Ганс Христиан Андерсен
правитьРазница существует!
правитьГанс Христиан Андерсен — Сказки Г. Хр. Андерсена
Издание: Т-ва И. Д. Сытина
Типо-лит. И. И. Пашкова, Москва, 1908 г.
Переводчик: А. А. Федоров-Давыдов
Стоял май месяц; еще холодно было дыхание ветра, но «весна уже пришла», — говорили кусты и деревья, луга и поля. Всюду пестрели цветы, даже на живых изгородях; а там весна уже вступала в свои права и заявляла о себе с высоты молодой яблоньки, на которой висела одна единственная ветка, свежая, цветущая, обсыпанная маленькими ало-красными почками, готовыми раскрыться.
Ветка знала, как она хороша, и потому ее нисколько не удивило, когда перед ней остановился господский экипаж и молодая графиня сказала, что не может быть ничего красивее цветущей ветки яблони: это — сама весна в её дивном откровении. Ветку сломали; графиня взяла ее в руки и загородила от солнца своим шелковым зонтиком. Потом они приехали в замок, где были высокие залы и роскошные комнаты, и белые гардины развевались у открытых окон, и чудные цветы стояли в блестящих прозрачных вазах; в одну-то из них, выточенную, словно из свежеупавшего снега, и была поставлена ветка яблони между свежими, яркими листьями бука. Вышло замечательно красиво.
В ветке проснулась гордость, но ведь это обычная человеческая слабость. Пришли люди в комнату и, смотря по тому, кто какое занимал в обществе положение, стали высказывать свое восхищение. Одни ничего не сказали, другие наговорили слишком много, и в первый раз ветка поняла, что между растениями существует разница. «Значит, одни существуют для украшения, другие для еды, а без третьих можно прекрасно обойтись», — думала ветка, и так как она стояла как раз перед раскрытым окном, откуда были видны сад и поле, то не было недостатка в цветах и травах, за которыми можно было наблюдать и о которых можно было делать различные предположения; там росли всякие: и богатые, и бедные, некоторые даже слишком бедные.
— Несчастные, отверженные растения! сказала ветка яблони. — Конечно, существует разница… Какими они себя должны чувствовать несчастными, если только вообще могут чувствовать, как я и мне подобные! Ах, конечно, есть разница, и она должна быть, иначе все были бы равны.
И ветка взглянула с особенным сожалением на цветы, покрывавшие в несметном количестве поля и рвы. Никто не рвал их для букетов, — слишком уж они были просты, да они даже торчали между камнями, росли повсюду, как негодная сорная трава, и носили ужасное название — «пёсий цвет» [Одуванчик].
— Несчастное, жалкое растение! — сказала ветка. — Конечно, ты не виновато, что тебе дали такое отвратительное имя, но между нами, как и между людьми, существует разница…
— Разница?.. — сказал луч солнца, целуя ветку яблони и желтые одуванчики на поле, и все братья солнечного луча поцеловали их и все цветы — красивые и некрасивые.
Ветка яблони никогда не думала о бесконечной любви Творца ко всему, что живет и дышит, и о том, сколько скрыто вокруг добра и красоты, — скрыто, но не забыто. Но ведь и это была человеческая слабость. Солнечный луч, луч света, знал это лучше.
— Ты не видишь ясно, какая это презренная трава, которую ты так жалеешь! — сказала ветка. — Никто не рвет их для букетов, все их топчут; их слишком много, и когда они облетают, то летят через дорогу, как клоки шерсти, и пристают к платью проходящих. Сорная трава — больше ничего. Но иначе и не должно быть. Как я благодарна, что не родилась такой!
На поле пришли дети. Самый младший был так мал, что другие несли его на руках.
Когда его посадили на зеленый луг среди цветов, он от радости громко засмеялся и стал болтать ножонками и кататься по траве, рвал желтенькие цветочки и целовал их в своей милой невинности. Дети постарше срывали цветы с их высоких стеблей и загибали кольцами, пропуская одно в другое, так что получалась цепь: одна — на шею, другая — на плечи и вокруг пояса, третья на грудь и венком на голову, — выходило дивное сочетание зеленых звеньев и цепей. Самые взрослые осторожно срывали отцветающие одуванчики с перистым венчиком и подносили к губам легкий, воздушный цветок, как чудное произведение искусства, сотканное из нежнейших перьев, пуха и мягкой шерстки. Кому удавалось разом сдуть весь венчик, должен был получить в подарок, как говорила бабушка, еще в том же году новое платье.
Презренный цветок являлся в этом случае пророком.
Видишь, — сказал солнечный луч, — видишь ты его красоту и силу?
— Да, для детей… — ответила ветка яблони.
На поле пришла старушка и стала выкапывать корни одуванчика своим тупым, сломанным ножом.
Одну часть корней она хотела употребить на кофе, за другую получить деньги, продав аптекарю.
— Красота — несравненно выше всего, — сказала ветка, — только избранные попадают в царство прекрасного. Между растениями, как и между людьми, существует разница.
Луч солнца стал говорить о бесконечной любви Бога, проявляющейся во всем, что Он создал, о всем жизнь имеющем, о равном разделении всего существующего в мире и вечности.
— Это вы так думаете, — сказала ветка.
В комнату вошли люди, пришла также и молодая графиня, поставившая ветку в прозрачную вазу там, где сияло солнце; она несла в руках цветок, вообще какой-то предмет, тщательно защищенный тремя листами, в которых он скрывался, как в бумажном свертке, так, чтобы его не мог задеть сквозняк или ветер; несла его так осторожно, как не несла даже ветку яблони. Когда отстранили листы, то оказалось, что за ними скрывались нежно оперенные венчики желтых презренных одуванчиков. Сама графиня сорвала их, сама несла их с величайшей осторожностью, охраняя нежные перышки так, чтобы ни одно из них не могло оторваться и улететь.
— Взгляни, как дивно сотворил их Господь Бог! — сказала она. — Я хочу нарисовать вместе эти одуванчики и ветку яблони, которой все так восторгаются; но ведь и этому скромному цветку дано Господом столько же: несмотря на разницу, оба они одинаково прекрасны…
Луч солнца поцеловал скромный одуванчик и ветку яблони, цветущие лепестки которой, казалось, залились румянцем стыда.