[48]
СМЕРТЬ КАЛЯЕВА.
«...И ясенъ къ петлѣ подымался
И въ самой петлѣ улыбался...»

Онъ былъ весь — затаенный, мятежный порывъ, онъ былъ весь — предвкушеніе счастья борьбы, упоенье мечтой о побѣдѣ...

Смерть его увѣнчала лавровымъ вѣнкомъ, смерть — завидная смерть на посту боевомъ — завершила достойно побѣду.

Ни на мигъ не хотѣлъ онъ спасать свою жизнь; ни мгновенья — и каждое слово его гордымъ вызовомъ судьямъ дышало.

Онъ имъ самъ диктовалъ свой смертельный вердиктъ, вызывалъ всенародно надъ нимъ совершить дѣло мести, насилья и злобы.

Онъ достигъ своей цѣли, исполнилъ свой долгъ‚ и, ликуя, отдался своимъ палачамъ, полный мощнымъ восторгомъ успѣха.

Этотъ чистый восторгъ и святую мечту онъ вынашивалъ долго въ души глубинахъ — съ первыхъ дней своей юности ранней...

То была не эпоха отважной борьбы, а глухая, проклятая рокомъ пора — предразсвѣтное, тусклое время...

Но мятежный, исполненный нравственныхъ силъ, онъ поддаться не могъ разслабляющимъ снамъ, — боевого размаха онъ жаждалъ...

Въ его чуткой душѣ глубоко залегла и тоска молодая по жизни живой, и мечтательный складъ, и мятежность...

Но пора та прошла, и открылись пути, и разсѣялся сумракъ свинцовый кругомъ — яркой жизни заря загорѣлась.

Черезъ головы тусклой невзгоды дѣтей поколѣнію старыхъ отважныхъ бойцовъ руку подали смѣлые внуки.

И борьба началась, и въ упорной борьбѣ онъ нашелъ свое мѣсто, исполнилъ свой долгъ‚ — и стяжалъ онъ безсмертіе смертью...

И послѣдній, предсмертный, мучительный вздохъ долетитъ, какъ хотѣлъ онъ, до вѣрныхъ друзей новымъ зовомъ на бой — безъ пощады!