Жорж Санд
правитьРозовое облако
правитьI
правитьКатерина должна была пасти трех овец. Она не умела еще ни читать, ни писать, но зато была большая мастерица говорить; это была славная девочка, только немножко любопытна и причудлива, что, впрочем, служило доказательством того, что она не была упряма.
Вскоре после рождества три овцы ее принесли ей трех ягнят; двое из них были очень большие и здоровые, а третий такой крошечный, такой крошечный, точно кролик. Мать Катерины, Сильвена, с большим презрением отзывалась об этом бедном ягненке и говорила, что напрасно он родился на свет, что он не выравняется и останется навсегда таким дрянным, что даже не будет стоить корма, который для него понадобится.
Эти слова сильно огорчили Катерину, которая находила, что это было самое хорошенькое маленькое животное из всех, которых она видела, а главное-оно больше всех других подходило ей по своему росту. Она дала себе слово ухаживать за своей овечкой и назвала ее Бишеттой.
И действительно, она так ухаживала за ней, что чуть не уморила ее. Она уж слишком любила ее, беспрестанно ласкала, носила на руках и укладывала спать у себя на коленях. Щенки и котята очень любят, когда с ними нянчатся и нежат их, но барашки, наевшись досыта, любят, чтоб их оставили спать, когда им того захочется, и ходить там, где им вздумается. Сильвена говорила Катерине, что она не дает Бишетте расти, потому что все носит ее на руках, но Катерина и не желала, чтоб Бишетта росла, напротив, она желала даже, чтоб она была еще меньше, для того, чтоб ей можно было носить ее в кармане. Каждый день она уводила старых овец на луг на два часа утром и на три вечером. Два больших ягненка очень благоразумно переносили отсутствие своих матерей, они как будто понимали, что те отправились на луг, чтобы запастись молоком. Бишетта же была далеко не так терпелива, она казалась такой голодной, начинала так жалобно блеять, когда ее мать возвращалась и подходила к ней, что сердце Катерины сжималось от жалости, и она готова была заплакать.
Ей запрещено было уводить ягнят на луг, потому что они были еще малы, а трава слишком свежа, но она так упрашивала, чтоб ей позволили взять с собой Бишетту, что Сильвена наконец сказала ей: «Делай как знаешь! Если она умрет от этого, то потеря будет невелика, и я даже буду очень рада избавиться от нее, потому что она тебя совсем свела с ума, ты только и думаешь о ней одной. Ты приводишь овец домой слишком рано и уводишь слишком поздно для того, чтобы не разлучить Бишетту с матерью. Возьми ее с собой, если ты не можешь обойтись без нее».
Катерина увела Бишетту в поле и все время держала ее под фартуком, чтоб ей не было холодно. Это продолжалось два дня, но на третий день ей надоело нянчиться со своей овечкой, и она начала бегать и играть по-прежнему. Бишетта, правда, от этого нисколько не сделалась хуже, но перемены к лучшему в ней тоже не было заметно, и она осталась таким же маленьким недоноском, каким была прежде.
Однажды, когда Катерина была занята гораздо больше отыскиванием птичьих гнезд в кустах, чем своими овцами, она нашла гнездо черного дрозда с тремя уже оперившимися птенчиками. Они, по-видимому, нисколько не испугались ее, потому что когда она показала им кончик своего пальца, подражая в то же время крику самки-дрозда, они открыли свои желтенькие носики, и Катерина увидела их розовые горлышки.
Катерина была так счастлива, что не переставала разговаривать и целовать своих птичек все время, как возвращалась домой с овцами, и только на следующий день заметила, что случилось большое несчастье: Бишетты не было в овчарне. Она была позабыта на поле, ей пришлось спать под открытым небом, и теперь, наверное, волки съели ее. Катерина проклинала своих дроздов, по милости которых она поступила с такой непростительной жестокостью. Вся ее прежняя любовь к Бишетте возвратилась с новой силой, и, горько плача, она побежала на луг, чтобы узнать, что с ней сделалось.
Это было в марте месяце, солнце еще не взошло, и над лужей, находившейся посреди луга, стоял густой белый пар. Катерина искала по всем сторонам, осматривала все кусты, все изгороди и наконец подошла к луже, думая, что, может быть, бедная Бишетта упала туда. Здесь она увидела что-то, что ее очень удивило, потому что она еще в первый раз была на лугу так рано. Туман, окутывавший воду, точно белой скатертью, при приближении солнца разорвался местами и тихо полз небольшими клубами, поднимавшимися кверху, некоторые из них как бы повисли на ветвях ивы и держались в таком положении, другие же, снесенные ветром, снова падали на песок и казалось дрожали от холода на сырой траве. Вдруг Катерине показалось, что она видит стадо белых баранов, но она искала не стадо баранов, а свою Бишетту, которой тут не было. Катерина опять заплакала и в отчаянии опустила голову на колени, закрывшись фартуком.
К счастью, дети плачут недолго. Когда она подняла голову, то увидела, что все небольшие белые клубы поднялись над деревьями и уходили к небу в виде хорошеньких розовых облаков, притягиваемых солнцем, которое как будто хотело всосать их в себя.
Катерина долго смотрела, как они дробились и исчезали и, когда она опустила глаза вниз, то увидела на берегу, далеко от себя, потому что лужа была большая, свою Бишетту, лежавшую так спокойно, как будто она спала или была мертвая. Она побежала к ней, нисколько не думая, что она может быть умерла, потому что детям никогда не приходит в голову то, что может сильно огорчить их. Она завернула Бишетту в свой фартук и понесла домой. Катерину удивляло только одно, что фартук ее был так легок, как будто бы в нем ничего не было. «Как бедная Бишетта замучилась и как она похудела в одну ночь! — думала она. — Мой фартук точно совсем пустой». Она обвязала его вокруг себя и не смела заглянуть в него, боясь простудить маленькое животное, которое ей хотелось поскорее согреть.
Когда она свернула с тропинки, по которой шла, то вдруг увидела маленького Петра, сына башмачника, бежавшего навстречу к ней и несшего на руках — отгадайте что? Бишетту, настоящую Бишетту, которая громко блеяла.
— Вот тебе твоя овечка, — сказал Катерине маленький Петр, — возьми ее. Вчера вечером она замешалась с моими овцами в то время, как ты возвращалась домой и показывала мне гнездо дрозда. Ты не хотела мне дать ни одного из твоих дроздят, как я ни упрашивал тебя, но я не такой, как ты. Когда я увидел в овчарне, что твоя Бишетта подошла к одной из моих овец, думая, что это ее мать, то я позволил ей сосать сколько ей хотелось и оставил ее ночевать в овчарне. Я поторопился отнести ее к тебе, потому что ты, наверное, очень горевала, думая, что она совсем пропала. Не правда ли?
Катерина так обрадовалась, что поцеловала маленького Петра и увела его к себе для того, чтобы дать ему двух дроздят, и он был так доволен этим, что прыгал, как козленок, уходя домой.
Когда она увидела, как Бишетта и ее мать обрадовались друг другу, то наконец подумала о своем фартуке и тут только вспомнила, что положила в него или хотела положить что-то, что она приняла за свою овечку. «Что бы это могло быть? Я и сама не знаю, — подумала она, — но не может быть, чтоб я положила туда то, чего совсем не было».
Ею овладел страх и в то же время любопытство. Она отправилась на крышу овчарни, которая была вся покрыта мхом и опускалась до самой земли и на которой росло множество маленьких цветочков и даже молодых зеленых колосьев, уже совсем созревших и занесенных сюда ветром. Крыша была тоненькая, но казалась такой хорошенькой, когда была освещена восходящим солнцем, кроме того, она была очень мягка, потому что была устлана старой соломой. Летом Катерина, забравшись на эту крышу, засыпала здесь и в этом занятии не раз забывала, что пора отправляться на луг. Войдя на самый верх, она осторожно развязала фартук. Что бы могло быть в этом фартуке?
II
правитьТо был синий коленкоровый фартук, переделанный из старого фартука Сильвены, и его никак нельзя было назвать ни нарядным, ни новым, но если бы в эту минуту Катерине предложили за него большие деньги, то она ни за что не согласилась бы продать его, так ей хотелось узнать, что в нем было. Наконец она его развязала, но ничего не нашла в нем. Она принялась трясти его, но из него ничего не выпало, только вокруг себя она увидела белый дым, через минуту над головой ее поднялось маленькое облачко в виде шара, белое как снег, но в то время, как оно поднималось кверху, оно приняло сначала золотисто-желтый цвет, потом бледно-розовый, наконец, когда оно поднялось над орешником и бузиной, росшими вокруг овчарни, и когда солнечный свет прямо упал на него, оно приняло настоящий розовый цвет, такой, какой бывает только у самых прекрасных роз.
Катерина нисколько не удивилась тому, что она принесла с собой облако. Она думала только о том, какое оно хорошенькое, и сожалела, что оно улетает так скоро. «Ах ты неблагодарное! — закричала она ему в след, — вот как ты меня благодаришь за то, что я отпустила тебя лететь к небу!»
В эту самую минуту она услыхала тоненький голосок, выходивший из облака и певший какие-то слова, но какие это были слова?
III
правитьКатерина не поняла ни одного из этих слов, она продолжала смотреть на облако, которое постепенно увеличивалось по мере того, как поднималось кверху, но в то же время становилось все тоньше и раздроблялось на множество розовых облачков.
— Ну вот, — закричала ему Катерина, — как это глупо, что тебе самому хочется, чтоб солнце проглотило тебя, как оно проглотило уже все облака там, на лугу; я бы и до сих пор носила тебя в фартуке, ты нисколько не мешало мне, или высадила бы тебя в саду, в прохладе, под большой яблоней, или же, наконец, поместила бы тебя под краном, так как ночью ты любишь спать над водой. Мне никогда еще не приходилось ухаживать за облаком, но я привыкла бы к этому и постаралась бы, чтоб ты было цело, а теперь ветер разобьет тебя на мелкие кусочки, а солнце сейчас проглотит.
Катерина начала прислушиваться к тому, что ответит ей облако. Теперь вместо одного тоненького голоска она услыхала множество еще более тоненьких голосков, певших, как малиновки, но только никак нельзя было понять, что они пели. Эти голоса становились все слабее по мере того, как удалялись; так что Катерина ничего уже не слышала больше; над собой она также ничего не видела, кроме ясного неба, на котором не было заметно ни одного облачка.
— Мама, — сказала она своей матери, когда та позвала ее завтракать, — мне хотелось бы спросить тебя…
— О чем, Катерина?
— Что говорят облака, когда они поют?
— Облака никогда не поют, глупенькая, они гремят и из них льется дождь, когда в них заходит гром.
— Ах, Боже мой! — вскричала Катерина. — Я и не знала этого… Только бы он не зашел в мое розовое облачко.
— В какое розовое облачко? — с удивлением спросила Сельвена.
— То, которое было в моем фартуке.
— Замолчи, — прикрикнула на нее Сельвена, — ты знаешь, что я терпеть не могу, когда болтают всякие пустяки, какие придут в голову. Это простительно двухлетним детям, ты же слишком велика, чтобы разыгрывать из себя дурочку.
Катерина не смела больше сказать ни слова и после завтрака отправилась в поле. Она взяла с собой своего дрозденка и забавлялась с ним часа два; но так как она встала очень рано, то через несколько времени заснула на лугу. Она не боялась теперь потерять Бишетту, которую оставила вместе с другими ягнятами в овчарне.
Она проснулась лежа на спине и увидела над собой голубое небо, а над самой головой, далеко, далеко в воздухе висело маленькое облачко, которое виднелось одно, решительно одно, в виде розового пятнышка на всем пространстве голубого неба.
— Какое оно хорошенькое, — подумала Катерина, все еще не совсем проснувшись, — но как оно далеко! Если оно опять запоет, то я уже не услышу его. Мне хотелось бы быть там, где оно, я увидела бы всю землю и могла бы ходить по всему небу, не боясь устать. Если бы оно не было такое неблагодарное, то оно взяло бы меня с собой туда, я могла бы лежать на нем, как на пуху, подошла бы к самому солнцу и узнала бы из чего оно сделано.
Корольки в кустах пели в то время, как Катерина предавалась этим мыслям, и ей казалось, что они насмехались над ней и кричали: «Любопытная, фи, любопытная.» Вдруг они замолчали и в испуге попрятались в листве. Огромный ястреб взвился в воздухе и начал кружиться под самым розовым облаком. «Ах, — подумала опять Катерина, — хоть они и насмехаются надо мной и называют меня любопытной, а я все-таки желала бы быть на спине у этой хищной птицы. Я могла бы тогда рассмотреть мое розовое облако и, может быть, даже долетела бы до него».
Тут она уже совсем проснулась и вспоминала, что не должно говорить пустяков, а для этого прежде всего не нужно думать о них. Она взяла свою прялку и принялась усердно прясть, стараясь ни о чем не думать, но, несмотря на это, она беспрестанно отрывалась и смотрела на небо. Ястреба уже не видно было, а розовое облачко все еще стояло на одном месте.
— Что это ты все смотришь на небо, Катерина? — спросил у нее один старик, проходивший в это время по тропинке через луг.
Это был отец Баталь, который срубил на соседнем лугу засохшее дерево и нес охапку сучьев домой. Ноша была довольно тяжела, и он прислонился к иве, чтобы отдохнуть немного.
— Я смотрю на облако в небе, — отвечала Катерина, — скажите, пожалуйста, — ведь вы такой ученый и так много путешествовали, отчего это вон то облачко одно виднеется на небе и отчего оно не двигается с места?
— Ты хочешь знать это, малютка? — сказал старик. — В то время, как я путешествовал по морю, я называл это шквалом и считал дурным знаком.
— Знаком чего, отец Баталь?
IV
править— Знаком страшной бури, дитя мое. Когда на море увидят такое облако, то обыкновенно говорят, что будет работа, да горячая. Это просто изумительно, иногда это облачко величиною бывает не больше барана, которого можно унести под полой. Потом оно разрастается, чернеет, обкладывает все небо, и вот тут-то и начинается потеха! Гром, молния, ветер, — словом, морякам приходится бороться со всей дьявольской силой!
— Ах, Боже мой! — в испуге вскричала Катерина, — неужели и мое розовое облачко сделается таким же злым.
— В наших странах и в такое время года шквалы бывают редко, к тому же, я думаю, что на земле они не могут быть очень опасны. Какое же, однако, смешное твое розовое облако!
— Почему смешное, отец Баталь?
— Почему? Вот тебе и на! — вскричал старый моряк. — Я нахожу, что у него ужасно смешной вид. Однако, мне нужно поскорей кончать мою работу, пока не наступил вечер. Мне нужно еще отнести три охапки сучьев.
Он ушел, и Катерина попробовала приняться опять за пряжу; но она по-прежнему все посматривала наверх, и от этого работа ее мало подвигалась вперед, и веретено никак не вертелось. Ей казалось, что облачко росло и меняло цвет. Она не ошибалась в этом, облако действительно из розового сделалось голубым, потом приняло аспидный цвет, потом совсем почернело и мало-помалу так разрослось, что с одной стороны обложило все небо. Все омрачилось, и наконец загремел гром.
Катерина сначала очень была довольна тем, что облачко ее сделалось таким большим. «Слава Богу! — думала она. — Теперь я вижу, что оно не похоже на другие. Солнцу не удалось его проглотить, напротив того, теперь можно подумать, что оно само проглотит солнце. Кто бы поверил тому, что сегодня утром я несла в фартуке это самое облако!»
Она начала даже гордиться этим. Но вдруг из середины облака, превратившегося в страшную тучу, засверкала молния. Катерине сделалось страшно, и она поспешила домой со своими овцами.
— Я очень беспокоилась о тебе, — сказала ей мать, — какая ужасная погода. Я не помню, чтоб такая страшная гроза разразилась так скоро да еще в такое время года.
Гроза была действительно ужасная. Градом выбило окна в доме, ветер снес черепицу с крыши, гром сломил большую яблоню в саду. Катерина не отличалась большой храбростью, она все пряталась под кровать и наконец не вытерпела и сказала вслух: «Гадкое розовое облако, если бы я знала, какое ты злое, то ни за что не спрятала бы тебя в своем фартуке!»
Мать опять начала ее бранить, но девочка не могла удержаться более и твердила свое.
— Что мне делать? Моя маленькая Катерина совсем с ума сошла! — говорила Сельвина соседям,
— Полно, полно! — утешали они ее. — Это ничего, это гроза ее испугала, к утру это пройдет.
На другой день «это» действительно прошло. Солнце весело встало. Катерина не отстала от солнца и в одно время с ним взошла на крышу своей овчарни. Дом очень пострадал от грозы, но овчарня, построенная ниже и лучше защищенная, нисколько не была повреждена. Цветы на крыше, примятые дождем, желтый чистотел, заячья капуста и дикий чеснок расправляли свои лепестки и, повернувши свои маленькие головки к солнцу, как будто говорили ему: «Наконец-то ты вернулось к нам! Здравствуй, здравствуй, не уходи от нас больше, мы не знаем, как нам быть без тебя».
Катерине тоже хотелось поздороваться с солнцем, но она боялась, что оно сердится на нее за то, что она выпустила из фартука облако, которое так воевало с ним вчера вечером. Она не посмела спросить у своей матери, проходившей в это время по саду, о том, можно ли рассердить и умилостивить солнце. Сильвена терпеть не могла ее фантазий, и так как Катерина была послушная девочка, то она решилась не предаваться им больше.
Ей удалось это наконец. Все следующие дни она занималась со своим дрозденком до тех пор, пока он не издох, объевшись пирога с творогом. Катерина была очень огорчена этим и в утешение завела себе воробья, которого съела кошка. Новое огорчение. Наконец ей надоели звери и птицы и она захотела ходить в школу; в то же время она полюбила свою прялку и сделалась очень искусной пряхой. Год от году Катерина становилась умнее.
V
правитьКогда ей исполнилось двенадцать лет, то мать сказала ей однажды:
— Не правда ли, Катерина, ты будешь рада попутешествовать немного и увидеть многие места?
— Разумеется, — отвечала Катерина, — мне давно уже хочется увидеть голубые страны.
— Что это ты рассказываешь, глупенькая? Голубых стран нигде нет.
— Право же, мама, я каждый день вижу их с крыши овчарни, вокруг нас все зелено, а там, вдали, видна большая голубая страна.
— А, теперь я понимаю, что ты хочешь, это тебе только так кажется издали. Но вот теперь твое желание исполнится. Твоя двоюродная бабушка Колетта, которая живет далеко от нас и которую ты никогда не видала, потому что она уже тридцать лет не была здесь, желает повидаться с нами. Она очень стара и совершенно одинока, потому что она никогда не была замужем. Она небогата, и ты ничего не должна у нее просить, напротив, мы должны делать для нее все, что она пожелает. Я боюсь, чтобы она не затосковала и не умерла оттого, что за ней некому ухаживать, поедем к ней и, если она захочет, чтоб мы привезли ее сюда, то я очень рада буду исполнить ее желание, потому что это мой долг.
Катерина вспомнила теперь, что ее родные упоминали иногда имя тетушки Колетты, но она не знала, о ком они говорят, и не расспрашивала их об этом. Мысль о том, что она увидит новые места, приводила ее в восторг. Несмотря на то, что она сделалась теперь очень умной девочкой, но корольки были совершенно правы, называя ее любопытной, и в этом не было ничего дурного, потому что это значило, что она любила приобретать новые сведения.
В назначенный день Катерина с матерью сели в дилижанс и отправились. Они пробыли в дороге целый день и целую ночь и наконец, к своему удивлению, подъехали к горе. Вид горы совсем не понравился Сильвене, Катерина же, напротив, нашла его прелестным, но только побоялась сказать это матери.
Выйдя из дилижанса, они спросили, где живет г-жа Колетта. Им указали дорогу, которая была так крута, что по ней нужно было карабкаться, как на крышу Катерининой овчарни, в довершение всего им сказали, что другой дороги нет и что нужно идти непременно по этой.
— Какая странная дорога, — сказала Сильвена, — здесь, кажется, все навыворот. Право, нужно иметь такие же ноги, как у козы, для того чтобы ходить здесь. Вот твоя голубая страна, Катерина! Нравится ли тебе она?
— Право же, она голубая, — ответила Катерина. — Посмотри на верх горы, мама, разве ты не видишь, что она голубая?
— Это снег ты видишь там, глупенькая, а вблизи он белый.
— Снег летом?
— Да, потому что там так холодно, что снег не тает.
Катерина подумала, что ее мать ошиблась, но побоялась поспорить с ней. Ей очень хотелось узнать поскорее, правду ли сказала ей мать, и она карабкалась, как молоденькая коза, хотя у нее и не было четырех ног, которые были бы теперь очень кстати.
Когда они дошли наконец до деревни, Сильвена, очень усталая, и Катерина, тоже запыхавшаяся, им сказали, что тетушка Колетта не живет здесь летом, но что она принадлежит к здешнему приходу и что дом ее недалеко отсюда. Им показали домик с дощатой крышей, обложенный большими камнями.
— Она живет вон там, это недалеко отсюда, и вы будете там не более чем через час.
Сильвена пришла просто в отчаянье. Для того чтобы добраться до этого дома, а потом до деревни, им нужно было пройти столько же, сколько они уже прошли, а дорога была еще круче и страшнее.
Она боялась, что Катерина не в силах будет дойти до указанного домика, к тому же окружающая местность казалась ей такой некрасивой и дикой, что она начинала уже думать, не лучше ли будет спуститься вниз и вернуться домой, не повидавшись даже с тетушкой Колеттой, но Катерина уверяла, что она нисколько не устала и не боится идти дальше. Глядя на нее, и Сильвена ободрилась; позавтракав, они снова начали подниматься все выше и выше.
Они не могли выбрать лучше дороги, потому что дорога была только одна; проводник им тоже был не нужен, тем более что они не могли бы даже развлечься, разговаривая с ним, потому что жители этой местности почти совсем не знали по-французски, они говорили на таком смешанном наречии, что ни Катерина, ни мать ее не могли понять ни одного слова.
Как ни была опасна тропинка, по которой они взбирались, но наконец они благополучно дошли до домика с дощатой крышей. Вокруг него росли красивые сосны, из-за которых виднелся луг, расстилавшийся по отлогому склону с углублением в середине; нигде не видно было ни рвов, ни загородок, но луг был защищен большими утесами, покрытыми снегом, который, казалось, доходил до самого неба сначала в виде белых ступенек, державшихся на горном утесе, а далее в виде ледяных кристаллов прекрасного зеленовато-голубого цвета, и затем все это терялось в облаках.
«Наконец-то мы пришли в голубую страну, — с восторгом думала Катерина, — и если бы мы пошли еще немного повыше, то были бы в небе».
В эту-то минуту она и вспомнила о том, о чем давно уже позабыла: она подумала, что можно дойти до облаков, и вдруг вспомнила о своем розовом облачке как о давно забытом сне. Девочка пришла в такой восторг при виде ледяной горы, что сначала не обратила большого внимания на тетку Колетту, несмотря на то, что ей очень хотелось ее видеть и дорогой она не раз задавала себе вопрос о том, какой она могла быть.
VI
правитьТетушка Колетта была высокая бледная женщина с седыми волосами и красивым лицом. Она, по-видимому, нисколько не удивилась приезду Сильвены.
— Я была почти уверена, что ты приедешь, — сказала она, целуясь с ней, — я видела обеих вас во сне. А теперь я взгляну на твою дочь, такая ли она, какой я видела ее во сне?
Катерина подошла, тетушка Колетта пристально посмотрела на нее своими большими светло-серыми глазами, которые, казалось, могли видеть то, что делается в самой глубине души, потом она ее поцеловала и прибавила: «Хорошо, очень хорошо! Ты не понапрасну родилась на свет».
Когда путешественницы отдохнули немного, тетушка Колетта показала им свои комнаты.
Дом, казавшийся издали маленьким, вблизи был довольно велик, он был весь деревянный, но выстроен так хорошо и из такого отличного соснового леса, что был очень крепок.
Благодаря огромным камням, которыми была обложена крыша, ветер не мог не только снести, но даже покачнуть ее. Внутри везде было очень чисто, и мебель так блестела, что на нее весело было смотреть. В шкафах было много посуды и разной домашней утвари, кровати были на деревянных ларях, на которых лежали тюфяки, набитые шерстью и волосом, они были застланы прекрасными белыми простынями и теплыми одеялами, потому что там никогда не было тепло. Печи топили там целое лето и в дровах не было недостатка. Большая часть деревьев, окружавших луг, а также и самый луг, принадлежали тетушке Колетте. На лугу, который был очень велик, паслись ее коровы, несколько коз и небольшой осел, которого она держала для перевозки тяжестей. За скотом смотрел мальчик, а хозяйством занималась девочка, которая выполняла также разные поручения, потому что тетушка Колетта любила удобства и два раза в неделю посылала в деревню за говядиной и за хлебом; словом, она была богата, даже очень богата для крестьянки, и Сильвена, которая совсем не подозревала этого и которая приехала для того, чтобы помочь ей, если она была в нужде, с удивлением смотрела на все и даже чувствовала перед ней некоторую робость, как перед особой, стоящей гораздо выше нее по своему положению.
Катерина также казалась немного смущенной, но не потому, что бабушка была богаче ее, а потому что она сознавала, что та была выше ее по образованию. Но когда она увидела, какая она была добрая и ласковая, то успокоилась совершенно и даже почувствовала к ней такую дружбу, как будто знала ее всю жизнь.
С первого же дня Катерина без церемоний начала ее расспрашивать и узнала, что она была доверенным лицом одной пожилой дамы, за которой она ухаживала до самой ее смерти и которая оставила ей кое-какие деньги.
— Но она была небогата, моя добрая старушка, — прибавила тетушка Колетта, — и на ее деньги я не могла бы окружить себя всеми удобствами, которые вы видите здесь. Я завела все это благодаря моим трудам и уменью вести дела.
— Вы купили все это на деньги, которые получили от распродажи вашего скота? — спросила Сильвена.
— Мой скот действительно доставляет мне выгоду, — отвечала Колетта, — но на какие деньги куплена земля, на которой он пасется? Не отгадаешь ли ты это, Катерина?
— Нет, тетушка, я этого никак не могу отгадать.
— Умеешь ли ты прясть, дитя мое?
— Я? Разумеется, тетушка, если бы в мои лета я не умела прясть, то была бы очень глупа.
— Умеешь ли ты прясть очень тонко?
— Д-да… И довольно тонко.
— Она у нас первая пряха, — с гордостью сказала Сильвена, — она умеет прясть все, что угодно.
— Сумеешь ли ты прясть паутину? — спросила тетушка Колетта.
Катерина подумала, что она шутит, и со смехом отвечала:
— Право же, я не знаю, я никогда не пробовала.
— Покажи-ка мне, как ты прядешь, — сказала Колетта, поставив перед ней прялку из черного дерева и положив ей на колени веретено в серебряной оправе.
— Какие хорошенькие вещицы! — сказала Катерина, любуясь изящной прялкой, которая была так пряма, как тростинка, и веретеном, которое было не тяжелее пера. — Но, тетушка, чтобы прясть, нужно навязать что-нибудь на прялку.
— Это всегда можно найти с помощью изобретательности, — ответила тетушка.
— Но я здесь ничего не вижу, что можно было бы прясть, — заметила Катерина. — Вы сейчас говорили о паутине, но ваш дом так чисто выметен, что нигде не видно паутины.
— А на дворе? Не видишь ли ты чего-нибудь, что можно было бы навязать на прялку.
— Нет, тетушка, потому что кору с деревьев нужно сначала истолочь, а шерсть с коз вычесать… Разве только достать вон те облака, которые я вижу на ледяной горе и которые похожи на огромные связи хлопка.
— А почем ты знаешь, может быть облако можно прясть.
— О! Я этого никак не думала, тетушка, — сказала Катерина и вдруг сделалась задумчивой и рассеянной.
VII
править— Разве ты не видишь, — сказала Сильвена, — что бабушка смеется над тобой?
— Знаете ли, как меня зовут здесь? — спросила Колетта.
— Нет, не знаем, — ответила Сильвена, — мы не понимаем здешнего наречия, и вы можете насмехаться над нами, сколько вам угодно.
— Я и не думаю насмехаться. Позовите Бенуа, моего маленького слугу, который накрывает на стол в беседке, он знает по-французски и скажет вам, как меня зовут здесь.
Сильвена позвала Бенуа и с любопытством спросила его:
— Как зовут в здешней стране мою тетушку, г-жу Колетту?
— Неужто вы не знаете, что ее зовут здесь пряхой облаков? — ответил Бенуа.
Позвали маленькую горничную, которая, нисколько не задумавшись, ответила то же самое.
— Как это странно! — сказала Катерина своей матери, — прясть облака! Однако же, тетушка, — прибавила она, — вы сказали то, о чем я и сама думала уже несколько раз, то есть, что из облаков можно делать что-нибудь. Однажды, когда я была маленькая… — Она вдруг остановилась, увидевши, что мать сердито взглянула на нее, и как будто хотела сказать ей: не заводи эту старую песню.
Колетта начала расспрашивать, и Сильвена сказала ей:
— Не сердитесь на нее, тетушка, она еще так молода! И совсем не хотела посмеяться над вами, как вы сейчас смеялись над ней, она знает, что вы имеете на это право, и что она не может позволить себе того же.
— Но, — возразила старушка, — я никак не могу понять из этого, что она хотела сказать.
— Милая тетушка, — сказала Катерина со слезами на глазах, — я никогда не позволю себе смеяться над вами, но мама думает, что я лгу, а я уверяю вас, что однажды, когда я была еще маленькая, то принесла домой в фартуке маленькое белое облачко.
— Очень может быть! — сказала тетушка, по-видимому, нисколько не рассердись и не удивляясь. — Что же ты с ним сделала, малютка? Попробовала ли ты его прясть?
— Нет, тетушка, я его выпустила, и оно потом сделалось розовое и, улетая, все время пело.
— Поняла ли ты, что оно пело?
— Ни одного слова! Но, тетушка, я была еще так мала!
— После того, как оно улетело, не было ли у вас бури?
— Вы отгадали, тетушка, ветер снес у нас крышу, а громом сломило нашу большую яблоню, которая была вся в цвету.
— Вот что значит доверять неблагодарным! — произнесла Колетта совершенно серьезно. — Нужно остерегаться всего, что изменчиво, а изменчивее облаков нет ничего в мире, но я думаю, что вы обе проголодались, а обед уже готов. Помогите мне заправить суп и потом пойдем обедать.
Обед был очень хорош, и Катерина кушала с большим аппетитом. Сыр и сливки были отличные, обед закончился десертом, так как у тетушки были в банке медовые пряники, которые она сама приготовляла и которые были необыкновенно вкусны. Сильвена и ее дочь никогда еще не имели такого роскошного обеда.
Когда наступил вечер, Колетта зажгла лампу и принесла небольшой ящик, который поставила на стол.
— Поди сюда, — сказала она Катерине. — Я хочу, чтоб ты знала, почему меня называют пряхой облаков. Пойди и ты, Сильвена, ты сейчас узнаешь, как я нажила мое маленькое состояние.
Что же было в этом ящике, ключ от которого тетушка Колетта держала в руках? Катерина просто сгорала от нетерпения узнать поскорее, что там было.
VIII
правитьТам было что-то белое, мягкое и легкое, до такой степени похожее на облако, что Катерина вскрикнула от удивления, а Сильвена вообразила, что ее тетка была колдунья или фея, и от страха побледнела как полотно.
Однако же это было не облако, но огромный моток тонких ниток, таких тонких, таких тонких, что нужно было один волосок разнять на десять частей для того, чтобы вышла такая тонкая нить. Этот моток был так бел, что до него нельзя было дотронуться, и так легок, что, казалось, мог улететь, если на него дунуть.
— Ах, тетушка, — в восторге вскричала Катерина, — если это вы пряли, то вас можно назвать первой пряхой во всем свете, после этого все другие не прядут, а сучат веревки.
— Это моя пряжа, — ответила Колетта, — и каждый год я продаю несколько таких ящиков. Не заметили ли вы, когда приехали сюда, что здешние женщины делают самое тонкое кружево, которое продают очень дорого. Я не могу снабжать их всех пряжей, и здесь есть много прях, которые работают очень хорошо, но ни одна из них не может сравниться со мной, поэтому мне платят в десять раз дороже, нежели другим. Моя пряжа покупается нарасхват, потому что из нее можно делать такое кружево, какого уже не будет, когда я умру. А я уже стара, и будет очень жаль, если мой секрет пропадет даром, не правда ли, Катерина?
— Ах, тетушка, — вскричала Катерина, — если бы вы передали мне его! Мне не нужно денег, но мне так хотелось бы выучиться прясть, как вы. Откройте мне, пожалуйста, ваш секрет.
— Вот так, сейчас же! — сказала Колетта, смеясь. — Но ведь я уже сказала тебе, что нужно выучиться прясть облака.
Она спрятала свой ящик и, простившись с Сильвеной и Катериной, ушла к себе. Они легли спать в той комнате, в которой были, и в которой стояла еще третья кровать для Рене, маленькой горничной.
Так как кровати двух девочек стояли недалеко одна от другой, то они болтали между собою до тех пор, пока не заснули. Сильвена так устала, что была не в состоянии прислушаться к тому, что они говорили. Катерина предлагала тысячу вопросов Рене, которая была почти одних лет с нею. Ее преследовала одна мысль, и она все спрашивала, знает ли Рене тетушкин секрет.
— Тут нет никакого секрета, — отвечала та, — тут нужно только большое терпение и особенное искусство прясть.
— Но для этого нужно поймать облако, привязать его к прялке, не дать ему разойтись по всем пальцам и выделать из него нитку…
— Это еще не велика важность, а главное, нужно уметь выделать облако.
— Как! Выделать облако?
— Ну да, чесать его!
— Чесать облако! Чем же?
Рене ничего не ответила, она уже спала.
Катерина тоже попробовала заснуть, но она была слишком взволнована, и сон никак не приходил. Свеча погасла, и в камине осталось только несколько угольков. Катерина видела, однако же, небольшой свет в верхней комнате. Она приподняла голову с подушки и увидела, что на верху лестницы, по которой ушла тетушка Колетта, из-под двери виднелась длинная полоса света. Она не могла больше выдержать и потихоньку, босиком дошла до лестницы. Она была деревянная, и Катерина боялась, что она заскрипит. Но она ступала так легко, что без малейшего шума добралась до последней ступеньки и заглянула через щель в комнату тетушки. Отгадайте, что она там увидела?
IX
правитьОна увидела небольшую и чисто убранную комнату с маленькой лампой, висевшей у камина, и только. В этой комнате никого не было, и пристыженная Катерина ушла назад. Она сознавала, что поступила очень дурно, стараясь завладеть врасплох чужим секретом, которого она не заслуживала больше знать. Она легла опять в свою постель, упрекая себя за свое любопытство, и оттого ей всю ночь виделись дурные сны. Проснувшись, она дала себе слово не любопытничать больше и терпеливо ждать, когда тетушка пожелает открыть ей свой секрет. Рене взяла ее доить коров, после чего они обе увели их на луг, если только можно назвать лугом уступ горы, который, правда, был весь покрыт травой, но совсем не был расчищен; несмотря на это, вид луга был очень живописен: чистая холодная вода, сочившаяся с ледяной горы, текла извилинами вдоль утеса и падала вниз в траву в виде каскада. Катерине, видевшей каскад только в шлюзе мельницы, так понравилась падающая вода, что она не могла отвести от нее глаз и любовалась на блестящие алмазные капли, сверкавшие на солнце. Однако же она не решалась перейти через воду, прыгая с камня на камень, как это делала Рене, но вскоре она выучилась этому, и не больше как через два часа она находила уже большое удовольствие в этом занятии.
Ей хотелось попробовать взобраться подальше на ледяную гору. Рене показала ей, до которых пор можно дойти, не подвергая себя опасности попасть в трещину, и научила ее ходить так, чтобы ноги не скользили. К концу дня Катерина уже чувствовала себя как дома и даже знала несколько слов на смешанном горном наречии.
Так как все предметы были для нее новы, то они очень занимали ее, и она почувствовала такую дружбу к горам, что была очень огорчена, когда на следующий день Сильвена объявила ей, что пора уже ехать домой! Тетушка Колетта была такая ласковая, такая снисходительная! Катерина полюбила ее даже больше, чем горы.
— Есть только одно средство помочь твоему горю, Катерина, — сказала Сильвена, — если хочешь, то оставайся здесь. Тетушка желает, чтобы ты осталась у нее, она обещала мне выучить тебя прясть так же, как она, но для этого нужно время и, главное, терпение, а так как я знаю, что ты не очень терпелива и, кроме того, непостоянна, то я не согласилась тебя оставить. Но ты выучилась уже прясть не хуже меня, и если ты думаешь, что можешь выучиться прясть так же, как тетушка, то я не стану мешать тебе сделаться богатой и счастливой, как она. Ты сама должна решить это.
Первою мыслью Катерины было броситься на шею к матери и уверить ее, что она ни за что с ней не расстанется, но когда на другой день Сильвена сказала ей, что не следует упускать такого отличного случая научиться чему-нибудь, то она начала колебаться. Еще через день Сильвена сказала ей:
— Мы небогаты. У твоей старшей сестры уже трое детей, а у старшего брата пятеро, я уже немолода и могу умереть не сегодня-завтра. Если ты сделаешься богатой, то можешь быть опорой для всего семейства. Останься здесь, тетушка Колетта полюбила тебя, твои недостатки не раздражают ее, и я уверена, что она будет даже баловать тебя. Через три месяца я приеду за тобой, и если ты пожелаешь, то увезу тебя домой. Если же тебе понравится здесь, то ты останешься опять и, кто знает, может быть тетушка оставит тебе все, что у нее есть?
Катерина заплакала при мысли о разлуке с матерью.
— Останься со мной, — сказала она ей, — уверяю тебя, что я очень скоро выучусь отлично прясть.
Но Сильвена страдала уже тоской по родине.
— Если я останусь здесь, — сказала она, — то умру или с ума сойду от тоски, а ты, наверное, не желаешь этого. С другой стороны, как упустить такой отличный случай составить себе состояние.
Катерина, рыдая, легла спать, но в то же время обещала матери поступить так, как она ей посоветует.
На другой день Рене не разбудила ее, и она проспала до девяти часов утра. Проснувшись, она увидела возле себя тетушку Колетту, которая обняла ее и сказала:
— Моя маленькая Катерина, ты должна собрать все свое мужество и рассудительность, твоя мать уехала сегодня рано утром, она горячо поцеловала тебя в то время, как ты спала, и поручила мне сказать тебе, что она приедет через три месяца. Она не хотела тебя будить, потому что отъезд ее, наверное, очень огорчил бы тебя.
Катерина горько заплакала и просила тетушку не сердиться на нее за это.
— Я не вижу ничего дурного в том, что ты плачешь о своей матери, — сказала тетушка Колетта, — это так и должно быть, и если бы ее отъезд не огорчил тебя, то ты была бы дурной девочкой. Но для твоей же пользы я прошу тебя, дитя мое, успокойся немного, я обещаю тебе сделать все, что от меня зависит, для того, чтобы ты была со мной счастлива. Подумай о том, что твоей матери нелегко было расстаться с тобой, и ты очень утешишь ее, если охотно выполнишь ее желание.
Катерина подавила свои слезы, поцеловала тетушку и обещала ей, что будет прилежно работать.
— Сегодня тебе нужно развлечься и погулять, а с завтрашнего дня мы примемся за дело.
X
правитьНа следующий день Катерине дан был первый урок, но это было совсем не то, чего она ожидала. Ей не было открыто никакого секрета, тетушка дала ей прялку со льном и сказала:
— Постарайся прясть как можно тоньше.
На первый раз этого было совершенно достаточно, потому что в той стране, где жила Катерина, женщины пряли только из пеньки и из пряжи ткали довольно толстое полотно. Она выполнила свою задачу довольно удачно, но все-таки работа ее была еще очень далека от того, как ей хотелось бы сделать, что она боялась даже показать ее. Она думала, что ее будут бранить, но тетушка напротив похвалила ее и сказала, что для первого дня это очень хорошо и что завтра, наверное, выйдет еще лучше. Катерина попросила, чтоб ей позволили остаться дома, ей хотелось увидеть, как работает тетушка.
— Нет, — сказала та, — я не могу работать, когда на меня смотрят, к тому же я всегда работаю у себя, а тебе не следует целый день сидеть в запертой комнате. Ты будешь работать на дворе, где ты можешь также гулять и присматривать за моими коровами, если тебе это вздумается. Я не хочу принуждать тебя, потому что я вижу, что ты неленива и наверное будешь стараться работать.
Катерина не была ленивой, но была нетерпелива, и это ученье в одиночестве совсем не нравилось ей, а главное, в этом не было ничего похожего на тот великий секрет, узнать который, по ее мнению, было так же легко, как проглотить чашку вкусного молока. Правда и то, что она каждый день делала небольшие успехи, и с каждым днем пряжа на ее веретене становилась все тоньше, но она сама не замечала большой разницы, и к концу недели она уже соскучилась, и одобрительные слова тетушки только раздражали ее. Рене, несмотря на всю свою доброту и услужливость, тоже сердила ее своим спокойствием; обязанность Рене состояла в том, чтобы смотреть за скотом и за молочной, и ничто другое не интересовало ее. Бенуа никогда не было дома, он почти жил в лесу, и когда бывал свободен, то тотчас же уходил на охоту и не любил никакого общества, кроме общества своей собаки. Катерина часто оставалась совершенно одна, она видела тетушку только за столом, вечером. Колетта рано уходила к себе работать. Рене, добравшись до подушки, уже храпела, Катерина бродила из стороны в сторону, погруженная в свои мечты, и по временам плакала. Она повторяла про себя, что, если тетушка будет продолжать учить ее так, как теперь, то она доживет до седых волос и все-таки не выучится прясть так хорошо, как она; при этом ей приходило в голову, как будет смеяться над нею мать, когда через три месяца увидит, что дела ее нисколько не подвинулись вперед.
Однажды Катерина ушла из дома очень рано. Она дала себе слово, что на этот раз будет работать так хорошо, что тетушка принуждена будет открыть ей свой секрет. Она нарочно села между утесами, для того чтобы не видеть, что делается вокруг, и ничем не развлекаться. Но можно ли не смотреть ни на что? Она невольно взглянула наверх и увидела над собой ледяную гору и даже самую вершину горы. До сих пор она ни разу еще не видала ее, потому что над ней постоянно стоял скрывавший ее густой туман. Небо было совершенно ясно, и она начала любоваться на белые снежные зубцы, выделявшиеся в голубом воздухе; вдруг ей захотелось отправиться туда, но она знала, что это очень опасно. Рене не раз говорила ей это, тетушка Колетта также запретила ей взбираться высоко на гору и сказала, что это делают только мальчики.
Катерина вздохнула и продолжала смотреть на прекрасные снежные зубцы, до которых ей хотелось дотронуться и которые, казалось, были так близко, хотя на самом деле они были очень далеко. В эту минуту она увидала в небе волокна маленьких золотистых облаков, собиравшихся к самому верхнему зубцу горы и обвивших его точно ожерелье из огромных жемчужин. «Как это красиво, — подумала Катерина, — и как бы мне хотелось уметь прясть так тонко, чтоб можно было нанизать на нитку эти воздушные жемчужины.»
Продолжая смотреть наверх, она увидела на зубце горы что-то маленькое, блестящее, похожее на розовую точку, которая была освещена солнечными лучами и которая двигалась под самым ожерельем маленьких облаков. Что бы это было? Цветок, птица или звезда?
XI
править«Если бы на мне были тетушкины серебряные очки, — думала Катерина, — то я, наверное, рассмотрела бы, что это такое, потому что тетушка говорила, что в этих очках она видит то, чего никто не видит».
Однако же ей пришлось удовлетвориться только своими глазами, и, продолжая смотреть на красную точку, она увидела, что притянула к себе все маленькие золотистые облака, которыми ее так заволокло, что ничего, уже не стало видно. Из маленьких облаков, собравшихся вместе, образовалось одно огромное облако, которое сияло и оборачивалось, как золотой шар над самой вершиной горы.
Через минуту шар начал подниматься еще выше и в то же время стал уменьшаться, наконец, он сделался совершенно розовым, и Катерина услышала, — что он запел таким чистым и приятным голосом, которого она никогда еще не слыхала: «Здравствуй, Катерина, узнаешь ли ты меня?»
— Да, да, — вскричала Катерина — я несла тебя в фартуке! Ты мой старый маленький друг, мое розовое облачко, вот теперь ты говоришь со мной, и я понимаю каждое твое слово. Но какое ты жестокое, мое хорошенькое облачко, ты сломало мою большую цветущую яблоню. Впрочем, я прощаю тебе это, ты такое розовенькое, и я так люблю тебя!
Облако отвечало ей:
— Твою яблоню сломало не я, Катерина, а гром, это злой дух, который закрадывается в мое сердце и который делает меня жестоким. Но смотри, каким я становлюсь кротким и спокойным в ту минуту, когда ты с любовью смотришь на меня! Не придешь ли ты как-нибудь на вершину ледяной горы? Это совсем не так трудно, как тебе говорили, напротив, это очень легко, и тебе стоит только захотеть. К тому же и я буду там, и если ты упадешь, то упадешь прямо на меня, я поддержу тебя, чтобы тебе не было больно. Приходи завтра, Катерина, приходи на рассвете дня. Я буду ждать тебя всю ночь и, если ты не придешь, то это так меня огорчит, что у меня из глаз польются крупные слезы, и весь день будет идти дождь.
— Я приду! — вскричала Катерина, — непременно приду!
Только что она успела сказать эти слова, как послышался страшный шум, похожий на пушечный выстрел, сопровождаемый треском картечи. Ей сделалось так страшно, что она бросилась бежать, думая, что гадкое облако опять принимается за прежнее и опять хочет отплатить ей за добро злом. Когда она в испуге бежала домой, ей встретился Бенуа, который спокойно шел из леса со своей собакой.
— Это ты выстрелил из ружья или это был гром? — спросила она у него.
— А, тебя напугал этот шум, — со смехом сказал он. — Это не ружейный выстрел и не гром, это лавина.
— Что это значит?
— Это значит то, что лед тает на солнце и с треском скатывается вниз, а вместе с ним обрушиваются камни, земля и иногда деревья, если они попадают ему на дороге, и даже люди, если они не успеют убежать вовремя, впрочем, это случается не часто, несчастные случаи бывают редки, но ты должна привыкнуть к этому. Теперь у нас стоит теплая погода, и лавины будут обрушиваться каждый день и даже каждый час.
— Я постараюсь привыкнуть к этому. Кстати, Бенуа, скажи мне, пожалуйста, можешь ли ты взойти на самый верхний зубец горы? Ты ведь мальчик и, наверное, ничего не боишься.
— Ну, нет, — сказал Бенуа, — на эти зубцы нельзя влезать; впрочем, я был недалеко от них, на том месте, где они начинаются. Но теперь не такое время, чтобы можно было забавляться этим, теперь слишком жарко, как раз попадешь в трещину.
— Не можешь ли ты мне сказать, что это за красная точка, которая виднеется иногда над верхним зубцом горы?
— Так ты видела эту точку, ну, у тебя хорошие глаза! Это знамя, которое путешественники водрузили месяц тому назад на самом верхнем утесе горы, для того чтобы дать знать людям, стоявшим внизу, что они добрались до этого места. Но сильный ветер заставил их поскорее вернуться назад, и они оставили там свое знамя, которое вихрем перебросило на вершину ледника и которое, наверное, останется там до тех пор, пока буря не отцепит его.
Катерина должна была удовлетвориться объяснением Бенуа. В эту минуту у ней в голове промелькнула мысль, которая снова пришла ей на ум, когда она увидела тетушку Колетту, проходившую мимо ледяной горы в пунцовом капюшоне, покрывавшем ей голову и плечи. Тетушка шла не так далеко, и Катерина могла узнать ее, и несмотря на то, что в этот день девочка не напряла и трех онов, она все-таки бросилась к ней навстречу, держа в руках свою прялку и пустое веретено.
XII
правитьОчутившись в нескольких шагах от тетушки, она заметила свою рассеянность, но возвращаться назад было уже поздно. Она с нерешительным видом подошла к ней и спросила ее, не устала ли она от ходьбы по ледяной горе.
— В мои лета перестают чувствовать усталость, — ответила Колетта. — Впрочем, я возвращаюсь не с ледяной горы, дитя мое. Я шла безопасными тропинками, которые всегда можно отыскать, если захочешь.
— Ведь это вы, тетушка, были там наверху час тому назад? Я видела ваш пунцовый капюшон.
— Там наверху, Катерина? Где — там наверху?
— На знаю, — сказала Катерина, запинаясь. — Мне показалось, что я видела вас в небе под облаками.
— Почему ты думаешь, что я могу подняться так высоко? Разве ты считаешь меня феей.
— Боже мой, тетушка, если бы вы были феей, то в этом не было бы ничего удивительного. Говорят, что есть добрые и злые феи, вы, разумеется, были бы доброй феей, и люди, которые приходят сюда из деревни и которых я начинаю понимать, правду говорят, что вы работаете, как фея.
— Они говорят это мне самой, — ответила Колетта. — Но это только так говорится и из этого никак нельзя заключать, что я в самом деле фея. Я вижу, что у тебя мечтательная головка, в твои годы это совершенно естественно, и мне не хотелось бы видеть тебя такой же рассудительной, как я, это было бы слишком рано. Но все-таки тебе не мешало бы иметь немножко побольше здравого смысла, моя крошка. Я вижу, что ты не много напряла сегодня!
— Ах, тетушка, вы могли бы сказать, что я ничего не напряла!
— Не плачь, дитя мое, это придет со временем, нужно только иметь терпение…
— Боже мой! Вы всегда повторяете это, — с досадой вскричала Катерина. — Право, милая тетушка, вы уж чересчур терпеливы! Вы обращаетесь со мною как с ребенком, вы думаете, что я не могу выучиться скорее, а между тем, если бы вы только захотели!..
— Но в чем же дело? — сказала тетушка. — Ты делаешь мне упреки, как будто я знаю такой секрет, который может заменить настойчивость и старание. В таком случае, объявляю тебе, что я не знаю такого секрета и никогда не знала его. Ты недоверчиво качаешь головой, у тебя есть что-то на уме, чего я никак не могу отгадать. Дитя мое, открой мне свое сердце и дай мне заглянуть в него, как в книгу.
— Я открою вам все, — сказала Катерина, садясь возле тетушки на камень, обросший мхом. — У меня лежит на совести что-то, и я думаю, что от этого я и сделалась немного глупенькой!
Катерина покаялась тогда в своем любопытстве и рассказала, как она подсмотрела через щель в комнату тетушки.
— Я ничего не увидела и ничего не узнала, потому что вас там не было, но если бы вы не вышли в эту минуту, то я увидала бы, как вы работаете, и украла бы у вас ваш секрет.
— Ты ничего не украла бы, — сказала Колетта. — Повторяю тебе опять, что я не знаю никакого секрета. Если бы ты вздумала войти в мою комнату, то оттуда могла бы пройти и в мою рабочую, которая устроена наверху. В этой комнате я чешу лен и пряду свое облако; в жилых комнатах вредно чесать лен, потому что от него летят чуть заметные былинки, которые попадают в ноздри и в легкие, поэтому я и занимаюсь этим делом в самой верхней комнате, где воздух проходит совершенно свободно и уносит с собой эти былинки, которые подействовали бы вредно как на тебя, так и на других. Но ты мне сказала не все, Катерина, ты все толкуешь об облаках: скажи мне, какое понятие ты составила себе о них? Ты, кажется, смешиваешь облака, которые на небе, с тем тонким и белым веществом; которое я пряду из льна и которое в нашей стране, где так много искусных прях, называют облаком, чтобы дать понятие о чем-то необыкновенно легком.
Катерина была задета за живое тем, что так грубо ошибалась в значении слова и предавалась самым несбыточным фантазиям, тогда как дело было очень просто. Все это, однако же, нисколько не объясняло ей собственных ее видений, и, желая облегчить свое сердце, она заговорила о своем розовом облачке и рассказала все, как было.
Колетта слушала ее, не прерывая и не делая никаких насмешливых замечаний на ее счет. Вместо того, чтобы бранить ее и приказывать молчать, как то делала Сильвена, она захотела узнать все ее мечты, которые роились в этой маленькой головке, и выслушав все до конца, она задумалась и несколько времени сидела молча. Наконец тетушка сказала:
— Я вижу, что ты любишь все чудесное, а этого нужно остерегаться. Когда я была ребенком, то тоже мечтала о розовом облаке. Потом я сделалась молодой девушкой и встретилась с ним. На нем было платье, вышитое золотом, и белый султан…
— Что вы говорите, тетушка? На вашем облаке было платье и султан?..
— Это я только так говорю, дитя мое, это было блестящее, очень блестящее облако, но и только. Это было воплощенное непостоянство, словом, это была одна мечта. Оно тоже принесло с собой грозу и тоже говорило, что это не его вина, потому что в сердце у него были громовые стрелы. И в один прекрасный день, то есть в один несчастный день, я тоже чуть не была сломана, как твоя цветущая яблоня, но после этого я перестала уже верить облакам и перестала любоваться ими. Остерегайся мимолетных облаков, в особенности берегись розовых облаков! Они всегда сулят ясную погоду, а вместо того приносят с собой грозу. Но довольно об этом, — прибавила она, — возьми свою прялку и попробуй прясть или засни немного, после этого ты лучше будешь работать. Никогда не нужно отчаиваться. Мечты улетают, а труд остается.
Катерина попробовала было прясть, продолжая разговаривать с тетушкой, но глаза ее начали слипаться, и веретено выпало из рук.
XIII
правитьВдруг Катерину подбросило кверху будто от страшного землетрясения. Перед ней стояла тетушка Колетта, и в первый раз она увидела ее в таком гневе. Пунцовый капюшон тетушки Колетты был откинут на плечи, ее седые волосы развевались, и прекрасное бледное лицо было окружено сиянием.
— Ты не спишь, ленивица, — сказала она Катерине голосом полным гнева, — я уже сказала тебе, что ты должна выбрать что-нибудь — и ты выбрала, ты все мечтаешь о пустяках! Ну, вставай же и иди за мной, я вижу, что должна открыть тебе мой секрет, ты сейчас узнаешь его…
Катерина встала и полусонная последовала за тетушкой Колеттой, но она едва поспевала идти за ней, потому что старая тетушка мчалась быстрее ветра и с изумительною скоростью взлетела на лестницу, сделанную из сапфира и изумруда. Катерина вошла в великолепный алмазный дворец, в котором были разостланы на полу горностаевые ковры, а по бокам стояли хрустальные колоннады. В одну минуту она очутилась на крыше волшебного дворца.
— Мы стоим теперь на вершине ледяной горы, — сказала тетушка с ужасным смехом, — ты должна отправиться со мной еще дальше на самый верхний зубец горы. Ухватись за мое платье и пойдем! Бояться тут нечего. Розовое облако тебя давно ждет, ведь ты дала ему слово, что придешь.
Катерина ухватилась за юбку тетушки, но ноги ее скользили, и она не могла идти. Тогда тетушка сказала ей:
— Возьми вот эту веревку и иди без боязни.
Она подала ей конец нитки, такой тоненькой, что ее почти не было видно. Катерина взяла нитку, и несмотря на то, что она тянула ее изо всех сил, нитка не обрывалась.
Когда они добрались до верхних игл ледника, то тетушка вырвала у нее прялку, воткнула ее в снег и страшным голосом сказала ей:
— Так как ты не можешь справиться с прялкою, то вот это будет для тебя более приличным занятием. — И она сунула ей в руки длинную и сучковатую, как ель, метлу. Катерина неустрашимо взяла метлу в руки и с удивлением заметила, что она была очень легка.
— Ну, — сказала тетушка, — теперь ты должна мести, — и она с силою толкнула ее в пространство.
XIV
правитьКатерина почувствовала, что она стремглав летит вниз, но это ей только показалось, она держалась в воздухе на нитке, которую тетушка обвязала вокруг своей руки, и она могла ходить по облакам так же свободно, как по лугу.
— Ну, мети же! — закричала тетушка Колетта, — пригони ко мне все облака, они мне нужны, все до одного.
Катерина обметала, обметала облака, но все-таки не так чисто и не так скоро, как того хотелось тетушке, которая все кричала:
— Скорей же и как можно чаще! Дальше, дальше! Неужели я должна выслать к тебе телегу, запряженную волами, для того чтобы ты привезла ко мне все эти облака?
Катерина бегала по всему небу и собирала облака вместе, сметая их своею огромною метлою. В одну минуту она вымела дочиста все небо.
— Теперь гони их все сюда, — опять закричала Колетта, — толкай их метлой, толкай! Я должна сделать из них одно облако, чтобы его можно было ухватить в руки!
Катерина собирала облака и гнала их к тетушке Колетте, которая укладывала их в огромную копну, покрывшую весь зубец ледяной горы.
— Теперь поди сюда, — сказала тетушка, — и помоги мне, подожди только, пока я надену очки. — Она надела на свой орлиный нос огромные серебряные очки. — Что я вижу! — вскричала она. — Ты забыла захватить розовое облако! Неужто ты думаешь, что я помилую твоего любимца. Сейчас отправляйся за ним и смотри, чтобы оно не улетело.
Катерина долго гонялась за розовым облаком. Увлекаемое ветром, оно начало уже скрываться, Катерина закинула за него нитку, на которой она держалась в воздухе, и оно в одну минуту подлетело к ней и, приютившись у нее на фартуке, запело тихим и жалобным голосом: «Милый фартучек, ты уже спас меня однажды, спаси меня и теперь! Катерина, добрая моя Катерина, сжалься надо мной, не отдавай меня пряхе!»
Катерина вернулась к тетушке, она подобрала свой фартук и крепко завязала его в надежде, что тетушка не обратит на это внимания. Та была очень занята своим делом: она складывала свою копну и уравнивала ее, потом, вооружившись чесалками, принялась чесать облака, как лен. Она работала так скоро, что в одну минуту все уже было кончено, но в то время как Катерина наклонилась, чтобы поднять охапку этих блестящих хлопьев, фартук ее развязался, и розовое облако скатилось на копну.
— Ах ты, плутовка этакая! — закричала тетушка, схватывая облако. — Ты думала, что я его не замечу! Полезай в копну, розовое облако, полезай туда же, где и другие!
— Тетушка, тетушка! Сжальтесь над ним! — вскрикнула Катерина. — Сжальтесь над моим розовым облачком.
— Привяжи его к прялке, — ответила Колетта, — теперь оно совсем расчесано, и ты должна сейчас же начать его прясть, скорей, скорей! Я приказываю тебе это!
Катерина принялась прясть и закрыла глаза, чтобы не видеть предсмертной агонии бедного облака; через минуту она услышала тихие стоны и хотела уже бросить свою прялку и убежать, но руки ее окоченели, в глазах помутилось… Она проснулась и увидела себя лежащей на камне возле тетушки, которая тоже спала.
XV
правитьОна встала и тихо толкнула тетушку Колетту, которая поцеловала ее и сказала:
— Сегодня мы обе проленились целый день и даже успели выспаться. Не видела ли ты чего-нибудь во сне?
— Ах да, тетушка! Я видела во сне, что выучилась прясть так же, как вы, но, увы! Я пряла мое розовое облако!
— Ну, дитя мое, я должна сказать тебе, что я давно уже покончила со своим. Мое розовое облако — это была моя прихоть, моя фантазия, моя несчастная звезда. Я привязала его к прялке, и труд славный, добрый труд научил меня выпрясть такую легкую нить жизни, что я не чувствовала, как несла ее. Ты должна делать, как я, ты не можешь запретить облакам проходить мимо тебя, но ты должна запастись мужеством. Ты должна научиться ловить их и выпрясть из них такую же нить, чтобы они не могли произвести грозу ни около тебя, ни в тебе самой.
Катерина не совсем поняла то, что говорила тетушка, но с тех пор она не видела больше розового облака. Когда через три месяца приехала ее мать, то она уже пряла в десять раз лучше, нежели прежде, а через несколько лет сделалась такой же искусной пряхой, как и тетушка Колетта, наследницей которой она сделалась.