Старый дед (Балобанова)
| ← Ветка гиацинта | Старый дед : Tadic-Coz | Голубой цветок надежды → |
| Источник: Балобанова Е. В. Легенды о старинных замках Бретани. — СПб.: С.-Петербургская губернская типография, 1896. — С. 158. |
В одной из самых цветущих долин Бретани стоял да, вероятно, стоит и поныне старинный бретонский домик с необыкновенно высокой башней, прилепленной к нему сбоку как-то совершенно неуклюже и странно. Зато с башни этой можно видеть на много-много миль кругом и горы, и поля, и пашни, — вплоть до самого моря.
На дворе домика разрослись липы, тисы и платаны, разрослись так густо, что скрыли в своей чаще все окна домика. За домом стоит ещё бо́льшая зелёная чаща старого заглохшего парка, полного всякой Божьей твари, — и птиц, и кроликов, и диких коз, — просто на удивление!
— Звериное тут царство, — говорят окрестные жители.
— А разве у вас не охотятся на этих зверей? — спросили мы одного из местных старожилов.
Сначала он нас совсем даже не понял, а потом, засмеявшись, сказал, что, по всей вероятности, во всём околотке, миль на десять кругом, не найдётся такого смельчака, который полез бы в парк старого Тадик-Коца[1] с таким намерением.
— Был, говорят, лет шестьдесят-семьдесят тому назад, такой тут браконьер, который никогда ничего и никого не боялся. И точно: влез он однажды в этот парк, — да больше никто его и не видал, — так он и сгинул. Лет через десять после этого случая шла моя мать ночью мимо этого парка, — ходить тут никто не боится. Была, знаете, она портнихой и ходила шить подённо по фермам. Ну, вот, раз запоздала она с работой в одном месте и спешила в другое. Вышла она с фермы после ужина. Ночь была ясная, лунная, и дошла она до дедушкина дома, так около полуночи. Тут встретился ей какой-то старик; поздоровались они и пошли вместе. Только что поравнялись они с парком, как услыхала моя мать страшный собачий лай и человеческие крики. Испугалась мать, а старик взял её за руку, отвёл в сторону от дороги и, усадив за большим камнем, сам стал перед ней, словно заслоняя её. Ну, а она всё-таки через его плечи видела, что происходит на дороге. Увидала она, что мчится из парка человек с ружьём, а за ним гонится целая стая страшных собак. Промчались они мимо того места, где сидела моя мать, и ещё долго слышала она человеческие крики и лай собак.
«— Дедушка, попытаемся отбить этого человека от собак, — обратилась моя мать к старику, — а то ведь разорвут они его.
— Десять лет тому назад уже разорвали они его, — отвечал ей старик, — наказал тогда Господь Гюллермика, (было то имя браконьера), не щадившего Божьей твари, и вот, и до сих пор он всё ещё не успокоился в могиле. Помолись за него хорошенько в будущее воскресенье да не разгуливай в полночь по дорогам. Прощай!
Не успел он вымолвить этих слов, как исчез, словно растаял в воздухе».
— Кто же это был?
— Как кто? Разумеется, Тадик-Коц. Жил он в этом доме лет двести тому назад, а может статься и раньше, может статься и позднее, — кто их считал, — года-то! Старый-престарый был он старик, — говорят, не одну сотню лет прожил он на свете. Отец его был славный рыцарь и не раз ходил биться с неверными за освобождение Гроба Господня. Жил он в огромном замке у порта Аббе, ну, уж от него нынче и следов-то никаких не осталось. Сын его, наш Тадик-Коц, там и родился в ту самую ночь, когда в первый раз появилась на небе звезда с длинным хвостом. Жил, говорят, тогда в их замке учёный, ходивший в чёрной мантии и с остроконечной шапочкой на голове. Сейчас же, как только родился ребёнок, пошёл он на высокую башню наблюдать звёзды и затем по тогдашней моде составил для ребёнка гороскоп, запечатал его семью печатями, положил в драгоценный ящичек и отдал отцу ребёнка, наказав показать его мальчику, когда ему в первый раз наденут золотые шпоры. Ну, хорошо! Вот, время шло да шло, а шпор-то он и не дождался, хотя и прожил на свете не одну сотню лет. Был он, что называется, увальнем и сиднем и целыми днями не сходил с места, уткнувши нос в какие-то книги, которых на беду навёз его отец великое множество с другой добычей из разных земель. Попался ему, уже много-много лет спустя, ящичек с гороскопом, взломал он все семь печатей, прочитал, что было там написано, да так и покатился со смеху: пророчил ему учёный муж и рыцарскую доблесть, и множество походов, и раннюю смерть. Однако, посмеявшись, стал он раздумывать о том, не поехать ли ему и в самом деле свет посмотреть. Мало ли, долго ли раздумывал он, однако в конце концов всё-таки решился ехать: родителей его давно не было в живых, и был он один-одинёшенек. Ну, вот, в один прекрасный день, сел он на коня да и был таков, — только его и видели в порту Аббе.
Лет через пятьдесят появился он в нашей местности, — выстроил себе домик и высокую башню в память учёного, что гороскоп ему по звёздам сочинил, и стал здесь жить.
С первого же дня повалил к нему народ со всякой своей нуждой, и к каждому выходил он, и каждому делал что мог, — кого учил, кого лечил, кому помогал, и каждому говорил, улыбаясь: «Ведь, я — твой Тадик-Коц», т. е. дедушка. Ну и стали у нас его звать этим именем. Никогда не оставался он один в своём домике. Все любили его у нас, а уж о детях и говорить нечего: со всего околотка, миль на пять, сбегались они к нему послушать и порасспросить его обо всём на свете. «Чего-чего только не знает наш дедушка!» — уверяли они. Вечно был он окружён малышами да ещё всякой тварью земной: собаками, кошками, козами, птицами…
И, странное дело! Все эти «Божьи звери», как звал он их, жили между собой в большой дружбе и полном согласии: собаки не гонялись за кроликами, кошки не ловили птиц, дети не лазали по деревьям, не разоряли гнёзд, не мучили бабочек. Тадик-Коц сидел на крыльце своего дома или на своей высокой башне и смотрел на всё, что происходило кругом, и ничто не укрывалось от его глаза.
Понимал дедушка и птичий, и звериный язык, — так, по крайней мере, все думали. Раз вечером сидел он на крыльце, а около него лежала собака. Шёл по дороге человек, — видимо издалека; шёл он усталый, — едва ноги волочил. Стал зазывать его дедушка отдохнуть и переночевать у него в доме.
— Не могу, добрый человек, — отвечал прохожий. — Спешу я на ферму База, — там, говорят, нужен работник, а я давно уж без дела, и семья моя голодает.
Пока говорили они — собака-то и залаяла.
— Ну, — говорит Тадик-Коц, — хочешь, не хочешь, а придётся тебе здесь остаться: собака не велит тебе ходить дальше, — слышишь, говорит: «Не ходи, — беда будет».
Засмеялся человек и пошёл. Ну, не прошло и часу, как бегут дети и кричат: «Дедушка, на дороге человек лежит». Пошёл Тадик-Коц на дорогу, — видит, лежит на дороге тот человек, что в работники шёл наниматься. Подняли его, принесли в дом, уложили. Отдохнул он, оправился и на другой день был совсем здоров. Только так и не попал он на ферму База: в ту же ночь она сгорела со всеми своими обитателями, — никто не спасся!
В другой раз гнал сосед пару быков на ярмарку, продавать. У самого дедушкина дома быки заупрямились и замычали.
И сказал тогда дедушка соседу:
— Поворачивай назад, — быки говорят, что осталось тебе жить на свете всего лишь два часа, и что первая их работа будет — везти тебя на кладбище.
Послушался сосед, повернул назад распоряжения делать. Тадик-Коц послал за кюре.
Едва успели обрядить человека: ровно через два часа сосед скончался.
Хорошо, что понимал Тадик-Коц звериный язык.
Жил дедушка долго, — так долго, что мальчишки, что бегали когда-то по его саду, сами же дедушками стали, а он всё жил себе да жил по-прежнему. Ну вот, разнёсся слух, что опять звезда с хвостом должна появиться. Стал народ о ней толковать, — светопреставления ждать, а Тадик-Коц разъяснял всё, учил да не велел бояться.
Много, вообще, рассказывал дедушка обо всём на свете, но особенно любил он говорить о старых временах да о звезде с хвостом. Слушая его, как будто люди сами всё переживали. Правда, и в те времена было много дурного и ужасного, но много было также и заманчиво-прекрасного.
Ласточки улетели, улетел и аист с крыши дедушкина дома, но весной они все вернулись назад; потом опять улетели и снова прилетели, а звезды с огненным хвостом всё ещё не было.
Но вот, в один ясный осенний вечер сидел Тадик-Коц на своей высокой башне, и вдруг прибежали к нему дети:
— Дедушка, смотри, смотри: звезда с хвостом!
В первый раз в жизни ничего не ответил им дедушка: лежал он неподвижно на своей узкой постели, между тем как душа его в объятиях ангела Смерти пролетала в эту минуту мимо блестящей кометы.
На похороны дедушки собрались люди со всех концов Бретани. Сам он лежал в гробу и тихо улыбался, точно вспоминая гороскоп учёного, предрекавший ему совсем не ту судьбу, что досталась ему на долю.
Да и может ли гороскоп направлять волю Господню!?
Ясное осеннее утро выдалось в день похорон Тадик-Коца. Никогда не поют так весною птицы, как пели они в тот день, носясь в вышине и провожая гроб дедушки; собаки же шли, молча, за погребальными дрогами, а дети уверяли, что по опушке леса прокрадывались следом за гробом и кролики, и зайцы.
Торжественный был это день для всего околотка: все любили дедушку — Тадик-Коца, но никто не плакал на его могиле: сердца всех возносились вместе с колокольным звоном и пением птиц высоко-высоко к небу, к престолу Всевышнего, куда вознеслась и смиренная, кроткая душа дедушки.
Память о нём жива и поныне.
Примечания
править- ↑ брет. Tadic-Coz.