Рифма (Боратынский)

Рифма
автор Евгений Абрамович Боратынский (1800—1844)

Из сборника «Сумерки». Источник: Е. А. Баратынский. Полное собранние стихотворений. — Л.: Советский писатель, 1989. — С. 196—197. • Печатается по изд. 1884 г. Впервые — в «Современник», 1841, том XXI, с. 241—242, с цензурным (как и в «Сумерках») пропуском ст. 14—23 (указание на это имеется в копии Н. Л. Баратынской. Пушк. Дом Акад. Наук, 21733), с иным (как и в «Сумерках») чтением ст. 24—25 (см. ниже), с пропуском ст. 28 и с разночтениями ст. 12, 27, 30. В «Сумерках» сверх этих разночтений иначе читается ст. 25.

Рифма

Когда на играх Олимпийских,
На стогнах греческих недавних городов,
Он пел, питомец муз, он пел среди валов
Народа жадного восторгов мусикийских,
5 В нём вера полная в сочувствие жила.
Свободным и широким метром,
Как жатва, зыблемая ветром,
Его гармония текла.
Толпа вниманием окована была,
10 ‎Пока, могучим сотрясеньем
Вдруг побеждённая, плескала без конца
И струны звучные певца
Дарила новым вдохновеньем.
Когда на греческой амвон,
15 ‎Когда на римскую трибуну
Оратор восходил и славословил он
Или оплакивал народную фортуну
И устремлялися все взоры на него
И силой слова своего
20 Вития властвовал народным произволом,—
Он знал, кто он; он ведать мог,
Какой могучий правит Бог
Его торжественным глаголом.
А ныне кто у наших лир
25 ‎Их дружелюбной тайны просит?
Кого за нами в горний мир
Опальный голос их уносит?
Меж нас не ведает поэт,
Его полёт высок иль нет!
30 ‎Сам судия и подсудимый
Пусть молвит: песнопевца жар
Смешной недуг иль высший дар?
Решит вопрос неразрешимый!
Среди безжизненного сна,
35 ‎Средь гробового хлада света
Своею ласкою поэта
Ты, рифма! радуешь одна.
Подобно голубю ковчега,
Одна ему, с родного брега,
40 ‎Живую ветвь приносишь ты;
Одна с божественным порывом
Миришь его твоим отзывом
И признаёшь его мечты!

Вариант

«Современник», «Сумерки»

Вместо 24—25: А ныне кто у наших лир
Их дружелюбной тайны просит?
Кого за нами в горний мир
Опальный голос их уносит?

Примечания

Образ витии и оратора, выступающих на Олимпийских играх перед «окованной вниманием» и «рукоплещущей толпой», восходит к известному в литературе начала века и почерпнутому из жизнеописания Фукидида эпизоду биографии Геродота. Так в «Эмилиевых письмах» М. Муравьёва читаем: «Когда Геродот читал историю свою на Олимпийских играх, тогда всё несчетное множество греческих народов в глубоком молчании упоевалось слушаньем, и гром плесканий увенчивал оное» (Соч. Муравьева, 1819, ч. I, стр. 171). Тот же образ встречаем в послании К. Н. Батюшкова «К Н. М. Карамзину» (1818), первый стих которого текстуально совпадает с «Рифмой»:

Когда на играх Олимпийских
В надежде радостных похвал
Отец истории читал,
Как грек разил вождей Азийских
И силы гордых сокрушал
Народ, любимец гордой славы,
Забыв ристанья и забавы,
Стоял и весь вниманье был...

Воспроизводя этот традиционный в литературе образ, Баратынский заменяет историка «витией» и «оратором», основываясь на античном значении этих терминов. Ср. у Кошанского: «У древних были только поэты и ораторы, прозаиков не было. Философы и историки считались больше мудрецами, нежели писателями» («Общая риторика»).

По своей теме «Рифма» перекликается со стихотворением Лермонтова «Поэт» («Отделкой золотой блистает мой кинжал...», 1837).

Оба стихотворения оставляют далеко позади господствовавшее в 30-х гг. среди сторонников «высокого» искусства пренебрежительное отношение поэта к своей аудитории, в свое время выраженное Пушкиным в его знаменитом стихотворении 1830 г. «Поэт, не дорожи любовию народной».

Эту формулу и советовал вспомнить Баратынскому Грот, резко осудивши «Рифму» в письме к Плетневу от 26 января 1841 г.: «Рифма» заключает в себе идею странную и неверную, так не говорит истинный поэт. В последних стихотворениях Баратынского, кажется, отражается досада на равнодушие публики; он забыл слова Пушкина: «Поэт, не дорожи любовию народной» (переписка Грота с Плетневым, т. I, стр. 218).