Сокол (Балобанова)/ДО

 См. также одноимённые страницы.

Соколъ
авторъ Екатерина Вячеславовна Балобанова

Источникъ: Балобанова Е. В. Легенды о старинныхъ замкахъ Бретани. — СПб.: С.-Петербургская Губернская Типографія, 1896. — С. 80.

Среди живописныхъ скалъ Аррейскихъ горъ, въ густомъ сосновомъ лѣсу и до сихъ поръ стоятъ еще развалины одного очень стариннаго замка. Никакой проѣзжей дороги къ нему не существуетъ, да, вѣроятно, не существовало и прежде: узкая, извилистая горная тропка — единственный путь сообщенія замка съ внѣшнимъ міромъ. Тропка эта, извиваясь среди лѣса, пересѣкаетъ множество горныхъ ручейковъ, проползаетъ подъ высокими нависшими скалами, по краю глубокихъ обрывовъ и приводитъ наконецъ къ стариннымъ почернѣвшимъ развалинамъ, открывающимся взгляду путника почти лишь въ ту минуту, какъ очутится онъ передъ ихъ воротами.

Кромѣ рога заблудившагося охотника, да отдаленной свирѣли пастуха, загоняющаго вечеромъ своихъ козъ, ни одного человѣческаго звука не раздается въ этой лѣсной чащѣ.

Во дворѣ замка эта заброшенность и запустѣніе еще рѣзче бросаются въ глаза: кажется, однѣ только совы, да привидѣнія обитаютъ въ этихъ почернѣвшихъ и полуразрушенныхъ башняхъ. Исчезли рогатки и подъемный мостъ; высохшіе рвы заросли сорными травами; на полуосыпавшихся бастіонахъ густѣетъ шиповникъ. Средняя часть замка не имѣетъ уже крыши, а по стѣнамъ его свободно вьется дикій виноградъ и плющъ.

Лѣтъ триста тому назадъ поселился въ этомъ замкѣ старый, израненный въ бояхъ рыцарь. Былъ онъ одинокъ и бѣденъ, и только привратникъ замка, старая охотничья собака, да соколъ раздѣляли его уединеніе.

Съ соколомъ никогда не разставался старый рыцарь, и гдѣ бы ни появлялся онъ, — на плечѣ его всегда сидѣла эта умная птица и строгимъ, пронзительнымъ взоромъ смотрѣла на все окружающее.

Самъ рыцарь рѣдко спускался со своихъ высокихъ скалъ, но въ долинѣ и сосѣднемъ мѣстечкѣ, теперь тоже совершенно уже покинутомъ, привыкли встрѣчать его привратника съ собакой, и досужія кумушки частенько разспрашивали его о бѣдномъ старомъ рыцарѣ: было то въ диковинку въ этой глухой мѣстности, что владѣтель замка не разбойничалъ, не обижалъ и не угнеталъ жителей сосѣднихъ селеній. Неохотно отвѣчалъ на эти разспросы неразговорчивый привратникъ, — больше отмалчивался, да переминался съ ноги на ногу и гладилъ жавшуюся къ нему собаку.

Стараго рыцаря звали Роже де-Понтарекъ, и былъ онъ исконнымъ владѣтелемъ этой мѣстности. Старики изъ сосѣдней деревушки помнили еще тотъ день, когда онъ, молодой и красивый, садился на своего коня, на долгіе годы разставаясь съ роднымъ своимъ замкомъ.

Было время, когда герцогъ Гизъ, самъ могущественный герцогъ Гизъ, пріѣзжалъ въ Бретань и даже одно время жилъ въ своемъ замкѣ, недалеко отъ горъ Арре. Здѣсь, вдали отъ всякаго селенія, въ глуши, на самомъ берегу моря, возвелъ онъ мрачное зданіе съ страшными запорами и желѣзными рѣшотками въ окнахъ. Это была такъ называемая зала суда, гдѣ судили гугенотовъ. На высокомъ помостѣ сидѣли судьи и допрашивали подсудимаго, привязаннаго внизу гораздо ниже ихъ. Тутъ изрекали они свой приговоръ, и осужденнаго постепенно по покатой доскѣ спускали прямо въ море.

Такъ поступилъ герцогъ Гизъ и съ отцомъ Роже, когда мальчику было еще не болѣе пятнадцати лѣтъ. Опасаясь, какъ бы и сына не постигла та же судьба, старый служитель его отца спряталъ его на своей фермѣ, недалеко отъ замка, и не могъ найти его герцогъ Гизъ, какъ ни искалъ: ни одинъ бретонецъ не выдалъ бы сына Генриха де-Понтарека его врагамъ!

Поселился юный Роже на фермѣ, въ глубокой цвѣтущей долинѣ, среди горъ Арре, въ уютномъ, чистомъ домикѣ вѣрнаго слуги своего отца. Часто сиживалъ онъ подъ большимъ развѣсистымъ каштаномъ, посаженнымъ въ этой долинѣ еще его прадѣдомъ. Обыкновенно сидѣлъ онъ тутъ съ Дунвель, дочерью фермера, погруженный въ великіе планы: мечталъ онъ прославиться, стать знаменитымъ рыцаремъ, отомстить герцогу Гизу и жениться на Дунвель.

Дунвель посмѣивалась надъ Роже, и не вѣрила ему, но онъ твердо надѣялся, что когда-нибудь все это сбудется.

Такъ жилъ онъ въ цвѣтущей долинѣ, и маленькое, гордое сердце его часто билось отъ нетерпѣнія въ ожиданіи исполненія его великой дѣтской мечты, — мщенія герцогу Гизу.

Черезъ три года послѣ ужасной смерти отца, сказалъ себѣ Роже, что настала наконецъ пора дѣйствовать: ему было ужъ восемнадцать лѣтъ, а Дунвель исполнилось шестнадцать.

— Вотъ ужъ и осень, — сказалъ онъ ей, — слышишь, какъ шумитъ вѣтеръ въ вѣтвяхъ нашего каштана? Онъ зоветъ меня съ собою въ даль, на славный подвигъ, на битву съ бичомъ гугенотовъ — Гизомъ!

— Нѣтъ, послушай лучше, что говоритъ каштанъ, — возразила Дунвель, — онъ говоритъ, что лучше подождать до весны, когда вновь зазеленѣютъ его листья, — теперь же не перенести ему разлуки съ тобой. Смотри, — онъ плачетъ, слушая твои слова, и съ голыхъ вѣтвей его капаютъ горькія слезы!

— То капли дождя, а не слезы, Дунвель.

— Повѣрь мнѣ, — осенній дождь тѣ же слезы, Роже. Подожди до весны!

Но и сама Дунвель не дождалась новой весны: стояла ясная, морозная ночь, и звѣзды ярко горѣли на темномъ небѣ, когда подъѣхала къ замковой церкви погребальная колесница съ ея тѣломъ. Роже верхомъ встрѣтилъ ея гробъ у калитки кладбища, а затѣмъ исчезъ, исчезъ безслѣдно изъ цвѣтущей долины, и вѣрный слуга его отца лишился въ тотъ день обоихъ своихъ дѣтей.

Уѣзжая, Роже взялъ съ собою только молодого сокола, что все лѣто приручалъ онъ для Дунвель, — на кого покинулъ бы онъ теперь свою птицу?

Пустился Роже странствовать по бѣлу свѣту вмѣстѣ со своимъ соколомъ, но гдѣ бродилъ онъ, — это осталось для всѣхъ неизвѣстно. Между тѣмъ герцогъ Гизъ недолго пережилъ Генриха де-Понтарека, и кончилъ жизнь свою отъ руки убійцы, сынъ же его мало думалъ о Бретани, и опасность, угрожавшая бретонскимъ гугенотамъ, миновала. Ничто не мѣшало теперь молодому Роже открыто поселиться на родинѣ, и старый вѣрный слуга уже надѣялся, что не пройдетъ года, какъ вернется Роже въ свой наслѣдственный замокъ.

Но проходили дни, недѣли, мѣсяцы, годы, а онъ все не возвращался.

Еще разъ подъѣхала къ замковой церкви погребальная колесница и на этотъ разъ привезла она тѣло вѣрнаго слуги Понтарековъ, — священникъ одинъ встрѣтилъ тѣло, а Роже такъ и не вернулся.

Прошли еще многіе, долгіе годы. Сынъ герцога Гиза, какъ и отецъ его также палъ отъ руки убійцы, а о Роже не было ни слуху, ни духу: двери и окна его замка были наглухо заколочены и жилъ въ немъ одинъ только дряхлый привратникъ.

Но вотъ, разъ, возвращаясь изъ церкви, замѣтилъ привратникъ, что главная дверь замка стоитъ, открытая настежъ. Онъ вошелъ, и увидѣлъ сѣдого, сгорбленнаго, полуслѣпого старика съ соколомъ на плечѣ. Вернулся наконецъ Роже въ свой наслѣдственный замокъ, блѣдный, больной, израненный. Никому не сказалъ онъ, откуда явился и что дѣлалъ онъ въ эти долгіе годы, но соколъ попрежнему сидѣлъ у него на плечѣ и, заглядывая ему въ глаза, задумчиво чистилъ свой клювъ.

Прошло еще нѣсколько лѣтъ, и Роже почти совсѣмъ ослѣпъ. Въ одинъ прекрасный день опять сѣлъ онъ на своего коня, и, съ вѣрнымъ соколомъ на плечѣ, отправился въ Парижъ искать исцѣленія отъ слѣпоты. Дошли до него слухи, что настали, наконецъ, лучшія времена, и гугеноты безъ опасенія могли показываться даже въ Парижѣ.

Грустный и одинокій среди шумнаго города, печально сидѣлъ онъ у окна своей комнаты въ Парижѣ и прислушивался къ шуму, доносившемуся къ нему съ улицы. Тамъ слышался топотъ бѣгущихъ людей, крики и звонъ оружія. Встрепенулся Роже: то, казалось ему, были побѣдные крики, — крики гугенотовъ, для которыхъ насталъ наконецъ день освобожденія. Волненіемъ и радостью забилось сердце Роже; не могъ усидѣть онъ на мѣстѣ, — схватилъ онъ свой мечъ и, спотыкаясь, ощупью спустился съ лѣстницы. Тамъ окружила его густая толпа, и понесла съ собою изъ улицы въ улицу. Кругомъ него люди сталкивались и бились, раздавались молитвы и проклятія, звенѣло оружіе, и Роже, слѣпой старикъ, не чувствуя своей слѣпоты и дряхлости, вмѣстѣ съ другими несся впередъ, размахивая своимъ мечомъ. Казалось, глаза его прозрѣли, и передъ нимъ, за окружавшей его толпой, открывалась просторная, залитая солнечнымъ сіяніемъ площадь: тамъ не было уже ни свалки, ни смятенія, его собратія, гугеноты, одержали побѣду и торжественно водружали высокій бѣлый крестъ. И старикъ Роже, полный восторга и радости, спѣшилъ туда, — къ этому символу вѣчной жизни и освобожденія, а вѣрный соколъ не переставалъ кружиться надъ его головой.

Не успѣло еще склониться къ западу солнце, какъ улицы Парижа были затоплены кровью и загромождены тѣлами убитыхъ гугенотовъ и между ними лежалъ старикъ Роже, а вѣрный соколъ, сидя на фронтонѣ сосѣдняго дома, не спускалъ глазъ съ тѣла своего убитаго господина.

Ночью подобрали тѣла убитыхъ, нагрузили ихъ на барки и спустили внизъ, по Сенѣ, до земляныхъ бастіоновъ Парижа. И вдоль берега бѣжала тревожная толпа людей, потерявшихъ своихъ близкихъ въ этотъ злополучный день междоусобной рѣзни въ Парижѣ, когда пришло извѣстіе объ убійствѣ добраго Генриха IV, — толпа, спѣшившая впередъ, чтобы поискать ихъ тѣлъ среди убитыхъ; туда же несся и соколъ, не отставая отъ зловѣщей барки.

Но вотъ, барка пристала къ берегу, тѣла убитыхъ были вынесены и положены рядами на зеленомъ прибрежьѣ, и люди, прибѣжавшіе вслѣдъ за баркой, съ горемъ и слезами стали разыскивать своихъ близкихъ. Многіе узнавали своихъ родныхъ и друзей и брали ихъ съ собою, чтобы похоронить въ отдѣльной могилѣ, но много осталось тѣлъ, никѣмъ не признанныхъ, и всѣхъ ихъ должны были похоронить вмѣстѣ въ общей могилѣ.

Среди этихъ непризнанныхъ тѣлъ лежало и тѣло Роже де-Понтарека, но вѣрный соколъ, узнавъ его, спустился прямо на грудь своего господина.

— Эта птица узнала своего хозяина! — съ удивленіемъ говорили люди.

— Нельзя хоронить этого старика въ общей могилѣ, — рѣшили всѣ, — у него былъ вѣрный другъ, не покинувшій его даже въ смерти, и прилетѣвшій вмѣстѣ съ другими искать его тѣла.

И для Роже приготовили отдѣльную могилу, но было трудно опустить въ нее его тѣло, — соколъ съ отчаянной смѣлостью защищалъ трупъ своего господина.

Долго потомъ видали тамъ эту странную птицу, — неподвижно сидѣла она на высокомъ бѣломъ крестѣ, поставленномъ на безвѣстной могилѣ. Но миновало лѣто, и къ зимѣ вернулся соколъ въ замокъ Понтарековъ и, увидя его, старый привратникъ понялъ, что не стало его господина. Съ тѣхъ поръ соколъ всюду неотступно леталъ за привратникомъ и его собакой, но никогда не садился къ нему на плечо и никогда не влеталъ въ комнату своего стараго друга.

Умеръ привратникъ, и соколъ сталъ летать за его собакой, а когда и собаки не стало, онъ одинъ оставался жить въ пустомъ замкѣ и цѣлыми днями сидѣлъ на высокой стѣнѣ и серьезно смотрѣлъ вдаль.

Не одна сотня лѣтъ прошла съ тѣхъ поръ. Замокъ стоитъ необитаемый, родъ Понтарековъ пресѣкся. Каждая осенняя и зимняя буря грозитъ сокрушить его ветхія стѣны, но внутри него кипитъ шумная жизнь: веселые скворцы давно поселились въ его башняхъ, а ласточки прилѣпили вдоль стѣнъ свои гнѣзда. Только соколъ, какъ говорятъ, попрежнему одиноко сидитъ на высокой стѣнѣ, и окрестные жители увѣряютъ, что это все тотъ же соколъ, что принесъ когда-то вѣсть о смерти Роже де-Понтарека.

Осенью и зимой печально завываетъ вѣтеръ въ развалинахъ замка и въ вершинахъ деревьевъ стараго, заглохшаго парка, словно поетъ онъ безотрадную похоронную пѣсню. Но зато весной и лѣтомъ куда какъ привольно въ густой, заросшей чащѣ! Всякой Божьей твари кишитъ здѣсь видимо-невидимо и отъ зари до зари неумолчно звенитъ веселый птичій гамъ. И никого не пугаетъ здѣсь тѣнь стараго сокола, что одиноко сидитъ на высокой стѣнѣ ветхаго замка и задумчиво смотритъ вдаль.