подошелъ онъ къ Гришкѣ, да и говоритъ ему: Что ты, Гришка, скучаешь?—Да научиться не могъ играть на скрипкѣ, отвѣчалъ Гришка.—Да у тебя, говоритъ старикъ: скрипка-то не такого сложенія была, вотъ моя другое дѣло, и старикъ заигралъ, да такъ заигралъ, что Гришка разинулъ ротъ, выпучилъ глаза и поблѣднѣлъ, и покраснѣлъ въ одно время, и не зналъ, что дѣлать отъ радости. Кончилъ старикъ игру, а Гришка все еще слушаетъ; у него въ ушахъ все еще раздается чудная игра скрипки—волшебницы; наконецъ Гришка опомнился.—Дѣдушка! вскричалъ онъ, отецъ родной, продай скрипку, что хошъ возми, пять лѣтъ стану работать тебѣ за твою скрипку, только продай!—Слушай Гришка, сказалъ старикъ; скрипка будетъ твоя и ты на ней выучишься сразу играть, только я отдамъ тебѣ тогда скрипку, когда ты ударишь меня колѣнкой въ задъ одинъ разъ.—Хоть десять, сколько велишь, отецъ родной, говоритъ Гришка. Старикъ сталъ на четвереньки, а Гришка, чтобы угодить дѣду, разбѣжался, да какъ хватитъ его въ задъ колѣнкою, такъ, что самъ Гришка не взвидѣлъ ни земли, ни неба и повалился на землю. Старика не было, какъ ни когда не бывало; только по лѣсу слышенъ былъ хохотъ и грохотъ, а на мѣстѣ старика стоялъ
подошёл он к Гришке, да и говорит ему:
— Что ты, Гришка, скучаешь?
— Да научиться не мог играть на скрипке, — отвечал Гришка.
— Да у тебя, — говорит старик, — скрипка-то не такого сложения была, вот моя — другое дело, — и старик заиграл, да так заиграл, что Гришка разинул рот, выпучил глаза и побледнел, и покраснел в одно время, и не знал, что делать от радости. Кончил старик игру, а Гришка всё ещё слушает; у него в ушах всё ещё раздаётся чудная игра скрипки-волшебницы; наконец Гришка опомнился.
— Дедушка! — вскричал он, — отец родной, продай скрипку, что хошь возьми, пять лет стану работать тебе за твою скрипку, только продай!
— Слушай Гришка, — сказал старик, — скрипка будет твоя и ты на ней выучишься сразу играть, только я отдам тебе тогда скрипку, когда ты ударишь меня коленкой в зад один раз.
— Хоть десять, сколько велишь, отец родной, — говорит Гришка.
Старик стал на четвереньки, а Гришка, чтобы угодить деду, разбежался, да как хватит его в зад коленкою, так, что сам Гришка не взвидел ни земли, ни неба и повалился на землю. Старика не было, как никогда не бывало; только по лесу слышен был хохот и грохот, а на месте старика стоял
