Славный ребёнок (Аверченко)/ДО

Славный ребенокъ
авторъ Аркадий Тимофеевич Аверченко

Изъ сборника «О маленькихъ — для большихъ. Разсказы о дѣтяхъ». Опубл.: 1910. Источникъ: А. Т. Аверченко. Избранные разсказы. — Изданіе редакціи журнала "Пробужденіе". С.-Петербургъ, 1913. — az.lib.ru; Аркадій Аверченко. О маленькихъ — для большихъ. Разсказы о дѣтяхъ. — Изданіе журнала НОВЫЙ САТИРИКОНЪ, Петроградъ, Невскій 88, 1916. — az.lib.ru

I

Проснувшись, мальчикъ Сашка повернулся на другой бокъ и сталъ думать о промелькнувшемъ, какъ сонъ, вчерашнемъ днѣ.

Вчерашній день былъ для Сашки полонъ тихихъ дѣтскихъ радостей: во-первыхъ, онъ укралъ у квартиранта полкоробки красокъ и кисточку, затѣмъ, приставъ описывалъ въ гостиной мебель и, въ третьихъ съ матерью былъ какой-то припадокъ удушья… Звали доктора, пахнущаго мыломъ, приходили сосѣдки; вмѣсто скучнаго обѣда, Всѣ домашніе ѣли ветчину, сардины и балыкъ, а квартиранты пошли обѣдать въ ресторанъ — что было тоже неожиданно-любопытно и непохоже на рядъ предыдущихъ дней.

Припадокъ матери, кромѣ перечисленныхъ веселыхъ минутъ, далъ Сашкѣ еще и практическія выгоды: когда его послали въ аптеку, онъ утаилъ изъ сдачи двугривенный, а потомъ забралъ себѣ всѣ бумажные колпачки отъ аптечныхъ бутылочекъ и коробку изъ подъ пилюль.

Несмотря на кажущуюся вздорность увлеченія колпачками и коробочками, Сашка — прехитрый мальчикъ. Хитрость у него чисто звѣриная, упорная, непоколебимая. Однажды квартирантъ Возженко замѣтилъ, что у него пропалъ тюбикъ съ краской и кисть. Онъ сталъ запирать ящикъ съ красками въ комодъ и запиралъ ихъ, такимъ образомъ, цѣлый мѣсяцъ. И цѣлый мѣсяцъ, каждый день послѣ ухода квартиранта Возженко, Сашка подходилъ къ комоду и проверялъ, запертъ ли онъ? Разсчетъ у Сашки былъ простой — забудетъ же когда-нибудь Возженко запереть комодъ…

Вчера, какъ разъ, Возженко забылъ сдѣлать это.

Сашка, лежа, даже зажмурился отъ удовольствія и сознанія, сколько чудесъ натворитъ онъ этими красками. Потомъ Сашка вынулъ изъ подъ одѣяла руку и разжалъ ее: со вчерашняго дня онъ все время носилъ въ ней аптекарскій двугривенный, и спать легъ, раздѣвшись одной рукой.

Двугривенный, влажный, грязный былъ здѣсь.

II

Налюбовавшись двугривеннымъ, Сашка вернулся къ своимъ утреннимъ дѣлишкамъ.

Первой его заботой было узнать, что готовитъ мать ему на завтракъ. Если котлеты — Сашка подниметъ капризный крикъ и заявитъ, что, кромѣ яицъ, онъ ничего ѣсть не можетъ. Если же яйца — Сашка подниметъ такой же крикъ и выразитъ самыя опредѣленныя симпатіи къ котлетамъ и отвращеніе къ «этимъ паршивымъ яйцамъ».

На тотъ случай, если мать, расщедрившись, приготовитъ и то, и другое, Сашка измыслилъ для себя недурную лазейку: онъ потребуетъ оставшіяся отъ вчерашняго пира сардины.

Мать онъ любитъ, но любовь эта странная — полное отсутствіе жалости и легкое презрѣніе.

Презрѣніе укоренилось въ немъ съ тѣхъ поръ, какъ онъ замѣтилъ въ матери черту, свойственную всѣмъ почти матерямъ: иногда за пустякъ, за какой-нибудь разбитый имъ бокалъ, она поднимала такой крикъ, что можно было оглохнуть. А за что-нибудь серьезное, вродѣ позавчерашняго дѣла съ пуговицами, — она только переплетала свои пухлые пальцы (Сашка самъ пробовалъ сдѣлать это, но не выходило — одинъ палецъ оказывался лишнимъ) и восклицала съ легкимъ стономъ:

— Сашенька! Ну, что же это такое? Ну, какъ же это можно? Ну, какъ же тебѣ не стыдно?

Даже сейчасъ, натягивая на худыя ножонки чулки, Сашка недоумѣваетъ, какимъ образомъ могли догадаться, что исторія съ пуговицами — дѣло рукъ его, Сашки, а не кого-нибудь другого?

Исторія заключалась въ томъ, что Сашка, со свойственнымъ ему азартомъ, увлекся игрой въ пуговицы… Проигравшись до тла, онъ оборвалъ съ себя все, что было можно: штанишки его держались только потому, что онъ все время надувалъ животъ и ходилъ, странно выпячиваясь. Но когда фортуна рѣшительно повернулась къ нему спиной, Сашка задумалъ однимъ грандіознымъ взмахомъ обогатить себя: всталъ ночью съ кроватки, обошелъ, неслышно скользя, всѣ квартирантскія комнаты и, вооружившись ножницами, вырѣзалъ всѣ до одной пуговицы, бывшія въ ихъ квартирѣ.

На другой день квартиранты не пошли на службу, а мать долго, до обѣда, ходила по лавкамъ, подбирая пуговицы, а послѣ обѣда сидѣла съ горничной до вечера и пришивала къ квартирантовымъ брюкамъ и жилетамъ цѣлую армію пуговицъ.

— Не понимаю… Какъ она могла догадаться, что это я? — поражался Сашка, натягивая на ногу башмакъ и положивъ по этому случаю двугривенный въ ротъ.

III

Отказъ ѣсть приготовленныя яйца и требованіе котлетъ заняло Сашкино праздное время на полчаса.

— Почему ты не хочешь ѣсть яйца, негодный мальчишка?

— Такъ.

— Какъ — такъ?

— Да такъ.

— Ну, такъ знай же, котлетъ ты не получишь!

— И не надо.

Сашка бьетъ навѣрняка. Онъ съ дѣланной слабостью отходитъ къ углу и садится на коверъ.

— Блѣдный онъ какой-то сегодня, — думаетъ сердобольная мать.

— Сашенька, милый, ну, скушай же яйца!

Мама проситъ.

— Не хочу! Сама ѣшь.

— А, чтобъ ты пропалъ, болванъ! Вотъ выростила идіота…

Мать встаетъ и отправляется на кухню.

Съѣвъ котлету, Сашка съ головой окунается въ омутъ мелкихъ и крупныхъ дѣлъ.

Озабоченный, идетъ онъ прежде всего въ корридоръ и, открывъ сундучокъ горничной Лизаветы, плюетъ въ него. Это за то, что она вчера два раза толкнула его и пожалѣла замазки, оставшейся послѣ стекольщиковъ.

Свершивъ актъ правосудія, идетъ на кухню, и хнычетъ, чтобы ему дали пустую баночку и сахару.

— Для чего тебѣ?

— Надо.

— Да для чего?

— Надо!

— Надо, надо… А для чего надо? Вотъ — не дамъ.

— Дай, дура! А то матери разскажу, какъ ты вчера изъ графина для солдата водку отливала… Думаешь не видѣлъ?

— На, чтобъ ты пропалъ!

Желаніе кухарки исполняется: Сашка исчезаетъ. Онъ сидитъ въ ванной и ловитъ на пыльномъ окнѣ мухъ.

Наловивъ въ баночку, доливаетъ водой, насыпаетъ сахаръ и долго взбалтываетъ эту странную настойку, назначеніе которой для самого изобрѣтателя загадочно и неизвѣстно.

До обѣда еще далеко. Сашка рѣшаетъ пойти посидѣть къ квартиранту Григорію Ивановичу, который находится дома и что-то пишетъ.

— Здравствуйте, Григориванычъ, — сладенькимъ тонкимъ голоскомъ привѣтствуетъ его Сашка.

— Пошелъ, пошелъ вонъ. Мѣшаешь только.

— Да я здѣсь посижу. Я не буду мѣшать.

У Сашки опредѣленныхъ плановъ пока нѣтъ, и все можетъ зависѣть только отъ окружающихъ обстоятельствъ: можетъ быть, удастся, когда квартирантъ отвернется, стащить перо или нарисовать на написанномъ смѣшную рожу, или сдѣлать что-либо другое, что могло бы на весь день укрѣпить въ Сашкѣ хорошее расположеніе духа.

— Говорю тебѣ — убирайся!

— Да что я вамъ мѣшаю, что ли?

— Вотъ я тебя сейчасъ за уши, да за дверь… Ну?

— Ма-ама-а!!! — жалобно кричитъ Сашка, зная, что мать въ сосѣдней комнатѣ.

— Что такое? — слышится ея голосъ.

— Тш!.. Чего ты кричишь, — шипитъ квартирантъ, зажимая Сашкѣ ротъ. — Я же тебя не трогаю. Ну, молчи, молчи, милый мальчикъ…

— Ма-а-ма! Онъ меня прогоняетъ!

— Ты, Саша, мѣшаешь Григорію Ивановичу, — входитъ мать. — Онъ вамъ, вѣроятно, мѣшаетъ?

— Нѣтъ, ничего, — помилуйте, — морщится квартирантъ. — Пусть сидитъ.

— Сиди, Сашенька, только смирненько.

— Черти бы тебя подрали съ твоимъ Сашенькой — думаетъ квартирантъ, а вслухъ говоритъ:

— Бойкій мальчуга! Хе-хе! Общество старшихъ любитъ…

— Да, ужъ онъ такой, — подтверждаетъ мать.

IV

За обѣдомъ Сашкѣ — сплошной праздникъ.

Онъ бракуетъ всѣ блюда, вмѣшивается въ разговоры, болтаетъ ногами, руками, головой и, когда результатомъ соединенныхъ усилій его конечностей является опрокинутая тарелка съ супомъ, онъ считаетъ, что убилъ двухъ зайцевъ: избавился отъ ненавистной жидкости и внесъ въ среду обѣдающихъ веселую, шумную суматоху.

— Я котлетъ не желаю!

— Почему?

— Они съ волосами.

— Что ты врешь! Не хочешь? Ну, и пухни съ голоду.

Сашка, заинтересованный этой перспективой, отодвигаетъ котлеты и, притихшій, сидитъ, ни до чего не дотрогиваясь, минутъ пять. Потомъ рѣшивъ, что наголодался за этотъ промежутокъ достаточно — пробуетъ потихоньку животъ: не распухъ ли?

Такъ какъ животъ нормаленъ, то Сашка даетъ себѣ слово когда-нибудь на свободѣ заняться этимъ вопросомъ серьезнѣе — голодать до тѣхъ поръ, пока не вспухнетъ, какъ гора.

V

Обѣдъ конченъ, но бѣсъ хлопотливости, по прежнему, не покидаетъ Сашки.

До отхода ко сну нужно успѣть еще зайти къ Григорію Ивановичу и вымазать саломъ всѣ стальныя перья на письменномъ столѣ (идея, родившаяся во время визита), а потомъ, не позабыть бы украсть для сапожникова Борьки папиросъ и вылить баночку съ мухами въ Лизаветинъ сундукъ за то, что толкнула.

Даже улегшись спать, Сашка лелѣетъ и обдумываетъ послѣдній планъ: выждавши, когда всѣ заснутъ, — пробраться въ гостиную и отрѣзать красныя сургучныя печати, висящія на ножкахъ столовъ, креселъ и на картинахъ…

Онѣ очень и очень пригодятся Сашкѣ.