кими пальцами съ длиннѣйшими ногтями, сверкала брилліантами, рубинами и изумрудами своихъ колецъ. Веселая и добродушно-лукавая усмѣшка то и дѣло дрожала на ея губахъ.
— Скажи пожалуйста, Елена, — вдругъ обратилась къ ней г-жа X. — привезла ли ты съ собою тотъ твой миніатюрный портретъ, который былъ сдѣланъ индусомъ-«челою», и о которомъ ты мнѣ писала?
— Нѣтъ, — отвѣчала Блаватская, — онъ остался въ Адіарѣ, насколько я помню, да впрочемъ, вотъ сейчасъ мы это навѣрно, узнаемъ. Бабула! — крикнула она.
У двери показалась чумазая физіономія индуса.
— Скажи пожалуйста, — обратилась къ нему Елена Петровна, — гдѣ тотъ мой маленькій портретъ, который былъ въ медальонѣ?
— Онъ остался въ Адіарѣ, въ шкатулкѣ, произнесъ индусъ, какъ-то слишкомъ прямо, нахально глядя въ глаза своей госпожѣ.
— Очень жаль! — воскликнула г-жа X., — но отчего же ты не взяла его съ собою? — любопытно было бы посмотрѣть на художество этого твоего «челы».
— Художество его ты и сейчасъ увидишь, на мнѣ такой же точно портретъ «хозяина», нарисованный этимъ же «челою». Смотри!
При этихъ словахъ Блаватская сняла со своей шеи большой золотой медальонъ, открыла его и передала г-жѣ X.
Скоро медальонъ этотъ оказался въ моихъ рукахъ, я увидѣлъ въ немъ сдѣланное на кости, и весьма посредственно, изображеніе какого-то необыкновенно красиваго человѣка въ бѣломъ тюрбанѣ. Посмотрѣли мы всѣ, посмотрѣли — и Елена Петровна опять надѣла медальонъ на шею.
— Да, но я бы хотѣла видѣть именно твой портретъ, — стояла на своемъ г-жа X. — Ты вѣдь говоришь, что не только для твоего «хозяина», но и для «челы» его нѣтъ ничего невозможнаго, ну, такъ сдѣлай же, чтобы этотъ портретъ изъ Адіара, изъ шкатулки, очутился здѣсь, передъ нами.
— Ишь, чего захотѣла! — замѣтила г-жа Y.
кими пальцами с длиннейшими ногтями, сверкала бриллиантами, рубинами и изумрудами своих колец. Веселая и добродушно-лукавая усмешка то и дело дрожала на ее губах.
— Скажи пожалуйста, Елена, — вдруг обратилась к ней г-жа X., — привезла ли ты с собою тот твой миниатюрный портрет, который был сделан индусом-«челою», и о котором ты мне писала?
— Нет, — отвечала Блаватская, — он остался в Адиаре, насколько я помню, да впрочем, вот сейчас мы это наверно узнаем. Бабула! — крикнула она.
У двери показалась чумазая физиономия индуса.
— Скажи пожалуйста, — обратилась к нему Елена Петровна, — где тот мой маленький портрет, который был в медальоне?
— Он остался в Адиаре, в шкатулке, — произнес индус, как-то слишком прямо, нахально глядя в глаза своей госпоже.
— Очень жаль! — воскликнула г-жа X., — но отчего же ты не взяла его с собою? — любопытно было бы посмотреть на художество этого твоего «челы».
— Художество его ты и сейчас увидишь, на мне такой же точно портрет «хозяина», нарисованный этим же «челою». Смотри!
При этих словах Блаватская сняла со своей шеи большой золотой медальон, открыла его и передала г-же X.
Скоро медальон этот оказался в моих руках, я увидел в нем сделанное на кости, и весьма посредственно, изображение какого-то необыкновенно красивого человека в белом тюрбане. Посмотрели мы все, посмотрели — и Елена Петровна опять надела медальон на шею.
— Да, но я бы хотела видеть именно твой портрет, — стояла на своем г-жа X. — Ты ведь говоришь, что не только для твоего «хозяина», но и для «челы» его нет ничего невозможного, ну, так сделай же, чтобы этот портрет из Адиара, из шкатулки, очутился здесь, перед нами.
— Ишь, чего захотела! — заметила г-жа Y.
