Скорбные элегии (Овидий; Артюшков)/3/3

Жене

Текст править

Странно ли станет тебе, почему чужою рукою

Это посланье мое писано: болен я был,

Болен я был в отдаленных краях неизвестного мира

И на спасенье почти начал надежду терять.

С чувством каким я теперь посреди сарматов и гетов,

Ты полагаешь, лежу в этой суровой стране?

Не выношу ни небес, ни к воде не могу здесь привыкнуть,

Ни почему-то сама здесь не мила мне земля.

Нет ни домашних удобств, ни пищи, полезной больному,

И никого, кто б сумел боль врачеваньем смягчить.

Нет из друзей никого, кто б утешил своею беседой,

Кто обмануть бы сумел времени медленный ход.

Я, изможденный, лежу на краю населенного света,

В мысли больному идет то, чего нет здесь сейчас.

Всё вспоминается мне, ты же всё побеждаешь, супруга,

Большая часть моего сердца во власти твоей.

Только с тобой говорю, лишь тебя призывает мой голос,

День ни один, ни одна ночь без тебя не придет.

Даже в бреду, говорят, так сплетал я несвязные речи,

Что на устах у меня было всё имя твое.

Силы терял уже я, и с трудом укреплять было нужно

Мой ослабевший язык, нёбо вином оросив, -

Скажет ли кто, что пришла госпожа, поднимусь, и надежда

Видеть тебя для меня станет источником сил.

В жизни отчаялся я, ты же время проводишь, быть может,

В радости там у себя, вовсе о нас позабыв?

Нет, я уверен, не так! Дорогая, мне ясно, что время

Только уныло твое может идти без меня.

Если ж судьбою моей исполнены должные годы,

Если так скоро конец жизни моей настает -

Боги! Что стоило вам пощадить обреченного на смерть,

Чтобы в могилу хоть лег я в родимой земле!

Или пусть бы кара моя отнеслась бы ко времени смерти,

Иль б ускорилась смерть, ссылку мою упредив!

Мог я недавно еще хорошо умереть, незапятнан.

Жизнь мне дана, чтоб теперь в ссылке окончить ее.

Стало быть, так и умру далеко в краю безызвестном,

Скорбною станет моя участь от самой страны?

Тело мое не найдет на привычной постели покоя

И не найдется кому плакать над гробом моим?

Слезы моей госпожи, на лицо мое упадая,

Малого срока к моей жизни не смогут придать?

И поручений не дам, и друга рука не закроет

Глаз потухающих мне с воплем последним! Мою

Голову без похорон, без почета могильных обрядов

И не оплаканной здесь дикая скроет земля!

Ты же - смутишься ли всею душой, услыхавши об этом,

Робкой рукою себе верную грудь поразишь?

Ты ж, простирая свои в мою сторону руки напрасно,

Бедного мужа пустой имени звук возгласишь?

Все-таки щек не терзай и не рви волос: не впервые

Буду я тут у тебя отнят, мой свет дорогой!

Знай, что погиб я тогда, когда утратил отчизну,

Первой и худшею смерть эта была для меня.

Ныне ж, коль силу найдешь (не найдешь, дорогая супруга!),

Радуйся: смерть для меня кончила столько невзгод!

Горе свое ослабляй, сколько можешь, снося его бодро:

В сердце своем уж давно свыклась с несчастием ты.

О, если б с телом моим и душа погибла! Пусть лучше

Часть ни одна от меня жадных костров не минёт!

Если на воздух пустой улетает, смерти не зная,

Дух, и самосский мудрец верное слово сказал,

То меж сарматских теней и римская будет скитаться;

Призракам диким она чуждою будет всегда.

Кости же в урне вели небольшой домой переправить:

Ссыльным не буду я так даже и мертвый. На то

Нет запрещенья. Фиванка-сестра убитого брата

Скрыла в могильном холме, воле царя вопреки.

Прах мой с листвою смешай и с мелкой пыльцою амома

И в подгородней земле скрытым поставить вели.

Выбить стихи прикажи на мраморе гроба большими

Буквами - путник пусть их глазом поспешным прочтет:

"Я, здесь лежащий поэт, игравший нежною страстью,

В собственном даре своем гибель Назон получил.

Не затруднись, если знал ты любовь, кто бы ни был, прохожий,

Молвить: "Спокойно пускай кости Назона лежат"".

Этих на надписи слов и довольно вполне, потому что

Больше и длительнее памятник в книгах моих.

Мне, я уверен, они хоть и были во вред, но доставят

Имя и автору жить долгое время дадут.

Ты ж по умершим всегда приноси похоронные жертвы,

Также венки возлагай, влагою слез омочив.

Тело хотя от огня и во прах превратится, однако

Чувствовать будет зола этот печальный обряд.

Больше б хотел написать, но голос, от речи уставший,

И пересохший язык сил диктовать не дают.

В слове, быть может, последнем тебе того я желаю,

Сам не имею чего: о, будь здорова! Прощай!