CXXXII.
Я люблю твои глаза, и они, какъ бы сожалѣя меня, при видѣ того, какъ твое сердце мною пренебрегаетъ, облачились въ черное и въ этомъ миломъ траурѣ смотрятъ на меня съ живымъ участіемъ. И, право, утреннее солнце въ небесахъ не краситъ такъ сумрачныхъ ланитъ востока, и полное свѣтило, восходящее вечеромъ, не придаетъ и половины такого блеска степенному западу, какъ эти два траурные глаза красятъ твое лицо. О, если трауръ такъ идетъ къ тебѣ, то пусть и сердце твое найдетъ пристойнымъ нести трауръ по мнѣ и облачится печалью. Тогда я поклянусь, что сама красота смугла и что безобразны всѣ тѣ, которыя не обладаютъ твоимъ цвѣтомъ лица.