| «...И ясен к петле подымался И в самой петле улыбался...» |
Он был весь — затаенный, мятежный порыв, он был весь — предвкушение счастья борьбы, упоенье мечтой о победе...
Смерть его увенчала лавровым венком, смерть — завидная смерть на посту боевом — завершила достойно победу.
Ни на миг не хотел он спасать свою жизнь; ни мгновенья — и каждое слово его гордым вызовом судьям дышало.
Он им сам диктовал свой смертельный вердикт, вызывал всенародно над ним совершить дело мести, насилья и злобы.
Он достиг своей цели, исполнил свой долг‚ и, ликуя, отдался своим палачам, полный мощным восторгом успеха.
Этот чистый восторг и святую мечту он вынашивал долго в души глубинах — с первых дней своей юности ранней...
То была не эпоха отважной борьбы, а глухая, проклятая роком пора — предрассветное, тусклое время...
Но мятежный, исполненный нравственных сил, он поддаться не мог расслабляющим снам, — боевого размаха он жаждал...
В его чуткой душе глубоко залегла и тоска молодая по жизни живой, и мечтательный склад, и мятежность...
Но пора та прошла, и открылись пути, и рассеялся сумрак свинцовый кругом — яркой жизни заря загорелась.
Через головы тусклой невзгоды детей поколению старых отважных бойцов руку подали смелые внуки.
И борьба началась, и в упорной борьбе он нашел свое место, исполнил свой долг‚ — и стяжал он бессмертие смертью...
И последний, предсмертный, мучительный вздох долетит, как хотел он, до верных друзей новым зовом на бой — без пощады!