
Часто съ суетнымъ восторгомъ,
Удалившись въ свой покой,
Анна въ зеркало глядится
И любуется собой.
Въ пышномъ платьR, въ брилліантахъ
Долго такъ она стоитъ;
Но какой-то тайный холодъ
Вдругъ ей члены леденитъ.
Нестеришгь ей шорохъ платья,
БездRлушекъ блескъ и звонъ:
АннR чудится пустыня,
Полный мRсяцъ, тихій стонъ.
Хороша она какъ прежде,
Мужъ тоскуетъ иногда,
Что любовь его безплодна,
Жизнь изчезнетъ безъ слRда.
Въ эту ночь, съ крестинъ какихъ-то
Возвращался домой,
Эрихъ, въ думу вогружонный,
Ѣхалъ слRдомъ за женой.
Полный мRсяцъ съ выси неба
Имъ дорогу освRщалъ
И причудливыя тRни
ЛRсъ таинственный бросалъ.
На пустынную равнину
Оба въRхали они:
ЗдRсь старуха колдовала
Надъ невRстой въ оны дни.
На пустырь съ небесъ глубокихъ
Льётся яркій лунный свRтъ.
Вдругъ съ испугомъ видитъ рыцарь,
Что отъ Анны тRни нRтъ.
Только лошадь тRнь бросаетъ.
Эрихъ вздрогнулъ: "ГдR жена?
Не упала ли, бRдняжка,
Съ ретивого скакуна?
«НRтъ, сидитъ! О, Боже правый!
ВRдьма ты!» кричитъ онъ ей:
«Ты безъ тRни: я лишь вижу
ТRнь отъ лошади твоей!»
Безъ отвRта мчится Анна,
Трепеща передъ луной,
Предъ разгнRваннымъ супругомъ,
Предъ небеснымъ Судіёй.
Дома Анна повалилась
Въ ноги мужу своему
И въ слезахъ, съ мольбой, съ рыданьемъ,
Разсказала всё ему.
И, съ жены своей прекрасной
Не сводя суровыхъ глазъ,
Съ отвращеніемъ и гнRвомъ
Слушалъ онъ ея разсказъ.
И напрасно мRсяцъ ясный
Въ окна комнаты сіялъ
И красавицу съ любовью
Яркимъ свRтомъ озарялъ.
Всё для Эриха исчезло,
Что любилъ онъ прежде въ ней:
Тайнымъ ужасомъ смRнился
Сладкій трепетъ прежнихъ дней.
«О, чудовище!» вскричалъ онъ:
"Пропади краса твоя,
Похитительница жизней,
Тварь, коварная змRя!
"Вонъ, обманщица, отсюда!
Ты сквернишь мой домъ родной!
Мучься въ нуждR, гибни въ горR!
Будь проклятье надъ тобой!
«Вонъ! Тебя ничто не въ силахъ
Отъ погибели спасти,
Какъ вотъ этотъ полъ не можетъ
СвRжихъ розъ произвести.»
5.
Одиноко, ницъ упавши
На траву, въ лRсной глуши,
Анна сдерживаетъ вопли,
Скорбь истерзанной души.
Грудь вздымается неровно,
За слезой бRжитъ слеза —
И, рыдая, Анна прячетъ
Въ мягкій мохъ свои глаза.
Шопотъ вRтра вызываетъ
Крикъ раскаянія въ ней,
И напрасно катитъ волны
Мимо грRшницы ручей.
НRтъ для ней утRхъ въ природR:
Анна чувствуетъ, что связь
Между ней и всRмъ живущимъ
Невозвратно порвалась.
Въ этомъ день семь лRтъ минуло
Съ той поры, какъ понесла
Анна кару и изъ замка
Мужемъ изгнана была.
Семь ужь лRтъ она томится
Угрызеньемъ, нищетой,
И, отвергнутая всRми,
Ходитъ по міру съ сумой.
Мукъ, болRзней материнскихъ
Не извRдала она,
Но отъ жизни полной горя
Точно мёртвая блRдна.
Вотъ она приноднялася
Съ безнадежною тоской —
И въ лучахъ зари вечерней
Видитъ старца предъ собой.
«Анна, встань, довольно плакать»,
Старецъ тотъ заговорилъ:
"Для твоей безмRрной скорби
Часъ пощады наступилъ.
«Встань! иди за мной!» И Анна,
Съ послушаніемъ нRмымъ,
По глухимъ тропинкамъ лRса
Молча слRдуетъ за нимъ.
На вечернемъ тихомъ небR
Яркій пурпуръ поблRднRлъ;
На вершинахъ тёмныхъ сосенъ
Лучъ послRдній догорRлъ.
Вотъ и ночь — ни зги не видно,
Лишь сквозь вRтви иногда
Промелькнётъ своимъ мерцаньемъ
Одинокая звRзда.
Такъ идутъ они сквозь чащу,
Пробираясь въ тишинR —
И пришли они къ часовнR
Въ тёмной лRса глубинR.
Тихо, мёртвое молчанье
Въ той часовнR; но она,
Посреди густого мрака,
Вся внутри освRщена.
И старикъ несчастной АннR
Говоритъ: «не унывай!
ТRхъ, кого ты тамъ увидишь,
О прощеньи умоляй.»
Анна входитъ боязливо,
Съ робкимъ трепетомъ колRнъ;
Грустнымъ эхомъ отдаётся
Шагъ ея средь ветхихъ стRнъ.
Кто-то шепчетъ имя Анны
И стоятъ у алтаря,
Безъ подсвRчниковъ, семь свRчекъ,
Чистымъ пламенемъ горя.
Безъ цRпей паникадило
Сверху въ воздухR виситъ:
Всё о полномъ запустRньи
Въ той часовнR говоритъ.
Треснулъ сводъ, дрожатъ ступени,
Напрестольной ризы нRтъ:
Видно, что не совершалась
Служба здRсь ужъ много лRтъ.
И видRнье видитъ Анна:
Вереницею лучей
Семь фигуръ воздушныхъ, свRтлыхъ
Промелькнули передъ ней —
И, скрестивъ безмолвно руки,
Въ умиленіи нRмомъ
Опустились на колRни
Предъ забытымъ алтарёмъ.
Анна съ трепетомъ подходитъ
Къ этимъ призракамъ и имъ
Говоритъ, съ мольбой глубокой
И рыданіемъ глухимъ:
«Вы, которымъ я, злодRйка,
Въ міръ явиться не дала,
Вы, которыхъ я отъ жизни
До зачатья отняла,
Отъ заботъ и наслажденій
Отъ печалей и утRхъ,
Не рождённыя сироты,
Вы простите ль мнR мой грRхъ?»
ТR съ улыбкою киваютъ,
Въ знакъ прощенья, головой:
И подходитъ къ ней пустынникъ
Важной, медленной стопой.
Онъ её въ объятья принялъ:
Анна стихла, замерла —
Ужъ не сRтуетъ, не плачетъ:
Это смерть ея была!
Въ этотъ мигъ проснулся Эрихъ.
Въ изумленьи онъ глядитъ:
Въ спальнR полъ подобенъ саду,
Весь онъ розами покрытъ —
И идётъ съ привRтомъ Анна,
Обративъ къ нему лицо,
На кровать его роняя
Обручальное кольцо.
И когда исчезли розы,
ВмRстR съ призракомъ жены,
Эрихъ смолкнувшую цитру
Вновь снимаетъ со стRны.
И поётъ онъ ту же пRсню,
Но на грустный, тихій ладъ,
Что подъ окнами невRсты
ПRлъ онъ много лRтъ назадъ:
«У меня есть лRсъ и замокъ,
Нивы съ жатвой золотой,
Есть луга, стада — и сердце,
Уязвлённое тобой!»
Д. Михаловскій.
XI.
ИВАНЪ ЖИЖКА.
1.
Вечеръ. ЛRсъ Трочнбвскій полонъ
Безмятежной тишины.
ВRтви гордыя деревьевъ
Точно въ сонъ погружены.
Вотъ, задумавшись глубоко,
Ѣдетъ всадникъ. Конь его
Тихо, бережно качаетъ
Господина своего.
Вдругъ, какъ-будто пробудившись,
Всадникъ лошадь осадилъ,
СлRзъ съ нея и, ставъ подъ дубомъ,
Грозно мечъ свой обнажилъ —
И сказалъ: "подъ этимъ дубомъ
Божій свRтъ увидRлъ я;
ЗдRсь стонала въ ночь и бурю
Мать несчастная моя.
"Только лRсъ тR стоны слышалъ,
Только бури дикій вой
Нёсся пRснью колыбельной
Надъ моею головой.
"Въ этотъ часъ, подъ блескомъ молній,
ЗагорRлась кровь моя —
И теперь, вскормлённый бурей,
Выхожу на бурю я.
"Гусъ! клянусь подъ этимъ дубомъ
Отомстить за смерть твою!
Гусъ! твоихъ злодRевъ кровью
Скоро землю напою!
"Гусъ! клянусь изъ жилъ преступныхъ
Столько крови наточить,
Что костёръ твой могъ бы ею
Я стократно потушить!
"Гусъ! огню ихъ замки, церкви
Я безжалостно предамъ!
Горе извергамъ-монахамъ!
Горе Гусовымъ врагамъ!
"Закопчу огнёмъ пожара
Сводъ небесный, оттого,
Что великое злодRйство
Свершено въ виду его.
"Въ грудь мою влетRла искра
Отъ священнаго костра
И горитъ неугасимо.
Гусъ, я мстить иду! Пора!
"Мужъ свободы, правды, свRта,
Жертва гнёта, тьмы и лжи!…
О, мой мечъ! Теперь, товарищъ,
Ты мнR службу сослужи!
"О, какъ тихи лRсъ и воздухъ
Милой родины моей!
Какъ она внимаетъ клятвR
Одного изъ сыновей!
«Слушай клятву роковую,
Слушай, родипа моя:
До послRдней капли крови
Буду мстить за Гуса я!»
2.
СвRтло-окая богиня,
ВRчно-юная весна,
ПобRдительница мрака
И насильственнаго сна —
Посмотри: зелёнымъ лRсомъ,
ЛRсомъ царственнымъ твоимъ,
Ѣдетъ всадникъ. Конь ретивый
Скачетъ весело подъ нимъ.
Раствори предъ нимъ привRтно
СRни пышныя твои,
Погони къ ногамъ героя
Серебристые ручьи!
Ароматы розъ и лилій
Въ чистомъ воздухR разлей,
ОсвRти зарёй вечерней
ВRтви гордыхъ тополёй!
Накорми, напой до сыта
Боевыхъ коней его,
Уложи на мягкомъ дёрнR
Войско брата твоего!
Да, онъ братъ твой. Точно также,
Какъ съ мертвящею зимой
Ты сражаешься — онъ бьётся
Съ одуряющею тьмой.
На пути своёмъ свободой
Жижка свято вдохновлёнъ:
Это имя врRзать саблей
Въ тRло міра хочетъ онъ.
Онъ избралъ её невRстой
И теперь вRнчаться съ ней
Ѣдетъ витязь, окружонный
Сонмомъ воиновъ-друзей.
Вотъ съ коня слRзаетъ Жижка
И забыться краткимъ сномъ
ПослR долгихъ переRздовъ
Хочетъ въ сумракR лRсномъ.
На траву спустивъ усталымъ,
Отощавшихъ лошадей,
Улеглись его гуситы
У разложенныхъ огней.
Ужинъ весело готовятъ;
Хохотъ, крики, болтовня;
Въ мягкомъ дёрнR съ нRгой тонетъ
Ихъ желRзная броня.
ЛRсъ предъ ними раскрываетъ
ВсR сокровища свои:
Гармонично шепчутъ вRтви,
Звонко свищутъ соловьи;
Милліоны чудныхъ звуковъ
Ходятъ въ воздухR ночномъ,
Утомлённыя рRсницы
Сладко сковывая сномъ.
Жижка дремлетъ. Онъ какъ-будто
Грёзой тяжкою томимъ.
Старый дубъ въ огнR заката
Ярко блещетъ передъ нимъ.
Жижки глазъ полузакрытый
Занятъ призрачнымъ огнёмъ.
Взоръ души и взглядъ тRлесный
Шевелятъ сомнRнье въ нёмъ:
Солнце ль это блещетъ? кровь ли
Льётся пурпурной рRкой,
Иль пожару городъ преданъ
ГнRвно-мстительной рукой?
И понять не можетъ витязь
Сквозь тяжолую дрему,
Что на бороду и кудри
Сверху сыплется къ нему:
Листья ль нRжные, цвRты ли,
Оторвавшись отъ вRтвей,
Или пепелъ отъ горящихъ
Замковъ, башенъ и церквей?
Спите, воины! паситесь,
Кони добрые! А ты,
Благодатная природа,
Въ блескR майской красоты,
ОсвRжи героевъ души,
УкрRпи бойцовъ тRла
На кровавую работу,
На великія дRла!
Пробудился вождь гуситовъ.
Чистый воздухъ напоёнъ
Ароматною росою —
Такъ ласкаетъ, грRетъ онъ,
Точно хочетъ мягкой нRгой,
Въ упоительной тиши,
Истребить въ бойцR суровомъ
ГнRвъ взволнованной души.
Но безсильны эти чары:
Жижка гордо превозмогъ
Обольстительныя ласки…
Онъ хватается за рогъ —
И несётся звукъ призывный
Громко по лRсу, будя
Спящихъ воиновъ и злобу
Непреклоннаго вождя.
3.
Неустанно раздувая
Пламя гнRва своего,
Дни и ночи бьётся Жижка.
Дико-страшенъ путь его.
Груды труповъ, рRки крови,
Стоны гибнущихъ враговъ,
Разрушеніе, пожары
Башенъ, замковъ и дворцовъ —
Вотъ что въ брачный даръ свободR
Онъ, женихъ ея, несётъ
День и ночь неумолкая,
Серенады ей даетъ:
На фанатикахъ-монахахъ,
На прислужникахъ князей
ПRсни странныя играетъ
Въ честь возлюбленной своей.
Вотъ онъ снова Rдетъ лRсомъ.
Тёмнымъ лRсомъ. Ночи тRнь
Ужь спускается. Не мало
Бился Жижка въ этотъ день;
Но малRйшая минута
Для гусита дорога:
Онъ и ночью жаждетъ встрRтить
Ненавистнаго врага.
И, дружину ободряя
Громкимъ крикомъ, Жижка съ ней
Скачетъ лRсомъ. Но въ природR
Всё становится темнRй.
Тучи небо голубое
Въ чорный саванъ облекли;
ВRтеръ воетъ; зги не видно,
Только изрRдка, вдали,
Искрометною змRёю
Въ тучахъ молнья пролетитъ —
И, слRпя за ней глазами,
Вождь гуситовъ говоритъ:
"О, какъ быстро исчезаетъ
Это пламя! Отчего
Я не въ силахъ къ этой ели
Пригвоздить мечомъ его,
"Чтобы тьма ни на минуту
Не мRшала моему
ДRлу мщенья — не мRшала
Разгонять другую тьму —
«Тьму позорнаго насилья,
Злой неправды, ханжества,
Попирающую дерзко
ВсR священныя права!»
И на тучи смотритъ Жижка
Съ жгучей завистью. ОнR
Безпрепятственно несутся
Въ недоступной вышинR.
«Ахъ, зачRмъ я также вольно
Мчаться ночью не могу,
Безъ помRхи сыпля стрRлы
Въ сердце грRшнику-врагу!»
Буря воетъ. Неподвижно
Кони добрые стоятъ.
Въ войскR многіе гуситы
Подъ телегами хранятъ,
А другіе подъ кустами
Улеглись — и звучный хоръ
Славитъ пRснью вдохновенной
Гору милую Таборъ.
4.
Жижка близкаго разсвRта
Ждётъ подъ липою густой,
Оглушительному грому
Внемля родственной душой.
Вдругъ какой-то незнакомецъ
Осторожно подошолъ
Къ предводителю гуситовъ
И такую рRчь повёлъ:
"Велика, конечно, радость
Бога молній и громовъ
Въ тR часы, когда несётся
Онъ по царству облаковъ.
"Велико должно быть тоже
Наслажденіе въ бою,
Если витязь носитъ въ сердцR
Мощь геройскую твою;
"Если онъ выходитъ въ битву
Съ дRломъ лжи и темноты
И умRетъ ненавидRть
Такъ же сильно, какъ и ты!
"Но бываютъ и другія
Наслажденья для сердецъ.
Вспомни, витязь непреклонный,
Дни былые, тотъ дворецъ,
"ГдR любовью нRжной билось
Сердце чистое твоё:
Неужли неумолимо
Ты убилъ въ себR ее?
"Королевой нашей Софьей,
Жижка, присланъ я сюда,
Чтобъ тебR напомнить снова
ТR блаженные года;
"Чтобъ въ душR твоей суровой,
Въ гнRвно-бьющейся крови
Пробудить заснувшій голосъ,
Голосъ міра и любви —
"И сказать, что Изабелла,
Радость прежняя твоя,
Убивается по миломъ:
Эти слёзы видRлъ я.
"На коня садясь, я видRлъ
Изабеллу на крыльцR:
Горе страшное читалось
На поблёкнувшемъ лицR.
"Понялъ я, что тутъ свершалась
Гибель тRла и души.
Жижка! Жижка! на спасенье
Къ чудной дRвR поспRши!
"Воротись домой скорRе!
Всё забыто, прощено
И любви чистRйшей небо
Для тебя отворено!
«О, войди въ него! Не дважды
Душу радуетъ любовь!
Брось дорогу, на которой
Только тучи, только кровь!»
Кончилъ онъ. И тихо, тихо,
Чтобъ какой-нибудь гуситъ
Не подслушалъ, мрачный Жижка
Незнакомцу говоритъ:
"Пусть умрётъ! ЧистRйшей жертвой
Пусть приносится она
На святой алтарь свободы —
Той, которой отдана
"БезраздRльно, безконечно
Вся душа и жизнь моя,
Для которой передъ Богомъ
Отъ всего отрёкся я.
О, погасни, Изабелла,
СвRточъ міра и любви!
Надъ дорогой, по которой,
Между труповъ, весь въ крови,
"Я иду неудержимо,
Не свRтить тебR; она
ОсвRщаться лишь зловRщимъ
ГнRва пламенемъ должна.
"Мой привRтъ, привRтъ послRдній
ИзабеллR передай;
А теперь, гонецъ отважный,
ПоскорRе уRзжай!
«ПоскорRй! Изъ этихъ дебрей
Ты не вышелъ бы живой,
Если бъ не было такое
Имя названо тобой!»
5.
И опять, опять за битвой
Битва слRдуетъ. И вновь
Подъ гуситскими мечами
Льётся вражеская кровь.
Но и врагъ не дремлетъ: мRтко
ПолетRвшая стрRла
У начальника гуситовъ
Глазъ послRдній отняла.
О, теперь печаль но ГусR
Станетъ жечь ещё сильнRй
Сердце Жижки! О, отнынR
БезпощаднRе, страшнRй
Будетъ онъ мечёмъ кровавымъ,
Всюду ужасъ наводя,
Мстить за мученика-Гуса,
За учителя-вождя!
6.
Бой кипитъ. Гуситы мчатся
Разъярённою толпой:
Направляетъ ихъ движенья
Предводитель ихъ слRпой.
Грозно онъ стоитъ въ телегR,
Въ центрR войска своего;
Справа, слRва — два гусита,
Два помощника его.
МRстность битвы, войскъ нRмецкихъ
Положенье и число —
Всё они рисуютъ ЖижкR:
И понятно, и свRтло
Всё слRпцу. Въ былое время,
Въ дни, когда ещё стрRла
У вождя гуситовъ зрRнья
Навсегда не отняла —
Онъ въ лицо очизны милой
Съ нRжной жадностью смотрRлъ
И въ душR своей глубоко
ВсR черты запечатлRлъ.
Каждый лRсъ ея, долину,
Гору, озеро, ручей —
Всё спRшилъ суровый мститель
ВрRзать въ памяти своей.
И теперь на этомъ полR,
Окружонный темнотой,
Взоръ души смRётся гордо
Надъ тRлесной слRпотой.
ОсвRщаетъ духу мщенья
Онъ дорогу и на ней
ВсR мRста, гдR сRять трупы
Можно лучше и вRрнRй.
Жижка голосомъ громовымъ,
Мановеніемъ руки
Грозно двигаетъ гуситовъ
На нRмецкіе полки.
И летятъ его гуситы
Разъярённою толпой.
О, какъ жадно, чутко внемлетъ
Шуму битвы вождь слRпой!
О, какой гармоньей дикой
Слуху мстителя звучатъ
Стоны, вопли и проклятья
Погибающихъ солдатъ!
О, какъ страшно эти звуки
ТRшатъ сердце Жижки! Онъ
Узнаётъ привычнымъ ухомъ
Каждый голосъ, каждый стонъ —
Узнаётъ по этимъ звукамъ,
Что сегодня, какъ всегда,
Не померкнетъ для гуситовъ
Ихъ побRдная звRзда.
Лучезарнымъ взоромъ сердца
ВсR подробности борьбы
Видитъ Жижка: вотъ несутся
Сигизмундовы рабы;
Вотъ венгерскіе гусары;
Вотъ саксонскіе стрRлки.
Налетаютъ другъ на друга
ОпьянRвшіе полки —
Топчутъ, рRжутъ, бьютъ другъ друга;
Врата братъ не узнаётъ…
У, какую жатву нынче
Вождь гуситовъ соберётъ!
Безконечна, безпощадна
Злоба Жижки. О, когда
Весь измученный насильемъ,
Полный боли и стыда,
ЧеловRкъ бRжитъ къ свободR —
Дикъ и страшенъ путь его:
Всё ломая, онъ ломаетъ
Кротость сердца своего!
7.
Дни проносятся за днями.
Въ тёмномъ лRсR вижу я
Одинокаго гусита
У шумящаго ручья.
Туча гнRва и печали
На лицR его лежитъ —
И, въ ручьR оружье моя,
Такъ ручью онъ говоритъ:
"О, смRни свой тихій ропотъ
На печальный, злобный вой!
Горе, горе: умираетъ
Жижка, доблестный герои!
"Но не смертнаго рукою
Славный витязь поражонъ:
НRтъ, такой могучій смертный
Въ міръ ещё не сотворёнъ.
"О, не разъ враги толпами
Налетали на него;
Но на полR битвы Жижка
Не боялся никого.
"Смерть, которая съ другими
Въ бой идётъ лицомъ къ лицу,
Подползла трусливо, съ тылу,
Къ ЖижнR, страшному бойцу.
«Вой, ручей! ревите, вRтры!
СвRтъ, смRняйся темнотой!
Горе! Чехія родная
Остаётся сиротой!»
Между-тRмъ, въ предсмертныхъ мукахъ,
На землR герой лежитъ
И товарищамъ печальнымъ
Вдохновенно говоритъ:
"Братья, я умру сегодня.
ЧеловRка смерть возьмётъ,
Но его святое дRло
Долго, долго проживётъ.
"Часъ наступитъ. Наши братья
По страданьямъ и борьбR
Соберутъ съ могилъ гуситскихъ
Жатву пышную себR —
"Жатву свRтлыхъ утRшеній,
СвRжей крRпости. О, да!
СRмя, кровью политое,
Не погибнетъ безъ плода!
"Перестаньте жь сокрушаться
Смертью Жижки: развR я
Васъ не выучилъ — умершихъ
Не оплакивать, друзья?
"Вотъ приказъ, приказъ послRдній
Полководца: мой конецъ
ВстрRтьте бодро, какъ встрRчаетъ
Гибель истинный боецъ.
"ЗдRсь, въ шатрR, идётъ вRнчанье:
Въ жоны мнR чума дана.
Страшенъ былъ для міра Жижка
И страшна его жена.
"Мести сладостныя грёзы!
Съ вами ложа моего
Ни одна изъ женщинъ міра
Не дRлила. Никого,
"КромR этой чудной мести,
Не сжималъ въ объятьяхъ я:
Въ сердце мнR влита отрава
Поцалуями ея.
"Для того, чтобъ послR смерти
Былъ я съ вами, какъ живой,
Обтяните кожей Жижки
Барабанъ вашъ боевой.
«Врагъ бRжитъ! Вперёдъ, гуситы!
У, какъ страшны для него
Эти звуки, этотъ грохотъ
ЗавRщанья моего!»
И вскочилъ на смертномъ ложR
Весь въ горячечномъ огнR
Грозный вождь. Себя онъ видитъ
Передъ войскомъ на конR;
Въ новой сRчR убиваетъ
ВсRхъ, убитыхъ имъ, враговъ;
ВсRхъ, давно похоронённыіъ,
Вызываетъ изъ гробовъ.
Выходите, выходите,
Вы, нRмецкія войска!
Разгулялася у Жижки
Смертоносная рука!
Бредъ блаженный уничтожилъ
СлRпоту его очей:
ВсRхъ фанатиковъ-монаховъ,
Всю холопщину князей
Ясно видитъ онъ — и жарче,
Жарче кровь клокочетъ въ нёмъ,
И прозрRвшій взоръ пылаетъ
Сокрушительнымъ огнёмъ.
Такъ онъ грезитъ, такъ онъ бьётся;
Но пробилъ послRдній часъ —
И герой непобRдимый
Покорился и угасъ.
П. Вейнбергъ.