Сладкая отрава (Тэффи)

Сладкая отрава
автор Тэффи

Из сборника «Дым без огня». Опубл.: 1914. Источник: Тэффи Н. А. Собрание сочинений. Том 5: «Карусель». — М.: Лаком, 2000. — С. 251-254. • Впервые: Русское Слово. — 1914. — 14(27) февраля. — № 37. — С. 2-3.

На масленой неделе пошли смотреть фокусника.

В маленьком балаганчике, обвешанном бурыми тряпками, веяло чудесами.

Тихо повизгивала скрипка, и постукивал бубен.

Пахло краской и паклей, а так как в балаганчике ни того, ни другого не было, то и это обонятельное явление можно было отнести к разряду чудесных.

Квочкин с женой уселись рядом. Петькин нос торчал между левым коленом отца и правым коленом матери и мерно сопел от напряженного внимания.

Да и было от чего напрягаться.

На сцене происходили вещи, способные поразить самое разнузданное воображение.

Ели стекло, глотали огонь со стеариновой свечки, жевали горящую паклю, вытаскивали друг у друга из носу серебряные рубли, а главный фокусник, покудахтав минуты полторы, снес яйцо из носового платка.

Квочкин, как лицо высшее, на обязанность которого судьба возложила опекать и просвещать две вверенные ему души — женину и Петькину, объяснял им конструкцию всех этих чудес ясно и толково, предостерегая от суеверных заблуждений.

— Смотри-ка, руль с носу вытянул! — ахала душа жены. — И что же это такое! Сама видела, — нос у того мужчины порожний был. Из порожнего носа руль выколупал! И это что же такое!

— Электричество! Очень просто — это он электричеством делает, — холодно и спокойно объяснял Квочкин.

— Господи, до чего себя довели! Смотри, смотри, пакля горит, а он ее гложет!

— Магнетизм. При помощи магнетизма. Очень просто. Обычное явление.

— Господи! А может, это он с голоду. С голоду и не то слопаешь.

— Магнетизм. Все это магнетизм чистейшей воды.

Фокусник, отодвинув своих помощников, зажег свечку и обратился к публике с речью на волшебном языке, отличавшемся от русского только тем, что все падежи в нем были неправильны.

— Прошу почтеннейшая публика быть внимательная и одолжить мне носовым платком.

Публика недоверчиво молчала.

— Очень прошу, — продолжал фокусник, — одному носовому платку, которому возвращу в целости.

И вдруг с Квочкиным случилось что-то странное: сердце у него быстро и тревожно застучало, в горле что-то дрогнуло, — он вытащил из кармана свой большой толстый платок с меткой Н. К. — Николай Квочкин, встал, поднялся на две ступеньки эстрады и подал платок фокуснику.

— Очень вами благодарю.

Квочкин вернулся на место. Фокусник и все, что делалось на эстраде, вдруг приобрело для него особый, острый интерес. Сердце продолжало биться, но уже не тревожно, а радостно; он чувствовал, что покраснел и ноздри у него раздуваются. Ему казалось, что все смотрят на него, и он не смел поднять глаз от смущения и удовольствия.

— Итак, вот этот платку, — говорил фокусник, — я теперь развертываю и показываю почтеннейший публиком. Теперь я складываю его вот так и подношу к свечке. Попрошу музыку играть.

Взвизгнула скрипка, испуганно торопясь, заскакал за ней бубен.

Квочкин смотрел на свой платок под аккомпанемент музыки и сладко волновался.

— Спалит он платок-то, — шептала жена. — Небось, никто своего платка не дал, а нашему ничего не жаль.

— Молчи! — цыкнул Квочкин и почувствовал, как вдруг жена стала ему чужой, далекой и ненужной, и сопящий Петька давил на ногу, как куль. Стоило их тоже с собой брать!

— Чиво я молчать буду, когда он мое добро жжет. Своим горбом наживали-то. Не бог весть сколько платков-то напасено. Ишь, жжет, — паленым пахнет.

— Теперь попрошу музыку замолчать! — крикнул фокусник. — Раз! Два! Три! И вот вам платок, цел и невредим, — обратился он к Квочкину. — Покорно вам мерси за содействие.

Квочкин взял свой платок, гордо окинул публику орлиным взглядом и медленно спустился с эстрады.

— Господи, — ахала жена, — платок-то ведь целехонек. Ни тебе дырки, ни тебе заплатки. А сама слышала: паленым пахло!

— Молчи, деревня, — зашипел Квочкин.

Он отодвинулся насколько мог дальше от опостылевшей семьи и весь ушел в искусство.

Когда фокусник вынул из шляпы живого кролика, он не ахал вместе с другими, а, слегка подбоченясь, окидывал публику торжествующим взглядом.

— Электричество — очень просто. Необразованность, конечно, не понимает свою серость.

Он уже принадлежал эстраде. Когда фокусник, жонглируя, нечаянно разбил яйцо, и публика захохотала, он расстроился и почувствовал неудачу острее и больнее самого исполнителя.

— Пошла домой, — сказал он жене после представления, — я к куму зайду.

Кум был, что называется, «не оправивши после вчерашнего». Сидел на кровати и смотрел на собственные ноги в серых валенках с таким тупым удивлением, будто видел их в первый раз в жизни.

— Не могу я так больше! — тоном трагического любовника сказал Квочкин. — Среда душит.

— А ты не пей, — прогнусавил кум.

— Да я не пью.

— Ну, так пей. Помолчали. Квочкин встал.

— Ну, прощай, брат. Думаю я об одной вещи. Я, брат, в актеры хочу. А?

Кум смотрел на валенки.

— Главное, что? Главное, ежели ты на сцене, это чтобы не волноваться. А я не волнуюсь. Ей-богу. Бог тебе ни капли. Публика прямо ахнула, а я хоть бы что. А?

Кум смотрел на валенки.

— Так вот, как ты мне посоветуешь? Идти? А?

Кум вдруг поднял голову посмотрел тускло, сплюнул:

— А по мне, хоть к черту.

Квочкин не обиделся. Он только вздохнул, повернулся и вышел.

— Необразован через свою серость. Нельзя с ним говорить.

Шел по улице и думал, и вспоминал, и даже слегка поправлял прошлое и делал его еще радостнее.

— Ваш платок…

— Вот-с. Извольте-с. Что ему сделается.

— Мерсите вам…

— И с нашей стороны тоже.

— Вот-с… в целости…

— Очень понимаем… электричество…

— Браво, браво, браво.

— Ваша фамилия-с?

— Их фамилия Квочкин!..

— Уррра!