Я получилъ записку отъ m-me де-Барро, извѣщавшую меня, что вечеромъ у нея соберутся теософы и будетъ conférence Олкотта.
Мнѣ было интересно увидѣть «полковника» въ роли оратора.
Когда я пріѣхалъ, всѣ уже были въ сборѣ. Въ столовой, за овальнымъ столомъ, на предсѣдательскомъ мѣстѣ, помѣщался полковникъ, съ одной его стороны — Могини, а съ другой m-me де-Морсье, записывавшая все, что говорилось. Собралось всего человѣкъ десять, двѣнадцать.
Госпожа Y., увидя меня, указала мнѣ знакомъ мѣсто возлѣ себя и объявила, что Еленѣ Петровнѣ нездоровится, и что поэтому она осталась дома съ г-жей X.
— Ну, а меня послала сюда ради приличія. Только и скука же, я вамъ скажу! — Олкоттъ толкуетъ что-то о буддизмѣ — посидимъ немного, да и поѣдемъ къ намъ чай пить. Мнѣ Елена такъ и поручила непремѣнно привезти васъ съ собою.
Олкоттъ дѣйствительно толковалъ что-то о буддизмѣ, но его то и дѣло прерывали. Вообще это былъ вовсе не conférence, а простая бесѣда людей, не спѣвшихся между собой и хорошо понимавшихъ, что происходитъ совсѣмъ не то, чего бы всѣмъ хотѣлось.
Посидѣли мы съ госпожей Y. минутъ двадцать и потихоньку выбрались изъ комнаты.
Въ маленькой гостиной улицы Notre Dame des Champs горѣла лампа и за круглымъ столомъ, въ большомъ креслѣ, помѣщалась Елена Петровна съ колодой маленькихъ картъ для пасьянса, а рядомъ съ нею г-жа X. Обѣ дамы насъ очень похвалили за то, что мы пріѣхали рано, и г-жа X. любезно объявила мнѣ:
— Ну вотъ мы теперь и проведемъ пріятно вечерокъ. Елена боялась, что вы пожалуй не пріѣдете, даже на картахъ загадывала.
При этихъ словахъ г-жа X. ушла въ свою комнату и вернулась оттуда съ коробками разныхъ русскихъ, привезенныхъ ею, гостинцевъ.
Скоро Бабула подалъ чай. Вокругъ насъ была тишина, на пустынной улицѣ почти никакой ѣзды, и мнѣ снова стало казаться, что я нахожусь въ какомъ-нибудь русскомъ деревенскомъ домѣ, среди старыхъ помѣщицъ. Да и разговоры у насъ были совсѣмъ русскіе, очень, очень далекіе отъ Парижа, теософіи, Индіи и тому подобныхъ вещей. Однако, этой иллюзіи не суждено было продолжаться. Блаватская хоть и сказалась для теософовъ больною, но очевидно себя хорошо чувствовала и была въ прекрасномъ расположеніи духа. Она раскладывала пасьянсъ своими тонкими, какъ-то странно, черезчуръ гибкими пальцами съ длиннѣйшими ногтями, сверкала брилліантами, рубинами и изумрудами своихъ колецъ. Веселая и добродушно-лукавая усмѣшка то и дѣло дрожала на ея губахъ.
— Скажи пожалуйста, Елена, — вдругъ обратилась къ ней г-жа X. — привезла ли ты съ собою тотъ твой миніатюрный портретъ, который былъ сдѣланъ индусомъ-«челою», и о которомъ ты мнѣ писала?
— Нѣтъ, — отвѣчала Блаватская, — онъ остался въ Адіарѣ, насколько я помню, да впрочемъ, вотъ сейчасъ мы это навѣрно, узнаемъ. Бабула! — крикнула она.
У двери показалась чумазая физіономія индуса.
— Скажи пожалуйста, — обратилась къ нему Елена Петровна, — гдѣ тотъ мой маленькій портретъ, который былъ въ медальонѣ?
— Онъ остался въ Адіарѣ, въ шкатулкѣ, произнесъ индусъ, какъ-то слишкомъ прямо, нахально глядя въ глаза своей госпожѣ.
— Очень жаль! — воскликнула г-жа X., — но отчего же ты не взяла его съ собою? — любопытно было бы посмотрѣть на художество этого твоего «челы».
— Художество его ты и сейчасъ увидишь, на мнѣ такой же точно портретъ «хозяина», нарисованный этимъ же «челою». Смотри!
При этихъ словахъ Блаватская сняла со своей шеи большой золотой медальонъ, открыла его и передала г-жѣ X.
Скоро медальонъ этотъ оказался въ моихъ рукахъ, я увидѣлъ въ немъ сдѣланное на кости, и весьма посредственно, изображеніе какого-то необыкновенно красиваго человѣка въ бѣломъ тюрбанѣ. Посмотрѣли мы всѣ, посмотрѣли — и Елена Петровна опять надѣла медальонъ на шею.
— Да, но я бы хотѣла видѣть именно твой портретъ, — стояла на своемъ г-жа X. — Ты вѣдь говоришь, что не только для твоего «хозяина», но и для «челы» его нѣтъ ничего невозможнаго, ну, такъ сдѣлай же, чтобы этотъ портретъ изъ Адіара, изъ шкатулки, очутился здѣсь, передъ нами.
— Ишь, чего захотѣла! — замѣтила г-жа Y.
Елена Петровна усмѣхнулась.
— А вотъ посмотримъ, можетъ быть это и возможно, — многозначительно проговорила она и подняла руку.
Въ то же мгновеніе надъ нашими головами раздался уже знакомый мнѣ звукъ серебрянаго колокольчика. Блаватская прислушалась и затѣмъ обратилась къ г-жѣ X.:
— Ну-ка, сними съ меня медальонъ да открой его, можетъ быть тамъ что-нибудь и найдешь.
Г-жа X. сняла медальонъ, открыла, и моимъ изумленнымъ глазамъ явилось на обѣихъ внутреннихъ сторонахъ медальона два портрета: одинъ, уже знакомый, красиваго человѣка въ бѣломъ тюрбанѣ, а другой — портретъ Елены Петровны въ какой-то мѣховой шапочкѣ, портретъ мало похожій и вовсе не хорошо сдѣланный, но несомнѣнно ея портретъ.
Я взялъ медальонъ въ руки, тщательно осмотрѣлъ его: оба портрета были вдѣланы крѣпко, очень крѣпко, однимъ словомъ, имѣли такой видъ, будто они всегда тутъ и находились, одинъ противъ другого. Все это было устроено такъ чисто, что я рѣшительно не могъ ни къ чему придраться.
Г-жа X. многозначительно взглядывала поперемѣнно на каждаго изъ насъ и вдругъ сказала:
— Ну, а открой-ка теперь медальонъ, можетъ быть твой портретъ ужь и исчезъ.
— Можетъ быть, — произнесла Елена Петровна, открыла медальонъ… портрета въ немъ не было.
Опять она сняла медальонъ съ шеи, опять онъ въ моихъ рукахъ, я разглядываю его очень внимательно и убѣждаюсь, что единственный портретъ человѣка въ тюрбанѣ крѣпко вдѣланъ, а отъ другого не осталось ни малѣйшаго слѣда. За портретомъ «хозяина», судя по толщинѣ медальона, не можетъ быть мѣста для другого портрета, сдѣланнаго на костяной пластинкѣ, съ наклееннымъ на нее все же довольно плотнымъ стекломъ.
«Феноменъ, да, феноменъ», — думалъ я, но въ то же время внутреннее чутье настойчиво твердило: «а что̀, если это только одинъ изъ самыхъ обыкновенныхъ фокусовъ, если все это подготовлено, какъ и весь разговоръ о портретѣ, какъ и каждое слово?
А что̀, если меня и чай пить звали, и всю обстановку такую спокойную и симпатичную устроили для того, чтобы совсѣмъ сразить и на вѣки-вѣчные заполучить этимъ феноменомъ?»
Одной этой мысли было совершенно достаточно для уничтоженія во мнѣ того сладостно-жуткаго чувства, которое не можетъ не охватить человѣка въ виду полуоткрытой передъ нимъ двери въ область тайнъ природы.
— Ну, что̀ вы на это скажете, господинъ скептикъ? — обратилась ко мнѣ Елена Петровна.
— Это необыкновенно и во всѣхъ отношеніяхъ интересно.
— Убѣждены ли вы наконецъ?
— Не совсѣмъ, но теперь ужь вамъ очень легко убѣдить меня. Я прошу вашего хозяина, для котораго пространство — ничто, и который, какъ вы говорите, невидимо присутствуетъ здѣсь, въ этой комнатѣ, его или его челу, однимъ словомъ, я прошу существо, или силу, которыя производятъ эти феномены, положить сейчасъ исчезнувшій вашъ портретъ въ мой портъ-сигаръ.
Я вынулъ изъ кармана портъ-сигаръ, открылъ его, убѣдился, что кромѣ папиросъ въ немъ ничего нѣтъ, закрылъ и крѣпко держалъ въ рукѣ своей.
— Вотъ, сказалъ я, — пусть вашъ портретъ очутится въ этомъ портъ-сигарѣ, который я держу въ рукѣ, и тогда я убѣжденъ совершенно и готовъ буду идти на какія угодно пытки за мое убѣжденіе.
Елена Петровна наклонила голову, будто къ чему-то прислушиваясь, и сказала:
— Вы забываете, что имѣете дѣло съ человѣкомъ, хоть и умѣющимъ производить вещи, кажущіяся вамъ необыкновенными, но все же остающимся индусомъ-фанатикомъ. По его взглядамъ, онъ никакъ не можетъ войти въ соприкосновеніе съ европейцемъ.
Я улыбнулся, положилъ свой портъ-сигаръ въ карманъ и заговорилъ о совершенно постороннемъ.
Елена Петровна видимо была взволнована. Черезъ нѣсколько минутъ я всталъ, сказалъ, что уже поздно, что я долженъ вернуться пораньше домой. Дамы стали просить меня остаться.
— Ну, пожалуйста! — говорила Блаватская, — какихъ-нибудь полчаса: вотъ сейчасъ наши вернутся съ conference’а, мы имъ разскажемъ про феноменъ. Пожалуйста! да ну, не дурите, останьтесь — что̀ вамъ полчаса какихъ-нибудь!
Она взяла изъ рукъ моихъ шляпу и снесла ее на мраморную доску камина. Я ничего не замѣтилъ особеннаго, но внутренній голосъ ясно сказалъ мнѣ: «портретъ въ шляпѣ». Мнѣ очень хотѣлось сейчасъ же подойти къ камину и скорѣй убѣдиться, правъ я или нѣтъ, но я терпѣливо вернулся на свое мѣсто и наблюдалъ.
Дамы были очень взволнованы; г-жа Y. увѣряла, что видитъ какую-то сѣрую человѣческую тѣнь.
— И я тоже вижу тѣнь, — смѣясь сказалъ я, — вонъ она сгущается возлѣ камина, у самой моей шляпы!
Я ждалъ, что послѣ этихъ словъ моихъ Блаватская подойдетъ къ камину и я ужь пожалуй не найду въ шляпѣ портрета. Она даже и приподнялась-было, но снова погрузилась въ свое кресло.
Скоро раздался звонокъ, теософы вернулись съ conference’а. Дамы стали оживленно разсказывать Олкотту, Могини и Китли о только-что происшедшемъ феноменѣ, требовали моего подтвержденія, и я, конечно, подтвердилъ, что все было именно такъ какъ онѣ разсказывали.
— Могу я теперь удалиться? — спросилъ я Елену Петровну.
— Можете.
Я подошелъ къ камину, взялъ шляпу и, разумѣется, маленькій овальный портретикъ, тотъ самый, который появился въ медальонѣ Блаватской, а потомъ исчезъ изъ него, былъ въ ней. Я не могъ удержаться отъ смѣха.
— Индусъ-фанатикъ преодолѣлъ свое отвращеніе къ европейцу! — сказалъ я. — Елена Петровна, получите вашъ портретъ.
— Онъ уже теперь не мой, — отвѣтила она, — оставьте его себѣ на память, если хотите, а не хотите — такъ бросьте.
— Очень вамъ благодаренъ, — я оставлю его на память.
На слѣдующее утро я опять долженъ былъ ѣхать въ квартиру Блаватской, чтобы подвергнуть себя обычнымъ магнетическимъ пассамъ полковника. Мнѣ очень любопытно было взглянуть на Елену Петровну при свѣтѣ дня, послѣ вчерашняго феномена.
Я нашелъ всѣхъ трехъ дамъ нѣсколько смущенными, тѣмъ не менѣе сейчасъ же, конечно, заговорили о феноменѣ.
— Не убѣдительно? — спрашивала Блаватская.
— Не убѣдительно, — сказалъ я.
— Чего же вамъ, наконецъ, нужно? Или вы думаете, что это я сфокусничала?
— Я ровно ничего не думаю, я только просто не убѣжденъ, а для убѣжденія надо было такъ мало! Да и теперь еще очень легко все исправить; вѣдь вы сказали, что тотъ, кто произвелъ феноменъ, не могъ положить портрета въ портъ-сигаръ только потому, что я держалъ портъ-сигаръ въ рукѣ?
— Да.
— А въ шляпу, которую я ношу, онъ все же положилъ?
— Это совсѣмъ другое.
— Такъ вотъ я и предлагаю слѣдующее: вашъ портретъ находится теперь въ моемъ бюро; вернувшись сегодня отъ васъ, я его снесу въ садъ и закопаю въ землю, — если мудрый индусъ могъ приблизиться къ моей шляпѣ, то въ моемъ саду онъ легко можетъ, конечно, вырыть портретъ и взять его. Я буду ждать двѣ недѣли: если черезъ двѣ недѣли раскопаю землю и не найду портрета, — феноменъ для меня будетъ такъ же убѣдителенъ, какъ еслибы портретъ былъ положенъ въ мой портъ-сигаръ.
— Хорошо, я постараюсь, — унылымъ голосомъ произнесла Елена Петровна.
Но это уныніе было мгновенно; она тотчасъ же разсердилась и уже не въ состояніи была себя сдержать: вся ея мудрость исчезла. Теперь она проявляла всѣ признаки раздражительной дамы, которой не удалось устроить то, чего она желала, и которая, къ тому же, попалась въ просакъ.
— Ну и что жъ, вы объ этомъ феноменѣ не можете написать корреспонденцію въ какое-нибудь русское изданіе? — спрашивала она.
— Сейчасъ никакъ не могу, но въ то же мгновеніе, какъ я убѣждусь, что портретъ исчезъ изъ моего сада, я напишу, и не только напишу, а и буду кричать объ этомъ феноменѣ сколько хватитъ моего голоса.
— Такъ знаете ли что! — воскликнула, вся багровѣя, Елена Петровна, — напишите, что я фокусница и обманщица! Напишите, что вы убѣдились въ этомъ! Изобразите меня во всемъ видѣ, со всѣми онёрами, сдѣлайте одолженіе, пожалуйста!..
По счастію, въ комнату вошелъ Олкоттъ и попросилъ меня послѣдовать за собою для магнетическаго сеанса, — иначе я не знаю, чѣмъ бы кончилось мое объясненіе съ Еленой Петровной.
Однако послѣ сеанса г-жа X. и г-жа Y. все же, очевидно по порученію Блаватской, всячески убѣждали меня послать въ Россію корреспонденцію объ этомъ феноменѣ. Я наотрѣзъ отказался, и онѣ замолчали.
Вообще объ этомъ феноменѣ, гораздо болѣе интересномъ, чѣмъ многіе изъ тѣхъ, о которыхъ прокричали теософы въ своихъ брошюрахъ и книжкахъ, насколько я знаю, нигдѣ не говорится — его замолчали въ Парижѣ и въ Лондонѣ. Не замолчала его однако г-жа Желиховская и въ одномъ изъ ея фельетоновъ, о которыхъ я говорилъ выше, попавшихся мнѣ долгое время спустя, я нашелъ его описаніе. Но каково же было мое изумленіе, когда я узналъ изъ этого фельетона, будто видѣлъ въ тотъ вечеръ какое-то огненное явленіе, «какъ бы огненный шаръ, овальной формы, какъ лучезарное, голубовато-огненное яйцо» («Одесскій Вѣстникъ» 1884 г. № 123, статья: «Е. П. Блаватская и теософисты»). Я видѣлъ овальный медальонъ Елены Петровны, сначала съ однимъ, потомъ съ двумя, а затѣмъ опять съ однимъ портретомъ, я видѣлъ и даже увезъ съ собою овальный портретикъ, появившійся въ медальонѣ, потомъ оказавшійся въ моей шляпѣ и подаренный мнѣ Еленой Петровной, нарисованный на кости, съ наклееннымъ на него стекломъ. Наконецъ, на заявленіе г-жи Y., что она видитъ какую-то сѣрую человѣческую фигуру, я, смѣясь и тономъ, въ значеніи котораго довольно трудно было ошибиться, сказалъ, что вижу тоже «тѣнь, сгущающуюся у моей шляпы». Но, хоть и легко было увидѣть «небо съ овчинку» въ такой компаніи, я тогда никакого «овальнаго шара» (!!?), даже еслибъ подобную непостижимую форму предмета и можно было постигнуть, не видалъ, ни о какомъ огненномъ яйцѣ не говорилъ моимъ собесѣдницамъ, и это яйцо-овальный шаръ — всецѣло произведеніе творческой фантазіи г-жи Желиховской.
Вернувшись домой, я, для очищенія совѣсти, вырылъ въ саду ямку и закопалъ въ нее портретъ. Черезъ двѣ недѣли я раскопалъ это, замѣченное мною, мѣстечко и — нашелъ портретъ, конечно, въ полной сохранности. Скажу даже больше, въ теченіе этого времени, этихъ двухъ недѣль, Елена Петровна была у меня въ саду, я нарочно провелъ ее по тому мѣсту, гдѣ былъ зарытъ портретъ, но даже и ея присутствіе не помогло ея невидимому спутнику исполнить задачу, успѣшное выполненіе которой вѣроятно сдѣлало бы меня фанатическимъ проповѣдникомъ феноменовъ «посланницы махатмъ» [1].
Примечания
править- ↑ Недавно, въ бумагахъ и письмахъ, относящихся къ тому времени, я нашелъ этотъ портретикъ Е. П. Блаватской и, полагая, что онъ можетъ быть пріятнымъ «сувениромъ» для сестры покойной, переслалъ его г-жѣ Желиховской черезъ общаго нашего знакомаго А. А. Б—ва.