Сон поручика Лосева (Фет)/ДО
| Сонъ поручика Лосева |
| Дата созданія: 1856, опубл.: 1856[1]. Источникъ: Полное собраніе стихотвореній А. А. Фета / Приложеніе къ журналу «Нива» на 1912 г — СПб.: Т-во А. Ф. Марксъ, 1912. — Т. 2. — С. 39—45. |
Némésis. Muette encore! Elle n'est pas
des notres: elle appartient aux autres
aurres puissances.Byron. «Manfred»[2]
Мнѣ не спалось. Томителенъ и жгучъ
Былъ тёмный воздухъ, словно въ устьяхъ печки.
Но всё я думалъ: сколько хочешь мучь
Безсонница, а не зажгу я свѣчки.
Изъ ставень въ стѣну падалъ лунный лучъ,
Въ рѣзныя прорываяся сердечки,
И, шевелясь, какъ будто ожило
На люстрѣ всё трёхгранное стекло,
Вся зала. Въ залѣ мнѣ пришлось съ походу
Спать въ качествѣ служащаго лица.
Любя въ домашнихъ комнатахъ свободу,
Хозяинъ въ нихъ не допускалъ жильца
И, указавъ мнѣ залу по отводу,
Просилъ ходить съ параднаго крыльца.
Я очень радъ был этой благодати
И поместился на складной кровати.
Немного въ Дерптѣ есть такихъ домовъ,
Гдѣ вѣетъ жизнью средневѣковою,
Какъ нашъ. И я, признаться, былъ готовъ
Своею даже хвастаться судьбою.
Не выношу я низкихъ потолковъ,
А тутъ, какъ куполъ, своды надо мною,
Кольчуги, шлемы, ветхіе портреты
И всякіе отжившіе предметы.
Но ко всему привыкнешь. Я привыкъ
Къ немного строгой, сумрачной картинѣ.
Хозяинъ мой, уживчивый старикъ,
Жилъ вдалекѣ, на новой половинѣ.
Всё въ домѣ было тихо. Мой денщикъ
Въ передней спалъ, забывъ о господинѣ.
Я былъ одинъ. Мнѣ было душно, жарко, —
И стёкла люстры разгорались ярко.
Пора была глухая. Всѣ легли
Давно на отдыхъ. Улицы пустѣли.
Два-три студента подъ окномъ прошли
И «Gaudeamus igitur» пропѣли, —
Потомъ опять всё замерло вдали.
Одинъ лишь я томился на постели.
Недвижный взоръ мой, словно очарованъ,
Къ блестящимъ стёкламъ люстры былъ прикованъ.
На ратушѣ въ одиннадцатый разъ
Дрогнула мѣдь уклончиво и туго.
Ночь стала такъ тиха, что каждый часъ
Звучалъ какъ голосъ новаго испуга.
Гляжу на люстру. Свѣтъ ея не гасъ,
А ярче сталъ средь радужнаго круга.
Кругъ этотъ росъ въ глазахъ моихъ, и зала
Вся пламенемъ лазурнымъ засіяла.
О ужасъ! Въ блескѣ трепетныхъ лучей
Всё жёлтые скелеты шевелятся,
Безъ глазъ, безъ щёкъ, безъ носа, безъ ушей,
И скалятъ зубы, и ко мнѣ толпятся…
«Прочь, прочь! Не нужно мнѣ такихъ гостей!
Ни шагу ближе! Буду защищаться…
Я вотъ какъ васъ!» Ударомъ полновѣснымъ
По призракамъ махнулъ я безтѣлеснымъ.
Но вотъ иныя лица. Что́ за взглядъ!
Въ нёмъ жизни блескъ и неподвижность смерти.
Арапы, трубочисты — и нарядъ
Какой-то пёстрый, дикій… Что́ за черти?
«У насъ сегодня праздникъ-маскарадъ, —
Сказалъ одинъ преловкій: — но, повѣрьте,
Мы вѣжливы, хотя и беспокоимъ.
Не спится вамъ, такъ мы здѣсь балъ устроимъ.
Эй! живо тамъ, проклятые! Позвать
Сюда оркестръ, да вынесть фортепьяны.
Свѣтло и такъ достаточно». Я глядь
Вдоль стѣнъ подъ своды — пальмы, да бананы,
И виноградъ подъ ними наклонять
Сталъ злакъ вѣтвей. По всѣмъ угламъ фонтаны;
Въ них радуга и пляшетъ и смѣётся…
Такихъ баловъ вамъ видѣть не придётся.
Но я подумалъ: «Если не умру
До завтрашняго дня (что́ может статься),
То выкину имъ штуку поутру:
Пусть будутъ нѣмцы надо мной смѣяться, —
Пусть ихъ смѣются, но не по нутру
Мнѣ съ господами этими встрѣчаться,
И этотъ балъ мнѣ вовсе не потребенъ:
Пусть батюшка здѣсь отпоётъ молебенъ».
Какъ завопили всѣ: «За что же гнать
Вы насъ хотите? Безъ того мы нищи!
Нашъ бѣдный клубъ! Ужели притѣснять
Насъ станете вы въ нашемъ же жилищѣ?»
«Домъ развѣ вашъ?» — «Да, ночью. Днёмъ мы спать
Уходимъ на старинное кладбище.
Приказывайте всё, что́ вамъ угодно, —
Мы въ точности исполнимъ благородно.
«Хотите славы? — Слава затрубитъ
Про Лосева поручика повсюду.
Здоровья? — Врачъ нашъ такъ васъ закалитъ,
Что плюйте и на зной и на простуду.
Богатства? — Вѣчно кошелёкъ набитъ
Вашъ будетъ: денегъ натаскаемъ груду, —
Неси сундукъ!» Раскрыли — ярче солнца!
Всё золотые, вѣсомъ въ три червонца.
«Что́, — мало, что ли? Эти вороха
Мы просимъ васъ считать ничтожной платой».
Смотрю — кой чортъ? Да что́ за чепуха?
А, впрочемъ, что́ жъ? Они народъ богатый…
Взяло раздумье. Долго ль до грѣха!
Вѣдь соблазнятъ: ужъ родъ такой проклятый.
Брать иль не брать? Возьму — чего я трушу?
Вѣдь не контрактъ, не продаю имъ душу.
Такъ, стало-быть, всё это забирать!
Но отъ кого я вдругъ разбогатѣю?
О, что́ бъ сказала ты, кого назвать
При этихъ грѣшныхъ помыслахъ не смѣю?
Ты, дней моихъ минувшихъ благодать,
Тѣнь, предъ которой я благоговѣю,
Хотя бы ты мой разумъ озарила!
Но ты давно, безгрѣшная, почила.
«Вамъ нужно посовѣтоваться? Что́ жъ,
И это можно: мы на всё артисты.
Намъ къ ней нельзя, — нашъ братъ туда не вхожъ:
Тамъ страшно, — вѣдь и мы не атеисты;
Зато живыхъ мы ставимъ ни во грошъ:
Вы, напримѣръ, кажись, не больно чисты?
Мы вамъ покажемъ то, что́ видимъ сами,
Хоть съ ужасомъ, духовными очами».
«Вонъ, вонъ отсюда!» — крикнулъ старшій. Вдругъ
Исчезли всѣ, юркнувъ въ одно мгновенье,
И до меня донёсся свѣтлый звукъ,
Какъ утренняго жаворонка пѣнье
Да шорохъ шёлка. Ты ли это, другъ?
Постой, прости невольное смущенье!
Всё это сонъ, какой-то бредъ напрасный…
Такъ, такъ, я сплю и вижу сонъ прекрасный!
О, нѣтъ — не сонъ и не обманъ пустой:
Ты воскресила сердца злую муку!
Какъ ты блѣдна, какъ ликъ печаленъ твой!
И мнѣ она, поднявъ тихонько руку, —
«Утишь порывъ души твоей больной»,
Сказала кротко. Сладостному звуку
Ея рѣчей внимая съ умиленьемъ,
Предъ свѣтлымъ весь я трепеталъ видѣньемъ.
«Мой путь оконченъ. Ты ещё живёшь,
Ещё любви въ груди твоей такъ много,
Но, если смѣло, честно ты пойдёшь,
Ещё свѣтла передъ тобой дорога.
Тоской о прошломъ только ты убьёшь
Тѣ силы, что́ даны тебѣ отъ Бога.
Безплотный духъ, къ земному не ревнуя,
Не для себя уже тебя люблю я.
«Ты помнишь ли на югѣ тѣнь вѣтвей
И свѣтъ пруда, подобный блеску стали,
Бесѣдку, столъ, скамью въ концѣ аллей?..
Цвѣтущихъ липъ вершины трепетали…
Ты мнѣ читалъ «Онѣгина». Смѣлѣй
Дышала грудь твоя, глаза блистали…
Полудитя, сестра моя влѣтела,
Какъ бабочка, и рядомъ съ нами сѣла…
«А счастье было, — говорилъ поэтъ, —
Возможно такъ и близко»… Ты отвѣтилъ
Ему едва замѣтнымъ вздохом… Нѣтъ,
Нѣтъ, никогда твой взоръ такъ не былъ свѣтелъ —
И по щекѣ у Вари свѣжій слѣдъ
Слезы прошёлъ. Но ты — ты не замѣтил…
Да, счастья было въ этотъ мигъ такъ много,
Что страшно больше и просить у Бога.
«Съ какой тоской боролась жизнь моя
Со дня разлуки, — отъ тебя не скрою.
Передъ кончиной лишь узнала я,
Какъ нѣжно ты любимъ моей сестрою.
Въ безвѣстной грусти слёзы затая,
Она томится робкою душою.
Но часъ насталъ. Её ты скоро встрѣтишь —
И въ этотъ разъ, повѣрь, уже замѣтишь.
А этого, — и нѣжный звукъ рѣчей,
Я слышу, перешёлъ въ оттѣнокъ строгій: —
Хоть собственную душу пожалѣй
И грѣшнаго сокровища не трогай,
Уйди отъ нихъ и не забудь: смѣлѣй
Ступай вперёд открытою дорогой.
Прощай, прощай!» — И вкругъ моей постели
Опять толпой запрыгали, запѣли.
Проворно каждый подбѣжитъ и мнѣ
Трескучихъ звѣздъ въ лицо пригоршню броситъ.
Какъ мелкій иней свѣтятся онѣ,
Колеблются, и вѣтеръ ихъ разноситъ.
Но бросятъ горсть — и я опять въ огнѣ,
И нѣтъ конца, никто их не упроситъ.
Шумятъ, хохочутъ, ѣдкой злобы полны,
И зашатались сами, словно волны.
Вотъ пріутихли. Но во мглу понёсъ
Челнокъ меня, и стала мучить качка —
И вижу я: съ любовью лижетъ носъ
Мнѣ бѣлая какая-то собачка.
Ужъ тутъ не помню. Утро занялось,
И говорятъ, что у меня горячка
Была дней шесть. Оправившись по-малу,
Я съѣхалъ — и чертямъ оставил залу.
1856
Примѣчанія.
- ↑ Впервые — въ журналѣ «Отечественныя записки», 1856, томъ CVIII, № 9, отд. I, с. 1—7 подъ заглавіемъ «Сонъ».
- ↑ Немезида. Всё ещё молчит. Она не наша: она принадлежит къ другимъ силамъ. Байронъ. Манфредъ (франц.)
|
Это произведение перешло в общественное достояние в России согласно ст. 1281 ГК РФ, и в странах, где срок охраны авторского права действует на протяжении жизни автора плюс 70 лет или менее.
Если произведение является переводом, или иным производным произведением, или создано в соавторстве, то срок действия исключительного авторского права истёк для всех авторов оригинала и перевода. |