Итальянская поэзия XIII—XIX вв. в русских переводах: Сборник. — М.: Радуга, 1992.
Перевод Д. Михаловского
Джованни Берше.
Джулия
править
Закон прогремел и труба раздалася —
То день новобранцев. Толпа собралася
Во храме; среди его урна стоит:
Семь рекрут с деревни должны быть добыты,
Семь жеребьев в урне таинственной скрыты,
И всяк, подходя к ней, робеет, дрожит.
Они итальянцы: так что ж их пугает?
Когда их отечеству враг угрожает —
Ужели сражаться они не хотят?
О, нет, не отчизна их помощи просит:
Ломбардия бремя ей чуждое носит,
Сыны ее в рабстве — им палкой грозят!
Чего ж хочет вся эта масса народа,
Что в храме теснится, что сжалась у входа,
Сердясь, что вдали ничего не видать?
Иль братьев насильно исторгнуть стремится?
Иль хочет за сабли, за вилы схватиться?
Изгнать чужеземцев? к свободе воззвать?
Работали в поле: трубу услыхали-- 429
И в город, как дети, на шум прибежали,
Узнать — что за вести тот день им принес,
Послушать рыданий и воплей прощальных,
А там — обо всех этих сценах печальных
Рассказывать завтра без гнева и слез.
А что же отцы? о, они прибегают
В тревоге и горестно взгляды бросают
На плачущих жен и невесток своих.
Они на детей, что с зарею поднялись,
Сегодняшним утром еще любовались,
А ночью — увидят ли спящими их?..
Народ и шумит и толпится. Но что же
За женщина это? на них не похожа —
Что больше в ней — гнев или горе кипит?
Она под вуалью лица не скрывает,
Не ропщет, не плачет, на небо взирает,
Не видя, не зная, кто возле стоит.
То Джулия. Двух сыновей воспитала…
Увы! одного уж из них потеряла:
Простился он с родиной жалкой своей;
Никем не замечен, он скрылся в пустыне
И долго томился на дальней чужбине…
И вечно изгнанник на сердце у ней!
Какую она тогда вынесла муку!
А ныне с другим уже сыном разлуку,
Быть может, готовит судьбы приговор;
Он вступит в ужасную эту ватагу,
И с боку привесит австрийскую шпагу,
И белый наденет мундир… о, позор!
И думой печальной несчастная хочет
Узнать, что в грядущем судьба ей пророчит:
Она за трубою воинской идет,
Она, среди лагеря, умственным взглядом
Следит за военным австрийским отрядом,
Который спускается с Альпов. Но вот —
Вдали показалося войско другое…
Не то уже знамя над ним боевое…
Оно хочет первому путь пересечь.
Там — крики свободы, гремя, раздаются,
Здесь — в рабстве держать нашу землю клянутся,
И враг на врага обнажает свой меч.
Вот всадник помчался в кровавую сечу,
Другой к нему с саблей несется навстречу
И ранят друг друга. О, что за народ!
Какие движенья, какие проклятья!
Несчастная смотрит и видит — то братья…
В свирепых бойцах сыновей узнает!
И, вздрогнув, от ужасов бури воинской
Она отвращает свой взор материнский
К беде настоящей: вот урна стоит
И к урне вниманье она устремила.
Быстрее по жилам в ней кровь заходила:
Какой жребий Карлу судьба подарит?
Вот в урну все марки судьбы собирают,
И смотрят на них, и сурово решают —
Кого на рекрутство она обрекла.
И шепот замолкнул, не слышно ни слова,
И глупая чернь веселиться готова
И жадное ухо свое подняла.
Взор Джулии вспыхнул под черною бровью —
И смотрит на Карла с такою любовью,
С какой никогда не бывал устремлен.
Послышалось имя. Кто это? о, Боже!
Не сын ли? — Не он! Вот другое — и тоже
Не он. Вот еще и еще — все не он!
Вот пятое имя, а вот и шестое
Сказали: о, счастье! то имя чужое!
Быть может, напрасен был Джулии страх.
Как воздух больного порой оживляет,
Так внутренний голос ее утешает:
«Молитва твоя принята в небесах».
Она поддается отрадной надежде
И ждет не с таким уже страхом, как прежде,
И тяжесть у ней отлегла от груди…
Но жребий последний зовет ее сына,
И завтра на грозный призыв властелина
Уйдет он, с австрийским орлом впереди!
МАТЬ
правитьВ тревоге собрался народ в священный храм
В условный день рекрутского набора:
Семь урн поставлено со жребиями там,
Семь юношей ждут в храме приговора.
Но если враг Италии грозит,
Чего же этим юношам смущаться?
Иль края бедствие в них гнева не родит?
Нет, не отечество сзывает их сражаться
За честь страны своей, за честь своих отцов,
Но палке иноземных пришлецов
Они должны теперь повиноваться.
Но разве кровь в их жилах не течет?
Но разве их теперь не поражает
Страдание и иноземцев гнет?
Глупцы порабощенные! Смущает
Вас сила покорителей страны,
Которые вас нравственно растлили,
И вы в своем падении решили:
Мы все для рабства рождены!..
Что ж их отцы? Стоят они с тоскою…
Невесты с женами не в силах слез унять,
И сына каждого дрожащею рукою
Благословляет плачущая мать.
Вон женщина стоит у алтаря —
Бледна, без слез, ни с кем не говоря,
Она вкруг ничего не видит и не слышит,
Лишь грудь ее с волненьем сильным дышит.
То — мать. Ей имя — Джулия. Она
Уж сына одного лишилась на чужбине,
И вот теперь о младшем, милом сыне
Заранее скорбеть она должна.
Сын младший, Карл, погибнуть может тоже,
Он в мире ей теперь всего дороже!
И, затаив дыханье, смотрит мать,
Как стали жребии из урны вынимать.
Вот вынут был один, другой и третий,
Но Карла имени никто не произнес…
Четвертый, пятый жребий… Вкруг смотреть ей
Нельзя от набежавших разом слез.
Она надеется… Шестого вызывают,
Но имя юноши другого называют;
Она надеется — и статуей немой
Стоит, не двигаясь… Но миг настал ужасный:
Вот наконец был вызван и седьмой,
И тот седьмой — был сын ее несчастный.
Все кончено! Надежды больше нет!
Любимый сын ее — шатаясь мать упала —
Покинет родину, а может быть, и свет
Под роковым орлом австрийского капрала!