[40]Хромоногій Скрипачъ.
Знаете-ли вы хромоногаго Гришку, удальца-скрипача, молодца на всѣ руки? Не знаете, жаль—значитъ вы не знаете, какъ и отъ чего онъ и хромъ сдѣлался, не ужели и этого не знаете?… а кажется про это всѣ наши ребята знаютъ да чуть ли и не цѣлый свѣтъ. Ну такъ я разскажу вамъ, вы только слушайте, да не поперечьте.
Гришка хромоногій не былъ хромоногимъ, какъ о томъ молва говоритъ: былъ онъ очень бѣденъ, такъ бѣденъ, что и сказать нельзя, а любилъ чортовъ сынъ музыку, то есть такъ любилъ, какъ мать родную: гармонійка-ли гдѣ заиграетъ или скрипка запищитъ, нашъ Гришка просто ненашинскимъ дѣлается, а какимъ то чертовскимъ человѣкомъ, бѣснуется, подсвистываетъ, пляшетъ точно чортъ его каленымъ гвоздемъ въ бокъ тычетъ. Въ то время, когда пляшетъ онъ, не попадайся ничего подъ ногу: кадушка-ли какая, скамейка-ли попадетъ подъ его ножищу, такъ ту вещь и
[41]поминай какъ звали; расколотитъ, разобьетъ и обломки за окно побросаетъ. А спалъ и видѣлъ Гришка выучиться играть на скрипкѣ. Цѣлое лѣто проработалъ онъ у Химки лысаго скрыпача даромъ, просто даромъ, ну посудите-же сами люди добрые, за скрипку лѣто проработать не есть-ли это даромъ? Вотъ скрипка въ рукахъ у Гришки; пилитъ онъ на ней, окаянный, день и ночь, просто такія колѣна выдѣлываетъ, что волосъ дыбомъ становится; но какъ не игралъ Гришка, а все нѣтъ толку—не можетъ выучиться играть да и баста,—хоть топись отъ досады. Вотъ Гришка и пошелъ къ рѣкѣ,—только вы добрые люди не подумайте, что топиться,—нѣтъ; онъ пошелъ на бережекъ рѣки, сѣлъ, да и заплакалъ, смотря на свою скрипку, которую держалъ въ рукахъ, плакалъ, плакалъ онъ отъ досады, что не могъ играть выучиться, да потомъ какъ хватитъ скрипку о камень; только и видѣлъ ее: вся въ мелкіе кусочки разлетѣлась, даже и на память не осталось ни кусочка; махнулъ Гришка рукою, плюнулъ, да кажись обругался два раза, да и хотѣлъ идти домой. Вдругъ пырь[1] ему въ глаза старикъ,—просто старичишка такой мозглякъ, что глядя на него такъ плюнуть и хочется, идетъ, въ правой рукѣ скрипку держитъ, а въ лѣвой смычекъ, идетъ да подплясываетъ;
[42]подошелъ онъ къ Гришкѣ, да и говоритъ ему: Что ты, Гришка, скучаешь?—Да научиться не могъ играть на скрипкѣ, отвѣчалъ Гришка.—Да у тебя, говоритъ старикъ: скрипка-то не такого сложенія была, вотъ моя другое дѣло, и старикъ заигралъ, да такъ заигралъ, что Гришка разинулъ ротъ, выпучилъ глаза и поблѣднѣлъ, и покраснѣлъ въ одно время, и не зналъ, что дѣлать отъ радости. Кончилъ старикъ игру, а Гришка все еще слушаетъ; у него въ ушахъ все еще раздается чудная игра скрипки—волшебницы; наконецъ Гришка опомнился.—Дѣдушка! вскричалъ онъ, отецъ родной, продай скрипку, что хошъ возми, пять лѣтъ стану работать тебѣ за твою скрипку, только продай!—Слушай Гришка, сказалъ старикъ; скрипка будетъ твоя и ты на ней выучишься сразу играть, только я отдамъ тебѣ тогда скрипку, когда ты ударишь меня колѣнкой въ задъ одинъ разъ.—Хоть десять, сколько велишь, отецъ родной, говоритъ Гришка. Старикъ сталъ на четвереньки, а Гришка, чтобы угодить дѣду, разбѣжался, да какъ хватитъ его въ задъ колѣнкою, такъ, что самъ Гришка не взвидѣлъ ни земли, ни неба и повалился на землю. Старика не было, какъ ни когда не бывало; только по лѣсу слышенъ былъ хохотъ и грохотъ, а на мѣстѣ старика стоялъ
[43]обгорѣлый пень, около котораго лежалъ Гришка съ раздробленною ногою и унего въ рукахъ была чудовищная скрипка.
Русскія простонародныя легенды — СП.: 1861 