Vellēii, 1) C. Vell., римский сенатор, которого Цицерон в своей книге de natura deorum (1 кн.) называет представителем эпикурейской философии. Cic. п. d. 1, 6. — 2) C. Vell., дед историка, друг Помпея и нескольких других знатных римлян, покончил самоубийством в 41 г. до Р. Х. во время похода Октавиана на Неаполь. Vell. Pat. 2, 76. — 3) Vell. Capito, римский сенатор, обвинял в 43 г. до Р. Х. Кассия за убийство Цезаря. — 4) M. Vell. Paterculus, римский историк времен первых императоров, происходил из знатного рода (он сам упоминает об отце 2, 104, о деде 2, 76, о предках по матери 2, 16). Он родился в 19 г. до Р. Х., поступил на военную службу и сопровождал в качестве трибуна внука Августа — Гая Цезаря на Восток, а в качестве praefecti equitum и легата — Тиберия по Германии, Паннонии и Далмации. В 6 г. от Р. Х. он возвратился в Рим, чтобы выступить в кандидаты в квесторы и в 15 г. достиг преторской должности (2, 124), дальше которой он не пошел. Он всегда пользовался особенным расположением Тиберия (2, 113. 114) и даже после удаления от общественных дел был близок двору. Все свободное время он посвятил научным занятиям и трудам. Когда Марк Виниций был назначен консулом в 30 г., В. составил дошедшее до нас сочинение historiae Romanae ad M. Vinicium consulem libri duo и посвятил его в знак своей благодарности консулу. Дальнейшие сведения о жизни В. нам неизвестны. Предположение, будто он был замешан в дело свержения Сеяна, не имеет доказательств. Если бы В. выполнил свое намерение описать события со времен междоусобиц и уничтожения Республики до правления Тиберия (2, 48. 96. 99. 103. 104. 119) в большом сочинении (iustum opus, iusta volumina), то мы могли бы правильнее судить о его призвании как историка, нежели это можем сделать теперь на основании сохранившегося сочинения, в котором сам автор часто извиняется за свою ученическую поспешность (2, 41. 55. 86. 91. 124) и даже сравнивает свою торопливость с колесами и стремительным водопадом (1, 16). К тому же нынешний текст этого сочинения основывается на единственной рукописи, найденной Б. Ренанусом в 1515 г. в древнем монастыре Murbach и потерянной вскоре после первого издания ее в 1520 г. Лишь копия с нее, написанная Бонифацием Амербахом в Базеле, была найдена в новейшее время, но она относительно точности не может соперничать с editio princeps. B. имел намерение написать краткий очерк всей римской истории, не упуская из виду и литературных событий. Первая книга не полностью сохранилась, вторая охватывает последние полтора столетия. Но В. не излагает истории государства, а описывает в хронологическом, иногда спутанном порядке важнейшие дела и судьбу великих римлян; при этом фактическая сторона отступает на задний план, чтобы дать место описанию нравов и характеров отдельных личностей. В то время когда все управление находилось в руках одного человека, государственная история мало-помалу должна была превратиться в жизнеописание. И не следует считать низкой лестью со стороны В. то, что он, будучи в близких отношениях с императором и пользуясь его расположением, превозносит его похвалами и все его дела выставляет в самом лучшем свете; скорее это следует объяснить тогдашним настроением умов; при этом не следует забывать, что В. был близок к Тиберию в его лучшие годы и писал его историю до наступления самого худшего его периода. Едва ли также можно упрекать В. в преднамеренном искажении истины и требовать от ловкого царедворца откровенности и серьезности древних республиканцев. В. видел в истории только беспрерывную цепь, в которой процветание сменялось упадком, жизнь смертью (2, 11); он не сознает внутренней связи событий и интересуется только личностями. Не изучив предмета (доказать можно только, что он пользовался Катоном, может быть, Гортенсием 2, 16, вероятно, Аттиком и Корнелием Непотом), он, так сказать, скользит по поверхности и часто делает промахи. Хотя он любит украшать свое описание сильными архаическими выражениями и не придает цены красивым периодам, но нельзя не согласиться, что при поспешности работы и не могло быть надлежащей отделки и что игривые противопоставления и остроумные рефлексии, часто умышленно повторяемые, страсть к гиперболическим оборотам придают речи поэтическую окраску, часто резко отличающуюся от общего sermo familiaris. О В. древние упоминают редко, и подражает ему только разве что Сульпиций Север.