Диалог, находящийся в сборнике Платоновых сочинений и носящий заглавие Ἁντερασταὶ, в вульгатных кодексах надписывается просто Ἑρασταὶ. Это заглавие его удерживает и Олимпиодор (Vit. Plat, p. 5, ed. Fisch.). Но первая надпись, сохраненная Диогеном Лаэрцием (II, 57. IX, 37), Феодоритом (p. 672, ed. Sirmond.) и Проклом (in Euclid. p. 19), без сомнения, вернее; потому что здесь вводится состязание влюбленных соперников.
Это краткое сочинение написано языком чистым, правильным и изящным; так что не представляет ни одной фразы, которая была бы недостойна языка Платонова или Ксенофонтова. Но содержание его изложено так вяло, нестройно и несходно с диалектикою Платона, что оно никак не может быть почитаемо сочинением подлинным. Поэтому мы, вместе с Бекком, Шлейермахером, Астом, Зохером, Кнебеллием и Штальбомом, смело относим его к числу сочинений подложных.
Разговор «Соперники» состоит из двух частей, из которых в одной доказывается, что философия не есть приобретение многих и разнородных познаний, заимствованных из области различных наук, а в другой говорится, что философии надобно искать в союзе справедливости и рассудительности, так как этим условливается и познание, и улучшение человеческой природы на всех путях её жизни.
Никоторая из этих частей не раскрыта так, чтобы не оставалось ничего желать: есть в них мысли, требующие объяснения, — и они не объяснены, они тощи и походят на какую-то недоговорку; есть и такие, которыми обезображивается целое, — и хотелось бы изгнать их из диалога, или затенить другими, более приличными. Читая первую часть, невольно припоминаешь взгляд софистов, поставлявших философию в накоплении множества разнородных познаний и в хвастливом высказывании их; а между тем о софистах в диалоге и намека нет, и Сократова ирония не нашла здесь самой богатой для себя материи. Возможно ли, чтобы Платон ни одним словом не обличил тех самых хвастунов, против которых, судя по роду вопросов, направляемо было его сочинение? Правда, некоторые, основываясь на словах Диогена Лаэрция (IX, 37), полагали, что этот диалог написан не против софистов, а против той партии людей, которая, вместе с представителем своим, влюбленным музыкантом, почитала корифеем мудрости Димокрита и поставляла философию в многознании. Но читая самое сочинение, мы не находим в нём никакого повода к такой догадке, ни одного слова о Димокрите или его школе. В подлинных Платоновых диалогах преданность разговаривающих лиц известному философскому началу, или какой-нибудь идее, обыкновенно обличается ирониею Сократа; а здесь нет ничего подобного. Вторая часть разговора, если будем смотреть на нее со стороны философской, представится нам еще слабее первой. В этой части писатель, чтобы иметь право почитать философа добрым царем, добрым судьею, добрым отцом семейства, и во всех отношениях полезным человеком, приписывает ему рассудительность и справедливость. Но, во-первых, справедливость, которую он понимает как добродетель, воздающую всякому свое, смешивается у него с судейским делом, что далеко несогласно с учением Платона. Во-вторых, рассудительность, по его мнению, имеет такую силу, что дает нам возможность познавать не себя только, но и других, и таким образом помогает нам судить о них; а это опять несогласно с Платоновым понятием о рассудительности. Самый же очевидный признак подложности этого сочинения состоит, по нашему мнению, в том, что писатель его всю философию направляет единственно к материальной пользе, чего Платон не делал и тогда еще, когда находился в школе Сократа. О других несогласиях этого диалога с учением Платона и духом его философии говорят Шлейермахер, Аст и Зохер. Приняв во внимание как их, так и наши замечания, легко понять, почему даже Тразилл, критик очень снисходительный, пришел к мысли о подложности «Соперников». Diog. Laert. IX, 37.